Книговедческая деятельность А.М. Ловягина

Собственно книговедческое теоретическое направление Русского библиологического общества в дореволюционный период отражено в докладах и публикациях Александра Михайловича Ловягина (1870-1925), который, наряду с Н.М. Лисовским, был одним из первых отечественных систематиков книговедения. Теоретические взгляды его легли в основу сегодняшнего понимания науки о книге.

Теоретические изыскания А.М. Ловягин начал с выяснения объема и содержания понятий «библиография» и «библиология» и в 1900 г. утверждал: «Ввиду теоретических и практических неудобств в проведении границ между библиографией и библиологией следует полагать наиболее правильным полное отождествление значения обоих терминов». Правда, в этой же статье А.М. Ловягин, вслед за Н.М. Лисовским, предпринимает попытку систематизировать знания о книге и конструирует «энциклопедию библиологии», состоящую из 4 разделов и 12 подразделов.

Раскрывая содержание каждого из 4 разделов, А.М. Ловягин называет внутри них такие подразделы, как библиотековедение, архивоведение, историю и организацию книжной торговли, практическую библиографию, историю и современное состояние книгоиздательского дела, историю и современное состояние законодательства о печати, и др. Иными словами, библиографию рассматривает как часть предлагаемого им комплекса дисциплин, составляющих «энциклопедию библиологии».

Это было началом эволюции взглядов А.М. Ловягина. В 1914 г. в статье «О труде библиографа и библиолога» ученый разделил понятия «библиография» и «библиология» и наметил границы между ними и историей литературы.

Существенно в этой статье также рассуждение о разных уровнях в структуре любой науки: «...в любой науке есть работники разных разрядов: есть собиратели материала, есть классификаторы его, есть мастера анализа и синтеза».

Конкретизируя эту мысль применительно к выявлению соотношения между библиографией и библиологией, А.М. Ловягин пишет: «...Когда библиограф соберет за известную эпоху весь имеющийся материал об отдельных книгах и отдельных писателях, он может независимо от историка литературы и от историко-литературных приемов подвергнуть этот материал библиологической обработке». Иными словами, если библиографическая работа-это уровень анализа, то библиология-это уровень синтеза, обобщения.

Здесь А.М. Ловягин уже отказался от отождествления библиологии и теории библиографии, вывел библиологию на уровень общей науки о книге и определил так или иначе место библиографии в ней. Более четко это выражено ученым в его докладе «Библиология, или общая наука о книге», сделанном на заседании Русского библиологического общества (1920). А в монографии «Основы книговедения» (1925) А.М. Ловягин с полной определенностью утверждает: «не впадая в ошибку, можно говорить „библиология“ и „библиологический“ вместо „книговедение“ и „книговедческий“. Но ошибкой будет, если мы скажем вместо слова „библиология“ - „библиография“» (с. 4).

На основе опубликованной схемы Н.М. Лисовского А.М. Ловягин продолжил разработку принципиальных основ книговедения. В небольшой статье «Методологическая заметка» (1915) он отметил слабые места в концепции Н.М. Лисовского и попытался интерпретировать предмет библиологии: «Технология - наука, коммерческие знания тоже имеют научный характер, но в то же время техника книжного производства и книжная коммерция обладают только точками соприкосновения с библиологией, но не входят в нее целиком со всеми своими деталями. Библиология изучает книгу прежде всего по ее содержанию и значению для читающих ее и интересуется техническим производством книги как товара лишь постольку, поскольку технические совершенства или несовершенства влияют на проявление в ней человеческой мысли и распространение этой мысли среди человечества. Если мы не будем упускать из виду основных целей библиологии, то мы можем говорить, оставаясь библиологами и не становясь техниками, и о бумаге, и о наборных машинах, и о лавках букинистов, но эти предметы будут интересовать нас с существенно иной точки зрения, чем типографа, бумажного фабриканта или лицо, заведующее книжным магазином».

И если определение предмета, данное А.М. Ловягиным, сегодня нельзя принять безоговорочно, то мысль его о том, что единство многодисциплинарной науки в единстве ее методологии, в единстве предмета, была плодотворной и смелой. Только в 70-е гг. она начнет обосновываться в теории книговедения.

Положительный опыт, накопленный отечественным книговедением за дореволюционный период развития, выразился в том, что:

· определился статус книговедения как науки, а не механической суммы разрозненных сведений, имеющих отношение к книге;

· возникли первые специальные книговедческие организации, ведшие активную теоретическую и практическую книговедческую работу;

· выявлено содержательное соотношение понятий книговедение - библиология - библиография - библиотековедение;

· книговедение осознано как многосоставная наука, в которой фиксированы дисциплины, соответствующие основным сферам книжного дела (книгоиздательскому, книготорговому, библиографическому, библиотечному), и намечено соотношение между ними;

· появились работы методологического уровня (Н.М. Лисовского и А.М. Ловягина), в которых наметились первые принципиальные схемы науки о книге, методы исследований; предпринимаются попытки выявить предмет книговедения, намечается структура книговедения (история, теория, методика);

· не вполне отчетливо, но все-таки наметилось выделение в составе книговедения общей теории науки о книге (прообраз общего книговедения) как синтезирующего теоретического раздела, рассматривающего наиболее общие вопросы;

· в трудах крупнейших книговедов (Н.М. Лисовского и А.М. Ловягина) намечена проблема соотношения книговедения с другими дисциплинами и в первую очередь с историей литературы;

· началось преподавание книговедения как учебной дисциплины в Петербургском (Петроградском) и Московском университетах.

Вместе с тем сегодня нельзя не видеть и исторической ограниченности этих достижений, которая обусловливалась тем, что ученые-книговеды не задавались целью исследовать сущность книги и вполне удовлетворялись формальными определениями книги как материальной вещи, предмета; книгу трактовали как универсальный памятник культуры, классовой сущности книги даже не фиксировали, проявляя, с сегодняшней точки зрения, «мировоззренческое равнодушие».