Л.Б. Капустина
Глобализация и глобальная культура:
два десятилетия под прицелом аналитиков
Вне всякого сомнения, стремление к «всеобщей глобализации» является отличительной характеристикой постсовременной эпохи. Самыми очевидными ее «проявлениями» обычно считают свободное проникновение торговых марок тех потребительских товаров, которыми торгуют во всем мире, господство популярных культурных символов, одновременное освещение событий с помощью спутникового вещания для сотен миллионов людей на всех континентах и др. «Визитной карточкой» глобализации уже давно стали «Кока-кола», Мадонна и новости на «Си-Эн-Эн».
К наиболее общим ее последствиям относят: неравенство между «золотым миллиардом» (С. Хантингтон) и остальным населением планеты, финансовые кризисы, разрушение природной среды, массовую миграцию населения из зон хронической нищеты и голода, рост числа безработных в странах «третьего мира» (в силу низкой грамотности и квалификации), усиление сепаратистских и фундаменталистских движений.
Сегодня, по сути, каждый из нас, так или иначе, втянут в процесс глобализации и имеет к нему свое собственное отношение. Круг актуальных проблем, которые решают современные экономика и политика, связан с интересами всего земного шара и задачами всемирного масштаба, поэтому и определяется через феномен культуры «планетарной» (термин А. Мелуччи), или глобальной.
Она формируется на наших глазах и находится в фокусе особого внимания современного человека: «Многое из того, что касается глобализации, спорно, кроме, возможно двух ее характеристик: ее невозможно остановить – даже левые силы сейчас смотрят на глобализацию как на нечто, что можно «несколько замедлить и ослабить», но нельзя «изгнать» из современной жизни; глобализация создает новые, огромные богатства, обогащая человечество. В общем, глобализация потому и неостановима, что она соответствует интересам стран и кругов, непосредственно наблюдающих рост своего богатства и возможностей». (12, 34 – 35).
С другой стороны, авторы, исследующие ситуацию современного нам рубежа веков, например, И. Валлерстайн, говорят об «утрате привычного». (4) Они не случайно пытаются всесторонне осмыслить эту «загадку», «тайну» поздней современности: чрезвычайную нестабильность мира и его институтов. Современный мир уже не выглядит целостным, скорее он похож на поле деятельности разрозненных и разнокалиберных сил, входящих в соприкосновение в самых неожиданных местах и набирающих инерцию, которую порой никто не знает, как остановить: «Возможно, глобализация – другое название «нового мирового беспорядка». (2, 86)
Вероятно, именно это «ощущение беспокойства» за судьбу мира и побуждает ученых наблюдать динамику глобальных трансформаций в постиндустриальном обществе, по сути, в режиме реального исторического времени.
Размышления о глобализации, ее преимуществах и недостатках можно встретить в литературе технической, социологической, экономической, философской, антропологической, культурологической и художественной. А поскольку глобализация направлена в будущее человечества, уже сегодня претендуя на статус нового культурного движения, сродни постмодернизму, – эта проблема активно исследуется философами культуры и футурологами.
Глобализация также – одна из наиболее популярных тем для дискуссий в средствах массовой информации и интернете, и в то же время предмет для особого исследования в современном искусстве, которое, с одной стороны, программно противостоит нарастающей силе новых тенденций, с другой – активно порождается этими процессами.
Таким образом, понятия глобализации и глобальной культуры принадлежит разным дисциплинарным полям, и они по определению не может быть однозначными, а стало быть, и устоявшимися. Именно это обстоятельство зачастую затрудняет их поиск в энциклопедических справочниках. Интересно отметить, в этой связи, что самый подробный культурологический словарь не посвящает феномену глобализации отдельной словарной статьи. (8)
Между тем термины «глобализация» и «глобализм», не различая их, ввели, в научный оборот американские социологи: в 1981 году – Дж. Маклин, в 1985 – Р. Робертсон, один из отцов теории «культурной глобализации», который использовал термин в названии своей книги дал ему толкование. (10)
Робертсон подчеркивает все возрастающую роль транснациональных контактов в сфере информации, промышленного производства, а также в отношениях между экономическими, политическими элитами и профессиональными стратами. Исследователь обращает особое внимание на то, что мир входит в «период глобальной культурной политики». Иными словами, – в эпоху глобалистов и глобализма. Именно этот «культурный поворот» (а так называется одна из глав книги Робертсона) и осмысливается в теоретической мысли двух последних десятилетий как «грандиозная культурная революция». (5, 303)
Современная теория различает понятия «глобализации» (как явления), «глобализма» (как политики и идеологии) и «глобальной культуры» – как феномена, который стягивает эти тенденции в некое качественно иное целое и порождает новые культурные стандарты и образцы.
Под «глобализацией», в самом общем виде, понимается закономерный, объективно развивающийся культурно-исторический процесс, свидетельствующий о переходе индустриального общества к постиндустриальному. А если мыслить более объемно, – от широко понятой «современности» (модерна) – через «постсовременность» (постмодерн), как эпоху «кризиса социальной перспективы» (К. Агитон), – к новым рубежам мировой эволюции.
По мнению некоторых авторов, эпоха постмодернизма на Западе была весьма короткой (с конца 70- до начала 90-х): «…постмодернизм не мог ответить на вопросы, возникшие в результате эпохальных мировых сдвигов 1989 – 1991 годов, нарушивших устоявшуюся картину мира, поставивших противостояние Россия – Запад в совершенно иную плоскость, а затем и ликвидировавших это противостояние. Оказалось, что пока постмодернисты питались своими сомнениями, мир совершил величайший революционный переворот. После феноменальных шагов СССР навстречу Западу ослабла своеобразная изоляция СССР, и вместе с тем окрепли центробежные силы, которые привели в конце концов к его распаду. Сближение «первого» и «второго» миров дискредитировало постмодернистский нигилизм и потребовало нового осмысления сложившейся ситуации». (12, 49)
В результате победы Запада на смену постмодернизму приходит новое направление в объяснении хода мирового развития, которое получает определение неомодернизма (термин Э. Тирьякьяна и Дж. Александера). Другие теоретики, рыночники-либералы, предпочитают термин неолиберализм. Именно они, на новом витке развития, вновь заговорили о рынке как о силе, объединяющей страны: «Как 50, 100 и 300 лет назад, мир стал понятным, а его части соподчиненными: локомотив Запада тащит гигантский поезд, он – движущая сила. Отсюда ровно шаг до появления термина, который, в конечном счете, восторжествовал, т.е. термина глобализация». (12, 52)
Итак, суть явления глобализации, как правило, определяется через динамику преемственности социокультурных эпох и формирования всеобщего, планетарного, глобального социально-экономического, политического, правового, информационного и культурного пространства – на основе все возрастающей интернационализации международных отношений.
Таким образом, в глобализации видят, прежде всего, объективный процесс, который стягивает мир в некое информационное и общекультурное целое, которое существует по определенным законам и осуществляет себя в едином для всех ритме времени. Конечная цель – перерастание, путем преодоления противоречий, мирового сообщества в глобальное, в котором все народы найдут свой общий дом.
Наиболее значимыми характеристиками феномена глобализации, в том числе и для сферы культуры, можно считать следующие:
– процесс создания «всемирного общества», спаянного воедино свободным распространением информации, и формирования, на этой основе, глобальных финансовых, торговых, информационно-промышленных и других профессиональных страт;
– концентрация капитала, финансов и прочих ресурсов, позволяющих действовать более эффективно на основе новейших технологий, свободы передвижения, скорости и мобильности;
– быстрый рост влияния наднациональных организаций (Евросоюз, НАТО, всемирные банки, валютные фонды и т.д.), подчеркивающий стремление целого ряда стран к надгосударственной интеграции;
– отделение (точнее, все большая независимость) экономики от политики;
– освобождение процесса наращивания капитала от связи с производством вещей, обработкой материалов, самим фактом необходимости создания рабочих мест и руководства людьми: на смену традиционному способу получения материальных благ приходят новые, транснациональные, способы организации производства и менеджмент-технологии;
– трансформация, посредством интернета, локальных культур в глобальные культурные потоки (сетевые потоки) придает культуре постиндустриального общества качественно иную, транснациональную, форму существования: для обозначения этих процессов, начиная с 90- годов, в общетеоретический оборот входит понятие «глобальной культуры».
В свою очередь, «глобализм» определяется как политика господства на мировом рынке и лежащая в ее основе идеология: «Более всего глобализация привлекает лидеров мировой экономической эффективности – тридцать государств – членов Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), в которых живет чуть больше десятой доли человечества, но которые владеют двумя третями мировой экономики, международной банковской системой, доминируют на рынке капиталов и лидируют в наиболее технически изощренном производстве. Они обладают возможностью реализовывать свой потенциал в практически любой точке земного шара; контролируют международные коммуникации, осуществляют наиболее сложные технологические разработки, определяют процесс технического обновления индустрии и образования населения». (12, 39)
Важно подчеркнуть, что, выражая интересы транснациональных корпораций и элит, идеология глобализма предполагает, по сути, полное освобождение экономики от власти национальных государств. Подобная установка разрушает господствующее представление эпохи модерна о том, что после распада великих империй общества могут существовать только в границах национальных государств. Ведь сегодня речь идет не столько об укреплении международных связей в торговле, сколько о создании новой – всемирной – системы экономических отношений, которая выходила бы за пределы национальных территорий и управлялась бы из центров, не подконтрольных правительствам и представительным органам власти этих государств.
В самом общем виде этот процесс можно было бы описать так: «Капитал как бы «позабыл» о своей национальной принадлежности, в массовых объемах устремляясь туда, где, благодаря стабильности и высокой эффективности труда, достигается максимальная степень прибыли. Банки, трастовые фирмы, промышленные компании вышли из-под опеки национальных правительств, и выход капитала в регионы и сферы с высокой отдачей стал самодостаточным процессом. Новая «интернациональность» капитала стала способствовать его межнациональной концентрации». (12, 28)
К началу XXI века между этими странами – лидерами глобализации было выработано Соглашение об информационной технологии, заключены многочисленные соглашения о телекоммуникациях и финансовых услугах, отработан механизм Всемирной торговой организации (ВТО). Основная стратегия стран, создающих «мир глобализирующихся экономик», – снять все барьеры на путях перемещения капитала и торговых потоков.
Как известно, на предыдущем (столетней давности) этапе глобализации важную для этих процессов роль играла Британская империя, с ее промышленной базой, финансовой системой и военно-морским флотом. В связи с историческими корнями глобализации исследователи приводят в качестве примера изобретение англичанами телеграфа (1837 г.) и первую телекоммуникационную сеть между Вашингтоном и Балтимором (1844 г.), а также подводную кабельную технологию: первую британско-индийскую подводную телеграфную систему (1870 г.), обеспечившую связь между метрополией и колонией. (13)
На современном этапе аналитики отмечают, наряду с распространением интернета, короткий период с 1989 по 1991 год, когда произошло много важных политических событий, радикально изменивших мир – от падения Берлинской стены до войны в Персидском заливе. Однако это также время формирования новой экономической политики, известной как «Вашингтонский консенсус», к установлению которого причастны Соединенные Штаты, Европейский Союз и Япония. (1, 13)
Одним из манифестов политики глобализма сегодня считается программный документ «Стратегия национальной безопасности США для нового столетия» (1998 г.), в котором обосновывается стремление этого государства к мировому лидерству. В идеологии глобализма ученые также видят продолжение философии постмодернизма, утратившей веру в универсальную мощь научного разума: «Глобализмом я называю понимание того, что мировой рынок вытесняет или подменяет политическую деятельность, для меня это идеология господства мирового рынка, идеология неолиберализма». (3, 23)
Поскольку данная статья посвящена, прежде всего, феноменам глобализации и глобальной культуры в их взаимосвязи, обратим внимание на источники, которые на сегодняшний день считаются хрестоматийными.
Интересно отметить, что в круге этих авторов можно найти «скептиков», которые считают, что глобализация не что иное, как миф, и она только подчеркнет общечеловеческую составляющую той культуры, которая создавалась человечеством на протяжении тысячелетий, а вовсе не отменит ее. Однако среди ученых есть также и «радикалы», и «реалисты».
К числу первых обычно относят немецкого социолога У. Бека: «…глобализация есть, выражаясь старомодным языком, диалектический процесс, который создает транснациональные социальные связи и пространства, обесценивает локальные культуры и способствует возникновению третьих (транснациональных – Л.К.) культур. «Немножко того, немножко этого – вот путь, каким приходит в мир новое» (Салман Рушди). В этой сложной системе отношений можно по-новому ставить вопросы о масштабах и границах глобализации, имея в виду прежде всего три параметра: во-первых, расширение в пространстве, во-вторых, стабильность во времени, в-третьих, плотность транснациональных сетей связи, отношений и телевизионных потоков». (3, 28)
Бек подчеркивает связь между глобализацией и развитием информационного общества, благодаря которому первая и приобретает качество «вездесущности»: «Мировое сообщество – не мега-национальное сообщество, вбирающее в себя и ликвидирующее все национальные общества, а отмеченный многообразием и не поддающийся интеграции мировой горизонт, который открывается тогда, когда он создается в коммуникации и действии». (3, 28 – 29)
В ряду перечисленных Беком оснований, фундирующих глобальные перемены в постиндустриальном обществе, на одном из первых мест по значимости – полномасштабная, не прекращающаяся по сию пору, «информационная и коммуникационно-технологическая революция».
«Радикалы» согласны в одном: глобальный мир – транснациональное мировое сообщество, глобализация реальна, ее последствия ощущаются повсеместно, мировой рынок еще куда более развит, чем в 60-е и 70- годы, в период структурной перестройки экономики в развитых странах и, в итоге, победы неолибералов-рыночников, – и национальные границы для такого рынка, по сути, не существуют. Перспективу расслоения «нового дивного мира» З. Бауман обозначил в известной формуле: «Глобализированное богатство – локализованная бедность».
Любая радикальная позиция – своего рода вызов, и подобное утверждение можно отнести к числу самых распространенных в теории: «Глобализация – это не только создание единого мирового рынка капиталистического типа. Это также и игра интересов с большими ставками, игра рискованная и конфликтная. Некоторые народы и страны выйдут из нее с б о льшим выигрышем, некоторые с м е ньшим, третьи могут почувствовать себя полностью проигравшими в этих великих преображениях излома тысячелетий. Речь поэтому идет не о поиске способа занять место в центре мира, а о том, чтобы не дать отодвинуть себя на периферию и не занять проигрышную позицию на краю глобальной деревни. И это является самым громким вызовом, брошенным нам на пороге XXI века». (7, 21 – 22)
К «реалистам» аналитики относят И. Валлерстайна, который исследует «тенденцию», действующую уже несколько столетий и направленную на достижение единства человечества путем взаимодействия стран, культур и государств в экономической, политической, культурной, технической и иных сферах.
Эта «тенденция» является отражением «эволюции современной миро-системы», или «капиталистического миро-хозяйства», которым управляет «стремление к безграничному накоплению капитала». Мировая система, о которой говорит Валлерстайн, сформировалась на протяжении XVI века, и сложившееся в ней разделение труда вовлекло в ее состав большую часть Европы (за исключением России и Оттоманской империи), а также отдельные части (обеих) Америк. Имея тенденцию к расширению на протяжении ряда столетий, она присоединяла все новые регионы: в середине XIX века – Восточную Азию, после чего «миро-систему модернити можно было счесть поистине всемирной, первой из миро-систем, которой удалось охватить весь земной шар». (4, 50)
Предрекая закономерный конец ее эволюции, исследователь обращает внимание, что, начиная с 70 – 80-х годов XX века, силовые линии взаимодействий внутри миро-системы получают качественно новое развитие. Неудивительно, ведь феноменглобализацииотражает совершенно новый, не знакомый культуре вплоть до современного нам рубежа веков, круг проблем, связанный, прежде всего, с теми перспективами, которые открылись благодаря развитию новейшей техники и появлению такой глобальной системы коммуникации, как интернет.
Более того, глобализация и глобализм в том виде, в каком они вызывают резонанс всемирной общественности сегодня, включая антиглобальные движения, – становятся возможными благодаря поистине революционным изменениям в технико-технологическом и информационном потенциале современной экономики и постиндустриального общества в целом. Глобализация, вне всякого сомнения, и далеко не в последнюю очередь, – явление информационного общества: не найти исторического эквивалента глобальному проникновению современных телекоммуникаций, радиовещания и транспортных инфраструктур в повседневную жизнь современного человека.
Можно уточнить эту точку зрения: ««Глобально», если перевести это слово на нормальный язык, означает «во многих местах одновременно», то есть транслокально». (3, 87) У. Бек поясняет: «слово «транслокальный означает, что люди создают и поддерживают «не признающие расстояний» социальные жизненные миры». (3, 62) Транснациональные пространства социальной деятельности исследователь называет «третьими формами жизни», а транснациональные культурные пространства – «третьими культурами».
Другой важный для понимания сути глобализации аспект заключается в понимании диалектического единства тенденций, обеспечивающих динамику развития глобализирующегося мира. Глобализация развивается на основе взаимодействия двух тенденций: с одной стороны, взаимозависимости государств и народов, с другой – их локализации, дальнейшего самоопределения стран, отстаивания их геополитических интересов: «Глобально в буквальном смысле слова производить не может никто. Именно те фирмы, что производят и продают свою продукцию в глобальных масштабах, вынуждены развивать локальные связи, во-первых, производя свой товар в конкретных локальных условиях, и, во-вторых, изымая сырье для своих глобальных символов из локальных культур, благодаря чему эти символы получаются живыми, яркими и хорошо продаются… Концерны «Кока-кола» и «Сони» называют свою стратегию «глобальной локализацией» (выделено мною, – Л.К.), их руководители и менеджеры подчеркивают, что применительно к глобализации речь идет не о том, чтобы повсюду в мире строить фабрики, а о том, чтобы стать частью той или иной культуры». (3, 87)
Аналитики глобальных процессов современности не оставляют без внимания проблему метаморфоз в культурной жизни глобализирующихся стран. К. Робинс объясняет появление нового термина – глобальная культура – так: «расширение мирового рынка имеет далеко идущие последствия для культур, идентичностей и стилей жизни. Глобализация экономической активности сопровождается волнами трансформации в сфере культуры, процессом, который называют «культурной глобализацией» … Все больше и больше пробивает себе дорогу универсализация в смысле унификации стилей жизни, символов культуры и транснациональных норм поведения». (3, 81) А в качестве примера подобной тенденции приводится следующий: в нижнебаварской деревне точно так же смотрят телесериал о жизни в Далласе, носят джинсы и курят сигареты «Мальборо», как в Калькутте, Сингапуре или окрестностях Рио-де-Жайнеро.
Понятие «культурной глобализации», по мнению авторов популярного коллективного труда, предполагает наличие «трансрегиональных, трансцивилизационных и транскультурных потоков и институтов». Именно они выступают сегодня в роли своеобразных «медиумов» передачи культурных идей и смыслов: «Новые технологии телекоммуникаций и появление международных корпораций, распоряжающихся средствами массовой информации, наряду с другими факторами, породили глобальные культурные потоки (сетевые потоки – Л.К.), чей размах, интенсивность, разнообразие и быстрое распространение превзошли все происходившее ранее. Соответственно брошен вызов центральному положению национальных культур, национальных идентичностей и их институтов». (13, 387)
Однако на сегодняшний день понятие «культурной глобализации» считается одним из самых не устоявшихся, и потому современная теория куда охотнее поднимает тему социальных и культурных последствий глобализации. Современный польско-американский социолог З. Бауман посвятил этой теме уже упоминавшееся нами исследование. Поскольку новый термин, по его мнению, сообщает, прежде всего, о «том, что со всеми нами происходит», нужно говорить не столько о глобальных инициативах и действиях, сколько о возможных и очевидных последствиях этих перемен:
– Глобализация не только объединяет, но и разобщает, а усиление единообразия мира в то же самое время раскалывает этот мир на «глобалистов» и «местных» по принципу: «богатство глобально, нищета локальна».
«Индустрия культуры», представленная элитой, свободно перемещающейся из страны в страну, рождает «глобтроттера» – человека с «профессией» путешественника по всему миру. Бауман описывает собирательный образ представительницы этой «культуры абсолютного настоящего»: «Везде она останавливается в отеле «Хилтон», съедает на обед один и тот же бутерброд с тунцом, пользуется одними и теми же моделями факсов, телефонов, компьютеров, смотрит одни и те же фильмы, обсуждает одни и те же проблемы с людьми одного и того же типа».
Вполне узнаваемый облик «глобализованного современника» репрезентирует принципиально иной тип человека: «у него нет дома, но нет и ощущения бесприютности, поскольку он просто турист, соблазнившийся подлинными или воображаемыми удовольствиями жизни в поисках новых ощущений, маниакально одержимый единственной целью «смаковать» опыт пережитых состояний, он неотъемлемая составляющая процветающей экономики, превращенной в индустрию туризма». (2, 129)
Д. Сибрук считает, что главный секрет общества постиндустриального типа состоит в «формировании искусственно созданного и субъективного ощущения неудовлетворенности, поскольку самая страшная угроза его основополагающим принципам возникает, когда люди готовы довольствоваться тем, что у них есть. Поэтому то, что человек уже имеет, замалчивается, принижается, преуменьшается путем назойливой и чересчур наглядной демонстрации экстравагантных приключений зажиточных людей: объектом всеобщего восхищения становятся богачи, точнее – само богатство, как индульгенция на самый изысканный и расточительный образ жизни». (2, 134 – 135)
Таким образом, в процессе эволюции глобализирующегося общества происходит «гибридизация» культуры, то есть отсеивание тех норм и ценностей, которые свойственны глобальным элитам, или сообществам людей, находящихся на вершине социальной пирамиды. Глобальная культура отвергает всех, кто выбирает альтернативный, «нетуристический», путь к счастью.
Глобальная, анклавная, кастовая, гибридно-культурная, элитарная сфера, связанная с международной политикой, наукой, СМИ и искусством, наполнена людьми, имеющими совершенно иной опыт существования в мире. И он прямо противоположен образу жизни вынесенного на задворки общества антиглобалистского большинства, представленного, например, городским гетто с бедным, этнически смешанным населением.
Существующие во всем мире «периферийные зоны», общепризнанной метафорой которых являются трущобы Мехико, являются неотъемлемой частью постсовременного пейзажа. Они демонстрируют как реальное, так и морально-этическое противостояние укрепленным анклавам новейших элит и, тем самым, ставят под сомнение саму направленность глобализации как доминирующей стратегии постиндустриального социума.
Глобализация оборачивается «парадоксом»: «принося огромную выгоду ничтожному меньшинству, она превращает в маргиналов две трети населения планеты»; (2, 103) «то, что для одних представляется глобализацией, для других оборачивается локализацией; для одних – это предвестник новой свободы, для других – неожиданный и жестокий удар судьбы». (2, 10) Современные исследователи все чаще задаются вопросом: насколько универсальна идея глобализации, если она учитывает интересы меньшинства?
– Исчезновение различий. Процессы глобализации ведут к игнорированию тех позиций и мнений, которые не вписываются в единую сетку общеобязательных стандартов и, тем самым, лишают общество креативного потенциала, творческой инициативы.
Примером может послужить единообразие городского пространства. Анализируя ситуацию в небольших городках Америки, аналитики обратили внимание на местные сообщества, наиболее стандартизированные и однородные по своему составу. Речь идет, прежде всего, о сегрегированных в расовом, этническом и классовом отношении зонах, отделяющих негров, равно как и других цветных народов, от белых.
Ученые обратили внимание на одну особенность, повторяющуюся от одной местности к другой: подозрительность по отношению к другим, нетерпимость к отличиям, неприязнь к чужакам, вкупе с озабоченностью «законностью и порядком». В отдельных случаях, вплоть до требования, чтобы новичков «отделили» или вообще не допускали в город. Вполне узнаваемый образ городка «Догвилль» из одноименного фильма Ларса фон Триера, исследовавшего в своей знаменитой кинотрилогии обратные стороны американской модели демократии.
Фильм-метафора идеально сконструированного пространства, свободного от неожиданностей и конфликтов: в подобных поселениях «чувство общности поддерживается иллюзией равенства, монотонной одинаковостью всех окружающих. Залогом гарантированной безопасности считается отсутствие среди соседей тех, кто думает, действует и выглядит по-иному. Одинаковость порождает соответствие стандарту, а оборотной стороной такого соответствия является нетерпимость. В однородном обществе становится все труднее приобрести черты характера и навыки, необходимые при столкновении с различиями между людьми и неопределенными ситуациями; а при отсутствии таких навыков и качеств человек очень легко поддается страху перед другими просто потому, что их нельзя моментально понять, «разложить по полочкам», предсказать их поведение». (2, 70 – 71)
«Исчезновение индивидуальности» – именно такой диагноз обществу такого типа ставит Бауман в другой своей книге, где речь идет об устранении из постиндустриального социума зрелой и полноценной личности, с ее вполне естественной «потребностью в неизвестном» и способностью «ценить то, что мы все разные».
– Кроме очевидных угроз для здоровья человека и окружающей среды, вызванных развитием новых технологий, существует опасность, связанная с защитой частной жизни и гражданских свобод: многие авторы считают, что информационное общество уже сегодня является «обществом надзора».
Используя спутниковые технологии, камеры наблюдения, сотовую связь, интернет и прочие электронные новшества, правительственные организации, равно как любые другие институты, осуществляют самые разнообразные формы контроля за гражданами: «Это говорит о том, что в культуре информационного общества развиваются черты культуры тоталитарных обществ, которым свойственно контролировать каждый шаг своих граждан с целью сохранения традиционных систем иерархий, герметизирующих социальное неравенство.
Неявные формы контроля могут представлять собой сбор информации в социальных сетях или создание таких сетей с целью сбора информации и/или организации контролируемых дискуссий и выявления потенциально опасных с точки зрения государства граждан/групп/идей. Количество активных независимых и полунезависимых социальных сетей, в которых граждане хранят огромное количество персональной информации и личную переписку, в России исчисляется десятками.
По данным глобальной информационной и статистической компании «Alexa», социальные сети «В контакте» и «Одноклассники» занимают второе и четвертое места соответственно по посещаемости из всех доступных веб-сайтов, включая крупнейшие поисковые веб-сайты. По оценкам экспертов медийной компании «SUP», 65 % пользователей Рунета являются пользователями социальных сетей. Такая ситуация предоставляет огромные возможности использования социальных сетей и как баз данных о гражданах, и как политического ресурса, потенциал которого достаточно велик и при сохранении современной динамики будет только возрастать». (11, 167)
– Неравенство, которое раньше ассоциировалось с доступом к материальным благам, в быстро «информатизирующемся» обществе стало ассоциироваться еще и с доступом к информационным ресурсам.
«Электронное неравенство» является одним из базовых терминов ЮНЕСКО: сокращение цифрового разрыва является приоритетной задачей, если общественность хочет, чтобы новые технологии способствовали развитию и стимулированию расцвета подлинного «общества знания». (6, 35)
– Элементарная психофизиологическая неспособность отдельно взятого человека переварить в полной мере тот объем информации, которые ежедневно и ежечасно предлагает постинформационная эпоха.
Не удивительно, ведь врожденные возможности человеческого восприятия остаются неизменными, как минимум, со времен палеолита. В колоссальном потоке информации люди, пытаясь приспособиться к скорости, теряют способность анализировать, мысль поглощается лавиной информации, быстрая связь не питает и не уравновешивает, а подавляет память, в результате чего человек становится «приложением» к технике.
Культурные последствия глобализации лишь подтверждают ее парадоксальное воздействие на многие сферы жизнедеятельности современного человека. Аналитики этого процесса согласны в одном: идет становление новой формы социального единства на планете, и этот новый мировой порядок формируется в результате столкновения самых противоречивых тенденций. Прогнозировать в этом текущем процессе даже на 25 – 30 лет вперед – значит попадать в интеллектуальные ловушки. Глобализация – вызов человечеству, и возможно, оно заплатит высокую цену за адаптацию к новым реалиям своего общечеловеческого и культурного бытия.
Подведем итоги нашего общетеоретического обзора, цель которого – выявление основного круга понятий и идей, проясняющих феномен глобализации. Можно согласиться с точкой зрения ряда авторов на глобализацию как некое новое явление, доминирующий вектор движения постиндустриального социума, концепцию, отражающую один из возможных путей будущей эволюции человечества, наконец, «тенденцию, определяющую историческое развитие» (А. Уткин). Во всяком случае, сложно не согласиться с тем, что «глобализация с начала 90-х годов является преобладающей теоретической схемой, господствует на современном мыслительном горизонте». (12, 53)
В современных исследованиях считается хорошим тоном после рассмотрения понятия глобализации перейти к ее проявлениям в конкретных сферах: как правило, речь идет об экономике, политике и культуре. Последуем этой традиции во второй части нашего довольно объемного для журнального формата исследования, которое мы обозначили как «Парадоксы «глокальных культур», цель которого – показать сложную динамику взаимодействий тенденций глобализации и локализации в эпоху поздней современности.
Список литературы.
1. Агитон К. Альтернативный глобализм. Движения протеста. – М., 2004.
2. Бауман З. Глобализация: последствия для человека и общества. – М., 2004.
3. Бек У. Что такое глобализация? Ошибки глобализма – ответы на глобализацию – М., 2001.
4. Валлерстайн И. Конец знакомого мира. – М., 2004.
5. Цит. по: Каган М.С. Введение в историю мировой культуры. Кн. 2. – СПб., 2003.
6. К обществам знания. – Париж, 2005.
7. Колодко Г.В Глобализация и перспективы развития постсоциалистических стран. – Минск, 2002.
8. Культурология. XX век. Т. 1 – 2. – СПб., 1998.
9. Межуев В.М. Глобальное и локальное в современном мире // Глобализм и цивилизационная идентичность. – М., 2008.
10. Robertson R. Globalisation. – London, 1992.
11. Соловьев А.В. Динамика культуры информационной эпохи. – Рязань, 2009.
12. Уткин А.И. Глобализация: процесс и осмысление. – М., 2001.
13. Хелд Д., Гольдблатт Д., Макгрю Э., Перратон Д. Глобальные трансформации. Политика, экономика и культура. – М., 2004.
