Дмитрий Быков: Что показало современное 1 сентября

Практическое занятие 1

Специфика публицистической коммуникации

1. Научные подходы к определению понятия «публицистика» (Е. Прохоров, В. Ученова, В. Горохов, Л. Кайда, М. Стюфляева, Л. Кройчик и др.).

2. К интерпретации термина «публицистическая картина мира» (по Г.Я. Солганику).

3. Функции публицистики и специфика создания публицистического текста. Лабораторность, понятийно-образное отображение действительности, эффекты.

4. Феноменология текста в публицистике. Актуальные подходы изучения публицистических текстов в СМИ.

 

Литература

1. Щелкунова Е. Публицистический текст в системе массовой коммуникации. – Воронеж, 2004. – С.72-108.

2. Самарская Т., Мартиросьян Е. Публицистический текст: сущность, специфика, функции. – Режим доступа: http://cyberleninka.ru/article/n/publitsisticheskiy-tekst-suschnost-spetsifika-funktsii.

3. Солганик Г.Я. Современная публицистическая картина мира. – Режим доступа: http://www.gramota.ru/biblio/magazines/gramota/28_6.

Задания к самостоятельной работе

1. Опишите средства создания публицистической картины мира, использованные в след. материале:

Дмитрий Быков: Что показало современное 1 сентября

Креативный редактор Sobesednik.ru Дмитрий Быков – о проблемах современной общеобразовательной школы.

В этом году нашей школе «Золотое сечение» 25 лет. А когда я сюда пришел, ей исполнялось 15. Мысль эта ужасна, потому что, выходит, я уже десять лет здесь работаю, а сколько мне самому – лучше не думать вообще. Вот почему отцы на линейках 1 сентября долго и пасмурно курят, выйдя за школьную территорию. Матери, напротив, гордятся: вот, мой-то уже в пятом... в седьмом... Особых новаций в школе нет, разве что вместо классов теперь «центры». Это наше ноу-хау. Параллели уничтожены. Раньше в классах бывало человек по пятнадцать, теперь по двадцать пять. Новый историк, новый химик. Дети страшно загорели, выросли и обрели некую новую независимость. Выпускники почти все выше меня, знаменитые акселераты семидесятых на их фоне были абсолютные дети. Зато выпускники прошлых лет, обнимаясь с бывшими своими кураторами (так называется теперь классный руководитель), радуются возможности попрыгать и попищать. Тут они еще дети, и это им приятно. Словесники, собравшись тесным кружком, обсуждают два пункта: – Будет ли устный гуманитарный ЕГЭ – по русскому, скажем – и хорошо ли это? (Видимо, нет – как они это себе представляют? Разбор предложения? Этому надо учить с четвертого класса.) – Что будет при новом министре образования? (Да бросьте, ничего не будет. Общественно полезный труд? Так было уже это всё, ездили мы в восемьдесят шестом на фабрику «Большевик» паковать печенье. Ничего страшного, даже вкусно. И вообще, коллеги, вот был Фурсенко – кто помнит Фурсенко? Все зависит от учителя. Нет, не все. Можно создать такую атмосферу, что мы все разбежимся. Разбежимся? Прекрасно. Вот пусть сами и преподают, а я посмотрю.)

Контингент «Сечения» – не самые богатые и не особенно проблемные. Это частная школа, не самая дорогая, хотя и престижная. (В какую позвали, в такой и преподаю. Позвали бы в обычную – учил бы в обычной.) Среди родителей попадаются коллеги, по большей части телевизионщики. Смотрят они на меня дружелюбно, но с неким непониманием: что ты тут делаешь? Это я как раз могу объяснить. А вот что вы ТАМ делаете, ребята, – ни вы, ни я объяснить не можем. Школа – мое спасение, хобби, самооправдание и экстремальный спорт. На горных лыжах я не умею, ионный душ взять негде, с трамплина не прыгну ни за какие деньги, а тут все это, вместе взятое, плюс заклинание змей. Пока я рассказываю, кобра смотрит с некоторым даже дружелюбием. Мое дело – не дать ей отвлечься, потому что завладеть ее вниманием я уже не смогу. Кобре все время должно быть интересно, тогда она не съест меня. Нет, у нас не такой трудный контингент, но все они соображают стремительно. Это такое поколение, ничего не поделаешь. Говорить надо быстро, тему менять резко. Они не набросятся, конечно, и не будут срывать урок. Но случится то, что гораздо хуже: им станет неинтересно. Если контакта нет, надо менять профессию. Но если контакт есть – ты получаешь все бонусы. Тебя любят, тобой интересуются как минимум полсотни человек. Ты среди молодых, и возраст не чувствуется. Ты всегда подзаряжен их энергией, их серьезным отношением к жизни, их важными вопросами – не здоровьем и не бабками, а «любит – не любит» и «что будет после смерти». И постоять на линейке среди приятных людей под пестрыми березами, послушать песню про прекрасное далёко, даже и прослезиться – все это приятные, свежие ощущения.

Современный урок мало похож на традиционный (да этого традиционного уже и нет нигде). 20 минут опрос, 20 – объяснение нового материала... так сейчас и в самой отдаленной сельской школе не учат. Ребенку нельзя давать расслабляться ни на минуту. И в идеале дети должны говорить больше вас. Первые пятнадцать минут – доклады: они их готовят сами. Дальше – только разговор. С места, без поднятия рук. Вы спрашиваете – они отвечают и спорят. Пусть будет шум – это лучше мертвой тишины. Вообще учитель не должен пять уроков подряд балаболить, иначе он с ума сойдет. Балаболить должен класс – глотки здоровые, сил много. У меня в этом году десятый и одиннадцатый. В одиннадцатом Чехов, там все сложно, я сам начал его понимать годам к сорока, и то не факт. В десятых интереснее, потому что мы приступаем к изучению главного периода русской литературы – второй половины позапрошлого века. Весь наш культурный багаж – оттуда, вся международная репутация – тоже. Братцы, напишите мне, пожалуйста, какой вам представляется главная черта русской литературы. Что, вообще? Да, вообще. Просто напишите, с чем она у вас ассоциируется. Через полчаса получаю, привожу без исправлений: «Русская литература на остальном фоне больше всего похожа на айфон среди кнопочных телефонов. У нее ОЧЕНЬ много функций. Это потому, что нет ни философии, ни социологии, ни экономической науки, а только есть одна литература, которая работает за все. В результате русский читатель похож на человека с самым продвинутым айфоном, но без автомобиля, без документов и часто без штанов». «Русская литература больше всего похожа на автомат Калашникова, в том смысле что это главный национальный бренд и она отличается высокой надежностью, испортить ее вообще почти невозможно.

Но есть довольно много мифов. Пишут, например, что автомат Калашникова вообще придуман немецким конструктором. Пусть это даже неправда, но русская литература все равно опиралась на европейские образцы. Правда, ее убойная сила выше, и она проще разбирается, т.е. почти всегда видно, как свинчено». «Русская литература похожа на селфи. Толстой про кого бы ни писал, всегда видно Толстого. И это правильно, так честнее. Диккенс дает читателю представить себя то Копперфильдом, то Твистом. А Толстой дает почувствовать себя Толстым». «Русская литература похожа на «Игру престолов» и, в общем, она этот жанр выдумала. Потому что там много любви, смерти и еды. Это читать всегда интересно, потому что есть и любить хотят все, а умирать всем придется. Русская литература особенно талантливо описывает еду и секс, а на смерти она вообще, по-моему, зациклена. Иногда немного пейзаж. Но это если у автора есть свободное время (Тургенев)». «Русская литература напоминает женщину, потому что она милосердна и не боится боли (мужчина от больного зуба на стену лезет, я видела). Еще она напоминает женщину тем, что высоко ценится за границей, а дома ей все время нельзя то одного, то другого. Глупые люди! Если бы вы не ругали ее все время и не мучали дурацкими запретами, вы были бы с ней счастливы!» Ну, с этим классом мы как-нибудь поладим (Режим доступа: http://sobesednik.ru).

2. Проанализируйте один из публицистических материалов в любой республиканской газете с позиций текстоцентрического, лингвистического и антропоцентрического подходов. Сделайте вывод о возможных эффективных стратегиях введения произведения в пространство мультимедиа.

 

Практическое занятие 2