Реанимирование общественного интереса к естественнонаучным дисциплинам.

Хотя процесс возрождения интереса к естественным наукам набирает обороты, он проходит на фоне нарастающей общей безграмотности. Так, по оценке писателя В. Губарева: «Уровень образования наших детей упал до уровня 1928 года. Впору говорить не о развитии науки, а о развитии безграмотности».

По мнению академика С.П. Капицы Российскую Федерацию превращают в страну идиотов[8].

Процесс усложнён тем, что в России зачастую рабски копируются западные (причём, самые худшие) образцы систем образования. При этом либеральные реформаторы абсолютно не считаются с мнением ни авторитетных практиков, ни всемирно известных учёных.

То, что такие реформы губительны для нашего народа, прекрасно понимают западные эксперты, но осмеливаются открыто говорить об этом далеко не все. Так, американский профессор Ева Адлер, обращаясь к участникам Международного конгресса, признала:

«Интеграция России в мировую образовательную систему может быть целесообразной только в том случае, если эта система хороша. Если вы открыли, что она действительно хороша, — то покажите, пожалуйста, на чём основано ваше открытие? Ведь мы сами на грани отчаяния… Сегодня часто говорят, будто Россия входит в семью либерального Запада в качестве младшей невинной сестры, которую мы должны научить всем прелестям, а также, увы, всем мучительным сложностям нашего либерализма. Это совсем не так…»

Ещё в 60-е годы XX века её сильно поразила мысль некоторых русских писателей о том, что после того, как Запад впадёт в отчаяние, из России придёт «новое слово», которое спасёт и Россию, и весь мир[9].

Академик Владимир Игоревич Арнольд считал, что школьное образование Франции, Англии и Америки просто гибнет в результате непродуманных реформ, проведённых там во второй половине XX в. По его мнению, умение учеников пользоваться калькулятором привело к неумению мыслить аналитически и логически, понимать суть физических и математических задач.[10]

Безусловно, при реформировании образования нужно оценить и обогатиться международным опытом в этой сфере. Однако фактически, проводимая чиновниками образовательная реформа работает в пользу экономических и геополитических конкурентов в то время, как следует сохранять и преумножать богатство нашей культуры, нашего менталитета.

Мартынова Марина Юрьевна, д.п.н., профессор Российского Государственного Социального Университета, член Движения «Возрождение. Золотой Век», 8-06-2010 г.

Тихий книжный геноцид

Николай Троицкий

Оказывается, «в функции публичной библиотеки не входит функция книгохранения». Так заявила профессиональный библиотекарь. И даже более того — в обязанности сотрудников таких библиотек входит функция уничтожения книг.

Процесс идёт давно, рутинно и неуклонно.

Звучит сенсационно, но это не новость. И отнюдь не тайна за семью печатями. Просто мы ленивы и нелюбопытны, и не замечаем, что творится вокруг нас.

На сей раз заметили. Благодаря питерскому писателю Александру Житинскому. Он сам рассказал о своём открытии в личном блоге:

«Мне понадобилось найти несколько книг одного автора в старом советском издании, примерно, 1970-80 годов. Я обратился за помощью к знакомой сотруднице Лермонтовской библиотеки. Это сеть, насчитывающая, кажется, 14 библиотек во главе с Центральной на Литейном проспекте.

И она мне сообщила следующее.

В связи с нехваткой площадей для хранения, все книги, изданные ранее какого-то года, подлежат списанию и уничтожению.

Просто по году издания — не по автору, не по жанру, не по редкости издания, а просто старые.

— И какой же у вас сейчас пограничный год? — спросил я. — Раньше которого уже всё пошло в макулатуру.

— Кажется, 1999, — сказала она».

Писатель сделал закономерные выводы и задался оправданными риторическими вопросами:

«То есть в сети публичных библиотек присутствуют книги, изданные за последние 10 лет, и только. Наверняка, здесь есть работники библиотек. Это так? Или есть всё же фонды, где хранится хотя бы по одному экземпляру книг, изданных до 1999 года? Это же катастрофа, граждане. Фонды обновляются за счёт литературы, которую зачастую литературой нельзя назвать. Где классика? Где раритетные издания? Довоенные книжки тоже под нож?»

В комментариях раздался громкий взрыв возмущения. Хотелось немедленно отреагировать привычным «Доколе!» Но я решил сначала разобраться в проблеме.

Итак, сразу хочу сказать — это вовсе не исключение, не этнографические особенности Санкт-Петербурга или специфика нравов Лермонтовской библиотеки.

Увы, это правило, обязательное для «изб-читален» по всей России. Публичных библиотек, то есть общедоступных, «народных», самых демократичных. К федеральным и научным учреждениям это, естественно, не относится, да много ли их на всю страну?

Командует парадом даже не Министерство культуры, а отдельная организация — Российская Библиотечная Ассоциация. Она утверждает на своих сессиях обязательный для исполнения «Модельный стандарт деятельности публичной библиотеки». Документ суховатый и скучный, как ему и положено. В том числе, есть и такие параграфы:

«Для сохранения значимости фонда публичной библиотеки необходимо его постоянное пополнение» из расчёта 3,8% новых поступлений «к общей книговыдаче за год».

«Обновляемость фонда публичной библиотеки определяется как темпами их пополнения, так и своевременного исключения и списания документов. В обязательном порядке библиотека осуществляет списание ветхих и устаревших изданий; изданий, утративших актуальность и не имеющих спроса со стороны пользователей».

Бывают документы, о которых говорят, что они «написаны кровью». Эти пункты «модельного стандарта» написаны так, что кровь стынет в жилах. Хочешь, не хочешь — обновляй фонды, то есть, попросту говоря, освобождай места на полках, выкидывай старые книги, заменяй их новыми.

По какому принципу отбраковывать литературу?

А это — на усмотрение. В меру интеллигентности. Или в меру испорченности. Во всяком случае, избавление от книг по году издания — это питерское ноу-хау. Так, наверное, проще. Задумываться не надо.

Официально считается, что уничтожаются ветхие книги, так сказать, зачитанные до дыр, рассыпающиеся в руках читателей.

Однако я пообщался с московскими библиотекарями, имена и место работы которых я пообещал не называть, чтобы у них не было неприятностей, и выяснил: таких ветхих книг у них почти не бывает, приходится ликвидировать вполне целые и невредимые, которые занимают много места и редко пользуются спросом.

Более того: от зачитанных книг, тех, что часто берут и иной раз даже записываются за ними в очередь, избавляться невыгодно. Ибо есть такой коэффициент, как оборачиваемость фонда. В результате приходится избавляться в первую очередь от собраний сочинений классиков. Так уж получается. Мало их спрашивают.

Дальше происходит вот что: с каждой книги сдирается обложка и надрезаются или рвутся страницы — так как они должны утратить товарный вид. И в таком виде книги сдаются в макулатуру, и справку о сдаче надо приложить к каждому акту о списании.

Я, конечно, спрашивал, почему нельзя устраивать распродажи или просто раздавать — желающие обязательно найдутся? Нет, нельзя — объяснили мне. Продавать запрещено, чтобы не было злоупотреблений.

А безвозмездно отдавать людям, тянущимся к культуре?

Тут всё зависит от библиотекаря. Кое-кто признавался, что у них сердце обливается кровью, когда надо рвать и кромсать Тургенева, Чехова или Бальзака. Иной раз, чтобы сохранить любимого классика, идут на всякие хитрости, прячут или подменяют принесёнными из дома менее дорогими для них книгами. Но это же капля в море.

Тем временем тысячи и тысячи книг ежегодно уничтожаются, идут в распыл, исчезают с лица земли.

Так и идёт тихий, невидимый миру книжный «геноцид».

Причины понятны — места нет, денег нет для перехода на электронное обслуживание. Надо бы бить тревогу, взывать к общественности, да вот беда: те люди, которые могли бы поднять шум, чрезвычайно редко заглядывают в публичные библиотеки.

Тот же писатель Житинский совершенно случайно столкнулся с этой проблемой. Обещает, что так этого не оставит и продолжит борьбу.

А большинству жителей некогда «самой читающей страны» в высшей степени наплевать. В бурной дискуссии, затеянной по этому поводу в блогах, вспоминая массовые сожжения книг инквизицией, употребляли слово «аутодафе».

Пожалуй, оно неточное, так как значит акт веры. Мы же имеем дело с актом равнодушия. Преступного равнодушия.

http://www.rian.ru/authors/20100303/211917494.html