Полемика о национальном рынке: критика народничества

В.П. Воронцов, Н.Ф. Даниельсон и другие экономисты-народники главным препятствием для русского капитализма считали отсутствие рынков: внутреннего - из-за сокращения спроса вследствие бедности и дальнейшего разорения мелких производителей; внешних, разделенных между странами, ушедшими вперед в капиталистическом развитии — из-за недоступности для отсталой страны.

В противовес этому Струве указал, что российская крупная промышленность новее не лишена перспектив проникновения на внешние рынки (Балканы, Передняя Азия), но главное — территориальная громадность страны при условии постройки сибирских железных дорог создает предпосылки развития обрабатывающей промышленности за счет обширного внутреннего рынка — подобно тому, как развилась промышленность США. Не отрицая, что «процесс нашего капиталистического развития будет, конечно, в силу нашей экономической и культурной отсталости идти медленнее, чем в Америке, и носить очень болезненный характер», Струве настаивал, что «если вообще Россия способна развиваться в экономическом отношении, то это развитие будет состоять именно в приближении к тому народнохозяйственному типу, представительницей которого является Американская республика»⁴.

На примере США Струве говорил также о «культурно-исторической связи экономического прогресса с институтом частной собст-

⁴ Струве П.Б. Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России. СПб., 1894. С.

венности, принципами экономической свободы и чувством индивидуализма» и о том, что капитализм наследует экономическое неравенство от предшествующих хозяйственных форм и со временем будет смягчать его, поскольку капиталистическое крупное рациональное производство может расширяться лишь при условии роста потребления народных масс. В американском опыте Струве видел и убедительное подтверждение учения Ф. Листа о национальной ассоциации производительных сил и протекционизме. Лист и Маркс «прекрасно дополняют друг друга»⁵. «Национальная система политической экономии» Листа, изданная в 1891 г. в русском переводе, и монография профессора А.И. Скворцова «Влияние парового транспорта на сельское хозяйство» (Варшава, 1890) стали базой противонародниче-ских утверждений о создании железнодорожной сетью условий для «почти безграничной возможности сбыта» и преобразовании народного хозяйства России в национальный рынок. Струве саркастически замечал, что в России уже обнаружилось «превосходство железных дорог как фактора экономической эволюции над критически мыслящей интеллигенцией и даже — увы! - над общиной»; «идиллия земледельческого государства и «народного производства» разрушается под свист локомотива»⁶.

В противоположность народникам, Струве фиксировал и положительно оценивал расслоение, «распадение» крестьянства на две части — «представителей новой силы, капитала во всех его формах» и «полусамостоятельных земледельцев и настоящих батраков» — закономерность движения к «вершинам товарного хозяйства»⁷. Намечая как желательный ориентир американскую хуторскую систему, Струве подчеркивал, что для России «единственно разумной и прогрессивной» будет экономическая политика, направленная на «создание экономически крепкого, приспособленного к товарному производству крестьянства», идущая навстречу потребностям национальной промышленности в рынке сбыта.

Последняя фраза в книге Струве была нарочито вызывающей: «Признаем нашу некультурность и пойдем на выучку к капитализму».

Тему «выучки у капитализма» продолжил Туган-Барановский в своей докторской диссертации «Русская фабрика», обобщившей обильный фактический материал о взаимоотношении крупной и мелкой промышленности в истории России.

⁵ 'Там же. С. 183. 6 Там же. С. 114, 180. 7 Там же. С. 240.

Народники возлагали надежды на то, что кустарные промыслы, возникшие на основе крестьянской домашней промышленности, могут быть альтернативой крупному фабричному производству. Но Туган-Барановский выяснил, что большее значение для русской кустарной промышленности имели не старинные промыслы, возникшие из домашнего производства, а новые промыслы, развившиеся благодаря насаждению государством со времен Петра I фабрик и крупных мастерских, ставших школами промышленной культуры. Набираясь опыта на крупных предприятиях, мастеровитые люди с даром предпринимательства заводили у себя в селах промышленные станы; «фабрики раздробились в кустарную промышленность». Но так было, лишь пока крупная промышленность была основана на ручном и крепостном труде. С возникновением машинного фабричного производства набрал силу процесс утраты кустарной продукцией конкурентоспособности относительно фабричных изделий, потери кустарями прежней промысловой самостоятельности и превращении их в наемных рабочих на дому.

Струве использовал материал «Русской фабрики» для резюме культурно-исторической «генетики» российского капитализма: «В тот момент, когда мы столкнулись с интенсивной, несущейся с Запада капиталистической культурой, мы менее, чем какой-либо другой народ... располагали антикапиталистическими традициями в области промышленности». Корпоративное западноевропейское ремесло, технически подготовляя капитализм, в то же время отлагало со-противное ему своеобразное кустарное право: статуты навязывали справедливую оплату кустарей, ограничивали свободу предпринимательства (не разрешая без прохождения ремесленного ученичества заниматься купеческой деятельностью). В России, ввиду ее естественно-географических и политико-исторических особенностей, сложилось децентрализованное товарное производство — экономически более близкое развитому капитализму, чем высококультурное западное ремесло. В России при бедности основной массы населения, господстве натурального хозяйства, слабом развитии городов и промышленной техники не могли сложиться развитые местные рынки, но громадная территория и оптовые ремесла в придорожных деревнях обеспечили развитие внушительного рынка с простором для деятельности торгового капитала. Среда, в которую вторгался торговый капитал, была перед ним юридически и культурно безоружна. Никакого «кустарного права» не было, «царила идеальная манчестерская свобода, при крепостном праве полное laissez faire... смягченное высоким помещичьим оброком и чиновничьими

взятками». Но такое децентрализованное товарное производство⁸, выигрышное в «чисто экономическом» приближении к капитализму, накладывалось на техническую и культурную отсталость; поэтому отрицательные стороны капитализма сказались в России с особой остротой⁹.

Другой аспект критики народничества Туган-Барановским — интерпретацию Марксовой теории воспроизводства — подхватили Булгаков и Ульянов, доказывавшие в своих работах, что капитализм может развиваться на основе внутреннего, им самим создаваемого рынка.

Ульянов — Вл. Ильин в монографии «Развитие капитализма в России» охарактеризовал «историческую миссию капитализма» как «развитие общественных производительных сил» через ряд «неравномер-ностей и непропорциональностей» и с той особенностью, что «рост средств производства (производительного потребления) далеко обгоняет рост личного потребления»¹⁰; и именно за счет расширяющегося спроса на средства производства в первую очередь создается внутренний рынок. Процесс создания внутреннего рынка двояким образом связан с отделением непосредственного производителя от средств производства: 1) эти средства производства превращаются в постоянный капитал для нового владельца, а 2) лишившийся их разоренный мелкий производитель вынужден покупать на рынке средства существования, которые становятся вещественными элементами переменного капитала.

Ульянов с помощью материалов земской статистики доказывал, что проникновение товарных отношений в сельское хозяйство, с одной стороны, разделяет земледельцев на классы, превращает «общинную деревню в деревню мелких аграриев»; с другой стороны, выделяет один за другим виды переработки сырья из натурального хозяйства в особые отрасли промышленности, увеличивая число мелких промыслов и в то же время расслаивая кустарей на высшие и низшие разряды". Ошибкой народников Ульянов считал взгляд на кулака-пере-

⁸ Концепция «децентрализованного товарного производства» Струве отчасти предвосхищает методологический подход современных неоинституционалистов к экономической истории Запада: рост специализированных ремесленных навыков благодаря расширению территории поселений и развитие торговли ремесленными изделиями более за счет отдаленных областей, чем за счет местной округи (North D, Thomas S. The Rise of the Western World. Cambrige, 1973. P. 22-26).

⁹Струве П.Б. На разные темы. СПб., 1902. С. 443.

¹⁰ Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 3. С. 598.

¹¹ Там же. С. 322, 341,345.

купшика как на внешнюю фигуру по отношению к общинному крестьянству-кустарничеству. «Народники не хотят исследовать того процесса разложения мелких производителей, который высачивает из крестьян предпринимателей и «кулаков». Между тем, «что такое кулак, как не кустарь с капиталом»? Кулачество - тенденция мужика в его хозяйственной деятельности, а ростовщик-«мироед» — преуспевший «хозяйственный мужичок».

Констатировав «интересный закон параллельного разложения мелких производителей в промышленности и в земледелии» - выделение в обеих сферах мелкой буржуазии и наемных рабочих, Ульянов пришел к выводу о принципиальной тождественности хозяйственной эволюции сельской России Марксовой схеме развития капитализма от патриархального хозяйства к мануфактуре и крупному производству, основанному на употреблении машин и широкой кооперации рабочих. В кустарной промышленности Ульянов отмечал тот же процесс «уродования частичного рабочего», который был описан Марксом при анализе мануфактуры - появление детальщиков-кустарей, «виртуозов и калек разделения труда»; в кустарях и мужичках видел не особый тип производителя, а мелкого буржуа с теми же приобретательскими инстинктами, что и у крупного. «Если крупный промышленник не останавливается ни перед какими средствами, чтобы обеспечить себе монополию, то кустарь-«крестьянин» в этом отношении родной брат его; мелкий буржуа своими мелкими средствами стремится отстоять в сущности те же самые классовые интересы, для защиты которых крупный фабрикант жаждет протекционизма, премий, привилегий и пр.»'⁴. Сгущая классовые краски в стремлении доказать иллюзорность «народного производства», «преобладание» капитализма в сельском хозяйстве России и расслоение деревни на местную буржуазию и пролетариат, Ульянов писал в рецензии на книгу журналиста-экономиста Р.Э. Гвоздева «Кулачество-ростовщичество» (1899): «Немногочисленные зажиточные крестьяне, находясь среди массы «маломощных» крестьян, ведущих полуголодное существование на их ничтожных наделах, неизбежно превращаются в эксплуататоров худшего вида, закабаляя бедноту раздачей денег в долг, зимней наемкой и т.д.»'⁵.

Свою критику Ульянов заключил выводом, что встретить развивающийся в России капитализм можно двояко: либо оценивать его с

¹² Там же. Т. 3. С. 365. Т. 2. С. 523.

¹³ Там же. Т. 3. С. 546.

¹⁴ Там же. С. 335.

¹⁵ Там же. Т. 4. С. 56.

точки зрения класса мелких производителей, разрушаемого капитализмом, либо с точки зрения класса бесхозяйных производителей, создаваемого капитализмом. Вторую позицию — свою (пролетарского социалиста) — Ульянов считал единственно правильной; первую -народническую - назвал «экономическим романтизмом» и «мелкобуржуазным утопизмом».

Марксисты сочли себя победителями в идейной борьбе с народничеством. Действительно, разговоры о «невозможности» в России капитализма были оставлены. Однако это не исключило, с одной стороны, поисков новым поколением народничества условий некапиталистических форм развития в русской деревне. С другой стороны, быстро разошедшееся с революционером Ульяновым-Лениным трио «легальных марксистов» задним числом признало резонность народнических позиций в «вопросе о рынках». Туган-Барановский признал, что борьба за помещение избыточного продукта на внешнем рынке составляет «характернейшую черту капиталистической хозяйственной системы» ', Булгаков — что внешние рынки имеют главное значение на ранней стадии капитализма¹⁷, а Струве попросту стал идеологом империалистической экспансии России для выхода на внешние рынки'". Но это было позже, а в конце 1890-х гг., еще не доспорив с народниками, марксисты стали выяснять отношения между собой. Масла в полемический огонь добавили новые переводы «Капитала», с одной стороны, и книг, критикующих учение Маркса, - с другой.