X Ничто в жизни не банально

Искусство великая вещь. Но не величайшая. Важнейшим из всех восприятий является постоянное восприятие причин и следствий — другими словами, восприятие непрерывного становления вселенной — другими словами, восприятие хода эволюции. Когда человек совершенно проникся главенствующей истиной, что ничего не случается без причины, он растет не только с широтой мысли, но и с широкой душой.

Тяжело, когда у вас крадут часы, но вы рассуждаете, что вор стал вором в силу наследственных факторов и влияний среды, каковые интересны, поскольку подлежат научному исследованию; и вы покупаете другие часы если не с радостью, то во всяком случае с философским настроем, исключающим горечь. В ходе изучения причин и следствий вы утрачиваете тот абсурдный дух, с которым многие люди постоянно испытывают потрясение и боль от причуд жизни. Такие люди живут среди человеческой природы, словно это чужая страна, полная ужасных чужих обычаев. Но в зрелом возрасте должно быть стыдно быть чужаком в чужом краю!

Исследование причин и следствий, уменьшая болезненность жизни, делает ее живописней. Тот, для кого эволюция только слово, смотрит на море как на грандиозное, однообразное зрелище, которое можно наблюдать в августе за три шиллинга. Человек, прошикшийся идеей становления, непрерывности причин и следствий, видит в море элемент, который позавчера в геологическом масштабе был паром, вчера кипел, а завтра неминуемо станет льдом.

Он понимает, что жидкость это лишь нечто на пути к твердому состоянию, и он пронизан ощущением громадной, изменчивой живописности жизни. Ничто не дает более прочного удовлетворения, чем это постоянно культивируемое понимание. В этом вся наука.

Причины и следствия обнаруживаются всюду. В Шепердс-Буш поднялась арендная плата. Это было болезненным ударом. Но в некотором роде мы все студенты причин и следствий, и нет клерка, обедающего в ресторане Лайонс, кто бы не сложил научным путем два и два и не усмотрел в подземке причину ажиотажного спроса на вигвамы в Шепердс-Буш, а в ажиотажном спросе на вигвамы причину роста их стоимости.

«Это просто!» — скажете вы с презрением. Все — все целостное сложное движение вселенной — столь же просто — если вы можете сложить два и два. И, мой дорогой сэр, может быть, вы клерк в риэлторском агентстве, и ненавидите искусство, и хотите пестовать свою бессмертную душу, и не интересуетесь своим делом, потому что оно так банально.

Ничто не банально.

Колоссальная, изменчивая живописность жизни изумительно предстает в конторе риэлтерского агентства. Был затор движения на Оксфорд-стрит; чтобы обойти затор, люди стали передвигаться под подвалами и канализацией, и в итоге выросла арендная плата в Шепердс-Буш! А вы говорите, что это не живописно! Предположим, вам понадобилось бы изучать, в этом ключе, вопрос о собственности в Лондоне в течение полутора часов каждый второй вечер. Разве это не внесло бы изюминку в ваше дело и не преобразовало бы всю вашу жизнь?

Вы подошли бы к более сложным проблемам. И могли бы рассказать нам, почему, как естественный результат причин и следствий, длиннейшая прямая улица в Лондоне составляет примерно полтора ярда в длину, тогда как длиннейшая абсолютно прямая улица Парижа простирается на мили. Думаю, вы согласитесь, что пример с клерком риэлторского агентства я не подгонял под свои теории.

Вы банковский клерк, и не читали тот захватывающий роман (под видом научного исследования) «Ломбард-стрит» Уолтера Бейджгота? Ах, мой дорогой сэр, если вы начнете читать и продолжите в течение девяноста минут каждый второй вечер, каким увлекательным станет ваше дело, и насколько яснее вы будете понимать человеческую природу.

Вы «заперты в городе», но любите вылазки в деревню и наблюдения за дикой жизнью — бесспорно, расширяющее душу времяпрепровождение. Почему бы вам не выйти вечером из дома, в тапках, к ближайшему фонарю с сачком для бабочек, и не наблюдать дикую жизнь обычных и редких бабочек, бьющихся о фонарь, и упорядочить полученное таким образом знание, и возвести надстройку над ним, и наконец узнать что-то о чем-то?

Не нужно быть ценителем ни искусства, ни литературы, чтобы жить полной жизнью.

Целое пространство повседневных сцен и обыкновений готово насытить то любопытство, которое означает жизнь, и удовлетворение которого означает понимание сердца.

Я обещал разобрать ваш случай, о человек, ненавидящий искусство и литературу, и разобрал его. Теперь я перехожу к случаю, по счастью, очень частому, человека, который «любит читать».

 

XI Серьезное чтение

Романы не относятся к «серьезному чтению», поэтому человеку, с целью самоусовершенствования решившиму посвятить девяносто минут трижды в неделю всеобъемлющему изучению произведений Чарльза Диккенса, мы настоятельно советуем пересмотреть свои намерения. Дело не в том, что романы несерьезная вещь — художественная проза составляет часть великой мировой литературы, — а в том, что плохих романов читать не следует, а хорошие романы никогда не требуют от читателя заметного психического усилия. Трудно читать только неудачные места в романах Мередита. Хороший роман увлекает вас, как течение уносит лодку, и вы достигаете последней страницы, быть может, запыхавшимся, но не изнуренным. Лучшие из романов требуют наименьшего напряжения. Сегодня одним из важнейших факторов воспитания ума является как раз чувство напряжения, трудности, когда одна часть вас стремится к цели, а другая часть хочет уклониться; от романов такого чувства не бывает. Вы не заострите свои зубы на «Анне Карениной». Поэтому, хотя и нужно читать романы, не следует отдавать им те девяносто минут.

Поэзия создает куда большее напряжение ума, нежели романы. Возможно, изо всех литературных форм она дает наиболее жестокое напряжение. Это высшая форма литературы. Она доставляет высочайшее наслаждение и учит мудрости высшего рода. Одним словом, с нею ничто не сравнится. Я говорю это с печальным сознанием того факта, что большинство людей не читают стихов.

Убежден, что многие прекрасные люди, если поставить их перед выбором читать «Потерянный рай» или же среди бела дня в рубище ползать на коленях по Трафальгарской площади, изберут публичное унижение. Тем не менее, я не перестаю советовать друзьям и врагам читать прежде всего стихи.

Если поэзия для вас, что называется, «книга за семью печатями», начните с чтения знаменитого эссе Гэзлита о природе «поэзии вообще». Это лучшее в своем роде сочинение на английском языке, и никто из читавших его не останется в заблуждении, будто поэзия — это средневековая пытка, или бешеный слон, или пистолет, который выстреливает сам собой и убивает за сорок шагов. Более того, трудно вообразить психическое состояние человека, который по прочтении эссе Гэзлита не возжаждет прочесть несколько стихов еще до обеда. Если это эссе вас вдохновило, я бы посоветовал начать с чисто описательной поэзии.

Есть написанный женщиной роман, который вы, возможно, не читали, бесконечно более утонченный, чем все созданное Джорджем Элиотом, сестрами Бронте или даже Джейн Остин. Он называется «Аврора Ли», его автор Э. Б. Браунинг. Этот роман в стихах содержит много по-настоящему прекрасной поэзии. Решитесь прочесть эту книгу хотя бы ценою собственной жизни. Забудьте, что это изящная поэзия. Читайте просто ради сюжета и общественных идей. А когда закончите, ответьте себе откровенно, все так же ли вы питаете неприязнь к поэзии. Мне известен не один человек, чью предполагаемую ненависть к стихам полностью опровергла «Аврора Ли».

Разумеется, если после Гэзлита и подобного опыта вы окончательно убедитесь, что нечто в вас противится поэзии, вам придется довольствоваться историей или философией. Жаль, но жаль не безутешно. Хотя «Упадок и разрушение» не сравнится с «Потерянным раем», это чрезвычайно приятная вещь, а «Основные начала» Герберта Спенсера просто смеются над притязаниями поэзии и должны восприниматься не иначе как величественнейшее произведение человеческого разума. Не скажу, что эти труды годятся для умственных упражнений новичков. Но и не вижу причин, почему бы любой человек средних способностей после года постоянного чтения оказался не готовым штурмовать вершины истории или философии. Великое удобство шедевров в том, что они поразительно ясны.

Я не предлагаю конкретной работы для начала. Но есть два общих указания. Первое: определите направление и пределы своих усилий. Изберите ограниченный период времени, или определенный предмет, или одного автора. Скажите себе: «Я узнаю нечто о Великой французской революции, или развитии железных дорог, или о творчестве Джона Китса.» И в течение данного периода ограничивайте себя в выборе. Быть знатоком — большее удовольствие.

Второе: не только читать, но и размышлять. Я знаю людей, которые читают и читают, но с тем же успехом могли бы делать бутерброды. Они читают, как иные пьют. Они пролетают миры литературы на автомобиле, их единственная цель — движение. Они любят рассказывать, сколько книг прочли за год.

Если вы не уделите по крайней мере сорок пять минут тщательному, утомительному обдумыванию прочитанного (это ужасающе скучное дело на первых порах), ваши вечерние девяносто минут по большей части уйдут впустую. Это значит, продвигаться вы будете медленно.

Не беда.

Забудьте о пункте назначения, думайте лишь об окружающем ландшафте, и через какое-то время, возможно, когда менее всего будете ожидать, вы вдруг окажетесь в прекрасном городе на холме.

 

XII Предостережения

Я не могу закончить эти советы, зачастую, боюсь, чересчур назидательные и резкие, по всецелому использованию своего времени для великой цели жизни (не путать с вегетацией), вкратце не упомянув об известных опасностях, подстерегающих стремящегося жить. Во-первых, это страшная опасность стать одним из наиболее гнусных и несносных типов — педантом. Педант — это нахал, напускающий на себя вид высшей мудрости. Это напыщенный дурак, явившийся на торжественное шествие даже не догадываясь, что потерял важную часть своего облачения, а именно — чувство юмора. Это зануда, который сделал открытие и так им гордится, что всерьез недоволен миром, не разделяющим его энтузиазма. Незаметно для себя превратиться в педанта — вещь простая и непоправимая.

Итак, распоряжаться всем своим времем означает также помнить, что материал, с которым вы работаете, это ваше время, а не время других людей; что планета преспокойно вращалась до того, как вы начали сводить баланс часов, и будет вращаться независимо от того, сколь успешно вы справитесь с новой ролью министра временнЫх ресурсов. А также не болтать слишком много о своем начинании и не выдавать глубокой печали при виде мира, который каждый день транжирит так много часов и потому никогда не живет по-настоящему. В конечном счете, следить за собою самим — это практически все, что можно сделать.

Другая опасность — оказаться привязанным к программе, словно раб к колеснице. Не позволяйте программе возобладать над вами. Ее нужно соблюдать, но нельзя поклоняться ей, как фетишу. Программа по использованию каждого дня не является религией.

Это выглядит очевидным. Но мне известны люди, чья жизнь тяготит их самих и обременяет их родных и друзей просто потому, что они не смогли признать очевидное. «О, нет, — восклицает измученная жена, — Артур всегда гуляет с собакой в восемь часов и всегда начинает читать без четверти девять. Так что не может быть и речи о том, чтобы нам…» и так далее, и так далее. И нотка абсолютной безнадежности в этом жалобном голосе раскрывает неожиданную и нелепую трагедию успеха.

С другой стороны, программа есть программа. И если не относиться к ней уважительно, она становится не более чем плохой шуткой. Относиться к программе с должной мерой уважения, жить не по слишком свободному и не чересчур жесткому распорядку — неопытному человеку это едва ли покажется простым делом.

И еще одна опасность — сделаться суетливым, все более и более одержимым тем, что следует делать дальше. На этом пути вы приходите к существованию наподобие тюремного, и ваша жизнь перестает вам принадлежать. Вы гуляете с собакой в восемь часов и все время медитируете о том, что без четверти девять нужно приступить к чтению, так что вам нельзя опоздать.

И эпизодические преднамеренные нарушения программы не помогут улучшить дело. Корень зла не в упорстве и отсутствии гибкости, а в том, что изначально вы слишком за многое взялись, в том, что вы наполняете свою программу, пока не потечет через край. Единственное лекарство — перестроить программу и стараться меньше.

Однако аппетит к знаниям растет по мере насыщения, и некоторые люди приобретают вкус к постоянной лихорадочной деятельности. О них можно сказать, что непрестанная спешка лучше, чем беспробудная дремота.

Во всяком случае, если программа обнаруживает тенденцию быть деспотичной, но менять ее вы не желаете, превосходным паллиативом будет нарочито неторопливо переходить от одной ее части к другой; например, провести пять минут в полном умственном покое между посадкой сенбернара на цепь и открыванием книги; иными словами, вполне сознательно упустить пять минут.

Последняя и главная опасность, на которую я хотел бы указать, это уже упомянутый риск неудачи в самом начале предприятия.

Я должен это подчеркнуть.

Неудача в начале легко может убить наповал новорожденный импульс к полной жизненности, и потому следует соблюсти все предосторожности. Нельзя перегибать палку. Пусть даже на первом этапе темп будет абсурдно медленным, но пусть это будет по возможности регулярно.

И, однажды решившись достичь определенной цели, добивайтесь ее любой ценой, невзирая на скуку и отвращение. Завершение утомительного труда даст огромный прирост уверенности в себе.

Наконец, впервые выбирая занятия для вечерних часов, руководствуйтесь исключительно собственным вкусом и природной склонностью.

Здорово быть ходячей философской энциклопедией, но если у вас не оказалось ни малейшего вкуса к философии, зато есть склонность к естественной истории криков уличных разносчиков, лучшим будет оставить в покое философию и заняться криками.