О педагогике высших человеческих совершенств

("практическое воспитание")

В "практическое" воспитание входит 1) формирование умений, 2) расширение житейского опыта, становление "умудренности" в житейских делах; 3) собственно нравственное воспитание.

Что касается практических умений, то необходимо, чтобы они были основательными, а не поверхностными. Дело не в том, чтобы казаться сведущим, а в том, чтобы действительно уметь применять знания на деле. Основательность как непременный атрибут умения постепенно станет и привычным свойством мышления. Нет более важного свойства человеческого характера. В понятие "таланта" также входит основательность.

Житейская мудрость, многоопытность заключается в искусстве применять умения к области человеческих отношений, то есть — в искусстве осуществлять свои намерения в отношении различных людей. Для этого необходимы многообразные умения. Этим искусством мы овладеваем, правда, в последнюю очередь, но по своему значению (в практическом воспитании) оно занимает второе место.

Учить ребенка житейской мудрости — значит научить его не выдавать своих чувств, понимать других, оставаясь загадочным самому. Прежде всего человек должен уметь не раскрывать своего характера. Хорошие манеры и есть искусство не высказывать своих глубинных чувств и мыслей. И этим искусством необходимо овладеть. Постигать сущность других нелегко, но и это искусство нужно глубоко изучить, чтобы тем самым не выдавать себя самого. Тому служит диссимуляция, т.е. утаивание своих ошибок, а также упомянутое уже искусство казаться. Диссимуляция — не обязательно притворство, и иногда позволительна, но все же она близко граничит с нравственной нечистоплотностью. Утаивание — крайнее, отчаянное средство.

Житейская мудрость требует также, чтобы мы были сдержанны, но и не вовсе бесчувственными. Не горячность нужна, а энергичность, — это разные вещи. Энергичен (strenuus) тот, кто обладает влечением к волевым усилиям. Это качество зависит от силы аффектов, и поэтому "житейская мудрость" есть функция от темперамента.

Собственно нравственность есть функция от характера. Sustine et abstine — вот путь к становлению мудрой уравновешенности. Если мы хотим сформировать хороший характер, мы прежде всего обязаны обуздать страсти. Человек должен научиться настолько управлять своими склонностями, чтобы они не приобретали силы страстей, но чтобы он мог обходиться без того, чего он лишен. "Sustine" означает "терпи и приучись переносить лишения!".

Если хотят научиться отказывать себе в чем-то, то для этого нужны и мужество и мотивация, нужно привыкнуть смиряться с отказами, противодействием и т.д.

Способность сочувствия — есть функция от темперамента. От тоскливой, томительной участливости детей следует ограждать. Жалостливость — не более, чем сентиментальность, она присуща лишь излишне ранимому характеру. Ее следует отличать еще и от сострадательности. Жалостливость — недостаток, заключающийся в бездеятельном, пассивном сожалении. Детям следует давать карманные деньги, из которых они могли бы тратиться на помощь нуждающимся, тогда и станет ясным, сострадательны они или только жалостливы; если же они всегда будут проявлять щедрость за счет родителей, то не состоится и воспитание активного сострадания.

Выражение "festina lente" означает неотступную деятельность, благодаря которой дoлжно успеть многому научиться, то есть "festina". Но научиться глубоко, основательно, всему уделяя свое время, то есть "lente". Тут ми по объему знаниями2возникает вопрос, что предпочтительнее — обладание больши или обладание меньшими, но более основательными познаниями. Лучше знать меньше, да лучше, чем много и по верхам, ибо в этом последнем случае неосновательность неизбежно отрицательно скажется на деле. Но ребенок не может ведь знать, в каких он окажется обстоятельствах, какие ему при этом понадобятся знания, и поэтому, несомненно, было бы идеально, если бы он знал обо всем и притом основательно; все остальное — обман и пыль в глаза — все эти "верхушечные" познания.

Формирование характера — последняя (по счету, но не по значению) задача воспитания. Характер — это одновременно и наличие твердых намерений осуществить что-либо и при этом способность реализовать намеченные планы. "Vir propositi tenax", как говорит Гораций, вот что такое настоящий характер! Например, коли я уже пообещал что-либо кому-нибудь, я должен сдержать слово даже и в том случае, если бы мне это было и во вред. Человек, который решил что-нибудь сделать и не делает этого, не может более доверять самому себе; например, если кто-нибудь решит всегда вставать рано, чтобы заниматься, или чтобы что-нибудь сделать, или совершить прогулку, и станет затем весной отговариваться тем, что поутру еще холодно и что это может ему принести вред, летом же, что поутру так хорошо спится, а сон ему так приятен, и так будет откладывать задуманное со дня на день, то, в конце концов, он более не станет верить самому себе.

Сказанное не относится к намерениям, противоречащим нравственности. Когда характер проявляет дурной человек, это уже называется закоренелым упрямством, и его твердость в осуществлении замыслов достойна лучшего применения.

Не многого стоит тот, кто все время откладывает исполнение своих намерений. То же следует сказать и о ток называемом "намерении начать в будущем новую жизнь". Ибо человеку, который всегда жил неправильно и который хочет измениться в мгновение ока, навряд ли удастся этого достигнуть, если только при этом не произойдет чуда, чтобы он в одночасье вдруг стал таким же, как тот, кто правильно распорядился всей своей жизнью и всегда имел честный образ мыслей. Именно поэтому не приходится ожидать никаких результатов от паломничеств, умерщвления плоти и постов, ибо невозможно представить себе, какое имеют паломничества и подобные им обряды отношение к становлению добропорядочной и благородной личности.

Когда днем постятся, а ночью зато наедаются вдвойне, или когда возлагают искупление своей вины на свое тело с целью стать лучше и честнее, — изменениям души все это никак не способствует.

Касательно же способов заложить в ребенке прочные основы высоконравственного характера мы должны обратить внимание на следующее: прививать ему способность к исполнению долга следует по преимуществу с помощью примеров и предписаний. А ребенок обязан выполнять те же требования долга, что и все: долга по отношению к себе и по отношению к другим, то есть эти требования должны проистекать из природы вещей.

Остановимся поэтому подробнее на этих вопросах.

а) Долг по отношению к себе. Он состоит не в том, чтобы справлять себе роскошные обновы, уставлять яствами свой стол и т.д., хотя все и должно быть доброкачественным. И не в том, чтобы искать удовольствий, потакая своим слабостям и влечениям; напротив того, необходимо соблюдать большую умеренность и воздержанность. Долг по отношению к себе заключается в том, чтобы внутренней сущностью человека было то собственно человеческое достоинство, кое возвышает его над всеми другими созданиями; долг человека — не попирать в своем лице этого достоинства человечества в целом.

Мы именно поступаем ниже человеческого достоинства, когда, например, предаемся пьянству, впадаем в противоестественные грехи, практикуем все виды невоздержанности и т.д., ибо все это означает, что человек опустился намного ниже животного. Кроме того, человек невысоко несет свое человеческое достоинство и когда он раболепствует перед другими, расточает комплименты, чтобы с помощью этого недостойного поведения, как он мнит, вкрасться в доверие.

Ребенка вполне можно подвести к пониманию человеческого достоинства на его собственном примере, положим, если он допускает неопрятность, которая в наименьшей степени пристала человеку. Достигнув возраста, когда ребенок уже в состоянии думать и сообщать другим свои мысли, он может серьезно опуститься ниже человеческого достоинства, если он лжет. Лживый человек достоин только презрения окружающих, а себя он обкрадывает самоуважением и необходимым каждому доверием к себе.

б) Долг по отношению к другим. Чрезвычайно рано следует внушить ребенку глубочайшее уважение к правам и интересам других людей, и важно постоянно заботиться о том, чтобы ребенок упражнялся в проявлении этого уважения. Если случится, что при встрече с более бедным сверстником ребенок гордо преградит ему дорогу или толкнет, ударит его и т.д., то не нужно говорить: "Не делай этого, ты причиняешь этим боль, будь милосердным, это ведь бедный ребенок" и т.п., а следует дать ему почувствовать, каково испытать на себе гордыню и превосходство более сильного, что значит не уважать прав и достоинства других людей. Великодушие, правда, совсем не прирожденно детям. Примером может служить, например, эпизод, когда ребенок, побуждаемый родителями поделиться с кем-нибудь своим бутербродом, или не сделает этого, или сделает в очень редком случае и неохотно, коли не пообещать ему, что он за отданное получит еще большее. Нельзя ребенка, которому еще непосильна идея великодушия, подталкивать к его проявлению.

Тот раздел этики, который содержит учение о долге по отношению к самому себе, многим совсем не известен, другими же, как Круготтом, он был превратно истолкован. А долг по отношению к себе, как уже говорилось, заключается в том, чтобы не уронить достоинства человечества в своем лице. Идея человечества служит критерием собственных поступков, которым мы измеряем их ценность и достоинство. Когда же у подростка пробуждается половой инстинкт, наступает критический момент, в котором одно только достоинство человеческого начала поможет юноше сдерживать себя. Однако, необходимо, не дожидаясь наступления критического момента, дать подростку понять, что есть способы уберечься от тех или иных опасностей.

Мы практически не учим в школах ничему, что могло бы эффективно способствовать формированию добропорядочной, прямой, честной, правдивой личности. Между тем, краткое изложение учения о правах и обязанностях человека могло бы стать именно таким средством формирования личности. В этот курс должны быть включены примеры из обыденной жизни, повседневные случаи, которые побуждали бы к поискам ответа на вопрос, как правильно поступить в таких-то и таких-то обстоятельствах. Например: правильно или неправильно отдать деньги, которые человек взял в долг и которые сегодня следует вернуть кредитору, обездоленному человеку, видом которого тронут должник? Нет, неправильно! Ибо, чтобы творить благо, необходимо быть свободным от обязательств. Отдавая деньги бедному человеку, я занимаюсь благотворительностью, а возвращая долг, я выполняю взятое на себя обязательство. Еще вопрос: допустима ли ложь во спасение? Нет! Нельзя помыслить себе решительно ни одного случая, когда была бы оправдана ложь. А уж лгать детям — самое последнее дело; в противном случае дети любое обстоятельство станут расценивать как то именно, при котором позволительна ложь во спасение.

Если бы только такой учебник был создан, можно было бы применять его как полезнейшее чтение (хотя бы по часу в день) для постижения детьми и переживания ими Закона Человеческого, сего ока божьего на земле.

Что касается долга благотворительности, то его нельзя считать абсолютно обязательным. Детей должно воспитывать не столько мягкосердечными, легко поддающимися чувству при виде суровой судьбы окружающих, сколько деятельно-добросовестными. Пусть они будут преисполнены не сентиментами, а идеей долга. Многие становились по-настоящему жестокими из-за того, что, будучи прежде сострадательными, неожиданно бывали обмануты. Бессмысленно формировать в детях понятие праведности. Этим часто грешат лица духовные, представляя благотворительность как нечто праведное. Мы никогда не смогли бы сделать по отношению к богу более того, что требует исполнение нашего долга, ведь помогать бедным — это также не более, чем обязанность. Ибо неравенство в благосостоянии людей есть следствие лишь случайных обстоятельств. И если я располагаю состоянием, то, значит, я попросту воспользовался обстоятельствами, которые оказались благоприятными или для меня, или для моего предшественника; уважать же я всегда должен всех и считаться со всеми.

Воспитывать в ребенке ревностную заботу о мнении окружающих о нем — значит вызывать к жизни зависть. Скорее, при оценке собственной личности следует исходить из критериев собственного разума. Поэтому смирение есть не что иное, как результат сопоставления своих достоинств с нравственным совершенством. А христианская религия, например, не столько учит смирению, сколько стремится уничижать человека, потому что, следуя ей, человек вынужден сравнивать себя с недосягаемым образцом совершенства. Чрезвычайно превратно находить смирение в том, чтобы ценить себя ниже других. Чрезвычайно неблагородный образ мысли вызывают к жизни восклицания типа: "Смотри, как ведет себя тот или этот ребенок!" Если человек мерит цену себе, сопоставляя себя с другими, то он стремится либо возвыситься над окружающими, либо преуменьшить их достоинства. А это последнее и есть зависть. Тогда ищут только, к чему бы это в других придраться, чтобы, сравнивая себя с выдуманными недостатками окружающих, оставаться лучше других. Зависть развивается ложно понятым духом соревнования. В одном только случае могло бы еще пригодиться соревнование: чтобы убедить ребенка в его способности осуществить то или иное действие, в исполнимости какого-либо дела, например, когда перед ребенком ставят определенную задачу и показывают, что другие в силах с ней справиться.

Ни при каких обстоятельствах нельзя позволять одному ребенку стыдить другого. Опасайтесь развить высокомерие, кичливость удачливостью. И одновременно старайтесь заложить в ребенке прямодушие, проистекающее из скромной уверенности в своих силах. Благодаря этому человек может подобающим образом выказывать свои таланты. Разумеется, нельзя смешивать прямодушия с самоуверенностью, не считающейся с суждениями окружающих.

Человеческие страсти можно разделить на формальные (жажда свободы и могущества) и материальные (жажда обладания какой-либо вещью), на страсти мечты или обладания и, наконец, они могут быть направлены просто на продление мечты и обладания как предпосылки блаженства.

Страсти первого рода суть честолюбие, властолюбие и корыстолюбие, второго рода — половое наслаждение (сластолюбие), наслаждение от имущества (влечение к изобилию), наслаждение от общества (тяга к развлечениям). Наконец, к страстям третьего рода относятся стремления сохранить жизнь, здоровье, покой (свободу от забот в будущем).

Среди пороков различаются пороки злобности, низости или ограниченности. Первые включают в себя зависть, неблагодарность и злорадность; вторые — несправедливость, вероломство (двуличие), расточительность по отношению к имуществу, по отношению к здоровью (неумеренность) и чести. Пороки третьего рода суть черствость, скупость, ленность (изнеженность).

Добродетели можно разделить на те, которые человек снискал, завоевал; те, которые проистекают просто из исполнения долга, и те, что являются следствием невинности. Великодушие (в самопреодолении как желания мести, так и тяги к покою и корысти), благотворительность, умение владеть собой — следует отнести к добродетелям первого рода; правдивость, порядочность и миролюбие — ко второго; наконец, честность, целомудрие и скромность — к добродетелям третьего рода.

Но возникает вопрос: нравственен ли человек по своей природе или злобен. Ни то, ни другое! Ибо из рук природы он выходит нейтральным в нравственном отношении существом; но человек становится нравственным, если его разум возвышается до понятий Долга и Закона. В то же время можно утверждать, что у человека имеются исходные предпосылки ко всем порокам, поскольку к ним склоняют его влечения и инстинкты, хотя бы он и противопоставлял им разум. Вот почему человек может стать нравственно добрым только благодаря добродетели, стало быть — благодаря самопринуждению; сохранять невинность при отсутствии соблазнов — это еще не все.

Бoльшая часть пороков проистекает из насилия над природой, которого требует нравственность; а наше назначение как представителей рода человеческого заключено в том, чтобы выйти из дикого животного состояния. Так совершеннейшая искусственность вновь становится естественностью, возвращается к природе.

Успех всего дела воспитания зиждется на том, чтобы во всем исходить из правильных основоположений и подводить детей к сознательному постижению их, делая их для детей желательными. Детям предстоит научиться заменять отвращение к ненависти ненавистью ко всему отвратительному и бессмысленному; в них необходимо сформировать:

идущее из глубины души, а не показное, омерзение к человеческим и божеским наказаниям;

способность к самооценке и сохранению своего собственного достоинства, а не к погоне за мнением окружающих;

умение ценить поступки и дела, а не слова и эмоции;

рассудок, а не чувственность;

жизнерадостность и незлобливость, ровное расположение духа, а не угрюмость, запуганность и мрачное ханжество.

Но важнее всего предостеречь их от того, чтобы они ни в коем случае не ставили излишне высоко merita fortunae.

* * *

Что касается религиозного воспитания детей, то первым его вопросом является: целесообразно ли внушать детям раннего возраста религиозные понятия. Об этом очень многие спорили в педагогике. Введение религиозных понятий неизбежно предполагает систему богословия. Но следует ли молодого человека, который еще не знает окружающего мира, не знает самого себя, подводить к действительному пониманию теологии? В состоянии ли молодежь, не усвоившая еще понятие долга, постичь непосредственные обязанности по отношению к богу? Несомненно, целесообразнее всего, чтобы дети не принимали участия в богослужении и даже не слышали самого имени божия прежде, чем их ознакомят с целями и назначением человека, разовьют их способность самостоятельно критически мыслить, научат их видеть порядок и красоту в природе и после этого еще дадут им развернутую информацию о мироздании, — и тогда лишь впервые введут понятие высшего существа, законодателя. Но так как при нашем теперешнем положении дел это невозможно, то в детях, которых подвели к понятию бога только в более позднем возрасте и которые тем не менее все же слышали и ранее его имя и видели так называемое богослужение, это вызовет или равнодушие или превратное представление о боге, например, устрашающее представление о наказующем могуществе бога.

Поскольку необходимо предусмотреть, чтобы этот страх не свил себе гнезда в детском воображении, приходится искать способы вводить религиозные понятия в ранние годы. Однако эти способы не должны сводиться к запоминанию, простому подражанию и чистому обезьянничанью, но всегда должны быть только природосообразными. Дети и без отвлеченных понятий о долге, об обязанностях, о хорошем и дурном поведении поймут, что существует закон долга, что его должны определять не соображения удобства, пользы и т.п., но Всеобщее, не зависящее от людских пристрастий. Учитель сам должен, конечно, составить себе ясное понятие об этом.

Сперва должно все приписывать природе и только потом — самому богу. Например, первоначально вся жизнь сводилась к сохранению видов и их уравновешению, но вместе с тем заранее уже имелся в виду также и человек, которому предстояло самому найти пути к счастью.

Первое понятие о боге лучше всего можно бы выяснить по аналогии с понятием об отце, под опекой которого мы находимся, а затем уже уместно указать на единство человечества, как бы одной семьи.

Но что такое религия? Религия есть закон, живущий в нас, поскольку таковой оказывает на нас свое воздействие благодаря некоему законодателю и судии: это — нравственность применительно к познанию бога. Если не соединять религии с нравственностью, то религия сводится к вымогательству милости. Хвалебные гимны, молитвы, хождения в церковь должны только давать человеку новую силу, новое мужество к исправлению, или же быть излиянием сердца, воодушевленного представлением о долге. Все это только приуготовления к благим делам, а не самые благие дела, и нельзя стать угодным высшему существу никак иначе, как только становясь лучше и лучше.

Исходить нужно из закона, который живет в ребенке. Человек испытывает презрение к самому себе, если он порочен. Это заложено в нем самом и он таков не потому только, что бог воспретил зло. Ведь не необходимо, чтобы законодатель одновременно был и инициатором закона. Так, правитель может воспретить в своей стране воровство, и однако его нельзя за это назвать инициатором этого запрета; исходя из этого, человек учится понимать, что лишь его хорошее поведение делает его достойным блаженства. Божественный закон должен представать вместе с тем и законом природы, ибо он не произволен. Поэтому нравственность есть основа религии.

И все же не следует начинать с богословия. Религия, построенная только на богословии, никогда не может содержать в себе ничего нравственного. Такая религия, с одной стороны, питает страх, с другой — виды на награду, и тогда она представляет собой одно только суеверное поклонение. Итак, нравственность должна предшествовать, богословие следовать за ней, и это называется религией.

Совестью называется закон в нас. Совесть — это, собственно, соизмерение наших поступков с этим законом. Но упреки совести безрезультатны, если человек не будет считать ее "представительницей" бога в себе, бога, который не только занимает трон над нами, но и судейское кресло в нашем сердце. Религия бессильна, если она не соединяется с нравственной совестливостью; без последней религия — не более, чем суеверный культ. Хотят служить богу, например, восхваляя его, превознося его могущество и премудрость, не думая о том, как исполнять божеские законы, мало того — даже не пытаясь постигнуть их силу, мудрость и т.п. и следовать им. Эта аллилуйщина — опиум для совести таких людей, подушка, на которой можно беззаботно почивать.

Детям непосильно понимание всех религиозных понятий, но е некоторым их следует подвести, только эти понятия должны быть более негативными, чем позитивными. Заставлять детей вызубривать молитвы бессмысленно, это формирует у них только извращенное понятие о набожности. Истинное благочестие заключается в том, чтобы совершать поступки в соответствии с волей божией, — и детей следует воспитывать в этом духе. Необходимо следить, чтобы дети — да и мы сами — не произносили всуе имя божие. Даже если его употребляют при пожеланиях счастья, даже с благочестивой целью, то и это, в сущности, — злоупотребление святым именем. Человек должен испытывать благоговение при упоминании имени божьего, упоминании редком и никогда не легкомысленном. Ребенка должно научить испытывать благоговение перед богом как перед зиждителем жизни и всего мира, помыслителем о людях и, наконец, их судией. Рассказывают, что Ньютон никогда не произносил имени божьего, на время не приостановившись и не задумавшись (над ним).

Благодаря предварительному разъяснению, соединяющему понятие о боге с понятием о долге, ребенок лучше научится почитать божественное провидение о тварях и убережется от пристрастия к разрушению и жестокости, которое проявляется в многообразных способах мучить слабых животных. Необходимо также привить детям способность видеть добро во зле: например, видеть, что дикие звери и насекомые чрезвычайно чистоплотны и трудолюбивы, что птицы, истребляющие насекомых, охраняют тем самым сады и т.д.

Итак, необходимо внушить детям некоторые понятия о высшем существе, чтобы они, видя, как молятся и т.п., могли знать, по отношению к кому и почему это делается. Но эти понятия должны быть немногочисленными и, как уже говорилось, только негативными. Начинать воспитание детей в этом духе следует с самых ранних пор, следя при этом, чтобы они не ценили людей по их вероисповеданию, ибо, несмотря на все различия в типах вероисповеданий, существует все же одна-единственная религия.

* * *

В заключение мы хотим привести еще некоторые замечания, которые должны по преимуществу иметь в виду подростки при вступлении в юношеские годы. В это время молодые люди начинают придавать значение известным различиям между людьми, чего они ранее не делали, прежде всего — различиям между полами. Природа скрывает это под неким покровом таинственности, как если бы это было чем-то не совсем достойным человека; лишь животной потребностью. Однако, природа позаботилась и о том, чтобы привести дело продолжения рода в связь со всякой, какая только возможна, нравственностью. Даже дикари поступают в этом случае с некоторой стыдливостью и застенчивостью. Иногда дети задают взрослым любознательные вопросы, например,, откуда берутся дети и т.п. Но их можно легко угомонить, или давая им уклончивые ответы, которые ничего не значат, или отклоняя их вопрос как "ребяческий".

Эти склонности в подростке развиваются автоматически и, как это бывает со всеми инстинктами, они развиваются и в том случае, когда нет объекта, на который они направлены. Невозможно поэтому оставить подростка в неведении и связанной с ним невинности. Замалчиванием только усугубляется зло. Это подтверждается воспитанием наших предков. При современном воспитании правильно считают, что необходимо говорить об этом с подростком откровенно, ясно и определенно. Это, разумеется, деликатная тема, потому и неудобно делать ее предметом публичного обсуждения. Но все уладится, если обсуждать ее со всей серьезностью и отнестись с сочувствием к новым потребностям воспитанника.

Тринадцатый или четырнадцатый год, как правило, становится поворотным пунктом, когда в подростках развивается половая потребность (если это случается ранее, то вероятнее всего, что дети были развращены и испорчены дурным примером). К этому времени уже сформирована в них и способность суждения, так как природа подготовила их к тому, чтобы можно было с ними беседовать на эту тему.

Ничто в такой степени не ослабляет духа и плоти человека, как тот вид сладострастия, который направлен на самого себя, и он совершенно противоестественен. Но и этого не следует утаивать от подростка. Следует изобразить этот вид сладострастия во всей его омерзительности, сказать юноше, что из-за него человек делается неспособным к продолжению рода, разрушаются телесные силы, человек преждевременно стареет и его умственные способности при этом сильно страдают и т.д.

Можно избежать этих импульсов постоянными занятиями, посвящая ложу и сну не больше времени, чем это необходимо. С помощью различных занятий следует избавиться от мыслей об этом, ибо, оставаясь даже только в воображении, эти мысли отрицательно сказываются на жизненной силе. Когда потребность направляется на представителя другого пола, то ее удовлетворение неизменно связано с преодолением некоторых препятствий; если же она направляется на самого себя, то ее всегда легко можно удовлетворить. Как бы ни были вредны физические последствия этого, нравственность страдает еще больше. Здесь нарушаются границы естественного, потребность искусственно подстегивается, ибо человек не получает никакого подлинного удовлетворения.

Воспитатели старших подростков спрашивают, позволительно ли молодым людям вступать в общение с другим полом. Если выбирать из двух зол наименьшее, то последнее приемлемее, по крайней мере, — это природосообразно, не противоестественно. Созревшего для того юношу природа предназначила стать мужчиной и продолжить свой род, но обязанности, которые по необходимости должен исполнять человек в цивилизованном обществе, не всегда позволяют молодому человеку жениться и воспитывать детей. Иначе он преступает гражданский правопорядок. Поэтому для юноши лучше всего, точнее, его прямым долгом является ожидание того времени, когда он будет в состоянии вступить в законный брак. Тем самым он поступает не только как хороший человек, но и как хороший гражданин.

Молодые люди обязаны с ранних лет научиться должным образом уважать другой пол и стараться снискать уважение последнего своим беспорочным поведением, стремясь таким образом к высшей награде — счастливому браку.

К тому времени, когда подросток вступает в общество, он начинает узнавать также и о различиях сословий и общественном неравенстве людей. Пока он мал, ему совсем не следует давать замечать этого. Нельзя позволять ему никогда и ни в чем помыкать прислугой. Если он видит, что родители отдают приказания прислуге, родителям, пожалуй, следует сказать ему: "Эти люди получают от нас свой хлеб насущный и потому повинуются нам; ты тут ни при чем, стало быть, они не обязаны повиноваться тебе". Но детям и не придет в голову ничего подобного, разве только родители сами внушат им это ложное понятие. Подростку следует указать, что неравенство между людьми есть установление, возникшее оттого, что один человек старался получить преимущества перед другим. Можно потом постепенно сформировать в нем сознание равенства людей вопреки их общественному неравенству.