Глава 2. Предопределенность Гражданской войны

 

 

МИФЫ И ФАКТЫ

 

Утратив государство, россияне мгновенно разбрелись по сословиям, группкам, местожительствам, национальностям, классам и партиям. Деревенский не хотел понимать городского, «пролетарий» — интеллигента, военный — штатского, сибиряк — москвича, латыш — татарина.

Диагноз: русское общество оказалось намного более раздробленным, состоявшим из множества ячеек, чем это думалось до Катаклизма.

Множество партий и партиек прекраснодушной русской интеллигенции беспрерывно, беспробудно болтали и болтали, словно бы наслаждаясь звуками собственных голосов. Эта безответственная публика хотела то ли воплотить в жизнь свои утопии, то ли просто поболтать — но в любом случае она раскачивала и так опасно накренившуюся лодку.

В результате каждый орган власти раздирали партийные и групповые разборки кадетов, правых и левых эсеров, трудовиков, меньшевиков, местных националистов и анархистов.

В уездных городах и сельских волостях власти не подчинялись никому, или подчинялись кому хотели.

С весны 1917 года власть в стране оказалась рассредоточенной. Воцарилось хаотическое многовластие сверху донизу, и каждая группа, каждый «клуб по интересам» пытается урвать частичку власти.

 

РАЗВАЛ АРМИИ

 

Весной 1917 года еще нет никакой системы Советской власти, все это неопределенно и рыхло. Но и тогда Петроградский Совет фактически выполняет роль правительства всей России, пытается играть роль Всероссийского Совета. Уже 2 марта 1917 года он издает знаменитый «Приказ №1 Петроградского Совета по гарнизону Петроградского округа».

Совет объявил, что воинские части подчиняются ему, Петросовету, а «приказы военной комиссии Государственной думы должны выполняться, за исключением тех случаев, когда они противоречат приказам и решениям Совета».

Этим же приказом Петросовет вводит «новые отношения» в армии. Вот такие: «...Вставание во фронт и отдавание чести вне службы отменяется. Равным образом отменяется титулование офицеров: ваше превосходительство, ваше благородие и т.д. и заменяется обращением: господин генерал, господин полковник и т.д. Грубое обращение с солдатами... и в частности, обращение к ним на «ты» воспрещаются».

Все воинские подразделения, начиная с роты, согласно этому «Приказу № 1», должны были избрать свои солдатские комитеты. Оружие должно «находиться в распоряжении и под контролем... комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам». А обо всех случаях «недоразумений между офицерами и солдатами» надо тоже доносить в комитеты.

Действие «Приказа № 1» мгновенно переносится на всю остальную армию — в том числе и на фронтовые части. При каждом командире учреждается эдакий солдатский парламент, парализующий работу командного состава — но «зато» тешащий сознание рядовых...

Антивоенная пропаганда вливалась в уши солдатам Первой мировой войны. Русские крестьяне этой войны не хотели, а 85% солдат Российской империи были из крестьян.

Уже осенью 1914 года число дезертиров составило 15% призванных, а к 1917 году их число составляет до 35%. Для сравнения — в Германии процент дезертиров не превышал 1-2% призванных, во Франции — не более 3% за всю войну. При том, что в Российской империи призван был заметно меньший процент мужского населения. Нигде дезертирство не стало массовым, типичным явлением, не выросло в проблему национального масштаба — кроме России.

Потери Российской империи в Первой мировой войне указываются с огромной «вилкой» — то 10 миллионов погибших, то 7 миллионов. Долгое время старались не указывать число военнопленных, а было их 3 миллиона человек. Вот и писали, то учитывая одних погибших, то приплюсовывая к ним еще и число сдавшихся в плен.

Война дала в руки оружие сотням тысяч, миллионам призванных и отправленных на фронты. Миллионы вооруженных, и к тому же не знающих, во имя чего они воюют. Это была страшная сила, и она сказалась в революции в четырех формах: дезертиров, солдат тыловых гарнизонов, балтийских матросов и разагитированных солдат вообще.

Во время самой войны люди невероятно озверели. Жестокость, смерть, ранения, голод, применение отравляющих веществ стали повседневностью, бытом.

На людей производили огромное впечатление заготовленные заранее протезы — деревяшки для еще целых, еще находящихся на своих местах ног — которые уже были запланированы, как оторванные и ампутированные. В газетах обсуждались «запланированные потери» — то есть ожидание гибели и ранений, которые еще не произошли. Нехватка всего необходимого, даже настоящий голод к 1917 году стали чем-то привычным для всей Европы.

Когда гибнут миллионы — ценность отдельной человеческой жизни не может не приблизиться к нулю.

Без этого изменения в сознании тоже не понять поведения россиян во время Гражданской войны.

Солдаты тыловых гарнизонов боятся отправки на фронт. Они готовы поддержать любую силу, которая оставит их в городах и избавит от фронта.

При этом любые войска, снимаемые с фронта для участия в «политике», автоматически становились «верными» правительству: тем, кто снимает их с фронта и делает тыловыми.

Таковы матросы Балтийского флота, который почти что и не воевал. Не случайно же балтийские матросы сыграли такую громадную роль в революции и в начале Гражданской войны.

Все разумные офицеры считали: армия должна быть вне политики. Так считали и в России, и в любой другой стране: армия выполняет общенациональные задачи. Позвольте! — отвечали большевики, да и другие «левые». — Вы что же, не считаете солдат гражданами?!

Армия воевать не хотела, а агитаторов слушала, листовки читала...

К концу 1917 года те, что оставались в частях — то уже разагитированные, читающие листовки разных партий, выбирающие комиссаров, подумывающие о выборе командующих... Эти солдаты подчиняются только тем приказам, которые им нравятся, охотно братаются с противником и пьют водку с немцами. Они отказываются отдавать честь офицерам, ходят расхристанные и пьяные, а на замечания отвечают матерно, размахивая оружием.