Анализ культурной политики И. В. Сталина

Среди произведений Сталина нет культурологических работ – даже в том смысле, как статьи Ленина о Толстом, Герцене, партийности литературы и тому подобного. Во многих случаях он ограничивался краткими афоризмами-лозунгами (о Маяковском, о поэме Горького “Девушка и Смерть”, о писателях как “инженерах человеческих душ”), которые затем распространялись и интерпретировались партийными идеологами (вроде А. Жданова). По сравнению с Лениным культура понимается Сталиным еще более прямолинейно и схематично, политизированно и утилитарно – как средство и материал, как аспект текущей политики. Ценность явления культуры Сталин определял лишь его актуальным политическим, значением для данного исторического момента с точки зрения проводимой им линии. Принципиальная установка при осмыслении им любых социальных и культурных явлений была сформулирована еще в его самых ранних, неизвестных русскому читателю статьях: в каждом явлении видеть две тенденции – положительную, и отрицательную; первую необходимо поддерживать, вторую отвергнуть. Выдвигая и награждая деятелей культуры, подвергая их критике и репрессиям, идеологически карая или физически уничтожая их, Сталин последовательно проводил в жизнь большевистские принципы культурно-политической, селекции и нетерпимости в борьбе с политическими, врагами и “друзьями”, превратив их в фундамент своей культурной политики, направленной на создание монолитной тоталитарной системы. Отсюда – особый интерес Сталина к селекционным проектам акад. Лысенко, направленным на “выращивание” должного – вопреки естественноисторическим, объективным условиям, на насильственное преобразование природной и социальной действительности в соответствии с априорным идейным “планом”.

Все культурные явления делились у Сталина на реакционные, служащие интересам отживших сил общества, и революционные, служащие интересам передовых сил. Первые “тормозят” развитие общества и должны быть отринуты и уничтожены; вторые – достояние народных масс, мобилизующее их на борьбу и преобразующее общество в направлении прогресса. Особая роль в культурно-историческом развитии общества принадлежит революционному насилию, которое упраздняет “старые порядки” и утверждает “новые”, и тем “новым общественным, идеям” в культуре, которые сознательно и целеустремленно готовят “перевороты” в истории – революции. В оценках советской культуры Сталин также пользовался понятиями классового и общеполитического порядка: “пролетарское” — “непролетарское”, “советское” — “антисоветское”, “революционное” — “контрреволюционное”. Используя лозунги классовой и внутрипартийной борьбы, Сталин изыскивал все новые варианты (мнимые) классово-враждебной культуры в СССР: меньшевики и эсеры, деятели выдуманных “Промпартии” и “Трудовой Крестьянской партии”, идеологи кулачества и подкулачники, культурные агенты троцкизма и “правого уклонизма”, наконец, “шпионы и диверсанты” иностранных разведок, пособники западного империализма и т.п. Сталин доказывал, что с развитием социализма классовая борьба в СССР неуклонно развивается и обостряется, меняя свои социокультурные формы. Даже психологические мотивы принимают политический, характер: столкновение “бодрых” и “жизнерадостных” с “нытиками” и “отчаявшимися” – это борьба волевых борцов с капитулянтами. Таково же противостояние возрастное – партийной молодежи и “старой гвардии”, – или стратификационное – партийной массы и партгосаппарата. Для увеличения числа борцов и сокращения числа врагов в культуре правомерны средства массового террора и организующих его репрессивно-карательных институтов советской власти (ЧК, ГПУ, НКВД, МГБ), превратившихся при Сталине в своеобразный феномен тоталитарной культуры, способствующий консолидации общества и “отсечению” внутренних его “врагов” (актуальных и потенциальных).

Сталин любил “ставить на место” деятелей культуры, как и своих соратников по партии: так он поступал с А. Богдановым и Луначарским, А. Воронским и Л. Авербахом, Пильняком и Платоновым, М. Булгаковым и Мандельштамом, Ахматовой и Зощенко, А. Авдеенко и Довженко, Вс. Пудовкиным и Эйзенштейном. Многие из них стали жертвами тоталитарного режима. Даже сталинские “избранники” не избежали его сокрушит, критики (Д. Бедный, Шолохов, Фадеев и др.). Книгам литературных “вельмож”, самомнению литературных “имен” Сталин сознательно предпочитал “незначительную брошюру неизвестного в литературном мире автора” (Е.Микулина, автор “Соревнования масс”, демонстративно противопоставляется “Тихому Дону” Шолохова). Эстетические или художественные достоинства при этом не принимались в расчет. Подобное предпочтение мотивировалось популистски – как в известном сталинском тосте в Кремле 25 июня 1945: “За людей простых, обычных, скромных”, за “винтики” государственного механизма” – и вполне выражало идею тоталитаризма как типа цивилизации.

Как “крупнейший теоретик партии по национальному вопросу” Сталин очень скоро пересмотрел ленинскую концепцию “двух культур” в каждой национальной культуре, признав, что лозунг национальной культуры стал лозунгом пролетарским, когда у власти оказался пролетариат. Советская культура определяется Сталиным как культура, социалистическая по содержанию и национальная по форме. Аналогичным образом Сталин пересмотрел в 40-е гг. и принцип партийности культуры, допуская, что борьба с беспартийностью свойственна лишь дореволюционному периоду, когда большевики были в оппозиции; после же своего прихода к власти коммунисты отвечают за все общество, за блок коммунистов и беспартийных. Таким образом, ленинский принцип партийности Сталин к концу жизни заменил принципом советской государственности, идеей монолитного “морально-политического единства” советского народа и его культуры.

Постепенно Сталин пересмотрел и идею пролетарского интернационализма, выражающего общечеловеческое содержание. Сама Советская власть, в представлении Сталина, – национальная по форме: она вышла из русских народных масс и родная, близкая для них; отсюда – сталинская идея “советизации” национальных регионов как формы объединения окраин с центральной Россией. Ассимиляция и русификация национальных культур представлялись Сталину естественным направлением развития советской культуры в целом, ядром которой является русская культура. Сталин уже до революции ощущал себя представителем не грузинской, а русской нации и впоследствии сознавал свою историческую роль как русского царя, вождя, полководца в ряду соответствующих национальных эталонов и символов. Пересмотр национальной политики в области культуры привел Сталина к признанию того, что в национальной культуре есть такие явления и формы, которые носят неполитический, (внеклассовый или надклассовый) характер – прежде всего язык. Язык тем самым признается не только формой культуры, обеспечивающей культурно-историческую преемственность эпох в жизни каждой нации, но и единственной формой культуры, где еще сохраняется национальное своеобразие, в то время как содержание всех национальных культур в условиях социализма унифицируется и диктуется, прежде всего, политикой и идеологией.

Обращаясь к молодежи, Сталин потребовал изменить отношение к науке и людям культурным, а рабочему классу – создать собственную интеллигенцию. Именно новая, советская, рабоче-крестьянская интеллигенция была призвана заменить на ключевых постах в народном хозяйстве представителей дореволюционной интеллигенции, буржуазных “спецов” и большевистскую “старую гвардию”. Позднее Сталин сформулировал “основной экономический закон социализма”, в котором постулировалось “обеспечение максимального удовлетворения постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего общества путем непрерывного роста и совершенствования социалистического производства на базе высшей техники”. Т.о., значение социалистической культуры было “поднято” Сталиным до уровня материальных процессов в экономике, промышленном производстве и технике. Управление культурой для Сталина сводилось к манипулированию “кадрами” и совершенствованию “техники”, то есть профессионального инструментария науки, искусства, производства.

Создав монолитную концепцию тоталитарной культуры, унифицированной и управляемой сверху, бесклассовой и национальной лишь по форме, включенной в массовое производство и обслуживаемой новой “трудовой” интеллигенцией, огосударствленной и деперсонифицированной (поскольку в основании ее механизма находятся простые и безликие “винтики”, а не “вельможи” от культуры), предельно политизированной и грубо утилитарной, Сталин не избег противоречий, оказавшихся роковыми для судеб советской тоталитарной культуры и тоталитаризма как типа цивилизации. Выдвинув в конце 40-х гг. лозунг борьбы с буржуазным “космополитизмом” и “низкопоклонством перед Западом”, Сталин завершил культурную и информационную самоизоляцию советского общества, обусловившую его научно-техническое и информационное отставание от мирового уровня. Уничтожение “критики и самокритики” в советском обществе как враждебной “клеветы” на советский строй и искоренение “нытиков” вылились в “теорию бесконфликтности”, объяснявшую все противоречия социокультурного развития страны конфликтом между “хорошим” и “отличным”, что породило торжество бездумной апологетики и создание помпезного “светского культа” существующей власти, привело к застою и стагнации в экономике, науке, искусстве, философи. Деперсонализация и политическая идеологизация советской культуры привели к общему снижению уровня создаваемых произведений искусства и научных открытий во многих областях социального и естественнонаучного знания, а развязывание “критики” культуры снизу приводило к тому, что некомпетентность темных люмпенизированных масс становилась критерием оценки культурного уровня и достижений культуры вопреки мнению профессионалов и в ущерб мастерству деятелей культуры.

Сразу же после смерти Сталина все эти противоречия сказались на единстве и целостности тоталитарной культуры, которая до того могла поддерживаться в стабильном, неизменном виде исключительно за счет террора, идеологической манипуляции общественным сознанием и закрытости советского общества. Попытка наследников Сталина, с одной стороны, как можно быстрее вытеснить его образ и авторитет из сознания народа, а с другой – как можно решительнее отмежеваться от крайностей тоталитаризма, связанных с именем и деятельностью вождя, с идеологией сталинизма привела к противоречивым результатам, приводившим либо к концу тоталитарной системы со всеми ее социокультурными атрибутами, либо к оправданию в той или иной мере Сталина и сталинизма как неизбежных и необходимых компонентов коммунистического строительства. Аналогичным образом последовательная критика сталинизма их противниками не могла остановиться лишь на личности Сталина и его “отступлениях” от “ленинских норм”, но требовала также критики Ленина и ленинизма, марксизма и коммунизма в целом, что подвергало сомнению всю советскую историю, политику, культуру – как досталинскую, так и послесталинскую. Поэтому процесс “десталинизации” советского, а позднее и российского общества оказался долгим, трудным и мучительным.