Правая и левая сторона осознания 4 страница

Последняя моя вводная встреча была с северными воинами дона Хуана. Чтобы провести эту встречу, дон Хуан поехал со мной в город Гуадалахара. Он сказал, что место встречи находится рядом с центром города и что встреча должна иметь место в полдень, потому что север был серединой дня. Мы вышли из гостиницы примерно в 11 часов утра и не торопясь пошли через центр города.

Я шел не глядя, куда иду, озабоченный предстоящей встречей, и с размаху налетел на какую-то даму, которая выходила из магазина. Она несла кучу пакетов с покупками, которые разлетелись по всему тротуару. Я извинился и стал помогать ей собирать их. Дама, казалось еще не пришла в себя от моего могучего толчка. Я поддержал ее за руку. Она была очень худенькой, высокой женщиной, вероятно в возрасте около 60 лет, очень элегантно одетая. Она казалось дамой из общества. Она была изысканно вежлива и приняла вину на себя, сказав, что была отвлечена, высматривая своего слугу. Она спросила, не могу ли я помочь ей отыскать его в толпе. Я повернулся к дону Хуану. Он сказал, что наименьшее, что я могу сделать после того, как чуть не убил ее, это помочь ей.

Я взял ее покупки, и мы вернулись в универмаг. Неподалеку я заметил индейца, который с растерянным видом стоял в толпе, жалкий и неуместный. Дама окликнула его, и он подошел к ней, как потерявшийся щенок. Вид у него был такой, будто он собирался лизать ей руки.

Дон Хуан ожидал нас у магазина. Он объяснил даме, что мы торопимся, а затем назвал ей мое имя. Дама мило улыбнулась и протянула мне руку, здороваясь. Я подумал, что в молодости она была, вероятно, восхитительна, если даже сейчас она так красива и привлекательна. Дон Хуан повернулся ко мне и внезапно сказал, что ее имя Нелида, что она с севера и сновидящая. Затем он повернул меня к слуге и сказал, что его зовут Хенаро Флорес и что он человек действия, — воин действия в партии. Мое удивление было полным. Они все трое расхохотались. Чем больше было мое замешательство, тем больше оно их, видимо, забавляло.

Дон Хенаро роздал покупки детям, сказав им, что его хозяйка, та добрая леди, которая разговаривает, купила это все как подарки для них — это ее добрый поступок на этот день. Затем мы молча прошли примерно половину квартала. У меня язык не повиновался. Внезапно Нелида указала на магазин и попросила нас минутку подождать, потому что она выбрала там коробку нейлоновых чулок, которые для нее отложили. Она посмотрела прямо на меня, улыбаясь, с сияющими глазами, и сказав мне, что если отбросить шутки в сторону, то магия там или не магия, но ей нужно носить нейлоновые чулки и тонкие трусики. Дон Хуан и дон Хенаро засмеялись, как два идиота. Я уставился на Нелиду, потому что ничего больше делать не мог. В ней было что-то чрезвычайно земное и в то же время она была почти небесным созданием.

Ребячась, она попросила дона Хуана поддержать меня, потому что я собираюсь шлепнуться в обморок. Затем она попросила Хенаро забежать в магазин и взять ее заказ у такого-то клерка, но когда он входил, Нелида, казалось, изменила свое решение и позвала его обратно, но он, видимо, не услышал и исчез внутри магазина. Она извинилась и побежала за ним.

Дон Хуан нажал мне на спину, чтобы вывести из ступора. Он сказал, что я встречусь с другой северной женщиной, чье имя Флоринда, наедине и в другое время, потому что она будет звеном, связующим меня с другим циклом, с другим настроением. Он описал Флоринду как негативную копию Нелиды или наоборот.

Я заметил, что Нелида настолько избалована и стильна, что я не удивился бы, встретив ее в салоне мод. Тот факт, что она так красива и изящна и, вероятно, родом из франции или северной италии, удивил меня. Хотя Висенте тоже не был индейцем, его сельская внешность не так выделялась. Я спросил у дона Хуана, почему в его мире присутствуют неиндейцы. Он сказал, что воинов партии нагваля выбирает сила, а ее планы узнать невозможно.

Мы ожидали у дверей магазина около получаса. Дон Хуан, казалось, потерял терпение и попросил меня пройти внутрь и попросить их поторопиться. Я вошел в магазин. Это было небольшое помещение, в котором не было никакого заднего хода, и все же их нигде не было видно. Я спросил у приказчиков, но и они ничем не могли мне помочь. Я бросился к дону Хуану и потребовал объяснений того, что произошло. Он сказал, что они или испарились в воздухе, или улизнули, пока он похлопывал меня по спине.

Я разъярился, сказав ему, что большинство его людей шуты и фокусники. Он смеялся до тех пор, пока у него по щекам не потекли слезы. Он сказал, что я идеальный объект для розыгрышей. Моя собственная важность сделала из меня презабавнейшего субъекта. Он так хохотал над моим раздражением, что вынужден был прислониться к стене.

Горда дала мне описание своей первой встречи с членами партии дона Хуана. Ее версия отличалась только содержанием, — форма была одной и той же. Воины были с нею, пожалуй, чуточку жестче, но она поняла это как попытку их стряхнуть с нее ее сон, а также как естественную реакцию на то, что она считала своей отвратительной личностью.

Когда мы пересмотрели мир дона Хуана, то поняли, что он был копией мира его бенефактора. Его можно было рассматривать состоящим или из групп, или из домов. Была группа из четырех независимых пар, по внешности сестер, которые жили и работали вместе; другая группа из трех мужчин одного с доном Хуаном возраста, которые были очень близки к нему; группа из двух явно более молодых мужчин, курьеров Эмилито и Хуана Тумы; и, наконец, группа молодых южных женщин, которые казались родственницами друг друга, Марты и Терезы. В другое время этот мир казался состоящим из четырех отдельных домов, расположенных весьма далеко один от другого в различных районах мексики. Один был составлен из двух западных женщин Зулейки и Зойлы, Сильвио Мануэля и их курьера Марты. Второй состоял из восточных женщин Кармелы и Гермелинды, Висенте и их курьера Хуана Тумы. Еще один из южных женщин Сесилии и Делии, курьера дона Хуана Эмелито и курьера Терезы. Последний — из северных женщин Нелиды и Флоринды и дона Хенаро.

Согласно дону Хуану, его мир не имел такой гармонии и равновесия, как у его бенефактора. Единственные две женщины, которые полностью уравновешивали друг друга и выглядели, как две двойняшки, были его северные воины Нелида и Флоринда. Нелида однажды в случайном разговоре рассказала мне, что они так похожи, что даже группа крови у них одинаковая.

Для меня одним из самых приятных сюрпризов в наших взаимоотношениях явилась трансформация Зулейки и Зойлы, которые показались мне столь отвратительными при первом знакомстве. Они оказались, как и говорил дон Хуан, самыми трезвыми и преданными своему делу воинами, каких только можно было себе представить. Я не мог поверить своим глазам, когда увидел их вновь. Их период безумия прошел и они выглядели хорошо одетыми мексиканскими дамами, высокими, темными и мускулистыми, со сверкающими темными глазами, подобными осколкам блестящего черного обсидиана. Они смеялись и подшучивали надо мной по поводу того, что произошло в ночь нашей первой встречи, как если бы участниками там были другие, а сами они не имели к этому никакого отношения. Я легко мог представить себе кошмар дона Хуана с западными воинами его бенефактора. Я абсолютно не мог себе поверить, что Зулейка и Зойла могут превращаться в тех невыносимых тошнотворных существ, которых я встретил в первый раз. Мне пришлось потом неоднократно быть свидетелем их метаморфоз, однако я никогда не мог судить о них так сурово, как делал это при нашей первой встрече. Их выходки вызывали у меня потом главным образом печаль.

Но самым большим сюрпризом для меня оказался Сильвио Мануэль. В темноте нашей первой встречи я представлял его себе внушительным мужчиной, сверхсильным гигантом. На самом деле он был малюткой, хотя и ширококостным малюткой. Его тело было телом жокея — небольшое, но очень пропорциональное. Мне он показался похожим на гимнаста. Его физический контроль над телом был таким замечательным, что он мог, как лягушка, раздуться почти вдвое толще, чем был на самом деле, сокращая все мышцы своего тела. Он делал поразительные демонстрации того, как он мог разъединять свои суставы и ставить их на место без малейших признаков боли. Глядя на Сильвио Мануэля, я всегда испытывал глубокое, в чем-то незнакомое чувство страха. Мне он казался похожим на выходца из другого времени. Окраска его кожи была темной, как у бронзовой статуи. Черты его лица были острыми; его горбатый нос, толстые губы и широко расставленные щелочки глаз делали его похожим на стилизованную фреску майя. Большую часть дня он был дружелюбным и теплым, но как только сгущались сумерки, он становился неизмеримо далеким. Его голос изменялся. Он садился в темном углу и позволял темноте поглотить себя. Все, что оставалось от него видно, — это его левый глаз, который оставался открытым и приобретал странное сияние, подобно глазам кошек.

Второй темой, которая всплыла в процессе наших общений с воинами дона Хуана, был вопрос о контролируемой глупости. Дон Хуан однажды дал мне краткие объяснения, когда рассказывал о двух категориях, на которые по правилу делятся все женские воины, сновидящие и сталкеры. Он сказал, что все члены его партии применяют искусство сновидения и искусство красться как часть своей повседневной жизни, но те женщины, которые являются светилом сновидящих, и те, что являются светилом сталкеров, — это главные авторитеты в соответствующей деятельности. Сталкеры — это те, кто берет на себя заботы повседневного мира. Они ведут все дела и именно они имеют дело с людьми. Все, что как-либо относится к миру обычных дел, проходит через них. Сталкеры практикуют контролируемую глупость точно так же, как сновидящие практикуют искусство сновидения. Другими словами, контролируемая глупость является основой искусства сталкеров, как сны являются основой искусства сновидения. Дон Хуан сказал, что вообще самое большое достижение воина во втором внимании — это искусство сновидения, а самое большое его достижение в первом внимании — это искусство красться, искусство сталкинга. Я неправильно понял то, что делали по отношению ко мне воины дона Хуана при нашей первой встрече. Я принял их действия за трюкачество и это мнение так бы и осталось у меня до сего дня, если бы не идея контролируемой глупости. Дон Хуан сказал, что их действия со мной были мастерскими уроками в искусстве сталкинга. Он сказал мне, что этому искусству обучал его бенефактор раньше, чем чему-либо другому. Чтобы выжить среди воинов своего бенефактора, ему приходилось учиться этому искусству быстро. В моем случае, по его словам, поскольку мне не пришлось сталкиваться постоянно с его воинами, я был вынужден сначала учиться сновидению. Когда настанет нужный момент, на свет выйдет Флоринда и введет меня в сложности искусства красться. Никто другой не может разговаривать со мной об этом обдуманно, — они могут только давать мне прямые демонстрации, что они и делали при нашей первой встрече. Дон Хуан подробно объяснил мне, что Флоринда является одним из самых выдающихся практиков искусства красться, поскольку она была обучена каждой тонкости этого искусства его бенефактора и его четырьмя женскими воинами-сталкерами. Флоринда была первым женским воином, попавшим в мир дона Хуана, и из-за этого она станет моим личным проводником не только в искусстве красться, но и в загадку третьего внимания, если я когда-нибудь туда попаду. Дон Хуан не углублялся далее в этот вопрос. Он сказал, что все это подождет до тех пор, пока я не буду готов сначала учиться искусству красться, а затем войти в третье внимание. Он говорил, что его бенефактор тратил добавочное время с ним и с другими воинами на все, что относилось к овладению мастерством сталкинга. Он применял сложные розыгрыши, чтобы создать подходящий контекст для гармоничного соответствия между буквой правила и поведением воина в повседневном мире, когда он взаимодействует с людьми. Он считал это единственным способом убедить их в том, что при отсутствии самомнения есть только один способ, которым воин может взаимодействовать с социальной средой — это контролируемая глупость. Разрабатывая свои ситуации, бенефактор дона Хуана сталкивал обычно действия людей и действия воинов с требованиями правила, а затем отходил в сторону и позволял естественной драме разворачиваться самостоятельно. Глупость людей некоторое время занимает главенствующее положение и вовлекает в свое течение воинов, как и полагается по естественному ходу событий, но в конце обязательно бывает побеждена более широким планом правила.

Дон Хуан рассказывал, что сначала он противился контролю своего бенефактора над игроками в ситуациях. Он даже высказывал это ему в лицо. Его бенефактора это не задело. Он возразил, что его контроль — не более, как иллюзия, созданная орлом. Он только неуязвимый воин, и его действия — не более, как смиренная попытка отразить, как в зеркале, орла.

Дон Хуан сказал, что та сила, с которой его бенефактор приводил в исполнение свои разработки, исходила из его знания того, что орел реален и конечен и что все, что делают люди, является абсолютной глупостью. То и другое вместе составляет источник контролируемой глупости, которую бенефактор дона Хуана описывал как единственный мостик между глупостью людей и тем, что диктует орел.

 

ЖЕНЩИНА-НАГВАЛЬ

Дон Хуан говорил, что когда он был помещен под надзор двух западных женщин, чтобы те его очистили, он был также поставлен под руководство северной женщины, сравнимой с Флориндой, — сталкером номер один, которая обучала его принципам этого искусства. Она и его бенефактор дали ему настоящие средства для того, чтобы взять его под опеку трех мужских воинов, одного курьера и четырех воинов-сталкеров, которые должны были составить его партию.

Восемь женщин-видящих из группы его бенефактора выискивали отличительные конфигурации светимости и не встретили никаких затруднений в поисках мужских и женских воинов для партии дона Хуана. Дону Хуану оставалось применять на практике принципы сталкинга и взять их под свое крыло.

Первым воином явился Висенте. У дона Хуана не хватало мастерства в искусстве красться, чтобы завлечь его. Его бенефактор и северный сталкинг были вынуждены проделать основную работу. Затем пришел Сильвио Мануэль, потом Хенаро и наконец Эмилито, курьер.

Флоринда была первым женским воином, за ней последовали Зойла и Делия, а потом Кармела.

Дон Хуан сказал, что его бенефактор непреклонно настаивал, чтобы все взаимодействие с миром шло в терминах контролируемой глупости. Конечным результатом явилась потрясающая команда воинов, которая обдумывала и выполняла самые сложные задачи.

Когда все они достигли определенного мастерства в искусстве красться, его бенефактор решил время найти для них женщину-нагваль. Придерживаясь своей политики — помогать каждому действовать самостоятельно, он не спешил вводить ее в их мир не только до тех пор, пока они не стали мастерами-сталкерами, но и пока дон Хуан не научился видеть. Хотя дон Хуан и жалел о времени, потраченном на выжидание, он признавал, что их совместное усилие в том, чтобы заполучить ее, создало более крепкие узы между ними. Оно влило вторую жизнь в их решение посвятить себя поиску собственной свободы.

Его бенефактор начал развертывать свою стратегию по вовлечению в группу женщины-нагваль с того, что стал преданным католиком. Он потребовал, чтобы дон Хуан, будучи наследником его знания, вел себя, как его сын, и ходил в церковь вместе с ним. Он водил его к мессе почти ежедневно. Дон Хуан говорил, что его бенефактор, будучи очень привлекательным и разговорчивым, знакомил его в церкви со всеми, как своего сына, продолжателя рода.

Дон Хуан, по его собственным словам, в то время неотесанный деревенщина, был подавлен тем, что оказавшись в обществе, был вынужден разговаривать и рассказывать о себе. Он утешал себя мыслью, что у его бенефактора должны быть высшие причины для всего, что он делает. Он попытался, наблюдая за ним, определить, что это за причины. Действия его бенефактора были постоянны и казались совершенно открытыми. Как образцовый католик, он завоевал расположение множества людей, в особенности самого ксендза, который оказывал ему большое доверие, считая своим другом и доверенным лицом. Дон Хуан не мог себе представить, зачем ему все это нужно. Ему даже пришла в голову мысль, что, возможно, его бенефактор искренне принял католицизм. Он еще не понимал того, что воин никогда не теряет ума, — ни при каких обстоятельствах.

Недовольство дона Хуана вынужденным посещением церкви прошло, когда его бенефактор стал знакомить его с дочерьми тех людей, с которыми он уже был знаком. Это ему понравилось, хотя он и чувствовал себя не в своей тарелке. Дон Хуан решил, что его бенефактор помогает ему улучшить свою речь. Он не был ни привлекательным, ни разговорчивым, а его бенефактор говорил ему, что нагваль должен быть и тем, и другим.

Однажды в воскресенье во время мессы, после почти целого года чуть ли не ежедневного хождения в церковь, дон Хуан узнал, зачем в действительности они ходили сюда. Он стоял на коленях рядом с девушкой по имени Олинда, дочерью одного из знакомых его бенефактора. Он повернулся, чтобы обменяться с ней взглядом, что стало уже обычным после почти месячного контакта. Их глаза встретились, и внезапно дон Хуан стал видеть ее как светящееся существо и тут же увидел ее двойное строение. Олинда была двойной женщиной. Его бенефактор знал об этом с самого начала и избрал труднейший путь для того, чтобы привести дона Хуана в соприкосновение с ней. Дон Хуан признался нам, что тот момент был для него ошеломляющий. Его бенефактор знал, что дон Хуан увидел. Его миссия по сведению двойных существ вместе была закончена успешно и безупречно. Он поднялся и его глаза пробежали по всей церкви. Затем он вышел не оглядываясь: там ему больше нечего было делать.

Дон Хуан сказал, что когда его бенефактор вышел посреди мессы, все головы повернулись. Дон Хуан хотел последовать за ним, но Олинда смело схватила его за руку и удержала на месте. Тогда он понял, что сила виденья принадлежала не ему одному. Что-то пробежало через них обоих и они оказались связанными. Дон Хуан вдруг сообразил, что не только месса уже окончилась, но что они уже были вне церкви. Его бенефактор пытался успокоить мать Олинды, которая была оскорблена и опозорена их неожиданным и непозволительным проявлением привязанности.

Дон Хуан не представлял себе, что делать дальше. Он знал, что его заботой является разработать план. У него были для этого возможности, но важность события заставила его потерять уверенность в своих силах. Он забыл о своей тренировке сталкера и ушел в интеллектуальную проблему о том, следует или нет обращаться с Олиндой в рамках контролируемой глупости. Его бенефактор сказал, что ничем помочь ему не может. Его долгом было только столкнуть их, и на этом его ответственность кончалась. Теперь делом дона Хуана было предпринять необходимые шаги для того, чтобы вытащить ее из социума. Он предложил, чтобы дон Хуан учел возможность даже женитьбы на ней, если это будет то, что здесь поможет. Только после того, как она сама, по своей воле, придет к нему, он сможет помочь дону Хуану тем, что вступит с ней в контакт как нагваль. Дон Хуан попробовал формальное ухаживание. Он не был хорошо принят ее родителями, которые не могли и подумать о ком-либо из другого общественного класса, как о паре для своей дочери. Олинда не была индеанкой. Ее родители были горожанами среднего достатка, хозяевами небольшого дела. У отца были другие планы относительно своей дочери. Он пригрозил отослать ее подальше, если дон Хуан не бросит своего желания жениться на ней.

Дон Хуан сказал, что двойные существа, а особенно женщины, необычайно консервативны, даже робки. Олинда не была исключением. После их первоначальной вспышки в церкви, она была охвачена осторожностью, а затем страхом. Ее собственные реакции испугали ее. В качестве стратегического маневра его бенефактор велел дону Хуану отступать так, чтобы это выглядело, будто он уступает желанию своего отца, которому поведение девушки не понравилось, это было общим убеждением всех, бывших свидетелями инцидента в церкви. Люди сплетничали, что их выходки были настолько неприятны его отцу, что будучи столь ярым католиком, он даже перестал ходить в церковь.

Его бенефактор сказал дону Хуану, что воин не бывает осажденным. Находиться в осаде означает, что имеешь какую-то собственность, которую могут подвергнуть осаде. У воина ничего в мире нет, кроме его безупречности, а безупречности ничем нельзя угрожать. Тем не менее в битве за собственную жизнь вроде той, которую вел дон Хуан, чтобы заполучить женщину-нагваль, воин должен стратегически использовать все доступные средства. Поэтому дон Хуан решил использовать все крупинки знания искусства сталкинга, какие он имел, чтобы получить эту девушку. В конце концов он привлек Сильвио Мануэля, чтобы тот применил свое искусство мага, которое даже на той ранней стадии было поразительно, чтобы вытащить девушку.

Сильвио Мануэль и Хенаро, которые были двумя отчаянными смельчаками, пробрались в дом девушки, переодевшись старухами-прачками. Была середина дня и в доме все готовили пищу для большой группы родственников и друзей, собиравшихся приехать к обеду. Должны были состояться неофициальные проводы Олинды. Сильвио Мануэль рассчитал, что люди, увидев двух незнакомых прачек с узлами белья, решат, что это связано с отъездом Олинды, и ничего не заподозрят. Дон Хуан снабдил его предварительно и Хенаро всей необходимой информацией относительно расположения комнат в доме. Он рассказал им, что прачки обычно несут узлы выстиранного белья внутрь дома и оставляют их в кладовой комнате для глаженья. Неся здоровенные узлы белья, Сильвио Мануэль и Хенаро прошли прямо в эту комнату, зная, что Олинда в это время будет там.

Дон Хуан рассказывал, что Сильвио Мануэль, подойдя к Олинде, использовал свои гипнотические силы, заставив ее тут же потерять сознание. Они положили ее в мешок, обернули мешок простынями с ее постели и вышли, оставив тот узел, который принесли. В дверях они столкнулись с ее отцом. Тот не обратил на них никакого внимания.

Бенефактор дона Хуана чуть не вышел из себя из-за их маневра. Он приказал дону Хуану немедленно вернуть девушку домой. Он сказал, что совершенно обязательно, чтобы двойная женщина пришла в дом бенефактора по своей свободной воле, пусть без мысли присоединиться к ним, но хотя бы из-за любопытства. Дон Хуан считал, что все пропало. Вероятность пронести ее назад в ее дом назамеченными была слишком мала, однако Сильвио Мануэль нашел решение. Он предложил, чтобы 4 женщины из партии дона Хуана понесли девушку по пустынной дороге, где дон Хуан спасет ее. Сильвио Мануэль хотел, чтобы женщины притворились, будто похищают ее ради выкупа. Где-нибудь на дороге кто-либо увидит их и бросится в погоню. Преследователь нагонит их, и они бросят мешок с достаточной силой, чтобы это было убедительным. Преследователем, конечно же, будет дон Хуан, который чудесным образом окажется как раз в нужном месте и в нужное время.

Сильвио Мануэль требовал действий предельно жизненных. Он велел женщинам заткнуть девушке рот, так как к тому времени она, конечно, уже очнется и будет верещать в мешке, а затем бежать несколько миль по дороге, неся мешок. Наконец после действительно утомительной гонки, они должны бросить мешок таким образом, чтобы девушка могла быть свидетелем отчаянной схватки между доном Хуаном и четырьмя женщинами. Сильвио Мануэль сказал женщинам, что все должно быть предельно реалистичным. Он вооружил их палками и велел побить дона Хуана поубедительней прежде, чем тот прогонит их прочь. Среди женщин Зойла особенно легко поддавалась истерии. Как только они начали колотить дона Хуана, она вошла в роль, и представление получилось дух захватывающим. Она наносила дону Хуану такие могучие удары, что у того на плечах и спине все тело стало раной. В какой-то момент казалось, что похитители одержат победу. Сильвио Мануэль был вынужден выйти из своего укрытия и, притворившись прохожим, напомнить им, что это лишь розыгрыш и им пора убегать. Так дон Хуан оказался спасителем и защитником Олинды. Он сказал ей, что не сможет сам отвести ее назад к ее дому, так как сильно ранен, но он пошлет ее туда со своим набожным отцом. Она сама помогла ему дойти до дома его бенефактора.

Дон Хуан рассказывал, что ему не требовалось изображать раненого: он весь обливался кровью и еле дошел до дверей дома. Когда Олинда рассказывала его бенефактору о том, что произошло, его желание рассмеяться было столь сильным, что ему пришлось скрывать смех, притворившись рыдающим.

Дону Хуану перевязали раны и уложили в постель. Олинда стала объяснять, почему ее отец был против него, но не закончила. Бенефактор дона Хуана вошел в комнату и сказал ей, что ему ясно, судя по походке, что похитители повредили ей спину. Он предложил выправить ее, прежде чем возникнут осложнения. Олинда колебалась. Бенефактор дона Хуана напомнил ей, что похитители не шутили, — они чуть не убили его сына. Это замечание подействовало. Она прошла на половину бенефактора и позволила ему нанести ей хороший удар по лопатке. Лопатка щелкнула, Олинда вошла в состояние повышенного осознания. Он открыл ей правило, и она приняла его полностью, так же как дон Хуан. Не было ни сомнений, ни колебаний.

Женщина-нагваль и дон Хуан нашли друг в друге завершенность и спокойствие. Дон Хуан говорил, что то чувство, которое они испытывали друг к другу, не имело ничего общего ни с привязанностью, ни с потребностью. Это было скорее разделяемое физическое ощущение, что некий конечный барьер сломан внутри них и они являются одним и тем же существом.

Дон Хуан и его женщина-нагваль несколько лет работали вместе, как предписывало правило, чтобы собрать группу из четырех женщин-сновидящих, которыми оказались Нелида, Зулейка, Сесилия и Гермилинда, и трех курьеров: Хуана-Тумы, Терезы и Марты. Это явилось еще одним случаем, когда прагматическая природа стала ясной для дона Хуана: все они были как раз такими, какими они должны были оказаться согласно правилу. Их приход означал новый цикл для каждого, включая бенефактора дона Хуана и его партию. Для дона Хуана и его воинов это означало цикл сновидения, а для его бенефактора и его воинов — период ни с чем не сравнимой безупречности в поступках.

Его бенефактор объяснил дону Хуану, что когда он был молодым и был впервые познакомлен с правилом, как средством освобождения, то он был на седьмом небе — весь переполнен радостью. Свобода была для него реальностью за ближайшим углом. Когда он дорос до понимания природы правила, как карты, его надежды и оптимизм удвоились. Позднее трезвость затопила его жизнь. Чем старше он становился, тем меньше шансов он видел для своего успеха и успеха своей партии. В конце концов он убедился, что вне зависимости от того, что они делают, шансы против были слишком велики, чтобы их скованное человеческое сознание когда-нибудь полетело свободным. Он смирился с самим собой и со своей судьбой и сдался поражению. Он сказал орлу из самой глубины, что он рад и Гордится тем, что его осознание будет съедено. Он приглашает орла к этому. Дон Хуан рассказывал нам, что такое же настроение разделялось всеми членами партии его бенефактора. Свобода, о которой говорилось в правиле, была чем-то таким, что они считали недостижимым. Они уловили отблески той уничтожающей силы, которой был орел, и чувствовали, что у них нет ни единого шанса выстоять против нее. Все они, тем не менее, согласились, что проживут свои жизни безупречно без всяких причин, кроме самой безупречности.

Дон Хуан сказал, что его бенефактор со своей партией, несмотря на чувство своей неадекватности или, может быть, по причине такого чувства, нашли свою свободу. Они вошли в третье внимание, хотя и не группой, а один за другим. Тот факт, что они нашли проход, был конечным подтверждением истины, содержащейся в правиле. Последним покидал мир осознания повседневной жизни его бенефактор. Действуя в соответствии с правилом, он взял с собой и женщину-нагваль. Когда они оба растворились в полном осознании, дон Хуан и все его воины как бы взорвались изнутри, — он не мог найти другого сравнения, чтобы описать чувство при насильственном забвении всего, чему они были свидетелями в мире его бенефактора.

Кто никогда ничего не забывал, так это Сильвио Мануэль. Именно он привлек дона Хуана к непосильному труду по вторичному сведению вместе всех членов их группы, которые рассеялись, кто куда. Затем он погрузил их в задачу отыскания целостности самих себя. У них ушли годы на то, чтобы выполнить обе эти задачи.

Дон Хуан очень много говорил на тему о забывании, но только в связи с их огромными трудностями в том, чтобы вновь собраться и начать все с начала уже без своего бенефактора. Он никогда не объяснял нам, что это значит — забыть или найти целостность самого себя. В этом отношении он был верен учению своего бенефактора — только помогать нам действовать самостоятельно. Для этого он обучил Горду и меня совместному видению и сумел показать нам, что хотя человеческие существа и кажутся видящему светящимися яйцами, яйцевидная форма — лишь внешний кокон, скорлупа светимости, которая скрывает в себе крайне интригующую, захватывающую, гипнотизирующую сердцевину, состоящую из концентрических колец желтоватой светимости, цвета пламени свечи. Во время нашего последнего сеанса он позволил нам видеть людей, снующих вокруг церкви. Был конец дня, почти сумерки, но существа внутри своих прочных, светящихся коконов излучали достаточно света, чтобы предельно ясно освещать все вокруг. Зрелище было чудесным.

Дон Хуан объяснил, что та яйцевидная скорлупа, которая казалась такой яркой, на самом деле была тусклой. Светимость исходила из блестящей сердцевины. Фактически скорлупа, наоборот, притупляла их светимость. Дон Хуан сказал нам, что скорлупа должна быть сломана для того, чтобы освободить существо. Она должна быть сломана изнутри и в нужное время, точно так же, как проламывают свою скорлупу те существа, что выводятся из яйца.