Советская культурная модернизация в Казахстане.

1920-30 годы были драматической вехой в развитии казахского этноса, так как кочевавшие на протяжении многих веков казахи подверглись насильственной модернизации и коллективизации, и этот процесс принял резкие, сжатые и трагические формы.

Большевики в соответствии с логикой тоталитарного мышления форсировали этот процесс и навязывали свой путь к светлому будущему. Они не видели необходимости растягивать оседание и адаптацию номадов в несколько десятилетий. Напротив, они видели в кочевом хозяйстве одни недостатки, рассматривали казахов-кочевников как диких аборигенов, которых надо посадить на землю и цивилизовать, превратив их в управляемую часть «Красной империи».

Присланный в 1925 г. из центра в Казахстан Ф.И. Голощекин совершил в степи «Малый Октябрь», и затем, целый народ, привыкший кочевать со стадами и почти не имевший навыков земледелия, был посажен на землю. В итоге за короткий срок с 1928-31 гг. в Казахстане были насильственно сверху созданы колхозы, куда вошло все население, а потери скота были настолько очевидными и пугающими для рядового казаха, что они просто пускали его под нож, выражая так свой протест. Только одна цифра, ставшая классической в учебниках истории, по сокращению поголовья скота с 40,5 млн. голов до коллективизации до 4,5 млн. голов на 1 января 1933 года, показывает невосполнимые масштабы потерь в животноводстве. (1)

Народ был выброшен из своей культурно-экологической ниши на обочину чужой оседлой западной культуры. Культура, язык кочевников, их обычаи и вера вдруг оказались ненужными и нефункциональными. Чтобы выжить, необходимо было от них отречься, выбросить тысячелет-ний родовой уклад и стать оседлым членом коллективного хозяйства, научиться русскому языку, вступить в партию и т.д. При этом окончательно ломались остатки традиционной социальной структуры казахов с аксакалами-старшинами, биями, родоправителями. Верхняя прослойка общества: состоятельная элита, «белая кость» из духовенства и носителей государственного мышления - чингизидов, буквально уничтожалась. Все они были объявлены чуждыми буржуазными (!) элементами.

Одним словом, чтобы выжить и стать успешным, «передовым» казахом, нужно было просто перестать быть им, нужно было стать адаптированным к новым аграрно­ промышленным и городским реалиям. Таким образом, полное отрицание всей ставшей излишней кочевой культуры, ее истории и языка стало условием и фундаментом включения казаха в новую социальную струк-туру, формируемую диктатурой победившего пролетариата.

Так произошла катастрофа, которая отрезала казахов от их прошлого, всего культурно-исторического наследия предков. Поистине, целый народ лишили корней, сделали манкуртом.

Следующим ударом по духовным основам казахской культуры стала смена алфавита. И если перевод с арабского на латиницу в 1929 г. проходил при широкой дискуссии ярких представите-лей казахской интеллигенции, то уже на кириллицу в 1940 г. переходили силой административ-ного ресурса в атмосфере молчаливого согласия. (2) Таким образом, первый этап отрезал казахов сначала от всей восточной (тюркской) культуры и ислама, а затем второй включал их в новую советскую культуру.

По всему Казахстану в 1920-30 гг. открывались начальные и средние школы, интернаты, шла борьба с ликвидацией неграмотности, обучение базировалось на русском языке, проводилась политика «коренизации», впоследствии же казахские школы постепенно слабели, а позже закры-вались, исчезали носители степной духовности и культуры (баксы, суфии, муллы, сказители-жыршы, беркутчи и и т.д.). Казахи потерял свое тысячелетнее содержание, мир кочевой культуры, уходящий корнями к ариям, сакам, гуннам и тюркам, когда-то прославивших свои народы.

Проведенная в 1936 г. декада казахской культуры в Москве продемонстрировала казахские музыкальные произведения и песни, которые уже пережили трансформацию по европейскому образцу - ведь это были первые казахские оперы, оркестровое исполнение казахской народной музыки. Московская центральная пресса тех лет в восторженных отзывах характеризовала казахскую культуру как «социалистическую по форме и народную по содержанию».

Таким образом, мы видим, что за короткий срок форсированной модернизации и «культурной революции» была потеряна казахская сущность самобытности, уничтожена мыслящая казахская алашординская элита, и все содержание кочевой культуры.

В новых условиях казахи уже пользовались чужими западными стандартами, как например, русской (европейской) культурой, языком, алфавитом, наукой, техникой, одеждой, и т.д. Все свое - кочевое - было выброшено. Так казахи потеряли сущность своей культуры, а до западно-европейской цивилизации и культуры еще не дошли, поэтому была утрачена основа для самобытного развития своей культуры и языка.

Таким образом, проводившаяся в 1920-30-х гг. модернизация казахской культуры до сих пор отражается и в условиях суверенитета. Этим объясняется не конкуретность национальной казахской культуры, засилье западных стандартов, русского языка и периферийный статус казахского языка и культуры в целом с советских времен, и данную ситуацию мы все еще с трудом переламываем в наши дни.