Художественное своеобразие лирики Бориса Пастернака

В ряду великих художественных открытий русской литературы XX века поэтическая система Бориса Пастернака по праву занимает одно из первых мест наряду с творчеством Блока и Маяковского. У каждого поэта свой “образ мира, в слове явленный”. Зрительное ощущение всякого человека избирательно и отлично от восприятия других. В этом отношении художник — человек вдвойне, ибо ему предстоит не просто увидеть мир, но и представить его вновь, уже преображенным, пропущенным через призму творческого воображения. Поэтическая картина мира, таким образом, является собственностью самого автора, и происходящее в ней существует по его законам. Отложив томик поэзии Пастернака, задумаемся о том неповторимом мире, который создал поэт,

С первых строк нас поражает чувство преклонения и восторга перед всем живым — а живет у Пастернака все, что вообще “имеется”: дворы, сад, сумрак, весна, гроза, улицы, песок. Каждое мгновение жизни прекрасно, равно как прекрасны все ее проявления: поэзия Пастернака не знает деления на большое и малое, низменное и возвышенное, живое и неживое. Взгляд автора схватывает все, слух — все слышит, а речь все объемлет:

Слепого полдня желатин,

И желтые очки промоин,

И тонкие слюдинки лъдин,

И кочки с черной бахромою.

Поэт, как губка, впитывает в себя влагу жизни, пьет “горечь тубероз, небес осенних горечь... горечь вечеров, ночей и людных сборищ”, чтобы потом выжать себя на бумагу. Эта “всеядность” означает всеприятие автором всего происходящего и существующего. Да, в жизни есть свои драмы, но... Стихотворение “Марбург”, шедевр раннего Пастернака, повествует о странной метаморфозе, произошедшей с героем после того, как ему отказала возлюбленная. Он замечает, что вокруг все продолжает жить, что “каждая малость”. Постепенно боль отказа стихает: жизнь побеждает, и герой смотрит в лицо новому дню.

Герою стихотворения открылась врачующая сила мироздания. Но не следует забывать, что в начале была любовь. Именно любовь стала истоком, толчком к открытию мира. В поэзии Пастернака это чувство выступает в новом качестве. Законы любви — это законы всеобщей связи явлений во всем мире. Любовные конфликты у Пастернака лишены того трагического накала и нарочитой “несдержанности” чувств, которые свойственны им в лирике Маяковского и Цветаевой. Любовь в стихах поэта рушится не потому, что “есть в близости людей заветная черта”, как считает Ахматова. И еще менее из-за того, что всякий любовный дуэт есть одновременно дуэль, “поединок роковой”. И конфликты эти вовсе не безысходны: мы отметили это в “Марбурге”. Еще один пример — в стихотворении из романа “Доктор Живаго”, называется оно “Объяснение”. Герой, расставаясь с возлюбленной, в некотором роде утешает ее:

Пройдут года, ты вступишь в брак,

Забудешь неустройства.

Оборот “вступить в брак” здесь не столько официальный, сколько возвышенный. Вступают в мир, в новую жизнь. В соответствии своей женской доле (“быть женщиной — великий шаг”) героиня обретет новое счастье.

Поражает удивительное отношение Пастернака к женщине. Тема эта проходит красной нитью во многих его стихотворениях. Женский образ у поэта лишен крайностей других авторов. Это не “гений чистой красоты”, не воплощенное коварство, и изменчивость, не страдающая жертва мужского превосходства, не символ Вечной Женственности. Ощутимо какое-то неуловимое благоговение “пред чудом женских рук”, наделение женщины каким-то чудесным качеством. Это — изначальная близость ее к природе, ее естественность, убедительность и утвердительность, достойные того, чтобы быть воспетыми.

Необычным образом представлена в лирике Пастернака природа. Мало чисто пейзажных описаний, мало описаний “чистой” природы. Все нарисовано как-то вперемешку: природа какая-то пригородная, и недаром любимое пространство поздних стихов автора — поселок Переделкино. Пастернак не отделяет природное от культурного, рукотворного, а сближает их. Он одомашнивает стихии, он — поэт, который живет, “в родстве со всем уверясь и знаясь с будущим в быту”. И потому в его стихах волны странно, но все же еще вполне “поэтично” шумят “в миноре”, однако похожи они на... вафли, которые печет прибой. Этот гастрономический образ не выглядит нелепым для того, кто знает Пастернака: в его “стихах он выражает сущность оригинального авторского подхода к миру, к природе. Описывая чудесные мгновения жизни, поэт обыкновенно не устает их детализировать. Вся его поэзия — своего рода гимн деталям, подробностям. Поэтическая декларация этого подхода к миру и творчеству — стихотворение “Давай ронять слова...”. Настоящему творцу “ничто не мелко”: он

погружен в отделку

Кленового листа...

Жизнь существует в подробностях, в деталях — в этом разгадка ее тайны. Описать — значит, показать связи между предметами, их “взаимоотношения”, в каком-то смысле их любовь. Так, в одном из первых стихов Пастернака весна — “черная”. Весна? Пора любви, надежд, и вдруг... Однако поэт хотел показать другое: после снежной, белой зимы обнажается черная почва, которая предшествует и питает зелень лета. Гимн деталям — порою необычным — становится гимном самой жизни.

Стихи Пастернака насыщены сложными метафорами, сравнениями. В этом “половодье образов и чувств”, как сказал о его поэзии О. Мандельштам, читатель часто просто теряется. Поэт пишет взахлеб, одним сплошным потоком, стремясь охватить явление в его сиюминутном облике. Так рождается новый синтаксис Пастернака, нарушающий нормы языка во имя экспрессии.

Выразительность этих строк подчеркивается звуковыми повторами, аллитерацией, к которой всегда любил прибегать поэт.

Поэзия Пастернака в равной степени живописна и музыкальна (атмосфера детства поэта способствовала развитию различных художественных способностей). В ней — желто-лимонные пруды, черные ручьи, красный воск мандаринов. Повтор схожих звуков в строфе как бы скрепляет текст, намекает на некие скрытые связи предметов: грачи “сорвутся в лужи и обрушат сухую грусть на дно очей” — грусть тут как будто многократно усиливается за счет повтора гласной “у”.

Пастернак внес в стихи свое видение мира: “луга, осоку, сенокос, грозы раскаты” в их неповторимости и жизнетворящей силе. У него свое понимание мира и свой способ его выражения: экспрессивный, динамичный, метафоризованный. Сущность своего метода, как и право на него поэт определил в своих заметках так: “Гений есть кровно осязаемое право мерить все на свете по-своему, чувство короткости со вселенной, доступности всего живого”.

 

33. Русская философская лирика знает не мало строк – раздумий великих поэтов о земном бытии. В эту поэтическую «антологию» органично входят лучшие стихи поэтов нашего времени и среди них – стихи А. Т. Твардовского, в которых он стремился по-своему ответить на вечные вопросы. Глубоко философские по своей сути произведения А. Т. Твардовского, написанные им в последние годы жизни (часть из них опубликована лишь после его смерти), подчеркнуто незамысловаты. «Заветные слова лирике Твардовского, мудрые, волнующие по своему содержанию, всегда просты и прозрачны, без капли лингвистической эквилибристики и образной нарочитости». (Шанский Н. М. «О лирике А, Т. Твардовского»). Кажется, что о таких высоких, волнующих каждого человека понятиях, как жизнь, старость, смерть, с читателем говорит не создатель широко известных поэм, не авторитетны редактор «Нового мира», а добрый знакомый, - настолько тепла и человечна его философская лирика. Искреннее, доброе слово поэт предпочитает тому суррогатному словесному материалу, которым порой маскируется скудость мысли и нарочитость чувства. Тропы у Твардовского просты, даже аскетичны, но при этом отличаются необыкновенной живостью и естественностью, эпитет никогда не доминирует над предметным словом. Реалистические детали обращены не только к зрительной памяти читателя, а потому воссоздаются в сознаний едва ли не всеми органами чувств, каждое из которых порождает определенные ассоциаций. Один лишь «Запах свежей натоптанной хвой – запах праздников и похорон» в сером сумраке вложенной мартовской ночи делает зримыми, почти осязательными еловые веточки, втоптанные в раскисший мартовский снег множеством ног. И они, эти веточки, тревожат память, будоражат воображение. Хочется поточнее осмыслить жгучую антонимическую пару: праздники – похороны. Хочется отыскать ответ на вопрос, почему в стихотворений «День прошел.» еловыми веточками усыпан весенний снег, а не зимний посленовогодний, что было бы так естественно. Мы сопоставляем, анализируем, ищем ответ. И для разбуженной памяти завершающий стихотворение риторический вопрос:

Что за ним – за рассветной чертой –

Просто день или целая эра

Заступает уже на постой, - который терзал страну в марте 1953 года, утрачивает свою риторичность. Вернувшись в сознание тринадцать лет спустя (стихотворение «День прошел.» написано в 1966 г.), вопрос становится ответом, свидетельством затянувшихся ожиданий «праздничных», эпохальных перемен и в судьбе отдельного человека, и в судьбе страны. Нередко в стихах Твардовского не только узнаваемый предмет, но и рядовая житейская ситуация становится для рассуждений, философских обобщений. Из дежурной фразы обычного праздничного поздравления («Когда обычный праздничный привет.») внимательный взгляд адресата выделяет пожелание долгих лет. И тут же скептический ум вскрывает очевидную бессмыслицу этой трафаретной фразы, ее узаконенную бестактность и даже жесткость. Горечь и раздражения маскируются в апелляций к всеобщему опыту, который. Всем одно твердит, Что долгих лет, их не бывает просто, И девятнадцать или девяносто – Не все ль равно, когда их счет закрыт. Воображаемый диалог с «поздравителем» перерастает в спор с собственными горестными мыслями. Эмоциональное междометие «но, боже мой» предваряет найденный аргумент. В нем – и прорвавшаяся досада, и радость от того, что одержана маленькая победа над грустной арифметикой, отыскан очевидный, а потому особенно убедительный довод. Однако поэт не спешит представить этот довод.

Категорическое несогласие с тем, что «жизнь с годами сходит вся на клин», заключено в анафорическом «нет», которое, начиная последнее четверостишье, возвращает к эмоциональному, «Но, боже мой, и все-таки неправда». И хотя очевидно, что человеку не дано задержать быстротекущее время, все же память не подвластна этому закону.

Осознание того, что рождение и смерть разделяет целая жизнь, понимание того, что вспоминания о самых светлых днях жизни – и о детстве, прежде всего, – остаются с человеком всегда, вера в то, что силой мысли и воображения можно вернуть прекрасные мгновения бытия в самый страшный час его, - все это без высоких слов и трескучих фраз о смысле жизни и предназначении человека освобождает думы о конечности земного бытия от безысходной тоски.

 

34. Я знаю, никакой моей вины

В том, что другие не пришли с войны,

В то, что они - кто старше, кто моложе -

Остались там, и не о том же речь,

Что я их мог, но не сумел сберечь,-

Речь не о том, но все же, все же, все же…

Но все же, все же, все же... А. Т. Твардовский

Александр Трифонович Твардовский, прошедший дорогами войны, не раз обращался к ней в своем творчестве, создав герои-1ескую эпопею «Василий Теркин» и лирические циклы: «Фронтовая хроника», «Послевоенные стихи». Но крошечное стихотворение «Я знаю, никакой моей вины...» занимает в его лирике особое место, оно как бы подводит итог пройденному пути, сверяемому по самой высокой планке и относится к тому незабываемому «времени счастья», когда оказалось, что долгожданная победа наступила, и ты, живой, будешь строителем нового мира. Я знаю, никакой моей вины В том, что другие не пришли с войны, В том, что они — кто старше, кто моложе — Остались там, и не о том же речь, Что я их мог, но не сумел сберечь... К этому чувству примешивалась горечь от потерь друзей, любимых, просто знакомых и миллионов незнакомых соотечественников. Поэт как бы вобрал в себя всеобщую боль, понес в себе; она трансформировалась, перерождалась в стихи, раскрывая Душу этого необыкновенного человека. Малюсенькое стихотворение, но оно вместило в себя философию большой прожитой жизни, много повидавшего и страдавшего человека. Твардовскому было о чем вспомнить, за что болеть душой. Это вечная вина перед родными, безвинно отправленными погибать. Поэтическая форма позволила автору многое оставить за рамками стихотворения, вместив в него лишь безмерную боль. Последняя строка ярко свидетельствует об этом. Речь не о том, но все же, все же, все же... Мой небольшой жизненный опыт не позволяет полностью понять философский смысл этого произведения, но и той тайны, которая приоткрылась, достаточно, чтобы понять гениальность Твардовского и его наследия.

 

35. Николай Алексеевич Заболоцкий – поэт напряженного исследовательского внимания к миру, желающий обнять умом “вселенной внутреннюю связь”. Многое в мире он видел так, как никто из поэтов. Зоркость его была сродни зоркости естествоиспытателя, стремящегося узнать истинное устройство бытия. Поддававшаяся напору его пытливого ума природа раскрывалась как сгусток противоречий, созерцание которого, однако, рождало не ощущение сложной гармонии единого в своих противоречиях бытия, а чувство драматической коллизии внутри него. Над загадкой жизни и смерти билась живая поэтическая мысль, столкнувшаяся с драматической сущностью бытия в целом. Поэтому именно мысль была еще одним предметом его лирического переживания. Сам поэтический процесс познания осмыслялся Заболоцким как процесс драматический. И наиболее полного лирического звучания стихи Заболоцкого достигали лишь тогда, когда они запечатлевали моменты рождения и развития мысли. Очень точно об этом свойстве творчества Заболоцкого говорил современник поэта Л.С.Липавский: “Его поэзия – усилие слепого человека, открывающего глаза. В этом его тема и величие. Когда он делает вид, что глаза уже открыты, получается плохо”. Творчество Заболоцкого в целом и прочитывается как непрерывный и полный подлинного драматизма процесс “открывания глаз”, как непростой процесс художественного познания: попытка проникнуть в сокровенные тайны бытия, понять законы его устройства, его механику, его связь с историей, раскрыть загадку смысла человеческого существования на земле. Автор “Торжества земледелия” и “Безумного волка” подобно платоновскому Вощеву, испытывал “сомнение в совей жизни и слабость тела без истины”. Очень точную характеристику Заболоцкого в этом смысле дал Н.К.Чуковский, назвавший его “самодеятельным философом”. Поиски истины – вот что гипнотизировало его художественное сознание. Основной пружиной его поэтической эволюции было настойчивое желание найти ответ на главные вопросы

бытия, стремление постичь истину самостоятельно и как бы впервые, без учета мировой философской традиции. К этому следует прибавить и то, что эти поиски велись Заболоцким вдалеке от того пути, которым шла его суровая эпоха. Набиравшая темпы в своем развитии страна ставила перед собой задачу окончательной ликвидации социальной несправедливости. А поэт в это время пересматривал вопрос о справедливости природного бытия в целом. Страна в общем порыве энтузиазма первых пятилеток осваивала неизведанные области природы, подчиняла собственной воле природную стихию. Заболоцкий в этой социальной активности склонен был видеть, скорее, залог реализации собственной поэтической идеи, во многом носящей утопический характер. При этом выяснялось, что направленность и масштаб философско-поэтических проектов современности. Поэт мыслил категориями общебытийными, эпоха же ставила и решала вполне конкретные задачи политического и социального характера. Сам пафос переделки мира и человека, характерный для Заболоцкого, был, конечно, рожден современностью, преображающей общую жизнь в стране. Но существенным здесь оказалась и литературная традиция, та жизнетворческая линия искусства, которую представляли символисты, а также старшие современники Заболоцкого – Маяковский и Есенин. Чувство сопричастности всему живому рождало у Заболоцкого поэтическую идею справедливого и разумного устройства бытия. Но видение счастливого будущего было поразительно непохожим на образ, официально внедряемый в массовое сознание. В будущем у Заболоцкого равными правами должны обладать абсолютно все живые природные существа, так же, как и равными возможностями для самореализации. И вполне закономерно, что разум был единственной вещью, которой поэт доверял целиком и полностью. Поэтому и свою поэзию он стремился строить на его основе, провозгласив своим творческим credo поэтический рационализм: “Поэзия есть мысль, устроенная в теле” (I,107) говорил Заболоцкий в начале творческого пути. И ему пришлось пройти длительный путь развития, чтобы, в конце концов, не согласиться с собственной формулой. Предлагаемая работа посвящена эволюции философско-поэтической идеи Заболоцкого. Однако на разных этапах развития его поэтическая идея воплощалась различными поэтическими средствами. Поэтому параллельно с рассмотрением развития собственно поэтической идеи здесь будет рассматриваться и художественный метод Заболоцкого, который находится в тесной взаимосвязи с проблематикой его произведений. Для наиболее полного понимания творческой эволюции Заболоцкого необходим не только литературоведческий, но и философский подход. Проблема поэтического метода оказывается тесно связанной с философской проблематикой творчества Заболоцкого. Исходя из этого, в дальнейшем изложении мы будем неоднократно обращаться к рассмотрению творчества Заболоцкого в контексте философских идей эпохи и анализу отдельных философских категорий, своеобразно преломленных в творческом наследии поэта.

 

Завещание

Когда на склоне лет иссякнет жизнь моя

И, погасив свечу, опять отправлюсь я

В необозримый мир туманных превращений,

Когда мильоны новых поколений

Наполнят этот мир сверканием чудес

И довершат строение природы,--

Пускай мой бедный прах покроют эти воды,

Пусть приютит меня зеленый этот лес.

Я не умру, мой друг. Дыханием цветов

Себя я в этом мире обнаружу.

Многовековый дуб мою живую душу

Корнями обовьет, печален и суров.

В его больших листах я дам приют уму,

Я с помощью ветвей свои взлелею мысли,

Чтоб над тобой они из тьмы лесов повисли

И ты причастен был к сознанью моему.

Над головой твоей, далекий правнук мой,

Я в небо пролечу, как медленная птица,

Я вспыхну над тобой, как бледная зарница,

Как летний дождь прольюсь, сверкая над травой.

Нет в мире ничего прекрасней бытия.

Безмолвный мрак могил -- томление пустое.

Я жизнь мою прожил, я не видал покоя:

Покоя в мире нет. Повсюду жизнь и я.

Не я родился в мир, когда из колыбели

Глаза мои впервые в мир глядели,--

Я на земле моей впервые мыслить стал,

Когда почуял жизнь безжизненный кристалл,

Когда впервые капля дождевая

Упала на него, в лучах изнемогая.

О, я недаром в этом мире жил!

И сладко мне стремиться из потемок,

Чтоб, взяв меня в ладонь, ты, дальний мой потомок,

Доделал то, что я не довершил.

Стихотворение было написано в 1947 году. Как раз после возвращения из ссылки, в те времена существовал "сталинский режим". Заболоцкий показывает человека, борящегося с несправедливостью, но силы иссякли и продолжение своего дела он завещает потомкам, и что будет отовсюду наблюдать за происходящим. Человек жил, но сейчас он при смерти и завещает людям сделать то, что он не успел при собственной жизни. Он рассказывает о бессмертии, о том, что он вернётся в образе окружающей природы, что бы увидеть, что делают и как живут люди.

"и погасив свечу, опять отправлясь я"

По его словам у каждого человека свой жизненный путь, также, что покоя в жизни нет. Жизнь идет своей чередой, а рядом находится он.

Он не жалеет о прожитой жизни.

Наряду с тем он рассматривает денские проблемы, всегда интерессовавшие людей. Автор говорит о том, что все процессы в человеческом обществе взаимосвязаны с природой

"...Я на земле моей в первые мыслить стал,

когда почуял жизнь безжизненный пристал..."

Основными героями в стихотворении являются автор и тот потомок, которому предназначено завещание. Примерно в середине стиха автор говорит: "Покоя в жизни нет", но к концу:

"Я не даром в этом мире жил", т.е. хоть покоя он и не обрёл, всё же жизнь его не пропала даром, ему есть чего оставить, есть, что завещать, но это не материально. Он завещает потомкам идею. Также стих содержит авторское описание природы, действительности и событий. Повествование-рассказ о проблеме, поднимаемой автором и его рассуждений на философские темы (например вечная тема: "тема добра и зла"). Стихотворение, в своём роде, завещание самого Заболоцкого, и является одним из лучших его работ.

 

37. М. Зощенко

Русские писатели-сатирики в 20-е годы отличались особенной смелостью и откровенностью своих высказываний. Все они являлись наследниками русского реализма XIX века. Имя Михаила Зощенко стоит в одном ряду с такими именами в русской литературе, как А. Толстой, М. Булгаков, А. Платонов. Популярности М. Зощенко в 20-е годы мог позавидовать любой маститый писатель в России. Но его судьба сложилась в дальнейшем сурово: ждановская критика, а далее — долгое забвение, после которого вновь последовало «открытие» этого замечательного писателя для российского читателя. О Зощенко начали упоминать как о писателе, пишущем для развлечения публики. Сейчас нам хорошо известно, что Зощенко был талантливым и серьезным писателем своего времени. Мне кажется, что для каждого читателя Зощенко открывается своей особой гранью. Известно, что многие недоумевали, когда «Похождения обезьяны» навлекли на себя гнев чиновников от советской культуры. Но у большевиков, по-моему, было уже выработано чутье на своих антиподов. А. А. Жданов, критикуя и уничтожая Зощенко, который высмеивал глупость и тупость советской жизни, против собственной воли угадал в нем большого художника, представляющего опасность для существующего строя. Зощенко не прямо, не в лоб высмеивал культ большевистских идей, а с грустной усмешкой протестовал против любого насилия над личностью. Известно также, что в своих предисловиях к изданиям «Сентиментальных повестей», с предлагаемым непониманием и извращением своего творчества, он писал: «На общем фоне громадных масштабов и идей эти повести о мелких, слабых людях и обывателях, эта книга о жалкой уходящей жизни действительно, надо полагать, зазвучит для некоторых критиков какой-то визгливой флейтой, какой-то сентиментальной оскорбительной требухой». Мне кажется, что Зощенко, говоря так, защищался от будущих нападок на свое творчество. Одна из наиболее, на мой взгляд, значительных повестей этой книги «О чем пел соловей». Сам автор об этой повести сказал, что она «... пожалуй, наименее сентиментальная из сентиментальных повестей». Или еще: «А что в этом сочинении бодрости, может быть, кому-нибудь покажется маловато, то это не верно. Бодрость тут есть. Не через край, конечно, но есть». Я считаю, что такую бодрость, какую предложил служителям культа писатель-сатирик, они воспринимать без раздражения не могли. Начинается повесть «О чем пел соловей» словами: «А ведь» посмеются над нами лет через триста! Странно, скажут, людишки жили. Какие-то, скажут, у них были деньги, паспорта. Какие-то акты гражданского состояния и квадратные метры жилой площади...» Ясно, что писатель с такими мыслями мечтал о более достойном для человека мире. Его нравственные идеалы были устремлены в будущее. Мне кажется, Зощенко остро ощущал заскорузлость человеческих отношений, пошлость окружающей его жизни. Это видно из того, как он раскрывает тему человеческой личности в маленькой повести об «истинной любви и подлинном трепете чувств», о «совершенно необыкновенной любви». Мучаясь мыслями о будущей лучшей жизни, писатель часто сомневается и задается вопросом: «Да будет ли она прекрасна?» И тут же рисует простейший, расхожий вариант такого будущего: «Может быть, все будет бесплатно, даром. Скажем, даром будут навязывать какие-нибудь шубы или кашне в Гостином дворе». Далее писатель приступает к созданию образа героя. Герой его — самый простой человек, и имя у него заурядное — Василий Былинкин. Читатель ждет, что автор сейчас начнет высмеивать своего героя, но нет, автор серьезно повествует о любви Былинкина к Лизе Рундуковой. Все действия, которые ускоряют разрыв между влюбленными, несмотря на их смехотворность (виновник — недоданный невестиной мамашей комод), я считаю, все же — семейная серьезная драма. У русских писателей-сатириков вообще драма и комедия существуют рядом. Зощенко как бы говорит нам, что, пока такие люди, как Василий Былинкин, на вопрос: «О чем поет соловей?» — будут отвечать: «Жрать хочет, от того и поет», — достойного будущего нам не видать. Не идеализирует Зощенко и наше прошлое. Чтобы в этом убедиться, достаточно прочесть «Голубую книгу». Писатель знает, сколько пошлого и жестокого за плечами человечества, чтобы можно было враз от этого наследия освободиться. Но я считаю, что объединенные усилия писателей-сатириков 20—30-х годов, в частности тех, кого я называл в начале своего сочинения, ощутимо приблизили наше общество к более достойной жизни.

 

38. Рассказ Александра Исаевича Солженицына«Один день Ивана Денисовича» был задуман в лагере в 1950-51 годы, а написан в 1959году. Образ Ивана Денисовича сложился из солдата Шухова, воевавшего вместе с автором в советско-германскую войну. Весь свой личный опыт жизни в условиях лагеря, все свои впечатления автор изложил в своем рассказе. Главный герой произведения- простой русский человек, ничем не примечательный. Таких, как Шухов, в лагере было очень и очень много. Перед нами предстают люди, которых судьба привела в концлагерь, люди невиновные, не сделавшие ничего предосудительного. Среди них: Гончик, носивший молоко в лес, баптисты, страдающие за свою веру, эстонцы, пленные. Все они живут, работают в лагере, пытаются поддерживать собственное существование. На территории лагеря есть все: а баня, и санчасть, и столовая. Все это напоминает небольшой городок. Но не обходится дело и без надзирателей, которых здесь огромное множество, он везде, они следят, чтобы все правила исполнялись, а иначе непокорного ждет карцер. И вот восемь лет уже Иван Денисович мыкается по лагерям, терпит, страдает, мучается, но при этом сохраняет внутреннее достоинство. Шухов не изменяет мужицким привычкам и «себя не роняет», не унижается из-за сигареты, из-за пайки и уж тем более не вылизывает миски не доносит на товарищей для улучшения собственной участи. Совестливость, нежелание жить за чужой счет, причинять кому-то неудобства заставляет его запретить жене собирать ему в лагерь посылки, оправдывать жадного Цезаря и «на чужое добро брюхо не распяливать». Еще он никогда не симулирует болезнь, а заболев в серьез, ведет себя в санчасти виновато: «Во что… Николай Семеныч…я вроде это… болен…» Солженицын пишет, что говорит он при этом «совестливо, как будто зарясь на что чужое». И пока сидел он в это чистой санчасти и целых пять минут ничего не делала, очень удивлялся этому: «было дивно Шухову сидеть в такой чистой комнате, в тишине такой…» Работа, по Шухову, и есть спасение от болезни, от одиночества, от страданий. Именно за работой русский человек забывается, работа дает удовлетворение и положительные эмоции, которых так мало у зэков. Поэтому так ярко народный характер персонажа вырисовывается в сценах работы. Иван Денисович и каменщик, и плотник, и печник, и резчик тополя. «Кто два дела знает, тот еще и десять подхватит»,- говорит Солженицын. Даже в подневолье его охватывает азарт работы, переданный автором так, что ощущения Ивана Денисовича оказываются неотделимыми от собственно авторских. Мы понимаем, что А.И. Солженицын неплохой каменщик. Все свои умения он передает своему персонажу. И человеческое достоинство, равенство, свобода духа, по Солженицыну, устанавливается в труде, именно в процессе работы зэки шутят, даже смеются. Все можно отнять у человека, но удовлетворения от сделанной хорошо работы отнять нельзя. Во фразе, где Шухов говорит, что «уж сам не знает, хотел он воли или нет», есть весьма существенный для писателя смысл. Тюрьма, по Солженицыну, огромное зло, насилие, но страдания способствуют нравственному очищению. Всем своим поведением в лагере герои А.И. Солженицына подтверждают основную идею этого произведения. А именно, что душу нельзя взять в плен, нельзя лишить ее свободы. Формальное освобождение Ивана Денисовича ничем не изменит его мировоззрения, его систему ценностей, его взгляд на многие вещи, его сущность. Концлагерь, тоталитарная система не смогли поработить сильных духом людей, которых очень было много в нашей многострадальной стране, которые выстояли сами и не дали сгинуть стране.

 

39. В рассказе “Один день Ивана Денисовича” образ Ивана Денисовича сложился из образа солдата Шухова, воевавшего с автором на фронте, общего опыта пленников и личного опыта автора в Особом лагере, где он работал каменщиком. На первых страницах автор отправляет читателя вместе с Шуховым в барак, санчасть, столовую, штабной барак, кроме БУРа. Мы узнаем жизнь зэка изнутри. Здесь иная шкала ценностей. Восемь лет лагерной жизни приучили Шухова быть внимательным ко всякой мелочи, ибо от этого зависит благополучие, здоровье и сама жизнь лагерника. Вот он, воспользовавшись оплошностью повара, “закосил” две лишние миски каши; вот подобрал по дороге кусок ножовки, чтобы заточить из него сапожный ножичек. Когда мы читаем в конце повести, что Шухов засыпал “вполне удоволенный”, это вызывает у нас чувство сострадания. Удачи Шухова проявились в том, что он избежал лагерных напастей: “не посадили... не выгнали... не попался... не заболел”. Время действия обозначено январем 1951 года. Герои повести, разделившие одну судьбу с Иваном Денисовичем, появляются в повести незаметно. Это бригадир Тюрин, кавторанг Буйновский, герой Бухенвальда Сенька Клевшин, Цезарь Маркович, мальчонка Гопчик... Крестьяне, солдаты, интеллигенты, они думают о многом по-разному. До войны Шухов работал в колхозе, кормил семью (жену и двух девочек). Воевал с честью. После ранения не пошел в медсанбат, вернулся в строй. После окружения армии бежал из плена, выбрался к своим. Тут его и обвинили в измене: мол, задание немецкой разведки выполнял. Если бы не подписал приговор с такой формулировкой, его бы расстреляли. Опыт, который не прошел для Шухова даром: надо соблюдать лагерный режим, поклоняться надзирателю, не препираться с конвоем. Но при этом он мало поступался своей гордостью, совестью, честью. Шухову помогают его житейская мудрость и практическая смекалка, лукавство и знание, что чего стоит. В лагерных условиях обнаруживается ценность простейших материальных элементов жизни: еды, одежды, крыши над головой. Новым ботинкам Ивана Денисовича посвящено большущее пояснение. Обстоятельно рассказывается о табаке, о каше. Еду автор описывает подробно. “Не считая сна, лагерник живет для себя только утром десять минут за завтраком, да за обедом пять, да пять за ужином”. Лишняя пайка хлеба — не просто поддержка для организма, но и средство независимости от начальства. Пока сыт и силы еще есть для работы — ив голову не придет унижаться и выпрашивать. Шухов всегда рад разжиться хлебом, но сохраняя свое достоинство. Он запомнил слова опытного лагерника Куземина: “В лагере вот кто погибает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму ходит стучать”. Автор с уважением говорит о бессребреничестве Ивана Денисовича. Получая для Цезаря посылку, он не выпрашивает у него свою долю и даже не завидует ему. В Бога Шухов не верит. Он верит в себя, в свой труд, в товарищей по бригаде, в бригадира Тюрина. Шухов знает, как относиться к конкретной работе. Пол в надзирательской он вымыл слегка, небрежно. Но накладке стены он испытывает гордость мастера, вдохновение от работы. Здесь Шухову даже жаль, что время быстро идет и пора кончать работу. Бережно относится он к инструменту. Как был бы нужен Шухов в своей деревне, где после воины мужики наперечет. Получая письма от жены, ШуХов переживает, как там с сенокосом. Осуждает легкие заработки красилей. В Шухове сохранились сердечное отношение к людям, доброта, отзывчивость. Ему платят тем же. Второй главный герой повести — бригада. В повести чувствуется гордость за коллективный труд. В 104-й ни ссор, ни вздора. Когда Татарин уводит Шухова мыть пол в надзирательской, тот уверен, что товарищи приберегут ему завтрак. Шухов отдает вторую миску каши кавторангу. Все переживают за каторанга, когда его уводят *в БУР. Этот рассказ Солженицына сохраняет свое познавательное значение и по сей день. Он поражает жестокостью и прямотой своей правды. Публикация рассказа была общественно-политическим событием.

 

40. Василий Белов (род. 1932)

Уроженец деревни Тимониха Вологодской области. Крестьянский сын, он после школы работал колхозным счетоводом, перебравшись в город, освоил профессии плотника, слесаря, радиотелеграфиста... Затем закончил Литературный институт. Учился здесь на отделении поэзии, однако известность и признание принесла ему проза. Одно из первых произведений Белова, повесть “Привычное дело” (1966), стало заметнейшим явлением деревенской прозы. Герой повести, Иван Африканович Дрынов -- многодетный колхозник, человек добрый и терпеливый, воспринимает свои бедность и бесправие как данность (“Жись она и есть жись”). Единственная его попытка улучшить своё положение, уехав в город на заработки, кончается поспешным возвращением назад - ибо не в силах он поменять место и привычный уклад своей жизни, своей деревни, своего колхоза. Как отмечал критик Ю.Селезнёв, “Иван Африканович активен как личность тогда, когда он в коллективе, и раскрывается его личность через коллектив, его и можно определить как коллективную личность, в отличие от личности автономной”. (Последнюю, пожалуй, представлял “строптивец” Кузькин из повести Б.Можаева “Живой”, вышедшей в один год с “Привычным делом”.) Другим знаменитым произведением Белова стали “Плотницкие рассказы” (1968), где в центре повествования - два героя-антипода, два друга-врага. Один из них, по имени Олеша, - безответный труженик, другой, Авенир Козонков, - бывший начальник “при нагане”, проводник революционных идей и порядков в деревне, в чьём активе - раскулачивание, борьба с Церковью... Как бы ни был Олеша прав в их спорах, по натуре он такой же, как и Дрынов, терпеливый непротивленец, и всё у них в конце концов завершается общим застольем с задушевной песней... Большую известность принёс автору роман “Кануны” (1976). Канунами названо преддверие всеобщей коллективизации; повествование ведётся о жизни в этот период северной деревни Шибанихи, и в частности крестьянской семьи Роговых. Коллективизация и то, как она отразится на судьбах этих людей, будут изображены в продолжении “Канунов” - романе “Год великого перелома” (1987) и следующей части цикла под названием “Час шестый” (1997-1998). В 1979-1981 годах Беловым публиковалась книга “Лад”, имеющая подзаголовок “Очерки народной эстетики”. Это - широкое исследование жизни и быта русской деревни (прежде всего северной), изложенное живо и увлекательно. Из книги можно узнать, кажется, всё: как трепали лён и как вязали рыболовные снасти, какие приметы и обычаи сопровождали каждую трудовую стадию, чем белили печи и чем - холсты, где и когда устраивались деревенские игрища, в чём отличие бухтины от сказки и от бывальщины и ещё многое, многое другое. Однако завидную согласованность труда и досуга, человека с природой Белов автоматически переносит на общественные и внутрисемейные людские отношения, утверждая, что там всегда царила исключительная благодать, нарушившаяся лишь с приходом капиталистических (и, как подразумевается, впоследствии большевистских) нововведений. Этот спорный момент авторской концепции, например, вынудил даже такого почитателя его таланта, как критик В.Чалмаев, заявить, что в книге “часто вместо лада мы видим лак”. Ряд произведений Белова - “Моя жизнь”, “Воспитание по доктору Споку” (оба - 1974) и другие - посвящены городской жизни, которая часто воспринимается автором “Лада” как некий сплошной людской раз-лад и нравственное падение. По этому поводу критик В.Ковский, в частности, замечал: “...первоклассный художник, обращаясь к новому для себя материалу, утрачивает, мне кажется, сложную многозначность и глубокий психологизм своего реалистического анализа”. Особенно следует отметить в этом отношении роман “Всё впереди” (1986), вызвавший бурю критических и читательских откликов, где Белов ещё более непримиримо обозначил свою жёстко консервативную позицию по отношению к общественным процессам, нововведениям, модам, внешним и внутренним изменениям российского уклада жизни. Об этом же он неустанно пишет в своих критических работах (например, сборник “Раздумья на Родине”, 1986 и 1989). Многие рассказы и повести Белова, по определению критика Ю.Селезнёва, “небогаты внешними событиями, резкими поворотами сюжета... Нет в них и занимательной интриги. Но они богаты человеком”. По словам другого критика, М.Лобанова: “Ему доступна не речевая шелуха, а дух народного языка и его поэзия”. Василий Белов фигура, нередко попадавшая в центр идеологических споров; при этом вряд ли кто-то может всерьёз оспаривать художественные достоинства его лучших произведений.

 

Борис Можаев (1923-1996)

Родился в селе Пителине Рязанской области, в крестьянской семье. До войны, получив среднее образование, некоторое время работал учителем. Во время войны был призван в армию, затем направлен в военное училище, окончив которое, стал военно-морским инженером. Работал по специальности сначала в Китае, затем на Дальнем Востоке. Там же он занимался журналистикой, обработкой местного фольклора (в 50-е годы выпустил несколько изданий удэгейских сказок), издал поэтический сборник “Зори над океаном” (1955). Первым произведением Можаева на деревенскую тему стала повесть “Полюшко-поле” (1965). Ей предшествовал ставший в своё время знаменитым очерк “Земля ждёт хозяина” (1960) - правда, тогда цензурой было изъято последнее подозрительное слово из названия, которое было заменено тремя точками. Темой и очерка, и повести стал крупный эксперимент в сельском хозяйстве, проводимый на Дальнем Востоке во время хрущёвской “оттепели”: раздел колхозных земель с передачей их семейным звеньям вместе с сельхозтехникой. Экономический результат был чрезвычайно велик, однако при нём-то и выяснилась полная ненужность - и даже вредность - львиной доли чиновной бюрократии, непременной спутницы социалистического планового хозяйства. Так что если очерк рассказывал об успехе эксперимента, то повесть - уже о том, каким образом этот эксперимент душили, отбирая у крестьян обретённую было самостоятельность. В 1966 году в “Новом мире” Твардовского было опубликовано произведение, поставившее Можаева в ряд самых ярких представителей деревенской прозы, - повесть “Живой” (первоначально ей было дано название “Из жизни Фёдора Кузькина”). Простой колхозник Фёдор Фомич Кузькин по прозвищу Живой - из тех граждан, кого родное государство, если вспомнить известный анекдот, “не пробовало только что дустом”: тут и тюрьма, и война, и голод, и всевозможные притеснения от властей предержащих... Однако всё это не ломает, а лишь закаляет его отважный, оптимистический характер. В очередной раз попав в немилость к своему председателю, Живой решается на неслыханный шаг - подаёт заявление о выходе из колхоза (дело происходит в беспаспортной деревне конца 50-х). И вопреки всем препятствиям с огромным трудом сумеет-таки отвоевать свои элементарные права: на выбор места жительства, места работы... Критика встретила такой сюжет довольно кисло; Ю.Черниченко же впоследствии назовёт Живого “первым правозащитником”, а также заметит: “Незлобивый Иван Африканович Белова, страдающие крестьянки Распутина, мыслящие селяне Друцэ и Айтматова - и вдруг воитель, разящий боец!” О том же, как борется за свои права с бюрократической машиной человек в городе, Можаев расскажет в повести “Полтора квадратных метра” - выйдя в свет в 1982 году, через двенадцать лет лежания в редакторских столах, она вызовет гнев лично товарища Андропова... О житье-бытье советской деревни Можаевым написаны трагикомическая “История села Брёхова, писанная Петром Афанасьевичем Булкиным” (1968), “Старица Прошкина” (1966), “Без цели” (1965) и другие рассказы. Но главным его произведением стал роман-дилогия “Мужики и бабы”. В 1976 году вышла первая часть, повествующая о доколхозной деревне периода нэпа. Можаев представляет этот период как чрезвычайно благоприятный для крестьянства; призывы же к классовой борьбе и всеобщей коллективизации, как он показывает, раздавались сверху, а не снизу и подхватывались в основном сугубо маргинальными типами. Сам процесс коллективизации, вызвавший на его родине крестьянское восстание (чему автор в детстве был свидетелем), описан во второй части “Мужиков и баб”, которая смогла выйти в свет только в 1987 году. Роман получил тогда серьёзный общественный резонанс и самую “большую прессу”. Для прозы Можаева характерны острая публицистичность, документальная основа многих произведений, а также тяготение к сатире, юмору, анекдоту. Его герои -- люди в основном отважные, активные, обладающие “безграничностью человеческого упорства, порождённого любовью к независимости”. Общественная позиция Можаева, всегда ратовавшего за соблюдение прав человека и свободное предпринимательство, сделала его своего рода либералом и западником “во стане” русских почвенников.

 

Василий Макарович Шукшин (1929--1974)

Его родина - село Сростки Алтайского края, родители - крестьяне. После окон чания школы Шукшин служил на флоте, работал грузчиком, слесарем, учителем, директором школы. Затем окончил режиссёрский факультет ВГИКа, после чего начался его триумфальный путь в кинематографе как режиссёра, актёра и сценариста. Дебют в прозе состоялся в 1961 году, когда его рассказы опубликовал журнал “Октябрь”, а уже через два года (одновременно с выходом первого режиссёрского фильма по его же сценарию -- “Живёт такой парень”) вышел и первый сборник рассказов “Сельские жители”. Впоследствии при жизни автора выходили сборники “Там, вдали” (1968), “Земляки” (1970), “Характеры” (1973). Героями рассказов обычно становились деревенские жители, так или иначе сталкивающиеся с городом, либо, наоборот, горожане, попавшие в село. Деревенский человек при этом чаще всего наивен, простодушен, доброжелателен, однако город встречает его отнюдь не ласково и быстро окорачивает все его благие порывы. Наиболее ярко такая ситуация представлена в рассказе “Чудик” (1967). По словам Л.Аннинского, “главным пунктом переживаний Шукшина становится обида за деревню”. Это, впрочем, отнюдь не означает, что Шукшин деревню идеализирует: у него встречается немало вполне отталкивающих типов самого что ни на есть крестьянского происхождения (например, в рассказах “Вечно недовольный Яковлев” (1974), “Срезал”, “Крепкий мужик” (оба - 1970) и других). Как отмечает литературовед В.Баевский: “Другие авторы деревенской прозы нередко изображают город как нечто откровенно враждебное деревне, у Шукшина город - это, скорее, нечто отличное от деревни. Не враждебное, а просто другое”. О себе самом Шукшин говорил, что чувствует себя человеком, “у которого одна нога на берегу, а другая - в лодке”. И добавлял: “...в этом положении есть свои “плюсы”... От сравнений, от всяческих “оттуда-сюда” и “отсюда-туда” невольно приходят мысли не только о “деревне” и о “городе” - о России”. Русский человек в рассказах Шукшина часто подспудно не удовлетворён своей жизнью, он чувствует наступление стандартизации всего и вся, тупой и скучной обывательской усреднённости и инстинктивно пытается выразить собственную индивидуальность -- нередко странными поступками. Некий Бронька Пупков из рассказа “Миль пардон, мадам!” (1968) придумывает целую захватывающую историю о том, как во время войны он якобы получил спецзадание по убийству самого Гитлера, и о том, что из этого вышло. Пусть вся деревня смеётся и негодует, однако Бронька раз за разом преподносит этот рассказ приезжим из города -- ведь тогда он хоть на миг может сам поверить в то, что является ценной персоной, из-за которой чуть не изменился ход мировой истории... А вот Алёша Бесконвойный из одноимённого рассказа (1973) отвоёвывает себе в колхозе право на нерабочую субботу, чтобы каждый раз целиком посвящать её... бане. Для него этот банный день становится главным и любимейшим на неделе - ведь тогда он принадлежит только себе, а не колхозу, не семье - и наедине с самим собой может спокойно предаваться воспоминаниям, размышлять о жизни, мечтать... А кто-то изобретает на досуге вечный двигатель (“Упорный”, 1973); кто-то - на свои кровные, добытые ценой сверхурочных работ - приобретает микроскоп и мечтает придумать средство против микробов (“Микроскоп”, 1969)... Отчего же так часто сельские жители больше не видят смысла своего существования в земле, как их предки, почему либо уезжают в города (хоть там им и бывает несладко), либо направляют все свои помыслы на те же микроскопы да вечные двигатели? Шукшин, хоть и заметил однажды: “Мы “пашем” неглубоко, не понимаем значения хозяина земли, работника не по найму, а по убеждению”, - обычно не анализирует социально-исторических причин такого положения. Он, по определению того же Аннинского, просто “выкладывает своё смятение”.

 

Валентин Григорьевич Распутин (род. 1937)

Родился в посёлке Усть-Уда Иркутской области; детство провёл в деревне Аталанка. Закончив местную начальную школу, вынужден был один уехать за пятьдесят километров от дома, где находилась школа средняя (об этом периоде впоследствии будет создан знаменитый рассказ “Уроки французского” - 1972). Затем закончил историко-филологическое отделение Иркутского университета, после чего работал журналистом. Дебютировал в качестве рассказчика (первые сборники “Край возле самого неба” и “Костровые новых городов” вышли в 1966 году). Первым произведением, принёсшим ему известность, стала повесть “Деньги для Марии” (1967). Это история о том, как у деревенской продавщицы, исключительно по её торговой неопытности, обнаруживается крупная недостача, которую необходимо срочно возместить за три дня (иначе - тюрьма). В.Солоухин однажды в связи с этим сюжетом вспоминал эпизод из некрасовской поэмы “Кому на Руси жить хорошо”, где старому солдату, чтобы он смог поехать в Питер хлопотать о своём “пенционе” - “Все дали: по копеечке, // По грошу, на тарелочках // Рублишко набрался...” Так некогда поступали “всем миром” - теперь же, сто лет спустя, картина уже иная: большинство жителей уклоняются от помощи своей попавшей в беду односельчанке, несмотря на вроде бы сочувственное к ней отношение... Человек на границе жизни и смерти - тема, особенно занимающая Распутина. Две героини его повестей - старые Анна из “Последнего срока” (1970) и Дарья из “Прощания с Матёрой” (1976) - готовятся встретить свою смерть спокойно, достойно, с осознанием выполненного земного долга. Обе не просто не боятся - торопят её, ибо уверены, что жизнь человека имеет смысл только тогда, когда он живёт ради дела, ради близких; осознавать себя существами бесполезными для них - мука. Но особенно тяжело им видеть перед смертью, как рушатся жизненные устои - последние земные сроки Дарьи совпадают с уничтожением родной деревни (в связи с затоплением её водами строящейся ГРЭС), у Анны - с фактическим распадом родной семьи, отчуждением друг от друга братьев и сестёр, её детей... Между этими произведениями, в 1974 году, Распутиным была создана повесть “Живи и помни” - едва ли не самая знаменитая, принёсшая Государственную премию СССР, многократно переизданная и переведённая на многие языки. Сюжет о дезертире, сбежавшем во время войны из госпиталя и вынужденном скрываться возле своей деревни, был необычен для советской литературы, где такого персонажа полагалось бы “с порога” заклеймить презрением и ненавистью, тогда как автор пытался понять этого человека и даже проявить к нему сочувствие. Однако на первый план вышел образ его жены Настёны - женщины жертвенной, чистой, совестливой, которая, разрываясь между любовью и долгом, всепрощением и осознанием вины своего мужа, кончает с собой - хотя, по словам самого автора, он по логике вещей “...надеялся, что как раз... покончит с собой Андрей Гуськов, муж Настёны”. Ещё одна известная повесть - “Пожар” (1985) рассказывает о происшествии в “посёлке бивуачного типа”, каковых предостаточно в нашей стране. Большая часть обитателей этого посёлка - люди “перекати-поле”, разрушители-“архаровцы”, лишённые укоренённости и созидательного начала. Это они не пытаются тушить возникший пожар, а лишь радуются возможности под шумок растащить всё, что попадает под руку. Многими впоследствии “Пожар” воспринимался как пророчество писателя о грядущих событиях, произошедших в стране (от Чернобыля, случившегося год спустя, до перестроечных процессов, завершившихся распадом существовавшего государства).

41. Шукшинские «чудики» появляются тогда, когда вопрос ставится о смысле жизни. Главное для героя Шукшина, рядового человека, - поиск смысла жизни. Но надо уточнить, что герой-«чудик» эволюционирует. То есть сначала он наивен, это светлая душа, которая пытается отыскать идеальное начало русского характера. А оно, это идеальное начало, заключается в гармонии. А гармония составляет внутренний мир наивного «чудика». Он счастлив, потому что живёт на этой земле. Это Гринька Малюгин («Гринька Малюгин»), старуха («Письмо»), Ермолай («Дядя Ермолай»), старик (Как помирал старик»), Сёмка Рысь («Мастер»), Андрей Ерин («Микроскоп») и другие. Куда бы ни заносило таких людей, в плохое их занести не может. В шестидесятые годы появляется задумывающийся «чудик». Он понимает, что в жизни не всё так хорошо, как кажется на первый взгляд. Это герой-странник. Он ищет смысл жизни, потому что произошла утрата гармоничного мироощущения человеком деревенского уклада. Это Чудик («Чудик»), Игнаха («Игнаха приехал»), Сашка («Обида»), шофёр Иван («В анфас и профиль»), Максим («Верую!»), Мотя Квасов («Упорный»), Спринька («Сураз») и другие. Они любят весь мир, но мир, этот большой мир, их не понимает. Они задают этому большому миру вопрос: Почему? Люди, что с нами происходит? Вот тут-то и происходит нравственное размежевание двух сред (город-деревня), и появляется третий тип «чудика», или иначе его можно назвать «античудиком». Появление героя Шукшина в начале шестидесятых годов было несколько неожиданным. Автор сам понимал, что герой его выглядит не по принятой форме, но он с горячностью доказывал, что ничего странного в его герое нет. «Он человек живой, умеющий страдать и совершать поступки, и если душа его больна, если поступки его, с общепринятой точки зрения, несуразны, то вы попытайтесь, попытайтесь разобраться, почему это произошло, спросите себя, не завидуете ли вы ему». Это точка зрения автора на своего героя. Жаль, но с ней согласны не все персонажи, которые знают «чудика», находятся рядом с ним. Так кто же он, «чудик»? Он возбуждает в нас тревогу и совесть и вызывает почти потерянное, ностальгическое сочувствие к нему, человеку отнюдь не лучших правил и установлений…

 

42. Поэзия Рубцова, предельно простая по своей стилистике и тематике, связанной преимущественно с родной Вологодчиной, обладает творческой подлинностью, внутренней масштабностью, тонко разработанной образной структурой.

Николай Рубцов прожил короткую и сложную жизнь. Но он написал за свою жизнь много прекрасных произведений. // Тема Родины - один из основных мотивов его поэзии. Одна из граней Родины - тишина. В ст-ниях Рубцова Родина очень тихая, а в пейзаже нет экзотичности. Во многих ст-ниях можно заметить тему покоя: Вдруг тихий свет - пригрезившийся, что ли? // Опять сидела тихо у огня. / Чтоб такой красотой в тиши // Все дышало бы… // Тихо ответили жители… // Река - один из любимых примет Родины у Рубцова. Река - символ жизни: Тихая моя родина! // Ивы, река, соловьи… // Речка за мною туманная // Будет бежать и бежать. // В поэзии Рубцова присутствует образ матери. Как известно, отец Рубцова бросил семью, когда сын был еще очень меленький. А мать Рубцова ушла из жизни, когда ему было всего лишь 6 лет. Поэтому Николай Рубцов никогда не "впускал" отца в свои ст-ния. А вот тема женщины является характерной чертой лирики Рубцова. Ведь именно в ст-ниях возможна встреча сына и матери. В пример можно привести стихотворение "В горнице". Также в этом ст-нии просматривается мотив разрушения, гниения, все находится в запустении: Красные цветы мои // В садике завяли все // Лодка на речной мели // Скоро догниет совсем. // В этом ст-нии матушка "возьмет ведро, молча принесет воды". Она это делает, скорее всего, чтобы полить цветы. Но противоречием является то, что время действия ст-ния - ночь. И получается, что матушка идет за водой ночью. Еще одной интересной деталью является то, что в горнице светло лишь от одной ночной звезды. Необычно и название ст-ния: "В горнице". // Горница - это самое чистое место в доме. Оно предназначено для гостей, в ожидании гостя небесного. Таким образом, лирический герой, находясь в горнице, сравнивается с чем-то высшим. // Ст-ние "Горница" наполнено образами. Сад - некое подобие рая. В саду лирического героя цветы завяли все, что говорит о некотором духовном неблагополучии. Символичны и красные цветы. Красный цветок является образом жизни. Итак, мы видим, что жизнь лирического героя "увядает". Вода - образ благодати. Или лирический герой или матушка хотят полить цветы и, таким образом, изменить что-то в духовной жизни. // Тема оскудения, гниения, увядания идет красной нитью через всю поэзию Николая Рубцова. // Характерным примером является ст-ние "Тихая моя Родина". В самом начале говорится, что "мать…здесь похоронена". Мы видим отсутствие материнского начала. Везде тишина, но здесь мотив тишины носит двоякий характер. Тишина связывается не только с покоем, но и с запустением. Везде заметно приглушение жизни. В этом ст-нии все умирает: А "купол церковной обители яркой травою зарос". Таким образом, возникает мотив оскудения духовной жизни. // С темой увядания связано такое время года, как осень. Осень - время подведения итогов в христианской культуре. У Рубцова много стихов про осень: например "Осенняя песня", "Улетели листья". В этих ст-ниях часто встречается мотив осыпающейся листвы: Улетели листья с тополей // Ну так что же? Пускай рассыпаются листья! // А последние листья вдоль по улице гулкой // Все неслись и неслись, выбиваясь из сил. // Подобно листьям летят дни человеческой жизни. С осенью связана тема блуждания духа. // Журавли - птицы осени. Лирика Рубцова наполнена этими птицами. С журавлями связан мотив расставания, прощания. Курлыканье журавлей созвучно плачу рууской души об утратах. // Наряду с птицами в поэзии Рубцова много цветов, не каких-то экзотических, а полевых, таких как фиалки, ромашки. "Букет" - это стихотворение, в котором ярко отражен мотив цветов. Лирический герой говорит, что будет "долго гнать велосипед. В глухих лугах его" остановит, чтобы нарвать цветов для девушки, которую любит. Сразу возникает вопрос: "Чем же отличаются цветы в поле, вблизи от дома, от тех, что растут далеко-далеко?" Для лирического героя, как и для самого Рубцова, разница огромная. Цветы, сорванные вдали, где нет чужих глаз, - это сокровенный подарок из самой глубины души, из самых потаенных ее уголков. // Звезды - еще один образ, который часто встречается в поэзии Рубцова. "Звезда ночей" - пример одного из таких ст-ний. Это пр-ние наполнено блеском. В ст-нии просматривается богатство земных красок. В цветовой гамме преобладают золотые, серебряные тона. Свет звезды пронизывает мрак, тьму. Она является ориентиром. Также звезда - символ вечности. // Итак, на примерах некоторых ст-ний мы пронаблюдали, какие основные образы и мотивы встречаются в поэзии Николая Рубцова.

 

43. Тихая моя родина (В. Белову)

Тихая моя родина!

Ивы, река, соловьи...

Мать моя здесь похоронена

В детские годы мои.

- Где тут погост? Вы не видели?

Сам я найти не могу.-

Тихо ответили жители:

- Это на том берегу.

Тихо ответили жители,

Тихо проехал обоз.

Купол церковной обители

Яркой травою зарос.

Там, где я плавал за рыбами,

Сено гребут в сеновал:

Между речными изгибами

Вырыли люди канал.

Тина теперь и болотина

Там, где купаться любил...

Тихая моя родина,

Я ничего не забыл.

Новый забор перед школою,

Тот же зеленый простор.

Словно ворона веселая,

Сяду опять на забор!

Школа моя деревянная!..

Время придет уезжать -

Речка за мною туманная

Будет бежать и бежать.

С каждой избою и тучею,

С громом, готовым упасть,

Чувствую самую жгучую,

Самую смертную связь.

В этом стихотворении Николай Рубцов обращает внимание на восприятие родины – “тихая”. Рассмотрим смысловые значения этого слова: негромкая, неторопливая, неприметная, кроткая, смиренная. В них заключено многое: черты русского национального характера – степенность, размеренность труда; особенности образа жизни – всему свое время, всему свой срок; крестьянин живет, подчиняясь той цикличности событий, которую диктует время года. Об этом любил писать В. Белов, земляк поэта, именно ему посвящено стихотворение. Также в определении “тихая” есть ещё один смысловой оттенок: любовь к родному уголку – такое глубинное чувство, что проявляется оно тихо, молитвенно тихо. Память о родине наполнена обычными и в то же время необыкновенными для поэта деталями: ива, река, соловей. Каждая из них рождает свой ассоциативный ряд: ивы – воплощение печали; река – дорога жизни, надежд; соловей – радующая душу чудесная трель маленькой пташки. Таково лексическое наполнение трёх коротких слов.Лирический герой давно не был в родных краях. Первая потребность – поклониться могиле матери. Ведь в сердце вечно живет нерастраченная сыновняя нежность.

Мать моя здесь похоронена

В детские годы мои.

Так уже в первой строфе раскрывается тема сиротства – мальчик потерял мать в раннем детстве.

Тихо ответили жители,

Тихо проехал обоз.

Тема тишины продолжается – от грешного и суетного отделено кладбище:

Это на том берегу.

Здесь же, по другую сторону реки, мало радостного:

Купол церковной обители

Яркой травою зарос.

Даже в вологодской глуши человек, соприкасаясь природой, мнит себя ее царем:

Между речными изгибами

Вырыли люди канал.

Результатом этого вмешательства стало превращение радостной речной заводи в болото. Место светлых ребяческих игр было испорчено:

Тина теперь и болотина

Там, где купаться любил …

Но лирический герой помнит эту речку прежней, неприкосновенной. И только школа, как и раньше, вызывает бодрое чувство надежды:

Новый забор перед школою,

Тот же зелёный простор.

Нелегко покидать “деревянное” село в глуши северных лесов. Пронзительная, щемящая печаль выражена в следующих строках:

Время придет уезжать –

Речка за мною туманная

Будет бежать и бежать.

Признание в любви к родной деревеньке говорит не только о связи поэта с родиной, это “смертная” связь: здесь похоронена его мать. И вспоминаются строки Анны Ахматовой о родной земле:

Но ложимся в нее и становимся ею,

Оттого и зовем так свободно – своею.

 

44. Понятие «авторская песня» появилось в начале 60-х годов во время так называемой хрущевской «оттепели». Это особый поэтический мир, который понятен, доступен и нравится далеко не каждому. В тоталитарном государстве, которое предполагает уже своим существованием невозможность появления этого вида искусства, оно и зарождается. Корни этой поэзии уходят далеко в глубь веков. Считается, что родоначальником этого жанра были шотландцы, которые в силу своего политического, географического и общественного положения начали сочинять стихи-песни о свободе, о мужестве, о высоких чувствах, о том мире, в котором им приходится жить. Барды – так называют исполнителей этого жанра – всегда пользовались особым почетом у публики и преследовались властями. В СССР этот жанр рождался в московских и ленинградских двориках, на вечеринках друзей, единомышленников. Высокая критика никогда не признавала бардов поэтами. Молодежный авангардизм был чужд политической системе, однако в 60-е годы был снят официальный запрет и тут появилась другая трудность: оказалось, что писать авторские песни стало не легче, а еще труднее. Теперь требовалось новое звучание слова: если раньше мысль автора была завуалированной, то теперь, когда можно говорить и петь прямо, не намекая, не иронизируя, - это стало сложнее. Ведь жанр авторской песни изначально сложился как внелитературный, внепечатный, ведь печатное слово несет на себе ответственность, а не каждый автор может ее на себя взять. Существуют авторы, песни которых стали настоящей поэзией вне времени. Голос поэта запрограммирован в слове и разорвать их нельзя. Нельзя и образ, внешний облик поэта оторвать от его песен, а также интонацию, умение держаться на сцене. Авторская песня – это искреннее искусство. Это особый стиль поэзии, противостоящий официальности, приглашающий мыслить без формул, жить без награди умирать без памятников. К авторской песни пришла запоздалая слава, которая проходит испытание гласности. Представители: Цой, Высоцкий, Круг, Окуджава, Розенбаум, Митяев.

 

45. Земля и природа исторически связаны с жизнью народа. Всей своей сутью литература призвана вести борьбу за осознание человеком своего родства и природой. Свою публицистическую статью писатель Анатолий Ананев назвал «Человек на Земле». Уже в названии заложена идея: автора беспокоит, что разрушилась взаимосвязь между землей и крестьянством: «Самым большим богатством, которым обладает человек, является Земля. Она вскормила человека, поставила его на ноги и открыла дорогу к цивилизации и прогрессу. Бесхозяйственное отношение к земле нельзя допустить. Нужно дать крестьянину настоящую власть над землей, сделать его настоящим хозяином земли». Роман Леонида Леонова «Русский лес» - одно из лучших произведений. Посвященных проблемам экологии. Профессор – лесовод Иван Матвеевич Вихров чувствует себя лесным солдатом, призванным ограждать лес от напрасного ветровала. Вместо леса можно назвать и другие природные богатства: землю, воздух, воду, недра. Профессор вовсе не считает лес только храмом, созданным для восхищения и созерцания. Он – за правильное лесное хозяйство, которое дает людям несметные богатства. Также метафоричен и образ родника, несущего людям живую воду. Родничок вступает в большую реку жизни. Иван Матвеевич чувствует себя частью этой великой и бессмертной реки. Нельзя из этой реки только черпать, нужно защищать ее от дурных, ядовитых стоков. Ученый – лесовод Вихров ведет неутомимую борьбу за разумное, правильное, научное ведение хозяйства против хищнического разбазаривания народных богатств. Лес, по словам Вихрова, не принадлежит какому-либо одному поколению. Роман учит ответственности за то, чтобы поток жизни не оскудевал. Погибающее Аральское море и Чернобыль, загрязненный Байкал и высыхающие реки, наступающие на плодородные земли пустыни и страшные болезни, появившиеся в XX веке – вот лишь немногие плоды человеческих рук. Поэтому тревожно зазвучали голоса таких писателей, как Прасольского и Васильева, Айтматова и Астафьева, Распутина и Абрамова и многих других. Проблему взаимоотношения человека и природы рассматривает Борис Васильев в романе «Не стреляйте в белых лебедей». Главный герой произведения – Егор Полушкин – беспредельно любит природу, все то, что его окружает. Работает он всегда на совесть, живет смирно, а всегда виноватым оказывается. Причина этому то, что не мог Егор нарушить гармонию природы, боялся вторгнуться в живой мир. Он только умел «слышать и понимать тишину», видеть красоту «отдыхающей природы, ее сон». И единственное, чего ему хотелось, так это «зачерпнуть ладонями эту нетронутую красоту и бережно, не замутив и не расплескав, принести ее людям». Но люди не понимали его и считали неприспособленным к жизни. А Егор призывал беречь и уважать родную землю. «Никакой человек не царь ей, природе-то. Ни царь, вредно это – царем-то называться. Сын он ее, старший сыночек. Так разумным же бу