Единоличное правление Карла I

Итак, с роспуска парламента в марте 1629 г. началось единоличное правление короля без парламента (1629 - 1640). В начале этого экспери­мента Карла I казалось, что абсолютизм выиграл сраже­ние. Ряды политической оппозиции поредели: в 1633 г. в Тауэре умер Элиот. В том же году скончался популяр­ный в среде противников абсолютизма «по французскому образцу» известный юрист сэр Эдуард Кок, защитник компетенции судов общего права от «захватов» со сторо­ны судов королевской прерогативы (так называемой Звездной палаты, Канцлерского суда и др.). Видный деятель оппозиции Томас Вентворт перешел на сторону [116] короля, став его ближайшим советником. Основы полити­ки, дававшей Карлу I возможность править страной без парламента, т. е. в конечном счете находить способы пополнения казны, не прибегая к его субсидиям, были заложены, как мы видели, еще в период десятилетнего беспарламентского правления его отца - Якова I: прода­жа титулов и должностей[1], судебные штрафы за уклоне­ние от принятия рыцарского звания, за нарушение законодательства против огораживаний, за нарушение «лес­ных» законов, торговля монопольными патентами, прину­дительные займы и вымогательство «даров», манипулирование пошлинами. Все это в условиях определенного подъема хозяйственной конъюнктуры давало в мирное время возможность сводить бюджет короля, не прибегая к парламентским субсидиям. Именно по этой причине «мирная политика» первых Стюартов казалась благом для слоев, которые извлекали выгоду из нее, и «предательством национальных интересов» в глазах истых пуритан и противников абсолютизма, остро критиковавших, в частности, равнодушие двора к судьбам протестантизма в Европе.

Но и в правление «бережливого» Карла I финансо­вые запросы двора даже в «мирное время» превосходили его доходы. В 1631 - 1635 гг. последние составляли в среднем 600 тыс. ф. ст. в год. Однако задолженность казначейства при этом достигла 1 млн ф. ст. Дело в том, что с каждым годом возрастали недоимки. Купцы все чаще отказывались платить не утвержденный парламен­том потонный и пофунтовый сборы[2].

В этих условиях наибольшие надежды возлагались двором на сбор «корабельных денег» - старинной по­винности прибрежных графств снаряжать для обороны [117] страны определенное число кораблей, превращенной те­перь, в 1634 г., в денежный платеж. В 1635 г. король уже потребовал «корабельных денег» не только от прибреж­ных, но и от внутренних графств. Если бы этот замысел удался, король получил бы в свое распоряжение «узако­ненный традицией» и, следовательно, независимый от согласия парламента постоянный налог общегосудар­ственного характера и тем самым навсегда освободился бы от необходимости созывать парламент.

Эту опасность хорошо сознавали сохранившие вер­ность прежним идеям деятели оппозиции. На всю страну прогремело дело богатого сквайра Джона Гемпдена, привлеченного к суду за отказ уплатить причитавшуюся с него по данному обложению сумму. Дело Гемпдена содействовало распространению сопротивления этой новой форме внепарламентского обложения. Так, если в 1636 г. в казну не поступило лишь 3,5 % ожидавшейся суммы «корабельных денег», то в 1637 г. этот процент достиг уже 11, а в 1638 г. - 61.

В то же время два советника короля, сэр Томас Вентворт, граф Страффорд, и архиепископ Лод, в порыве преданности короне разожгли два опаснейших очага сопротивления ей - в Ирландии и Шотландии.

В качестве лорда - наместника Ирландии Страф­форд своей религиозной политикой в этой стране со сложной конфессиональной структурой населения хотел добиться «единообразия веры» по английскому образцу. С этой целью он создал суд «Высокой комиссии», задачей которой было не столько насаждение протестантизма, сколько взимание штрафов с «рекюзантов» (католиков), дабы облегчить дефицит лондонской казны. Этой же задаче отвечало требование принесения присяги королю как главе церкви - оно относилось к землевладельцам, чиновникам, докторам, адвокатам и др. Неуплата штра­фов или отказ от присяги грозили земельными конфискациями. На напоминание об угрозе мятежа Страффорд цинично заявил: «Чем больше мятежников, тем больше конфискаций». Наконец, одной из важных целей лорда- наместника было создание в Ирландии постоянных вооруженных сил, которые можно было бы использовать как в Ирландии, так и по усмотрению Лондона вне Ирландии, проще говоря - в Англии. В целом политика Страффорда ускорила взрыв ирландского восстания 1641 г., ставше­го прелюдией гражданской войны в Англии.

Столь же печальными для судеб абсолютизма Стю­артов были последствия политики архиепископа Лода, [118] преследовавшего цель насадить религиозное «единооб­разие» в Шотландии, что означало угрозу заменить в ней пресвитерианское церковное устройство (утвердившееся здесь в результате Реформации) англиканским, отмеченным, как мы видели, многими «родимыми пятнами» католицизма в церковной организации и обрядности. Однако опасения религиозного толка не были един­ственной причиной последующего развития событий. Знать и джентри скорее ими воспользовались, чтобы выразить свое недовольство. По настоянию Карла I шот­ландский парламент принял билль, затрагивавший кров­ные интересы этих слоев: им создавалось юридическое основание для возможной по воле короля как главы цер­кви конфискации владений, в прошлом принадлежавших церкви, но затем оказавшихся в руках знати и джентри. Теперь они решили воспользоваться охватившим широ­кие массы населения недовольством церковной политикой Лондона, с тем чтобы отвести от себя нависшую опас­ность.

В ответ на попытку Лода ввести в 1637 г. в Шотландии англиканскую литургию шотландские пресвитериане заключили религиозный союз - «национальный ковенант» - и взялись за оружие. Именно в Шотландии в ходе начавшейся англо-шотландской войны 1639 - 1640 гг. был нанесен первый серьезный удар английскому абсолютизму. Впоследствии шотландские ковенантеры сыграли большую роль в победоносном для парламента развитии военных операций в первой гражданской войне в самой Англии. Когда шотландская армия в 1639 г. вступила в северные графства Англии, ее военное превосход­ство над армией Карла I стало очевидным. И причина его заключалась не только в наличии в первой опытных военачальников, закаленных в сражениях Тридцатилет­ней войны (генерал Лесли и др.), но и в полной негодно­сти наспех собранной, плохо снаряженной и еще хуже оплачиваемой армии англичан.

Но самое любопытное в данной ситуации заключалось в том, что поражению сил Карла I несказанно обрадова­лась оппозиция королю в самой Англии. Характерно, что по случаю победы шотландцев в Лондоне была устроена иллюминация. Военные неудачи и недостаток средств вынудили Карла I созвать парламент; он оказался более чем кратким (13 апреля - 5 мая 1640 г.). Открывая после одиннадцатилетнего перерыва парламент, Карл I взывал к «национальным чувствам» англичан и всячески поносил «изменников» - шотландцев. С целью пробудить [119] патриотизм членов парламента была оглашена секретная переписка шотландцев с королем Франции. Одна­ко вожди оппозиции указали, что, по их мнению, главная опасность заключалась не в «измене» шотландцев, а в уг­розе английской свободе и вольностям парламента, исхо­дившей от короля и его советников.

Вместо того чтобы удовлетворить просьбу короля - предоставить ему субсидии для ведения войны с шотлан­дцами, палата общин приступила к рассмотрению полити­ки Карла I в годы его единоличного правления. Было заявлено, что до тех пор, пока не будут проведены ре­формы, исключающие в будущем возможность зло­употребления правами прерогативы, палата общин не намерена вотировать какие-либо субсидии королю. После роспуска этого столь строптивого парламента положение Карла I стало еще более критическим. Начатая вторая «епископская война» с шотландцами закончилась позор­ным поражением королевских сил, шотландцы захватили Ньюкасл-на-Тайне и прилегающие северо-восточные тер­ритории Англии.

Все клонилось к тому, что без нового парламента двору не удастся выпутаться из военного и политического кризиса. Об этом просили в обращении к королю 12 пэ­ров. На севере Англии находились две армии, содержание которых требовало от казначейства сумм, намного превы­шавших его платежные возможности. Осознав безвыходность положения, Карл I согласился наконец внять «советам», исходившим от его окружения. В октябре прошли выборы нового парламента, а 3 ноября 1640 г. открылись его заседания. Этому парламенту суждено было стать Долгим. С началом его заседаний началась по сути новая глава английской истории - история Великой социальной революции.

[1] Это, несомненно, заимствованное из опыта «образцовой» абсо­лютной монархии во Франции «изобретение» имело в Англии свои особенности. Дело в том, что в условиях отсутствия развитой бюрокра­тической системы продажа должностей усиливала одновременно в уп­равлении и без того значительный элемент малоэффективности, в осо­бенности на местах, и коррупции. По данным исследователя этой проблемы Д. Эйлмера, в 1630-х годах обладатели должностей получали в год в качестве «дохода» 300 - 400 тыс. ф. ст., т. е. половину того, что поступило в эти годы в королевскую казну. Иными словами, продажа должностей, «выгодная» казне получением моментального дохода, ока­зывалась отводящим от нее каналом огромных сумм, причиной оскудения ее в долговременной перспективе.

[2] Как мы помним, Декларация палаты общин в марте 1629 года объявила этот сбор незаконным и, более того, под страхом наказаний запретила его выплачивать.

 

Первая гражданская война (1642 - 1646)

В истории этого этапа нас будет интересовать не столько военная хроника и связанные с нею политические события, сколько факторы, обусло­вившие исход важнейших из них и гражданской войны в целом. Прежде всего обращает на себя внимание изначальная географическая локализация сил роялистов, с од­ной стороны, и сил парламента - с другой, точнее, «размежевание» территорий, служивших их оплотом. Как известно, северные и западные графства оказались по преимуществу на стороне короля, а южные и восточные графства - на стороне парламента[1]. В первом случае речь шла о территориях, в экономическом отношении отсталых, на которых традиционные общественные распо­рядки, и прежде всего отношения лендлорда и держателя- земледельца, были в общем еще мало затронуты капита­листическим хозяйственным укладом, во втором - о территориях, экономически наиболее развитых именно благодаря тому, что традиционные общественные отноше­ния подверглись здесь далеко идущему преобразующему влиянию этого уклада. Иными словами, водораздел меж­ду враждующими лагерями, готовившимися к воору­женной борьбе, объективно отражал межклассовый ха­рактер конфликта в национальном масштабе.

Большинство представителей крупной знати и значи­тельная часть среднего дворянства выступили на стороне короля, точно так же как большая часть торгово-предпринимательских элементов в деревне и городе, народные низы, если их выбор оказывался более или менее сво­бодным, выступали на стороне парламента.

Ясно одно: суть «конституционного» по видимости конфликта, переросшего к осени 1642 г. в конфликт вооруженный, заключалась в фундаментальном противоречии [129] между проводившейся двором - в интересах крупной феодальной знати (включая иерархов церкви) и сросшей­ся с нею торгово-финансовой олигархии, прежде всего Лондона, - внутренней и внешней политикой и жизненно важными интересами новых общественных классов - носителей раннекапиталистического хозяйственного укла­да в городе и деревне [2].

Как показал опыт первых двух лет законодательной деятельности Долгого парламента, цель оппозиции, по меткому замечанию современного английского историка Д. Эйлмера, заключалась в попытке низвести его исполни­тельную власть (а в чрезвычайных обстоятельствах и его законодательную власть) до положения еще одного «дополнительного» сословия (наряду с духовными светскими лордами и общинами). Точнее говоря, парламент претендовал на то, чтобы решение всех важнейших вопросов внешней и внутренней политики происходило по формуле: «Король в парламенте и через парламент». Пусть король по-прежнему формально назначает на высшие государственные должности, заключает международные договоры и т. п., однако все его решения вступают в силу лишь при согласии парламента. Вместе с тем несомненно, что при всем материальном превосходстве лагеря парламента - оно обеспечивалось уже самим фактом выступле­ния на его стороне Лондона - над его противниками-роялистами решающей боевой силой парламента, его опорой были народные низы города и деревни. Так, от историка Долгого парламента Мэя не ускользнул тот факт, что на стороне парламента оказались фригольдеры и йомены Восточной Англии. Проповедник Ричард Бакстер подчеркивал, что на защиту парламента выступили большая часть торговцев, ремесленников, фригольдеров и средний сорт людей, в особенности в тех графствах и корпорациях, где было развито сукноделие. Далеко не всегда народные низы ожидали призыва парламента, во многих случаях они поднимались к действию по со­бственной инициативе. Таковыми были не только многочисленные выступления против огораживаний, но и ико­ноборческие движения. Они громили «языческое» убранство [130] церквей, уничтожали витражи, скульптуры и органы, изгоняли роялистски настроенных священников[3]. Пала­та лордов требовала принятия экстренных мер против смутьянов. Палата общин хотя словесно осуждала по­добные акции, но с мерами не спешила.

Ход первой гражданской войны отчетливо распада­ется на два этапа:

1) когда исход ее для парламента решало военное руководство, находившееся в руках пресвитериан;

2) когда это руководство перешло к индепендентам.

Следует заметить, что размежевание сил в масштабе страны происходило постепенно и разновременно. На локальном уровне в этом процессе сказывалось многое: близость или отдаленность от Лондона, родственные связи, поземельная зависимость, личные привязанности и антипатии и т. п. Так или иначе, но к осени 1642 г. стра­на покрылась множеством крупных и малых очагов революции, которым противостояло в большинстве графств и значительное число очагов контрреволюции. Последними служили не только города на западе и севере страны, но и дворянские замки и усадьбы, а зачастую и англиканские храмы. Так, в Кентерберийском соборе восставшие обнаружили склад оружия и пороха. В городе Чичестере духовенство оказывало активное содействие джентльменам-роялистам в захвате местного арсенала, а за оградой собора обучался кавалерийский отряд роялистов. Везде собирались отряды милиции: одни - следуя предписаниям короля, другие - во исполнение предписа­ния парламента[4].

Немало было попыток властей на местах сохранить «нейтралитет», выжидая, на чью сторону склонится чаша весов. Война на первых порах складывалась из мелких стычек разрозненных отрядов, стремившихся ов­ладеть оружейными складами, опорными пунктами. Хотя роялистам удалось привлечь на свою сторону, прежде всего в экономически отсталых районах, немало зависимых от них земледельцев, ремесленников, слуг, тем не менее дворянский характер их ополчений, особенно кавалерии, [131] не подлежит сомнению[5]. Этот факт позднее будет отмечен Кромвелем.

Что же касается ополчений парламента, то его преиму­щественно народный характер (включая и кавалерию) также обратил на себя внимание современников. Так, на первом этапе гражданской войны особенно отличилось народное ополчение (так называемая милиция) Лондона. В 1642 - 1643 гг. 20 тыс. добровольцев-лондонцев - мужчины, женщины, дети - возводили вокруг столицы укрепленную полосу 9 футов в ширину, 18 футов в высоту и 18 миль в длину.

Первое крупное сражение парламентских сил «кругло­головых» и роялистов («кавалеров») произошло 23 ок­тября 1642 г. при Эджгилле, второе - в ноябре при Тернхем-Грин. И хотя в обоих случаях парламентское ополчение не только успешно преграждало королю дорогу на Лондон, но и было близко к тому, чтобы нанести ему поражение, тем не менее главнокомандующий парламент­скими силами на юге страны граф Эссекс намеренно давал возможность роялистам выходить из боя без значитель­ных потерь. Этой его тактикой вскоре воспользовался король, занявший Оксфорд, превратив его в свою резиденцию. Сюда же из Лондона перебралась большая часть палаты лордов и значительная часть палаты общин[6]. Так завершилось политическое размежевание в Долгом пар­ламенте между так называемыми конституционными роя­листами (Фолкленд, Гайд, Колпеппер и др.) и более радикально настроенными его членами (Пим, Гемпден, Кромвель и др.).

В 1643 году ополчение Лондона проделало марш через всю страну на запад, придя на помощь осажденному роялистами Глостеру. На обратном пути в битве при Ньюбери (25 октября) его стойкость спасла от разгрома парламентские силы, устояв перед роялистской кавале­рией под началом принца Руперта, в то время как кавале­рия парламента была сметена ее сокрушительным ударом. Наконец, хорошо известно, что на втором этапе войны решающей ударной силой в армии парламента стала кавалерия под началом Оливера Кромвеля, набранная из среды фригольдеров восточных графств. [132]

Однако начало гражданской войны потребовало от парламента ответа на отправной по сути вопрос: к чему в конечном счете сводится цель его военной политики? И тогда оказалось, что пресвитерианское большинство палаты общин пуще огня боялось военной победы над королем, так как это могло развязать революционную инициативу народных низов города и деревни, и без того «сверх меры осмелевших». В ряде городов, в том числе в Лондоне, под давлением снизу произошли перевороты, в результате которых к власти пришли вместо роялистски настроенной правящей олигархии выходцы из менее со­стоятельных и более демократических кругов.

В этих условиях революционность пресвитерианского большинства в парламенте быстро испарилась. Джон Готем, оказавший вместе со своим отцом сопротивление королю, пытавшийся овладеть арсеналом города Гулль (1642 г.) и затем переметнувшийся на сторону короля, так объяснял свое поведение: «Ни один человек, обладающий в какой-то мере долей в государстве (т. е. собственно­стью), не может желать победы (в гражданской войне) ни одной из сторон... (ибо) это служило бы великим искушением... огромное количество нуждающихся людей всей страны немедленно восстанут, и это приведет к пол­ному разорению всей знати и джентри».

Мотивы очевидного стремления пресвитериан ограни­чить вооруженный конфликт с королем лишь оборони­тельной тактикой, ведя одновременно поиски путей при­мирения, отчетливо выразил граф Эссекс в 1644 г.: «Является ли это той свободой, которую мы взялись защищать, проливая нашу кровь?.. Потомки скажут, что для освобождения их от гнета короля мы подчинили их гнету простого народа». Отсюда тактика парламента в этот период: лучше добиться минимально приемлемых для него уступок в ходе мирных переговоров, нежели одержать победу над ним с помощью революционного воодушевления одетого в солдатские мундиры простого народа[7]. Правда, в парламенте обсуждался еще один выход: достичь своих целей с помощью шотландцев - для пресвитерианского большинства парламента он был более приемлем, чем развязывание революционной ини­циативы низов.

Пораженческая по сути тактика главнокомандующих парламентскими силами - графа Эссекса на юге и графа [133] Манчестера на востоке - привела к тому, что в конце 1643 г. военное положение парламента стало поистине критическим: почти весь север и запад страны, три чет­верти ее территории, находились в руках роялистов. Парламентская армия Уоллера перестала существовать. У Эссекса оставалось едва ли больше 5 - 6 тыс. человек. Армия так называемой Восточной ассоциации создавалась медленно, к тому же ее командующий граф Манче­стер всячески препятствовал ее действиям против сил короля. В этих условиях пресвитерианское большинство парламента, не желавшее, с одной стороны, развязать народную войну, а с другой - «страшась последствий военной победы короля», ухватилось за единственный, как ему казалось, выход. В сентябре 1643 г. был заключен военный союз с шотландцами. В «обмен» на военную помощь против Карла I парламент подписал «Торже­ственную лигу и ковенант» - договор, по которому согла­сился на введение в Англии пресвитерианского церковно­го устройства по образцу шотландского взамен англикан­ского.

В январе 1644 г. шотландская армия вступила на территорию Англии. В июле того же года в битве при Марстон-Муре силы сражавшихся на стороне парламента (шотландцы, ополчение Йоркшира под началом Томаса Ферфакса и ополчение Восточной ассоциации, в котором решающую роль играла кавалерия под командой Оливера Кромвеля) нанесли крупное поражение силам роялистов. Однако до решающей победы было еще далеко. За потерю севера страны, перешедшего под власть парламента, роялисты вознаградили себя победами на юго-западе, где армия Эссекса была разгромлена в сентябре 1644 г.

Силы короля снова угрожали Лондону, и только в этих условиях в парламенте был наконец принят так называемый Ордонанс о самоотречении (апрель 1645 г.), в результате которого члены обеих палат лишались своих должностей в армии. Для Оливера Кромвеля было сдела­но исключение. После ухода из нее командующих-пресви­териан решающая роль в дальнейшем ведении войны на стороне парламента перешла к индепендентам[8]. Послед­ствия этого не замедлили сказаться: в сражении при Несби 14 июня 1645 г. армия «нового образца» одержала [134] решающую победу над роялистами. Отныне борьба при­обрела характер разрозненных операций по подавлению отдельных очагов сопротивления роялистов. В июне 1646 г. силы парламента вступили в Оксфорд, где находи­лась штаб-квартира Карла I; сам он бежал на север, в расположение армии шотландцев. Таким образом, первая гражданская война завершилась полной военной победой парламента, одержанной - вопреки стремлениям пресвитериан, - только опираясь на самоотверженность и массо­вый героизм крестьян и городских ремесленников, одетых в солдатские мундиры.

[1] Это, разумеется, не исключает того, что в пределах роялистской «зоны» имелись отдельные опорные пункты парламента, как и, наобо­рот, в «зоне» парламента - опорные пункты роялистов. В указанном географическом размежевании «кавалеров» (роялистов) и «круглоголо­вых» отражена ведущая тенденция в размежевании общественных сил.

[2] То обстоятельство, что определенная часть провинциальных дворян оказались в ходе войны «нейтралами», объясняется не только их «равнодушием» к будоражившим парламент вопросам высокой полити­ки, но и страхом перед непредсказуемыми для них последствиями самого факта втягивания демократических низов в войну. Это не должно зату­манивать вопрос о социально-классовой природе гражданской войны.

[3] Англиканское духовенство, как и следовало ожидать, оказалось на стороне короля.

[4] Своеобразие момента хорошо перелает сообщение из Сент-Олбенса летом 1642 г.: курьер привез одновременно три прокламации: одну (парламентскую) - о повиновении комиссарам по набору в мили­цию парламента, другую (королевскую) - запрещавшую набор без большой печати, третью (парламентскую) - запрещавшую раскварти­рование в городе кавалерии.

[5] Обращает на себя внимание большой удельный вес в рядах роялистов дворян-католиков. Так, в северных графствах одну треть офицеров королевского ополчения составляли католики.

[6] В Оксфорд к королю перебрались 175 членов палаты общин (более 1/3 ее состава) и более 80 пэров (4/5 ее состава). С «бунтовщи­ками», т. е. парламентом, осталось только 30 пэров.

[7] Попытки парламента «договориться» с королем не прекращались на протяжении всей гражданской войны: в 1643, 1644, 1645 и 1646 гг.

[8] В области политики усиление военной роли индепендентов сказалось в парламенте в том, что после более трехлетнего заключения в Тауэре в январе 1645 г. был казнен архиепископ Лод, а в октябре 1646 г. было уничтожено епископальное устройство церкви.