Русский культурный проект — вызов процессу глобализации

1.

Сегодня мало кто сомневается, что мир развивается глобально; любая локальная точка роста становится результатом глобальных изменений и планируется как результат таких изменений. В мире все зависят от всех: это еще не всеобщий консенсус, но уже повестка дня. Вместе с тем феномен глобализма характеризуется весьма причудливой внутренней динамикой: сам глобализм вроде как есть, а глобальных идей, делающих глобализм несомненным прогрессом, — нет.

Пожалуй, отсутствие глобальных идей гуманитарного характера становится важным объединяющим фактором. Запрос на подобные гуманитарные идеи — это едва ли главная скрепа глобализма сегодня. Всем нужно подтверждение, что все необходимы всем; все вроде бы тянутся к единству, однако объединяющих идей пока не видно. И это, конечно, не случайность, это вызов нашего времени.

Сама природа вызова стоит того, чтобы в ней разобраться. Где глобальная мотивировка, которая позволяла бы состояться всем как несомненному единству и при этом реализоваться каждому? Для разных глобальных игроков вызов имеет разную значимость; для одних он сильный раздражитель, для других — не очень. Нас в контексте гуманитарной глобалистики будет интересовать Россия как культурная держава.

Мы согласны с теми, кто полагает, что у России нет сегодня идеи, если угодно — месседжа, которые она могла бы предъявить миру. Идеи, которые пытается культивировать Россия (русский мир, русская цивилизация и т.п.), предназначены для внутреннего пользования, для себя, другим народам и цивилизациям они неинтересны или малоинтересны в качестве глобальной, сплачивающей всех идеи. А надо ли пытаться России отыскать такую гиперидею, которая интересна была бы всем? Что ей, больше всех надо?

Парадокс заключается в том, что именно подобная гиперидея смогла бы помочь России выбраться из изоляции, заставила бы страны и народы по-иному взглянуть на Россию. У России очень сильная, буквально глобальная мотивация стать лидером «идейным», предложить гиперидею для начала. Нет сомнений в том, что культурная элита Россия обречена (в хорошем смысле этого слова) поработать в указанном направлении.

Начнем с того, что у США, к примеру, — державы, претендующей на роль лидера в глобальном смысле, — такая гиперидея имеется. Она очень проста, она даже не выглядит как месседж; более того, при желании ее можно принять за обыкновенную наглость. Вот, пожалуйста: американцы убеждены, что их национальные интересы, как бы их ни понимать, соответствуют интересам абсолютно всех жителей Земли. Всё. Точка.

Эта чудовищная ложь превратилась в священную мантру. Американцы врут настолько элегантно, самозабвенно и естественно, что сами давно поверили в эту чушь, у которой, между прочим, есть реальные экономические, политические, культурные аспекты. Самое интересное здесь то, что земляне, такие рассудительные в своей отдельной взятой стране, так же отчего-то убеждены в их неоспоримом праве на лидерство. Америка — самая лучшая, передовая, безупречная — словом, самая-пресамая. Все хотят слышать, что говорит Америка, главная страна на Земле.

Какие еще нужны доказательства правоты Америки? И наглость становится больше, чем наглость: в ней отчетливо различимы нотки наивной веры в собственную исключительность, веры в Америку как культурный проект. Веры в миссию Америки. Культурная легитимность очень важна для экономического лидерства. Чтобы на голубом глазу утверждать, что «мы самые-самые, понятно вам всем?», американцам надо регулярно предъявлять миру доказательства собственной исключительности. И доказательства эти должны быть весомыми, грубыми, зримыми. Иначе сказать — материальными.

Тут думать много не надо. Деньги (читай — доллары). Эквивалент силы, мощи, и даже добродетели. Всеобщий эквивалент. Материализованная аргументация. Аргумент у виска, с которым согласится каждый вменяемый житель планеты. Особенно голодающий и обездоленный, то есть тот, за счет кого и появляются деньги у властителей мира. Деньги — это именно то предложение, от которого не в силах отказаться никто.

Смешно возражать против силы денег. Самое страшное — что именно смешно. Иначе говоря, наживка (месседж) Америки давно и с удовольствием проглочена. На бессознательном уровне все убеждены в том, что деньги (доллары) — мера всех вещей. Это не обсуждается, это входит в состав человека вместе с атрибутикой цивилизации made in USA. Получается, что у человечества все же есть глобальная идея, и эта идея — деньги. Зачем тогда иные идеи, если идея денег как меры всех вещей исправно работает?

Идея, действительно, работает — точнее, вырабатывает свой ресурс. Деньги не утратили еще статус глобальной идеи; но они утратили уже статус прогрессивной глобальной движущей силы. Деньги утратили главное — они перестали быть глобальной мотивацией, потому что их созидательный цивилизационный потенциал стал оборачиваться разрушительным. Приходит время бросить вызов силе денег.

Но после денег (на самом деле следует говорить «при наличии денег», ибо ситуация «после денег» еще не наступила) сделать это очень сложно. Почему? Деньги как вселенский идеологический месседж при всей своей примитивности достаточно многослоен. Американский нарциссизм и встречная очарованность Америкой возникли не на пустом месте. Вера в свою исключительность — это разновидность веры как таковой, а вера — один из ключевых механизмов (наряду с отношением познания) освоения жизни. Потребность в вере коренится в природе человека. Многослойность месседжа складывается из архетипов.

Необходимо иметь в виду вот эту идеологическую (то есть мифологическую) природу месседжей, чтобы понимать эффективность их воздействия на миллиарды жителей Земли. В данном случае, когда мы станем говорить о русском культурном проекте (РКП), речь пойдет не об идеологии, а о научной базе гуманистической идеологии — и это намного важнее. Почему?

Дело в том, что глобальную ложь невозможно разоблачить, ибо все самые изощренные разоблачения будут, в конечном счете, работать на эту ложь; идеологией идеологию не победить; здесь необходим асимметричный ответ — ответ в иной плоскости, в ином информационном ключе.

Идеологии мы противопоставим «научную идеологию».

Что можно противопоставить деньгам как глобальному идеологическому месседжу? Во-первых, иную меру всех вещей, — но за это придется заплатить дорогую цену: такой поворот мысли резко сужает круг нашей аудитории. А во-вторых, мы сознательно обращаемся не к тем, кто заглатывает наживки, даже не замечая этого, а к тем, кто способен следить за мыслью. Убедить всех остальных — дело техники, дело медиатехнологий, как научили нас всех американцы (кстати, спасибо им за это).

Таким образом, мы отдаем себе отчет, что наш проект отчасти элитарен; но мы убеждены, что только элитарный проект может претендовать на статус глобального. Не примитивный, нет; именно элитарный.

Что можно противопоставить деньгам? Не деньги. Это вовсе не так смешно, как может показаться американцам, большим ценителям тонкого юмора. Хорошо, не деньги. Что тогда? Нечто не материальное, не весомое и не зримое. Идеи, например. Нет ничего практичней хорошей теории, как известно. О каких идеях идет речь?

Деньги, если разобраться, при всей своей материальности и «вещной» убедительности, материальны только как результат; настоящая сила денег в том, что деньги — это идея. Содержание этой идеи — культ силы.

При ближайшем рассмотрении оказывается, что дело вовсе не в деньгах (субстанции материальной) и идеях (субстанции идеальной). Дело в трактовке человека. Если вы исходите из того, что человек есть существо биосоциальное, то есть продукт природы более, нежели культуры, то деньги — кнут и пряник такому существу. Так сказать, деньги — всему голова, ибо человек живет по законам джунглей: кто сильнее — тот и прав. Кто сильнее — тот и лидер.

Но если вы допускаете мысль, что человек является существом информационным, обладающим измерением духовным (идейным), то вы имеете дело уже с продуктом культуры, который (человек), конечно, родом из природы.

Что следует из этой простой преамбулы? Из нее следует, что культура — это не мифы и сказки, а реальные стимулы и мотивации для людей, для которых культурные потребности стали способом самоутверждения. Культу силы противостоит культ разумных (культурных) потребностей (сила которых пока что толком неизвестна).

На самом деле мы давно уже имеем дело с разными информационными разновидностями людей. По большому счету, можно говорить о двух разновидностях («моделях»). Назовем их так: человек, ориентированный на разумное отношение (homo sapiens в буквальном смысле или homo culturis), и человек, ориентированный на бессознательное потребление (homo economicus).

Порог, разделяющий эти две «породы», пролегает в плоскости управления информацией. Нomo economicus — это человек цивилизации, индивид, именно на него сделала ставку Америка, и не ошиблась, как видим. Нomo economicus — это не какие-то зловредные пришельцы, которые по роковому недосмотру людей разумных оккупировали нашу Землю. Вовсе нет. Это мы с вами, которые направили весь человеческий ресурс на построение цивилизации, ориентированной на потребление всего того, что можно купить за деньги.

Но мы обладаем еще одним колоссальным ресурсом, пока что не востребованным в сколько-нибудь значительной степени. Нomo economicus вывел на орбиту социальной жизни, если так можно сказать, человека культурного (homo culturis), имя которому — личность.

Человек (индивид) обнаружил в себе резервы личности. Мы ставим вопрос следующим образом: не следует противопоставлять индивид — личности; необходимо, чтобы человек обнаружил в себе личность, и тогда мотивы, стимулы и потребности индивида, включенные в качестве основы в высшие потребности, стимулы и мотивы личности, до неузнаваемости изменят информационную картину под названием человек.

Итак, личность, персоноцентризм, ориентация на человека культуры — вот ядро нашей концепции.

2.

Почему мы называем этот проект русским? Название проекта в известном смысле условно, тем не менее, у нас есть основания именно для такой его «маркировки».

Проекты такого рода рождаются тогда, когда деньги из очевидного фактора силы очевидно — на глазах у изумленных миллиардов — превращаются в слабость. Из фактора созидательного — в разрушительный. В угрозу жизни на Земле, чтобы было понятней.

Это ясно всем, кроме тех, кто отчаянно любит деньги, — то есть очень немногим. Однако культурный спрос будет именно с этих немногих. Быть элитой в этом контексте — значит добровольно взваливать на себя ответственность за судьбу человека. Эта ответственность не политическая и не экономическая (на это мы не претендуем); это ответственность духовная, научно-философская (претендовать на которую нет желающих вообще).

У России сегодня нет необходимого экономического и политического ресурса для глобалистских претензий (силенок маловато), а вот нравственно-философский ресурс (сила духа, если угодно) — имеется. Именно нравственно-философский ресурс как источник новой идеологии глобализма нас и будет интересовать.

Культурный генезис персоноцентризма — тема отдельного исследования. Этот генезис не связан напрямую с иудео-христианским характером европейской цивилизации (то есть социально-идеологический фактор не приоритетен, хотя важность и значимость его отрицать было бы неверно), он связан с природой человека (с фактором информационным), которую эта цивилизация сумела раскрыть.

Нам сейчас важно подчеркнуть, что Россия и персоноцентризм — две вещи, связь между которыми необычайно сильна, как ни странно. Укажем в данном контексте на очень важный для России феномен — золотой век русской литературы.

Русская литература «золотого века», основоположником и столпом которой по праву является Пушкин Александр Сергеевич, зарождалась и формировалась как литература аристократическая, персоноцентрически ориентированная. Именно в период «золотого века» русская литература стала осознавать близкий ей по духу «культурный код», свое предназначение; более того, бессознательно сформировала программу своего развития, ибо сразу же нащупала свою «золотую жилу»: элитарный персоноцентризм как в высшей степени перспективный вектор культуры, который и стал решающим фактором мирового признания русской литературы. Вспомним в этой связи только три знаковых произведения: «Горе от ума», «Евгений Онегин» и «Герой Нашего Времени».

Писателями пушкинской литературной эпохи становятся аристократы; при этом, что особенно важно, не только по своему происхождению и статусу, но и по своим культурным притязаниям, позволяющим признать их аристократами духа. Определение «элитарное» образовано от французского слова «elite», что означает «лучшее», «отборное», «избранное». Элитаризм — это аристократическое, гуманистическое и при этом глубоко консервативное мировоззрение, где понятие «консервативное» несет в себе значение охранения и сохранения ценностного ядра, некоего культурного абсолюта. О каком ценностном ядре идет речь?

Логика развития русской литературы, а также наше собственное понимание высших культурных ценностей позволяют дать следующую трактовку элитаризма. Разумеется, мы не собираемся реставрировать мировоззрение «деятелей пушкинского круга»; мы делаем попытку разглядеть в аристократизме вечные ценности, и с этой целью намерены онтологически продлить аристократизм в наши, демократические дни.

Платон, первый философ-элитолог, обозначил саму суть проблемы: «…Мы считаем самым ценным для людей не спасение во имя существования, как это считает большинство, но достижение совершенства и сохранение его на всем протяжении своей жизни» («Законы»).

Платон, говоря современным языком, главным считал не бессознательное существование, а сознательное достижение совершенства, которое ценно прежде всего тем, что является продуктом сознательного отношения. Иными словами, совершенство, понимаемое как духовное совершенство, достигается на пути по оси прогресса от натуры к культуре, от психики к сознанию, от человека к личности — это во-первых; во-вторых, основным инструментом совершенствования выступает разум (не интеллект!); в-третьих, механизмом совершенствования выступает постоянное и неусыпное — «на всем протяжении своей жизни» — сознательное разоблачение бессознательного (приспособительного) освоения жизни (с помощью интеллекта — не разума!), сознательное окультуривание бессознательных пространств души, что позволяет превращать бесплодное бездуховное в плодоносное духовное; в-четвертых, результатом осмысленного отношения становится превращение человека в личность, персону; в-пятых, совершенство сегодня следует понимать как противоречивый информационный процесс.

Разум, диалектика, личность, элита, духовный аристократизм, культура: вот звенья одной информационной парадигмы. Разумное, культурное отношение — вот идеология элиты. Может ли такое отношение быть не консервативным? Нет, не может, ибо консерватизм в культурном смысле выступает синонимом объективного, разумно обоснованного и — в данном контексте — истинного.

Таков культурный код, такова в свернутом виде, в виде мировоззренческих архетипов и матриц, культурная программа русской литературы «золотого века», а значит, и «серебряного века» (пусть отчасти), и любого другого века, настоящего и грядущего. Код он и есть код, нечто сущностное, присущее феномену, код невозможно изъять из художественного дискурса; его можно в той или иной степени либо активизировать, либо нейтрализовать.

Мировые достижения русской литературы, как представляется, связаны прежде всего с противоречивым культом лишнего, то есть крайне необходимого культуре персонажа. Диалектика души неотделима от диалектики сознания, а то и другое — способы существования личности, вечно лишней, с точки зрения социума.

3.

Итак, мало сказать, что русская литература является литературой экстра-класса; необходимо подчеркнуть, что таковой она стала потому, что является носителем универсального культурного кода. И этот код принадлежит не русским, и не его первооткрывателю Платону; это код вселенский. Проще и точнее было бы назвать его информационным законом. Именно так. И этот «культурно-информационный код"-закон никуда не делся, не перестал существовать. Почему же этот глобальный закон не оказал никакого влияния на глобалистские тенденции? Просто он в свою очередь оказался «лишним». Невостребованным.

В России, стране, которую «умом не понять», где начало рациональное всегда было в дефиците, вдруг (как бы ни с того ни с сего) разгулялся аристократический недуг «горе от ума». Россия, великая страна, разрываемая великими противоречиями, и в этом смысле оказалась полигоном, где отрабатывается модель сосуществования лишних (аристократов духа!) и нищих духом.

Что ж, для великих проектов необходимо великое безумие, запасы которого в России в избытке. Но великий проект — это перспектива всего человечества. Безумству храбрых поем мы песню? На наш взгляд, мы культурно возвеличиваем разум, отдавая себе отчет, что «разум», «безумство» и «лишний», с точки зрения интеллекта, оккупировавшего в культуре позицию здравомыслия, — это близнецы-братья. Мы же будем считать так. Вклад в разработку персоноцентрического кода дает России культурное право России поднять знамя персоноцентризма — теперь уже для всего человечества.

Нам представляется, что Россия стоит перед альтернативой: стать во главе персоноцентрического культурного движения — или и дальше пребывать в статусе цивилизационной жертвы, непонятой и недооцененной. Цивилизация как тип управления информацией на наших глазах превращается в культуру как тип управления информацией: вот исторический шанс России.

И это, конечно, европейский по сути своей и культурной родословной проект. Мышление, аналитика, понимание, связанные с началом личностным («не плакать, не смеяться, не ненавидеть, а понимать» — Спиноза), — культурный код и дискурс Европы. Сейчас Россия говорит то, что должна бы сказать Европа.

Почему так получилось, почему культурные полномочия делегировались России — это, опять же, отдельный разговор. Так или иначе, Россия как неотъемлемая часть Европы продолжает культивировать отношение познания в противовес отношению приспособления. Вот почему проект выгоден и жизненно необходим как России, так и всем остальным американизированным потребителям, как ни странно.

Маркировка «русский культурный проект» ко многому обязывает. Сначала хомут, а потом лавры; причем «хомут» — условие обязательное, а лавры — отнюдь не неизбежное. Иными словами, имиджевая составляющая проекта далеко не на первом месте, хотя недооценивать ее не стоит: сегодня имидж — скрытое звено цепочки «деньги — сила».

Нет сомнений, что с Россией или без России этот проект рано или поздно будет реализован. Ведь «личность» и «индивид» — это не случайная подборка случайных категорий; это воплощение законов информационного развития. И Россия, оказываясь в числе лидеров, нащупавших перспективную гуманистическую методологию, сулящую много социальных ноу-хау, берет на себя огромную ответственность и, так сказать, по заслугам честь («лавры»).

Тут самое время сказать, что далеко не каждая страна готова на подобный культурный подвиг. Мало предложить, надо понимать, что ты предлагаешь. За всем этим стоит колоссальный интеллектуальный и нравственно-философский ресурс. Надо чтобы люди разумные, и потому лишние, физически пребывали если не «здесь и сейчас», то хотя бы «здесь когда-то», чтобы эти люди оставили после себя не только культурно-идеальный, но и вполне материальный след. В России, породившей «Евгения Онегина» и до сих пор чтящей его, отдающей себе отчет, что это «наше все» одновременно есть и «ваше все», такие люди присутствуют хотя бы как элементы уходящей натуры. Их мало. Но их много и не бывает.

Если не Россия — то кто же? Кандидатов в номинацию «культурный лидер» гораздо меньше, нежели в номинацию «у кого больше денег».

Западу (в широком смысле, включая Америку) также выгодно (в конечном счете), чтобы Россия оказалась «вдруг» в роли культурной сверхдержавы: ведь вместо врага и напряженности мир получает партнера и стабильность. Россия как территория личности и культуры: такими глазами мир на Россию еще не смотрел. Сознательно культивировать личность (во всех ее проявлениях и ипостасях) как перспективу развития человечества — это новый тип партнерства. Лучше нуждаться в культурном потенциале России, чем опасаться ее экономического и военного потенциала.

Россия в свою очередь должна осознавать, что никакими самыми передовыми технологиями «партнеров» к себе не расположить. Будут воспринимать как успешного конкурента, только и всего. «Уважать», то есть бояться. Культурный проект заставляет изменить «философию конкуренции». Дело не в уровне конкуренции, дело в том, чтобы перевести конкуренцию в культурное поле, а конкуренция такого рода — это содружество (в идеале — дружба).

Россия сейчас защищается, с ее точки зрения (хотя многим кажется, что она готова нападать). Но во имя чего все эти конкуренции, нападения и защиты? С позиций лидера цивилизации, реализующего право сильного, надо подмять конкурента, обескровить его. Убрать, мягко говоря. Аннигилировать. Экономическая конкуренция является конкурентом культурной конкуренции. Деньги противостоят культуре.

В этой ситуации если не культура и персоноцентризм — то деньги. Третьего не дано. Надо бы не защищаться или нападать, а сотрудничать. Такой тип конкуренции — начало совсем другой истории. В этой связи точнее говорить не о шансе России, а о шансе для всего мира, где появляется шанс и у России. Такова культурная версия глобализма, за право представления которой предстоит еще побороться, ибо: конкуренция большая и ее пока никто не отменял.

Конечно, не следует проявлять слишком большие ожидания; разумнее запастись терпением. Культурная инициатива вначале, скорее всего, будет наказуема. Привлекательность проекта, на первый взгляд, не очевидна. При желании и недобросовестной интерпретации персоноцентризм можно посчитать проекцией то ли христианства, то ли коммунизма, то ли некой «гибридной идеологии». В общем и целом — пропагандистской уловкой в информационной войне, где все средства сгодятся, и РКП, нет сомнений, легкой жизни не уготовано.

Однако людям думающим понятно, что перед нами не идеология, а попытка вывести универсальную идеологию из информационной природы человека — и тем самым вытащить «партнеров» из окопов информационной войны. Не навязать выгодную кому-то идеологию, которая всегда является частицей правды, выдаваемой за всю полноту истины, а представить в формате идеологии объективные свойства природы человека.

Новаторская технология проекта кажется нам вполне привлекательной. Дело не в том, что персоноцентризм как отношение познания лучше/хуже денег (символа отношения приспособления). Вопрос ставится иначе: идеологический ресурс того уклада, который принято называть современная цивилизация, исчерпан. А потребность в глобальной идеологии (в той же «научной вере») велика как никогда. Именно на эту нишу нацелен персоноцентризм — пока что просто как хорошая (научно-гуманитарная) теория, которая, надеемся, окажется весьма практичной и перспективной. Многослойной. Идущей на смену денежной эпохе.

Кстати, если эра личности наступит, то потребность в деньгах отпадет. Буквально: если личность проявит себя — то денег не станет. Мы бы даже заострили этот тезис: денег не будет в том случае, если появится личность как полноправный участник социальной жизни. В конечном счете, дело не в деньгах. Вопрос стоит так: деньги или жизнь?

В версии русских грабителей — «жизнь или кошелек»? Между прочим, эти «романтики с большой дороги» вкладывали в свой вопрос простую («жизненную») философию: в какую сумму ты ценишь свою жизнь? За этим вопросом вопросов таится аксиома-императив: жизнь измеряется деньгами. Иного сильным и мужественным парням и в голову не могло прийти. Ведь деньги — мера всех вещей. Просто по умолчанию.

На самом деле жизнь и деньги — вещи несоизмеримые. Жизнь — вселенский феномен, деньги — один из инструментов регулирования жизни человека. Таков императив разумного отношения. Грабителям и их жертвам (то есть грабителям более мелкого калибра) не понять.

Вывод прост: либо личность становится новой движущей силой истории — либо культ индивида и стоящих за ним денег, все более и более обесценивающихся и тем самым обесценивающих культурный статус индивида, окончательно выбивает опоры цивилизации у самой истории.

4.

Что ни говори, у РКП обнаруживается серьезный «потенциал противостояния» (не путать с «индексом воинственности»). Если позиционировать себя как альтернативу существующему порядку вещей, то понятие информационная война — это первое, что приходит на ум. Независимо от намерений РКП. В связи с этим возникает вопрос: в какой степени РКП можно рассматривать как инструмент информационной войны?

Прежде всего: чем отличается война информационная от идеологической?

Война идеологическая — это война за идеалы, за идеи (по крайней мере — по форме). Война идеологическая предполагает владение некой исключительной, единственно верной моноидеологией, и начинается война с сакрального «что есть истина?». Борьба за истину, за идеалы — движущая сила идеологических столкновений. Отсюда девиз идеологических войн: не в силе Бог, а в правде.

Информационная война как составляющая войны гибридной не придерживается никаких принципов или идеалов: ни моральных, ни политических, ни религиозных. Это просто война на уничтожение того, кто назначен противником. Идеологией войны становится технология как таковая. Просто цифры и факты. Так называемые двойные стандарты (белое может быть белым, а может и черным, в зависимости от сиюминутного расклада) ориентированы на голый прагматизм и цинизм. Манипуляция, подтасовка, ложь, обман — все это легальные средства нелегальной войны. Это война денег, война, где любые средства хороши. На войне как на войне.

Разумеется, война информационная ведется под лозунгами идеологическими, под прикрытием общечеловеческих ценностей (демократия, мораль, добро, справедливость). Мировая история, история становления мировой культуры не оставляет «циникам» иного выбора. Им надо надевать маски, рядиться в овечьи шкуры, скрывая волчий оскал. Иначе страны и народы на войну не поднять.

Но суть войны — как раз уничтожение того, за что, казалось бы, идет война.

Войны с подобной «идейной начинкой» человечество еще не знало. Ведь что мы имеем? Кто развязывает войны — неизвестно, известно лишь, что войны отныне будут всегда и везде; против кого воюет неизвестно кто, напротив, хорошо известно — против человечества. Укладывается это в голове у кого-нибудь или нет? На войну информационную миллионы и миллиарды смотрят как на идеологическую, как на войну «за правое дело»; а это всего лишь антропологический геноцид, рукотворный апокалипсис, инструменты которого — хаос и террор.

Закон джунглей, перенесенный в социум: кто сильнее — тот и прав. Если это не вызов мировой культуре, самому существованию человека, то что это?

Воевать с циничным противником его же оружием, то есть за деньги, ради денег и неизвестно, на чьей стороне, — верный путь к поражению. Ведь для этого надо усвоить «ценности» врага (то есть антиценности) — а это уже нравственно-философское поражение. Воевать с циничным противником надо оружием, которого он боится: надо противопоставить ему энергию гуманистической идеологии, энергию гуманистических идеалов. Если истина не пустой звук, то победа, в конце концов, будет на стороне тех, кто отстаивает истину. Вот почему РКП, проект научно-идеологический, оказывается в повестке дня.

Само понятие информационная война на наших глазах меняет свои очертания, втягивая в свою сферу априори безобидные, казалось бы, «компоненты». Например, литературоведение. Что может более мирным, чем наука о текстах, наука об интерпретации произведений? Кому придет в голову путать научные диспуты с изощренными формами информационной войны?

Тем не менее при ближайшем рассмотрении все представляется совсем не таким радужным, каким видится на расстоянии. Оказывается все — буквально: все! — имеющее ценностное измерение обречено быть «мобилизованным и призванным», обречено на участие в информационной войне. Это плохая новость для гуманитариев, привыкших безответственно растекаться мыслью по древу познания; однако это хорошая новость для гуманитарных наук: работа с информацией отныне будет проецироваться на реальность. За результат станут спрашивать и придется отвечать (хотелось бы в это верить). Появятся законы гуманитарных наук.

***

Наконец, последнее. Принято думать, что информация — это итог событий. Аналитический результат. Постфактум. Однако информация может и, следовательно, должна быть началом событий. Идеальная информационная модель (в нашем случае РКП) вовсе не прекраснодушие или мечтательство. Прогностическое моделирование — это серьезная игра на опережение. Сегодня идеальная модель — завтра реальность. Нельзя не видеть связи отвлеченных информационных матриц и грубой реальности. Вот почему новаторская гуманитарная концепция становится в известном отношении оружием, хотим мы того или нет. В современном мире, где разворачивается противостояние цивилизации и культуры как типов управления информацией, дело обстоит именно подобным образом.

Так или иначе активно формируется (в ускоренном темпе) далеко не мирное понятие «структура информационной войны» (понятие структура неизбежно появляется там, где существует информация). И начинается война «с головы» — именно с безобидных концепций, наподобие РКП. Мы, конечно, не напрашиваемся на войну и ни в коей мере не пытаемся «бряцать оружием»; но мы не уклоняемся от противостояния. В этом смысле РКП имеет стратегическое значение. Если угодно — это стратегия стратегий. Ибо уникальность концепции — в ее универсальности.

Может быть, хотя бы с этой стороны к РКП стоит присмотреться? Может быть, не культурой, так войной удастся заинтересовать современных философов, практикой которых становится рутинная информационно-аналитическая работа? Все ушли на фронт. Кто же будет думать? В информационной войне линия фронта — везде. Прежде всего там, где рождается мысль. Концепция. Принимающая очертания проекта.