Конец Итальянского Возрождения 5 страница

Так же, как во время Мухаммеда, объединение кочевников под знаком борьбы за веру вызвало всесокрушающую Волну. В 1501 году фанатичные последователи обновленного ислама вырвались из своих степей и овладели столицей Ирана, Тебризом. Юный шейх Исмаил был провозглашен шаханшахом и основал династию Сефевидов. В 1510 году Волна достигла Аму‑Дарьи на востоке, в 1514 году она хлынула на запад. 23 августа 1514 года на Чалдыранской равнине 120‑тысячная конная лава кызылбашей бросилась на артиллерийские редуты турок – бросилась и отхлынула, оставив на равнине 50 тысяч трупов.

Впервые в мировой истории артиллерия остановила Волну. Это был звездный час человечества, предвещавший окончание господства кочевников и прекращение катастрофических нашествий из Великой Степи. Отныне "пушки решали все" – и вскоре варварам пришлось защищаться от победоносных обладателей нового оружия. В 1580‑х годах турки перешли в наступление, еще раз разгромили кызылбашей, овладели Тебризом и вышли к Каспийскому морю. Шаханшах Аббас I (1587‑1629) был поставлен перед выбором: потерпеть окончательное поражение и лишиться трона или перенимать оружие противника, перестраивать свое государство по османскому образцу. Начались поспешные реформы, приглашенные турецкие и европейские мастера лили пушки и обучали персидских артиллеристов; по образцу янычар был создан 12 тысячный корпус аркебузиров, "туфенгчии", – и в придачу ему конная гвардия из рабов‑гулямов.

Кызылбаши понимали, что с созданием новой армии они перестанут быть господами Ирана – и не раз устраивали мятежи. Персидским аркебузирам поначалу приходилось сражаться не с османами, а с кочевниками; мятежники были усмирены железом и кровью, шах приказал вырезать несколько непокорных племен. В результате реформ Аббаса Великого Персия приняла облик Турции: армия и налоговая система были перестроены по османскому образцу, большая часть земли стала государственной; крестьянам были обеспечены пахотные наделы, и они, наконец, избавились от произвола кочевых ханов и эмиров. Новосозданная персидская армия сумела остановить османов и отвоевать Азербайджан, шаханшах покровительствовал поэтам и ученым; новая столица Персии, Исфахан, соперничала своей величиной и красотой со Стамбулом.

XVII век был для Персии временем относительного мира и достатка. Население быстро росло, деревни становились многолюдными, а вокруг городов разрастались ремесленные предместья. Затем, в соответствии с неумолимыми демографическими законами, настало время Сжатия: оно пришло позже, чем в Турции, потому что Иран позже освободился от господства кочевников и демографический цикл здесь оказался смещенным на столетие. Однако все происходило так же, как в Малой Азии: голодающие крестьяне продавали землю ростовщикам, толпы нищих бродили по дорогам, всюду вспыхивали восстания. Правительство не могло собрать налоги и, в попытке выйти из положения, стало облагать податями кочевников – тех самых гордых "людей меча", которые еще недавно господствовали над Ираном. Многие кочевники были суннитами и подвергались гонениям со стороны шиитов из‑за казалось бы несущественных разногласий в вопросах веры. В конце концов, притеснения привели к восстанию афганских кочевых племен; как когда‑то во времена Средневековья, конная лава кочевников устремилась на цветущие области центрального Ирана; 8 марта 1722 года в сражении при Гульнабаде афганцы неустрашимо бросились на персидские батареи, которые успели сделать лишь несколько залпов – и были затоплены лавиной всадников. Столица Империи была осаждена кочевниками и сдалась после 7‑месячной осады; шаханшах Хусейн попал в плен; волна нашествия растеклась по всей Персии, оставляя после себя трупы и пожарища. Это была катастрофа, которая завершила очередной демографический цикл – очередной период персидской истории. Как прежде, после нашествия монголов, города лежали в руинах, заброшенные поля зарастали полынью – и тем, кто уцелел, оставалось лишь молиться о будущем.

 

ИСТОРИЯ ИНДИИ

 

Т амерлан, который стремился превзойти жестокостью Чингисхана, выжег весь Ближний Восток и опустошил земли вплоть до берегов Ганга – так что после его ухода на руинах Дели два месяца «даже птица не пошевелила крылом». Обширная равнина обезлюдела, трупы лежали на дорогах и в развалинах домов, и джунгли наступали на заброшенные поля.

Наместники Тамерлана, Сайиды, после смерти своего господина стали независимыми ханами и поселились среди руин Дели. Пришедшие с ними афганские и тюркские племена поделили между собой выжженную равнину и собирали дань с уцелевших крестьян; они неохотно подчинялись власти Сайидов и воевали между собой и с раджпутами, потомками предыдущих завоевателей Индии. Города и деревни постепенно вставали из руин, крестьяне распахивали заброшенные поля, а завоеватели‑кочевники перенимали культуру и обычаи побежденных. Мусульманские улемы учили, что государство основывается на самодержавной власти падишаха, дисциплине получающих икта воинов и справедливых налогах. Сикандар‑шах (1489‑1517) уважал улемов, строил мечети и пытался привести к порядку племенных эмиров. Его сын Ибрахим‑шах столь сурово требовал дисциплины, что возбудил недовольство своей знати, – и эмиры обратились за помощью к его врагу, правителю Кабула Захир ад‑дину.

Захир ад‑дин был потомком Тамерлана; он с юных лет проводил жизнь в седле и за отвагу в битвах заслужил прозвище Бабур, "Тигр". Этот смелый воин был к тому же поэтом, и, мчась на коне, он сочинял стихи, воспевающие любовь. Бабур знал о страшной силе турецких пушек, которые залили Чалдыранскую равнину кровью бесстрашных кызылбашей, – он сразу же пригласил к себе турецкого мастера‑пушкаря Али и создал собственную артиллерию. В апреле 1526 года 12‑тысячное войско Бабура встретилось с огромной армией Ибрахим‑шаха на Панипатской равнине к северу от Дели; по обычаю турок, Бабур укрепил свой центр повозками и установил среди них пушки. В войске Ибрахима было 100 тысяч всадников и тысяча закованных в доспехи слонов – но его воины не знали, что такое артиллерия, и после первых залпов огромная армия в смятении остановилась. В это время особые отряды Бабура, сделав глубокий обход, зашли в тыл противнику; воинов Ибрахима охватила паника, и они бросились в бегство; их преследовали и рубили до захода солнца; погибло 40 тысяч человек – и в том числе сам шах, который мужественно сражался до конца. Перепуганные, брошенные погонщиками слоны бродили по полю боя, и их стадами пригоняли к Бабуру, который не мог поверить, что столь великая победа далась так легко.

Правда, война на этом не кончилась, она продолжалась еще тридцать лет, и ни Бабур, ни его сын Хумаюн не дожили до ее окончания. Эта долгая война принесла Северной Индии новое разорение, повсюду царил голод, и измученный народ ждал спасения только от бога. Среди простых людей распространилась вера в то, что близок конец света и вскорости явится новый пророк, Махди, пришествие которого было обещано Мухаммедом. В ожидании прихода Махди и Страшного Суда верующие объединялись в общины, продавали свое имущество и клали деньги к ногам святого шейха Абдуллы, учившего, что надо жить вместе и блюсти справедливость. Наследник Ибрахима Ислам‑шах приказал расправиться с Абдуллой; седого шейха побили камнями и бездыханного бросили на дороге – но святой выжил и, удалившись от мира, долгие годы жил в местечке Сикри. Молва о святости шейха Абдуллы распространилась по всей Индии – и вот много лет спустя произошло чудо: к келье шейха пришел молодой падишах Акбар, попросивший у старца позволения называться его учеником – "мюридом".

Акбар был внуком Бабура, одержавшим победу в долгой войне за господство над Индией; он хотел успокоить раздираемую распрями страну и искал поддержки почитаемого народом святого шейха. Он желал утвердить "всеобщий мир", "сольх‑и кулл", – мир между мусульманами и индусами, бедными и богатыми, воинами и крестьянами. Акбар приказал возвести вокруг кельи старого шейха великолепный "Город победы", Фатхпур, а на месте самой кельи – "Молитвенный дом", где собирались жрецы разных религий, чтобы создать новую "божественную веру" – "дин‑и илахи". Новая вера должна была объединить мусульман и индусов, победителей и побежденных под божественной властью падишаха, которого одни называли новым пророком, а другие – воплощением Будды. Раджпуты, до тех пор яростно сражавшиеся с мусульманами, признали эту власть и послали своих воинов в армию падишаха; на огромных просторах от устья Ганга до отрогов Гиндукуша, наконец, установился мир.

Акбар был благородным воином, искренне желавшим делать добро людям, – но настоящим правителем государства был не он, а мудрый и всевидящий первый министр, шейх Абу‑л Фазл. Абу‑л Фазл был последователем Абдуллы, стремившимся силой власти утвердить справедливость и порядок – так, как его понимали мусульманские законоведы‑улемы. Он прекратил грабежи покоренного населения, назначил справедливые налоги и отменил "джизью" – подать, которую раньше платили "неверные" в знак своей покорности мусульманам. Эмирам сотен и тысяч были выделены "джагиры" – округа, часть налогов с которых шла на содержание их отрядов. Эмиры не имели права повышать эти налоги и были обязаны регулярно являться со своими воинами на смотр; у их солдат проверяли коней, оружие, выучку – и если что‑то было не так, то джагир мог быть отнят.

Индийские крестьяне издавна жили общинами, они совместными усилиями корчевали тропический лес, устраивали пруды, рыли оросительные каналы и колодцы. Первое время поднятая целина переделялась между общинниками, а потом поля закреплялись за семьями; большие наделы полагались старосте и общинному писцу, собиравшим налоги и отвозившим деньги в городскую управу. Крестьяне жили небогато: их жилищем были круглые глиняные хижины без окон; деревянный столб посреди хижины поддерживал тростниковую крышу; никакой мебели не было – только сундук, в котором хранилась глиняная и медная посуда. В земляном полу вырывали яму для рисового отвара, он бродил и превращался в крепкую водку; риса было много, земли было еще достаточно; после долгих войн, наконец, настало время мира и крестьянин мог спокойно пахать свое поле; он даже мог скопить несколько монет и купить жене пару браслетов: по обычаю, индийские женщины носили драгоценные браслеты на руках и ногах; глядя на них, можно было подумать, что они очень зажиточны, – но в этих передаваемых от матери к дочери браслетах заключалось все достояние семьи.

Крестьяне ничего не слышали о новой "божественной вере", которую придумал падишах Акбар, и поклонялись старым богам – Будде, Шиве, Вишну. В городах сохранялось множество старинных храмов, стены которых украшали тысячи статуй; во времена завоевания мусульмане разрушили некоторые храмы, а другие превратили в мечети – впрочем, завоеватели составляли лишь малую часть населения и мечетей было немного.

Городом мусульман был Дели – огромный военный лагерь, куда в сезон дождей возвращалась армия падишаха и где дворцы эмиров стояли вперемешку с крытыми соломой домиками простых воинов. Эти воины были потомками завоевателей – афганцев, тюрок и монголов, причем правящая династия была монгольской: Бабур и Акбар вели свой род от Тамерлана – поэтому падишахов называли Великими Моголами. Языком столицы был персидский, и мусульманская знать была воспитана в персидской культуре; поэты подражали великому Фирдоуси, а государственные деятели – шаханшаху Аббасу Великому.

Как бы ни старался Акбар утвердить свою "божественную веру", мусульманская знать стояла на своем, и после смерти падишаха религией двора снова стал ислам. Впрочем, наследники Акбара Джахангир (1605‑27) и Шах Джахан (1627‑58) старались поддерживать согласие между своими подданными, мусульманами и индусами; чтобы показать, как он заботится о народе, Джахангир распорядился протянуть золотую цепь с улицы в свои покои и соединить ее с колокольчиками – так что любой жаждущий правосудия мог привлечь к себе внимание падишаха. Шах Джахан прославился сооружением Красного Форта в Дели и знаменитого мавзолея Тадж Махал – одного из величайших чудес света, здания, ставшего символом Индии. Летописи говорят, что Шах Джахан страстно любил свою жену "Избранницу Дворца" Мумтаз Махал, которая умерла в 36 лет во время родов своего 14‑го ребенка. Всемогущий падишах пригласил мастеров из Стамбула, Багдада и Самарканда и приказал им выразить любовь в камне; десятки тысяч рабочих более 20 лет возводили прекрасный беломраморный мавзолей; его стены были украшены орнаментом из малахита, янтаря, изумрудов, а купол как бы парил в воздухе между небом и землей. Когда Шах Джахан в старости утратил власть и был заключен своим сыном в крепость Агру, он часами смотрел из крепостной бойницы на возвышающийся вдалеке прекрасный мавзолей и вспоминал о своей возлюбленной.

Эпоха правления Акбара, Джахангира и Шах Джахана была временем роста городов и деревень; в Северной Индии крестьяне расчищали джунгли и с помощью государства строили ирригационные каналы. Население долины Ганга возросло за сто лет в три раза, и рано или поздно должно было наступить Сжатие. Индия была огромной страной, заключавшей в себе множество непохожих друг на друга областей; в то время, как в одних районах было много земли, другие области уже давно страдали от перенаселения. Очагом Сжатия в Индии был Гуджарат – область на западе страны у берегов Камбейского залива; этот район не был затронут нашествием кочевников, поэтому сюда стекались беглецы из Северной Индии, и уже в XV веке здесь не хватало полей и пастбищ, крестьяне уходили в города и пытались прокормиться ткачеством. Европейские путешественники сравнивали Гуджарат с Фландрией; они удивлялись многочисленности городов, искусству ремесленников и качеству прекрасных хлопчатых и шелковых тканей. В действительности городам Фландрии было далеко до огромных городов Гуджарата: в его столице Ахмадабаде насчитывалось около миллиона жителей и лишь в одном из трехсот предместий этого крупнейшего города Востока имелось 12 тысяч лавок купцов и ремесленников. При столь огромных размерах в Ахмадабаде было немного добротных каменных зданий; город напоминал большую деревню – бесконечное море крытых тростником хижин, окруженных маленькими двориками. Во дворике обычно располагался очаг, который топили сухим коровьим пометом и от которого поднимался не очень приятный запах; здесь же стоял простенький ткацкий станок из бамбуковых планок, и хозяин с помощью жены и детей с восхода до захода солнца трудился за этим станком. Мастерство индийских ткачей вызывало изумление европейцев, с помощью простейших инструментов они ткали тончайшие муслины и батисты; шаль из батиста легко проходило через обручальное кольцо, а муслин был настолько тонок, что не скрывал прелестей танцовщиц. Ткачи передавали свое искусство от отца к сыну и были организованы в ремесленные касты, похожие на европейские цехи – с той разницей, что члены касты считались родственниками и не допускали в свою среду посторонних. У каждой касты были свои обычаи, праздники, свой бог‑покровитель – но при этом каста не имела самоуправления и города подчинялись шахским чиновникам, которые следили за порядком и устанавливали цены на рынках.

Прекрасные ахмадабадские ткани, батисты и муслины, везли к побережью Камбейского залива, где располагались знаменитые торговые города – Броч, Сурат, Камбей, Диу. Когда‑то сюда, спасаясь от монголов, переселились десятки тысяч купцов с берегов Персидского залива; арабы и персы принесли с собой торговые навыки и крупные капиталы; порты Гуджарата стали новым пристанищем для потомков Синбада‑морехода, и тысячи арабских доу выходили отсюда в дальние плавания к берегам Персии и Китая. Гуджаратские купцы везли из Китая фарфор и шелк, из Персии – оружие и лошадей и отправляли во все страны ткани из Ахмадабада. Однако самым выгодным для купцов товаром были не ткани, а пряности; перец выращивали в Индии, корицу – на Цейлоне, гвоздику и мускатный орех везли с Молуккских островов. Весь этот душистый и терпкий груз собирался в портах западной Индии, куда за ним приплывали сотни арабских кораблей; арабы перепродавали свой товар венецианцам, а из Венеции пряности расходились по всей Европе.

Торговцы Гуджарата не знали печали до тех пор, пока в Индийском океане не появились корабли Васко да Гамы. Португальцы нашли морской путь в Индию, и вслед за первыми кораблями пришли военные эскадры с тысячами моряков и солдат. Одну из этих эскадр возглавлял "вице‑король Индии" Аффонсу д'Альбукерки, который построил крепость на маленьком островке Гоа и объявил, что все корабли, плавающие по океану, должны платить ему дань. Вооруженные десятками пушек португальские каравеллы без пощады расстреливали и жгли неповоротливые доу и джонки: каравелла была Новым Оружием, подарившим португальцам господство на морях. Индийским купцам пришлось отдать большую часть своих прибылей португальцам, которые за бесценок скупали индийские ткани, везли их в Индонезию и Китай, меняли на пряности, шелк, фарфор и отправляли все это в Европу.

В начале XVII столетия в Индийском океане появились английские и голландские корабли – "флайты". Флайты расправились с португальскими каравеллами точно так же, как те – с арабскими доу; морская торговля Азии оказалась в руках английской и голландской Ост‑индских компаний. Европейские корабли приходили в порты Гуджарата, и агенты компаний скупали ткани из Ахмадабада; они платили серебряными монетами – но ткачи нуждались не в серебре, а в пшенице. Гуджарат уже давно страдал от перенаселения, голод приходил год за годом, и ткачи в отчаянии продавали своих детей в рабство – но Сжатие все нарастало. До поры до времени ремесла и торговля давали какое‑то облегчение: в Европе торговля сумела обеспечить Голландию хлебом – но Гуджарат был в десять раз больше маленькой Голландии. В 1630 году разразилась катастрофа, начался такой страшный голод, что родители поедали детей, кости мертвецов толкли и подмешивали в муку; караваны с хлебом не могли дойти до Ахмадабада, потому что их грабили по дороге. Погибло около 3 миллионов гуджаратцев, ремесленные города и поселки опустели, многие касты ткачей вымерли и унесли с собой секреты своего мастерства. Европейские моряки, прибывавшие в Сурат, видели перед собой пустой порт и безлюдный город – лишь немногие нищие из последних сил ползли к кораблям, чтобы вымолить кусок хлеба.

Катастрофа в Гуджарате произошла в одно время с бедствиями, охватившими Европу и Переднюю Азию – это было окончание демографического цикла, начавшегося в XV веке. В Иране и Северной Индии господство кочевников сдвинуло этот цикл почти на столетие; Сжатие и голод пришли сюда во второй половине XVII века. Нехватка земли и голод заставили крестьян уходить из деревни, и в долине Ганга выросли ремесленные города, похожие на Ахмадабад; европейские корабли приходили теперь не в Сурат, а в Хугли, Дакку, Масулипатам – порты на восточном побережье Индии. Голодающие крестьяне не могли платить налоги – а между тем, число эмиров и воинов росло, и на содержание армии требовалось все больше средств. Шаханшах Аурангзеб (1658‑1707) стал экономить в расходах и запретил своим подданным носить роскошные одежды, пить вино и содержать танцовщиц – впрочем, падишах и сам придерживался этих правил и вел жизнь святого дервиша. По законам ислама все богатства принадлежали богу, поэтому имущество сановников после их смерти забирали в казну, а у торговцев без лишних слов отнимали их деньги. Торговля шелком и солью стала государственной монополией, и государство снова принялось все контролировать и распределять.

Так же, как в Иране, всеобщее оскудение породило религиозные распри. Аурангзеб восстановил налог на индусов, "джизью"; он стал захватывать и грабить индусские храмы – в ответ начались восстания притесняемых "неверных". В 1674 году вождь племени маратхов Шиваджи созвал брахманов, которые принесли из "святых мест" "землю и воду" и по древнему обряду провозгласили его "императором индусов" – "чхатрапати". Маратхи были горцами, привыкшими сражаться за скот и пастбища; они были столь же воинственны, как обитатели Великой Степи, и их не пугала мощь армии падишаха. Объединившись под знаменем "священной войны", маратхи принялись совершать набеги на плато Декан и долину Нармады; тяжелая кавалерия Моголов не могла угнаться за легкой конницей маратхов: каждый горец имел три сменные лошади, а на ночевках маратхи, чтобы не обнаружить себя, не разводили огня и спали прямо на земле. Поначалу маратхи воевали за веру, но потом они стали грабить всех подряд; чтобы обессилить противника, они сжигали поля и отравляли колодцы. Аурангзеб лично возглавил огромную армию и двинулся на восставших – но не смог ничего добиться: неуловимый противник не принимал боя. По словам историка, движение армии падишаха было подобно движению лодки по воде: вода смыкалась, как только она проплывала.

За десятилетия войн Декан был полностью опустошен, повсюду царил голод. "В городе Хайдарабаде реки, дома и площади полны трупов,– писал хронист. – Непрерывные дожди удалили с них мясо и кожу; груды костей выглядели издалека, как куча снега…" По словам современников, голод 1702‑04 годов унес два миллиона жизней. В 1699 году маратхи впервые переправились через Нармаду и ворвались на плато Мальва; в 1706 году 80‑тысячная орда дотла разграбила Гуджарат. Аурангзеб был в отчаянии: "Я не знаю, кто я, и что я делал… – писал падишах своему сыну. – Драгоценная жизнь ушла неизвестно на что…"

В феврале 1707 года Аурангзеб умер и, согласно своему завещанию, был похоронен как простой дервиш. После смерти Великого Могола уже не нашлось сильной руки, способной руководить государством в условиях катастрофического Сжатия. Началась война между наследниками, наместники провинций отказывались повиноваться столице; никем не сдерживаемые маратхи доходили до Дели и прерывали связь между центром и окраинными областями. Распад Империи завершился военной катастрофой: в 1739 году в Северную Индию ворвались войска персидского шаха Надира. Население Дели подверглось грабежу и резне, "от восхода солнца до времени заката победоносное войско старательно убивало жителей, и потекли реки крови". Эта была катастрофа, которая завершила очередной демографический цикл – очередной период истории Индии. Как прежде, после нашествия монголов, города лежали в развалинах, джунгли наступали на заброшенные поля – и казалось, что история вернулась на четыреста лет назад.

 

 

Глава III

Между Западом и Востоком

 

ПОСЛЕ КАТАСТРОФЫ

 

Множство меертвых лежаша, и град разорен…

Летопись.

 

К северу от великих империй Востока, за горами и степями простиралась поросшая лесом славянская равнина – огромная страна, лишь недавно освоенная пахарем‑земледельцем. Это был мир прятавшихся среди лесов маленьких деревень, мир долгой зимы и короткого лета – так что крестьянам нужно было приложить много сил, чтобы собрать урожай до холодов. Однако земли было достаточно, и у славян не было причин для войн; они жили бы в мире, если бы не вторжения иноземных завоевателей. В IX веке племена восточных славян были подчинены варягами, которые называли себя русью и которых возглавлял конунг Рорих. Варяги построили деревянные города‑крепости, обратили часть славян в рабов, а остальных заставили платить дань; варяжские князья раздавали своим дружинниками поместья с рабами и ходили с дружиной в набеги на Константинополь. Через сто или двести лет варяги ославянились и превратились в русских бояр, князья и бояре принялись делить между собой славянские земли и сошлись в бесконечной междоусобной войне. В те времена еще не было таких понятий, как «Родина» или «нация», и свои князья были для крестьян иной раз хуже половцев; они точно так же грабили и убивали; они приводили с собой хищных кочевников и вместе с ними гнали полон на продажу. Лишь немногие из этих князей, как Ярослав Мудрый, действительно верили в Бога и думали о простом народе, другие же не хотели знать о Страшном Суде и только тешили свою корысть.

Плохи или хороши были свои князья – в XIII веке настало страшное время: пришла Орда. Татары разрушили города и сожгли деревни, и в живых остались лишь те, кто сумел укрыться в лесах. "Множество мертвых лежаша, и град разорен, земля пуста, церкви пожжены", – писал летописец. "Пустыня зело всюду, не бе видети тамо ничтоже ни града, ни села… пусто все и не населено". "От многих лет запустения великим лесом поросше и многим зверьем обиталища бывша Русская земля". Археологи говорят, что уцелела лишь одна из каждых десяти деревень, что погибли почти все города – и многие из них так никогда и не возродились. История следующих двух веков – это была история жизни среди развалин, и жизнь едва теплилась в стране, которая когда‑то была знаменита своими городами, храмами и ремеслами.

После ухода татар старший брат погибшего Великого князя Юрия, Ярослав, приехал на развалины Владимира и, погоревав, велел очистить от трупов церкви и восстановить несколько домов – чтоб было, где жить. Бату‑хан требовал, чтобы Ярослав явился изъявить покорность в Орду, и Ярослав поехал – сначала к Батыю, а потом в ставку Великого Хана, в далекую Монголию. Как требовали победители, Ярослав, чтобы "очиститься", прошел между двумя кострами и пал на колени перед изображением Чингисхана; его долго держали в ставке, а перед отъездом на Русь мать Великого Хана собственноручно поднесла ему яд.

У Ярослава было пять сыновей; старший из них, Александр, правил в Новгороде – это был один из немногих городов, до которых не дошли татары. Александр прославился своей удалью: когда в 1240 году в устье Невы высадились шведы, князь, недолго думая, бросился на них с малой дружиной и обратил в бегство не ожидавших нападения врагов. За эту победу Александр получил прозвище "Невского" – но еще большую славу доставила ему битва на Чудском озере, когда он разгромил завоевавших Прибалтику рыцарей Тевтонского ордена. Орден надеялся, что разорение Руси позволит без труда захватить Псков и Новгород; рыцари уже овладели Псковом – но Александр отнял у них город и 5 апреля 1242 года вместе с новгородским ополчением встретил крестоносное войско на льду Чудского озера. Рыцари пошли в атаку, построившись большим клином ‑"свиньей", и казалось, что им уже удалось прорваться сквозь ряды русских ратников – но дружина Александра ударила на "свинью" с фланга; рыцарей окружили, и "была тут сеча великая". Русские преследовали крестоносцев семь верст и убили 500 немцев, эта победа надолго избавила Русь от тевтонских вторжений.

После смерти великого князя Ярослава Бату‑хан назначил Александра Невского князем новгородским и киевским, а его брата Андрея – Великим князем Владимирским. Братья не ладили между собой, и между князьями снова начались усобицы: татарское нашествие не пошло им впрок. Александр поехал в Орду и наслал на Андрея татарскую рать. "Что это, господи! – с горечью говорил Андрей. – Покуда нам меж собою ссориться и наводить друг на друга татар, лучше мне бежать в чужую землю, чем дружиться с татарами и служить им!" Андрей вышел с дружиной против Орды, но был разбит; татары сожгли Суздаль и Переяславль и посадили Александра Великим князем "на своей воле" – эта "воля" означала, что отныне Русь стала частью Золотой Орды.

 

ЗОЛОТАЯ ОРДА

 

Мужчинам разрешается заниматься

только войной и охотой.

Яса Чингисхана.

 

Н езадолго до своей смерти Чингисхан выделил уделы своим сыновьям и назначил старшему из них, Джучи, земли на западе «до тех мест, где заходит солнце». Он дал Джучи войска и приказал завоевать эти земли – но Джучи умер, и поход на запад возглавил его сын Бату – этот поход начался в 1235 году, через восемь лет после смерти Чингисхана. Непобедимая монгольская конница ураганом пронеслась по Восточной Европе и покорила половцев, русских, булгар, черемисов, валахов – и много других народов, названия которых теперь забыты. Согнав десятки тысяч ремесленников из разрушенных им городов, Бату‑хан воздвиг на берегу Волги свою великолепную столицу Сарай – по‑русски «Дворец»; из этого «Дворца» он собирался управлять землями от берегов Дуная до берегов Оби.

Бату‑хан основал могущественное государство, которое одни называли Золотой Ордой, а другие Белой Ордой – хана этой Орды звали Белым ханом. Монголы, которых часто называли татарами, были незначительным меньшинством в Орде – и вскоре они растворились среди тюрок‑половцев, переняв их язык и передав им свое имя: половцев тоже стали называть татарами. По примеру Чингисхана Бату поделил татар на десятки, сотни и тысячи; эти воинские единицы соответствовали родам и племенам; группа племен объединялась в десятитысячный корпус – тумен, по‑русски, "тьма". Тысячникам и темникам – нойонам, эмирам, бекам – особыми грамотами, "ярлыками", выделялись уделы ("улусы"), часть налогов с которых шла на содержание их воинов. В улусах, так же как и на остальных землях, были канцелярии, "диваны", в которых хранились податные списки, "дефтеры"; в соответствии с этими списками чиновники собирали налоги и требовали исполнения повинностей. За сбор налогов отвечали баскаки, "обладатели печатей", которые под охраной отправляли деньги в "диван государственной казны". Начальником этого дивана был визирь, обладатель большой государственной печати, золотой чернильницы и драгоценного пояса. Все эмиры и беки, русские князья и наместники провинций приезжали во дворец, на коленях просили милости хана и получали ярлыки на свои уделы из рук великого визиря. Эти порядки были одинаковы во всех областях Золотой Орды, в Булгаре, на Руси и в Хорезме – это были те самые порядки, которые некогда установил "великий императорский секретарь" Елюй Чу‑цай для всей огромной Монгольской Империи. Абсолютная власть хана, дисциплина эмиров, смелость воинов и страшные татарские луки обеспечивали Золотой Орде господство над большей частью Европы.