Заметки на полях Черных тетрадей Хайдеггера

Светланин Рустам

(Намеки x размышления (||) и указания)

 

С первых же строк своих Тетрадей Хайдеггер отгораживается от личностно-экзистенциальной линии в философии и заявляет о себе как о представителе "фундаментальной онтологии" в специфически хайдеггеровском ее понимании. Вопросы о существе бытия, сущего и человека он связывает воедино.

 

Хотя дальнейшее вопрошание все-таки исходит от человека. Но что такое человек? Для начала Хайдеггер заявляет: "Человек обязан прийти к самому себе"/Черные тетради. М., 2016, стр. 11/. Этим заявлением немецкий мыслитель говорит, что все прежние определения человека, и прежде всего субъективистские, не подходят для прояснения его действительной онтологической глубины.

Человек должен прийти к себе, потому что он утратил себя, растворившись в "жалких копиях и засушенных невнятных образцах". В чем же заключается его подлинная самость (Selbst)? Не зависит ли она от первичного выбора? Речь идет о выборе в подлинном смысле слова. Пока он не сделан, человек ищет себя в рефлексии, коммуникации или поклонении идолам.

Все это - не результат выбора, а скорее уклонение от него. Подлинный выбор взрывает все эти уклончивые самости и выводит к "открытости бытия сущего", "возвращает к Dasein" /стр. 12/. От заболтанности истины в бесконечных разговорах современного мира человек должен уйти в молчание, в ту спасительную тишь, где свершается бытие. Эта тишь свершения бытия впервые только и дарует "силу и мощь языка".

Бытие - не простая вещь и не развлечение. Оно требует мужества, ибо сущностным образом связано с Ничто, с выстаиванием перед бездной Ничто. Ничто - другая сторона самого бытия, незримый край сущего, пропасть, рядом с которой сущее впервые обретает себя и становится все более сущим. Настоящий выход к бытию и раскрытию сущего человек обретает в состоянии Dasein. Но Dasein, приоткрывающее бездну Ничто, пугает человека. И человек на заре своей истории, в самом начале философского осмысления себя и мира, покидает Dasein, оставляя его в прошлом, забалтывая и скрывая шумом искусственной "традиции" и уже совершенно не видя его в настоящем. Даже собственное произведение "Бытие и время" Хайдеггер считает весьма несовершенной попыткой приоткрыть тайну бытия /стр. 15/. Время не созрело еще для этого. Непосредственно преодолеть прежнюю "онтологию" нельзя. Необходимо возвратиться в античную древность, к началу западной философии и дать ей высказаться самой, при этом настраивая себя на максимальное вопрошание и вслушивание своего истолковывающего Dasein.

Для сбывания подлинной истории "единичное" безразлично. Оно значимо лишь поскольку обеспечивает свершение истины бытия. Язык "единичного" сам по себе пуст. Настоящий язык рождается лишь из глубины бытия, из недр Dasein. Человек должен понять и принять эту свою обусловленность бытием и всецело вверить ему свою судьбу. Только так бытие сможет прийти к истине. Только так произойдет "сбывание подлинной истории (Geschichte)" /стр. 17/.

Вопрошание бытия есть вместе с тем и вопрошание времени. Нам надлежит "выспрашивать сущность времени, чтобы найти себя в нашем миге" /стр. 20/.

Грядущей философии надлежит стать взыванием к бытию. "Взывание обращается к человеку, к его высшему предназначению", к пробуждению Dasein в нем /стр. 21/. "Это взывание - философии - есть сотворение бытия (die Dichtung des Seins). Сотворение бытия раньше, чем сущее (для нас), и все же только для того, чтобы сущее, как прежде, продвигать вперед. Начало бытия в гуще (Dichter) его сотворения.

"Творец" (Dichter) - сотворение (Dichten) "только" всякого сущего! и тем не менее даже так - бытия!

 

А не должна ли уж подавно философия творить (dichten) сущее? Да и даже сущее как таковое - в целом." /стр. 21/

 

О чем здесь говорит Хайдеггер? Задача философии будущего - приоткрыть тайну бытия и пробудить в человеке тягу к нему. Возвращающийся к истине бытия человек впервые осознает всю глубину, мощь и ответственность "своего" Dasein. Он становится не только Творцом сущего, но и Творцом бытия, его основанием, истоком, началом ("Начало бытия в гуще (Dichter) его сотворения"). Это грандиозное Событие бытия пронизано тонкой диалектикой. Человек обретает "власть" распоряжаения над бытием только потому, что само бытие вступает в "тайное" владение человеком. Человек должен стать достойным бытия, чтобы превратиться в его Творца. Великое дело философии - привести человека к молчанию, заглушающему гул ложных толкований, ввести его в соответствующий настрой и сделать созвучным бытию. Взывая Творца бытия к его великому предназначению, философия сама становится творчеством бытия. В то время как до этого она только и делала, что копошилась в сущем, следуя проторенным путям метафизики, упустившей бытие из виду на заре Западной истории. Но теперь у нее появился шанс вернуться к бытию через возвращение к началу Западной философии, к античности, чтобы попытаться сквозь ее язык расслышать голос бытия. Язык превращается в сакральное таинство, обретая мощь "божественного" творения. Причем само это творение Хайдеггер рассматривает теперь через призму искусства, поэтического творчества. "Бытие становится (стихо)творением (Gedicht)." /стр. 21/

Искусство творения бытия - весьма сложное, опасное и ответственное дело. "Что такое - ответственность?

Стоять за что-либо и жертвовать собой!

За что стоять (einstehen)? Чтобы в человеке Dasein стало мощным и сделалось для него мерой и властью!

Но как отстоять это стояние-за?

Глубина и широта применения Da-sein в вопросе о бытии!" /стр. 22/ Это стояние-за в качестве вхождения человека в "собственное" Dasein и выстаивания в нем Хайдеггер называет началом и первоистоком: "Стояние-за как начало первоистока (Ursprung) - первоисточное (ursprunglich) начало!" /стр. 24/

Коль скоро речь зашла о начале самого бытия, то соответственно надо говорить и о начале пространства и времени. Так, например, поступал Кант, говоря об истоке "бытия" вещей в априорных формах трансцендентального сознания. Тем же путем идет и Хайдеггер. Правда, он не приемлет сухие формулы "научной" философии. Он хочет пробиться к самой жизни, к бытию. И потому пишет: "Пространство и время - не пара соседствующих слов, говорящих о том, что такое "существует", но выплеск и начало бытия, которое должно быть завоевано в борьбе." /стр. 25/ Причем речь идет о пространстве и времени для народа. Из сухих отвлеченных форм данные "категории" превращаются в "антропологически" окрашенные стихии жизни, в открытости которых разворачивается история, и которые завоевываются в борьбе.

 

В пункте 22 Хайдеггер высказывается против истолкования "Бытия и времени" в качестве антропологии или "экзистенцфилософии". Напротив, он говорит, что для тематики его произведения "не в отдельности экзистирующего отдельного <человека> состоит проблема, а только в случайном проходе к одинокости (Allein-heit) Da-sein, в котором осуществляется все-единство (All-einheit) бытия." /стр. 28/

"Logos //у Хайдеггера на греческом// - не "высказывание" - а к себе самому направленное вопрошающее обращение сущего как такового, но при этом высказывание сущего в бытии <есть> базовое событие в "сущности" истины (a-leteia //у Хайдеггера на греческом//)." /стр. 31/ Лишь из такого понимания логоса должны вырастать истинная Логика, Теория, Наука.

Далее Хайдеггер говорит о бытии как о творящей силе и о том, кто через собственное бытие сумеет ее реализовать: "Мир перестраивается - но творящая сила ещё пребывает во мраке - и тем не менее она присутствует!

Кто высвободит её?...Только тот, кто знает закон первоначала и, значит, к нему приспосабливается.

И при этом встраивается в структуру почвы выросшего на ней существа.

(71) Только немец может заново творить бытие с самого истока (ursprunglich) и говорить - он один заново завоюет сущность Teoria //у Хайдеггера на греческом// и наконец создаст логику. /стр. 34/ "Бытие, "наше" бытие сотворять все более изначально (ursprunglicher).

"Наше бытие", т. е. через нас и в нас осуществляемое бытие сущего в целом." /стр. 35/

Стоит обратить внимание, что если раньше Хайдеггер создавал лишь "онтологию" конечного, то в записях 1932 года у него неожиданно появляется бесконечное, т. е. Бог: "Только тогда мы снова обретаем Бога, когда уже не утрачиваем мир и подлинным образом экзистируем силой формирования мира." /стр. 39/

Бог обретается именно через бытие-в-мире, а не путем ухода от мира и уединения в некоей "экзистенции", о которой так любят говорить "экзистенцфилософы". В связи с чем Хайдеггер подчеркивает, что еще в своей работе "О сущности основания" он избавился от влияния Гуссерля, Дильтея, Кьеркегора, Канта, Гегеля. Неоднократно дистанцируется от Ясперса. В то же время выставляет в положительном свете Ницше, говорит, что ему удалось "заглянуть в нечто другое", что его сверх-человеческий труд сломил бы любого. Однако и Ницше не смог по его мнению сломить превосходящую силу традиции, осознать античную проблему бытия и создать новый горизонт. /см., в частности стр. 47, 59-62/ Сам Хайдеггер в духе Ницше формирует одно из своих "определений" человека так: "Человек - крутой путь, да ещё когда ветер крепчает." /стр 49/ Также в духе Ницше критикует либерализм, традиционную науку и "боженьку" официального христианства. А в качестве высшего приоритета выдвигает своеобразный эквивалент Сверхчеловека - бытие, сосредоточением и истоком которого у Хайдеггера, как мы знаем, выступает вошедшее в полноту своего бытия Dasein: "Никогда не философствовать о "других", не думать о "ты", как впрочем о "я", а только об истоке бытия и для него..." /стр. 35/ Правда "человек" в качестве Dasein понимается Хайдеггером не индивидуально-психологически: "Основным философским вопросом о бытии не является вопрос о человеке - так называемая экзистенцфилософия - но... человека следует через вопрос о бытии с необходимостью по-новому обосновать в его сущности." /стр. 64/ "Забота - это не мелкая озабоченность человека своими повседневными хлопотами, но возрастание Dasein в ужасающей (ибо расщепленной) сущности бытия." /стр. 68/ Да и у Ницше Сверхчеловек - далеко не индивид в обычном понимании. Еще в "Рождении трагедии из духа музыки" он заявил о необходимости покинуть ограниченность своего привычного "я" ради слияния с всеединой основой бытия, вверить свою судьбу в руки незримого "мирового художника", "Я мирового", чтобы познать полнокровную жизнь, ощутить ее высшие моменты, ради которых можно жертвовать и собой, и другими. Но все же приоритет бытия над значимостью отдельного человека сохраняется у обоих мыслителей.

************

Постепенно у Хайдеггера нарастают размышления о существе политического. Он говорит о сообществах мнимых, состоящих из суммы индивидов, и сообществах истинных, в которых люди объединяются через свою укорененность в бытии, родной земле, почве. Подлинные союзы обедняет "служение тайне пашни и сева, зарождения и роста, надежной-устойчивости-против-ветра и плодородию". Настоящая общность нуждается в "направляющей силе в далекое распоряжение", пробуждающей людей к истине бытия. "В этом заключается тайное посвящение индивида ради его народа, чтобы он созрел для роли охранителя благословения Da-sein; лишь это благословение способно вынести ужас бытия; и этот ужас толкает к благословению... Для этого только следует раскрыть пространство, подготовить пути и предпослать указания - это <и есть> пробуждение свершения бытия. Лишь тогда... может вырасти подлинная общность на основе почвенности..." /стр. 71/ Хайдеггер схематично очерчивает ориентиры политического: "Труд-народ-дисциплина-государство-начало мира". /стр. 73/

 

Дальше идут довольно разрозненные заметки, хотя их связывает определенная логика. Они в основном уточняют понятие бытия, в том числе и в его истории, а также продолжают критику современной действительности, науки, философии.

Однако некоторые моменты весьма интересны. Так Хайдеггер напутствует человеку: "Не перепутать себя с "публично" обрисованной и внушенной "самостью". /стр. 79/

"С помощью понимания бытия дать людям войти в себя, но это внутреннее есть внешнее... Глубочайшее есть широчайшее." /стр. 83/ Т. е. прийти к себе означает не уединиться в "экзистенции экзистенцфилософов", но совершить подлинный выход к миру, к сущему, стать бытием-в-мире. "Свое" у человека не внутри, а во вне, в бытии. Ведь человек - не пространственная вещь с раз и навсегда очерченной сущностью, а так сказать постоянно незавершенный длящийся "процесс" реализации выбираемых возможностей бытия-в-мире. Как писал Хайдеггер в "Б. и в." - "сущность Dasein - в его экзистенции". Здесь уже экзистеция нагружена специфически хайдеггеровским пониманием: "Итак, против антропологизма за человека - против "экзистентного" за эк-зистенцию - (вы-ступание qua выступающее наружу стояние вовне (состояние) сущего) - против экзистентнции за Da-sein, "против" Dasein за бытие..." /стр. 83/

Бытие-в-мире неотделимо от понимания, набрасывающего возможности быть, на которые и "бросает" себя человек. "Куда бы ни забрасывал себя человек, туда распространяет он пред-чувствие своего направления, "здесь" (da) возникает "Здесь" (Da), изначальная открытая вместимость и отсюда - пространство. Сквозь это пространство устремляется полет времени - "в" пространстве-времени [?] образуется мир..." /стр. 93/

Но чтобы вообще находиться в этой гуще набрасывающего творения бытия, человеку сперва надо пробиться к бытию и его истинному пониманию, отказаться от ложных толкований себя и мира. Отказ от ложного равносилен выбиванию почвы из под ног и прыжку в бездну, поскольку опыта настоящего бытия никто еще не знал. Бросок человека в бытие связан с риском.

Пробиться к истине бытия необходимо через возвращение к грекам. Там произошло первое событие бытия. Но там же бытие начало уходить в сокрытие, загораживаясь ложными толкованиями. Поэтому Хайдеггер пишет: "Вправе ли мы снова отважиться пойти в учение к грекам и учиться у них? Чтобы в повторном начале вступить в борьбу против них." /стр. 103/

Пребывая в эпоху окончательной утраты бытия, мы должны возвратиться к его началу и попытаться расслышать его подлинный голос:

"Начало и конец.

Бытие - некогда внезапно вспыхнувшая молния, которая все вещи втягивает в свой свет согласно их мере и закону и весу, - теперь <это> усталая видимость, из которой ускользнули всякий вес и всякая мера.

Бытие - дар, ликование и трепет, вопрос - начало.

Бытие - затасканная собственность, болтовня, скука, имя - конец." /стр. 105/ Характерно, что истину бытия Хайдеггер связывает с трепетом и вопросом, а его конец - со скукой и окончательным именем. Дело в том, что бытие не может принять определенного верховного Имени, с высоты которого оно будет определять сущее. Бытие принципиально не завершено, связано с Ничто, безосновно. Оно постоянно стоит под вопросом и выносит борьбу собственных противоборствующих возможностей. Его открытость всегда возвышается на фоне сокрытости и несет ее в себе. Бездна бытия вселяет в человека трепет ужаса. Но этот ужас позитивен. Он не дает окаменеть в достигнутой возможной экзистеции. Он открывает путь жизни как тайну, пугающую и завораживающую одновременно, влекущую за собой и предлагающую испытать ее, пережить высшие моменты жизни.

К этим размышлениям незаметно и с виду довольно искусственно примыкают наверное единственные в данной книге очень схематичные описания истории понятий западной метафизики (п. 216). Тем не менее они на прямую связаны с вышеизложенным. И я конечно буду разъяснять своими словами скудные намеки немецкого мыслителя. Для начала Хайдеггер заменяет понятие Бытия, слишком отягощенного неверными истолкованиями, понятием сущность, которое на деле выступает лишь другим именем Бытия по сути. С самого начала сущность (Бытие по сути) запутывается в бытии (отсчитываемого от сущего на данный момент). А это бытие, в свою очередь, запутывается в пред-мете. Бытие, ставшее предметом, через связку "есть" попадает в высказывание - мышление - сознание, становится внешней отвлеченной идеей, отделенной от истинного Бытия. Человек перестает видеть сами вещи и чувствовать импульсы собственного Бытия, в его ужасающей бездонности, непредсказуемости и свободе. Он утрачивает сущностную самость собственного Бытия-в-мире, и начинает руководствоваться внешними (стоящими над, "мета-") по отношению к Бытию ("физике", в смысле физиса в понимании греков) предписаниями идей и ценностей, где бы они не находились: в мышлении бога, верховном Разуме Канта, научных теориях или произвольных измышлениях неверно понятой субъективности. Истина перестает восприниматься из несокрытости самих вещей и начинает толковаться как правильность, сверяемая с теориями науки, мыслями бога или ценностями субъекта. "Тем самым человек выскользнул из сущности, надвинул бытие только "над" собой (идея), освободился от бремени и избавился от необходимости быть сущим." /стр. 106/ То, насколько трудно человеку оставаться при самих вещах, как это пытается донести до нас Хайдеггер, лучше показать в терминах "Рождения трагедии" Ницше. Ницше, как и Хайдеггер, предлагает оставить пределы своего привычного "я" и слиться с всеединой основой Бытия, вверить свою судьбу в руки незримого "мирового художника", "Я мирового". Это значит человек должен отказаться от повседневных забот о своем благополучии, перестать переживать за сохранность собственной индивидуальной жизни и вверить себя "Я мировому", его непостижимому творческому Гению, для которого важен не отдельный индивид с его тягой к тихому спокойному счастью, а "картина" мира в целом со всеми ее непредсказуемыми контрастами и "праздником" красок. Человеку надо отважиться на риск разрыва со своим маленьким мирком, чтобы слиться с Бытием как таковым, сделать его Своим и в нем обрести свою Самость. А Цели этой бытийной Самости отличаются от мелкотравчатых целей обычного индивида. Великая Цель Своего Бытия может привести к необходимости пожертвовать собой, и человек должен мужественно принять эту жертву. Это вселяет ужас в обычного человека, но ужас сливается с "пьянящим" трепетом радости, когда человек встает на сторону Бытия и сам становится Бытием. Только такому человеку становится доступной полнокровная жизнь, переживание высших моментов. Мир ему открывается в совершенно ином свете и он начинает смотреть на вещи другими глазами, глазами самого Бытия.

Скудные дневниковые намеки Хайдеггера на историю мета-физики, содержащиеся в Черных тетрадях, я хотел бы дополнить его же размышлениями на эту тему в "Европейском нигилизме". В самом начале Западной истории древние греки, а именно Парменид и Гераклит, ухватили подлинную суть бытия и истины в терминах "физис" и "несокрытость". Они означают: само из себя разворачивание и показывание в сфере открытости. Здесь ключевым моментом для бытия являются слова "само из себя". А для истины главное - привязка к самой вещи, т. е. к самому бытию (а не некоей априорной схеме). Но уже у Платона намечается искажение истины, подведение ее под ярмо правильности, а также искажение бытия. Платон конкретизирует понятие бытия как "физис" в понятии "идея". В этом пока нет ничего предосудительного. Идея - это вид (смысловой вид, эйдос), видность вещи, сообщающий ей зримость в сфере открытости и тем самым выводящий ее к бытию. Пока мы видим идею из самой этой вещи, как ее зримое присутствие, мы не нарушаем изначальность бытия этой вещи. Первый смысл платоновской идеи именно таков. Однако Платон закладывает в свою "идею" и второй смысл. Он объявляет идею (в качестве бытия) предшествующей самой вещи (в качестве сущего) и делающей ее "пригодной" для бытия. Он намечает отрыв идеи от вещи ("физики"), помещая ее над ("мета-") миром вещей и тем самым открывает эру Мета-физики, развитие которой все больше и больше скрывает подлинное существо бытия. Идеи он объявляет самым сущим - "онто-он", а мир вещей окрашивается в тона ущербности и называется теперь "ме-он". Отныне человек становится все более невосприимчивей к вещам самим по себе и их подлинному виду-идеи-бытию. Теперь он вынужден сообразовывать свой взгляд с Миром Идей и сквозь их призму смотреть на вещи. А истина становится не усмотрением идеи из вещи, а соответствием Идеи вещи. Все остальные "знания" о вещах объявляются мнением, т. е. опять-таки чем-то ущербным, меоническим.

Здесь еще надо иметь в виду следующее. Хайдеггер не порывает с традицией феноменологической онтологии. Вещи по прежнему могут показывать себя "сами" и тем самым обретают "своё" бытие лишь вступая в сферу смысловой открытости ("Вот"), набрасываемой и размыкаемой Бытием "человека". Однако здесь решающее значение имеет то, чем руководствуется человек, набрасывая смысловую открытость. Остается ли он обычным индивидом, отгородившимся от Своей глубинной сущности и подчиняющим себя миру оторванных от жизни идей и ценностей, которые скрывают настоящую истину. Или же, покинув ограниченный мирок субъективности, он бросается в "гущу" самого Бытия, в "Свое" (неразрывно слитое с бытием вещей) Бытие-в-мире, и только через это набрасывает и размыкает Истину Бытия в целом. Но тогда это уже не человек своим произволом распоряжается Бытием вещей, но само это Бытие как таковое размыкает через человека Свою Истину. Человек становится пастухом Бытия и его стражем. Этим он не только обретает истину "своего" бытия, но и начинает видеть истинное лицо мира, ему открываются сами вещи в их бытии.

Именно поэтому в отношении бытия человека Хайдеггер предпочитает пользоваться безличными выражениями. Ибо Dasein - не отдельный субъект, а Человек Мира, преодолевший узкие рамки индивида и вверивший себя Истине Бытия как такового, Его бездонной непостижимости и творящий в мире сущего через "прлномочность" этого Бытия.

Но к такому пониманию Бытия еще необходимо прийти. Прийти через "восстановление связи с греками". Такое восстановление не является самоцелью: " Не возрождение античного мира - этого не требуется, - а возрождение нашего народа и его задачи. Но для этого мы должны отдать себя во власть жесткому напору <со стороны> начала." /стр. 118/