Глава 33. Корея на распутье

 

У меня не осталось хороших воспоминаний о корейцах, потому что первыми корейцами, которых я встретил в своей жизни, были солдаты в японских мундирах. Корейцы входили в один из двух контингентов вспомогательных войск, прибывших в Сингапур вместе с японцами. Другой группой являлись жители Тайваня. Корейцы были такими же жесткими и властными, как и японские солдаты, а жители Тайваня использовались в качестве переводчиков, ибо они разговаривали на хоккиен, – основном диалекте китайского языка, использовавшемся в Сингапуре.

В послевоенное время динамичное экономическое развитие Южной Кореи помогло мне преодолеть предубеждения прошлого. Я посетил страну в октябре 1979 года, и президент Пак Чжон Хи принял меня в своей официальной резиденции – Голубом Доме (Blue House). Он был человеком аскетического вида, небольшого роста, худощавым, жилистым, с острым лицом и узким носом. Пак Чжон Хи был отобран японцами и получил подготовку в качестве военного офицера. Вероятно, он принадлежал к числу лучших представителей своего поколения.

Он хотел развития более тесных отношений со странами АСЕАН и надеялся, что я смогу ему в этом помочь. Он сказал, что перспективы поддержания мира на Корейском полуострове были плохими. Южная Корея не хотела еще одной войны, настаивая сначала на заключении мира, а уже потом – на воссоединении страны. Северная Корея хотела добиться воссоединения силой. Я спросил его, возможно ли было продлить американские гарантии безопасности Южной Кореи на период после 1981 года, который был назван президентом США Картером в качестве даты вывода американских войск из Кореи. Он ответил, что министр обороны в администрации Картера Браун (Brown) пообещал, что США будут обеспечивать безопасность Южной Кореи и после 1981 года и публично заявил, что безопасность Южной Кореи являлась для США жизненно важной. Я сказал, что данное Картером в 1976 году предвыборное обещание вывести войска из Кореи было популярно среди американцев, но, если бы настроение электората изменилось, то и Картер мог бы изменить свою позицию. Пак согласился, добавив, что ему было сложно приспосабливаться к политике США, на которую оказывали влияние проводившиеся каждые четыре года выборы.

Вечером, за ужином, он не участвовал в светской беседе. Разговор поддерживала его 20‑летняя дочь, которая разговаривала по‑английски. Пак сказал, что получил подготовку в качестве военного, и его делом было принятие политических решений, основанных на советах и рекомендациях экспертов, назначенных им на должности министров и высших официальных лиц.

Премьер‑министр Южной Кореи Цой Кью Ха (Choi Kyu Hah) был способным человеком, получившим японское образование. Его жена также получила хорошее образование в Японии и не уступала ему в развитии интеллекта. Она и ее муж до сих пор читали японские романы и газеты. Представители корейской, как и тайваньской интеллигенции, до такой же степени находились под влиянием японцев, как я – под влиянием англичан. Пак Чжон Хи находился у власти на протяжении 18 лет и, опираясь на дисциплинированный и сплоченный народ, единодушно настроенный провести экономическую модернизацию, добился экономического процветания страны. Следуя японскому опыту, он ревниво охранял внутренний рынок и принимал агрессивные меры по развитию экспорта. Он поощрял, даже заставлял корейцев делать сбережения, лишая их таких предметов роскоши, как цветные телевизоры, которые корейцы массово экспортировали. На меня произвели впечатление его сильная воля и суровая решимость добиться процветания Кореи, – без него Корея могла бы никогда не добиться успеха в качестве индустриальной нации. Через 5 дней после того как я покинул Корею, Пак был убит своим ближайшим помощником, начальником разведки. Согласно версии правительства, это являлось частью заговора, направленного на захват власти. Корейская пресса сообщала, что начальник разведки боялся, что его сместят с должности после того, как Пак подверг критике его неудачные действия по подавлению волнений среди студентов и рабочих, участвовавших в столкновениях с полицией в городе Пусан (Pusan).

Этот визит подтвердил мою оценку корейцев как людей жестких, способных к преодолению значительных трудностей. Сменявшие друг друга завоеватели, приходившие из степей Центральной Азии, останавливались на полуострове. Корейцы вели свое происхождение от монголов и имели явно выраженные особенности строения лица и тела, по которым было легко отличить их от японцев или китайцев. Они гордились своей историей и организовали для меня посещение Кенджу (Kyongju), древнего культурного центра, в котором находились гробницы царей династии Силла (Shilla), а в них – искусно сделанные произведениями искусства из золота и драгоценных камней.

Ненависть корейцев к японцам была велика. 35 лет безжалостного подавления японцами любых проявлений недовольства оставили глубокие шрамы на душах корейцев. Они не забыли о вторжениях японцев на протяжении последних 500 лет, каждое из которых они отражали. Даже среди тех представителей корейской элиты, которые были наиболее подвержены японскому влиянию, включая премьер‑министра Цой Кью Ха и его жену, абсолютно свободно владевшими японским языком и отлично разбиравшимися в японской литературе и культуре, чувствовалась глубокая антипатия к своим прежним правителям. Японцы жестоко обходились с корейцами, сопротивлявшимися колонизации и японскому господству. Корейцы боролись и с китайским господством на протяжении тысячи лет, но такой же глубокой антипатии по отношению к китайцам у них не было. Корейцы позаимствовали китайскую письменность, а вместе с ней, – и учение Конфуция.

Корейские студенты в американских университетах доказали, что являются такими же способными, как японцы или китайцы. Тем не менее, несмотря на то, что корейцы являются физически выносливыми, они не могут сравниться с японцами в преданности своим компаниям и в достижении согласия между собой. Пока в Корее сохранялось военное положение, рабочие и профсоюзы сохраняли спокойствие; когда же оно было отменено, профсоюзы стали весьма воинственными, проводя забастовки и забастовки по‑итальянски. Они требовали увеличения заработной платы и улучшения условий труда, независимо от того, как складывалась ситуация на рынках экспорта корейских товаров. Корейские профсоюзы и работодатели так и не смогли установить таких отношений сотрудничества, которые существуют между японскими компаниями и профсоюзами. Какими бы острыми ни были споры японских профсоюзов с компаниями относительно доли каждого, японские профсоюзы никогда не подрывали конкурентоспособность своих компаний.

Корейцы – внушающие страх люди. Когда они бунтуют, они так же организованы и почти так же дисциплинированы, как и полиция по борьбе с беспорядками, которая противостоит им. Полицейские в своих шлемах с пластиковыми щитками, закрывающими лицо, и пластиковыми щитами напоминают гладиаторов. Когда корейские рабочие и студенты на улицах вступают в столкновение с полицейскими, то они выглядят как солдаты на войне. Корейские забастовщики сидят на корточках на земле, слушая выступления ораторов, ритмично вскидывая руки со сжатыми кулаками в воздух. Корейцы – люди страстные, не идущие на компромиссы, и когда они борются с властью, то делают это энергично и не останавливаются перед насилием.

Я еще дважды посетил Южную Корею в 80‑ых годах, чтобы встретиться с президентами Чон Ду Хваном (Chun Doo Hwan) и Ро Дэ У (Roh Tae Woo). В 1996 году я встретился в Сингапуре с президентом Ким Ен Самом. Все четыре корейских руководителя, от Пака до Кима, были глубоко обеспокоены геополитической уязвимостью своей страны, зажатой между тремя огромными и могущественными соседями: Китаем, Россией и Японией.

Когда я встретился с Чон Ду Хваном в Сеуле в 1986 году, я был поражен его озабоченностью и опасениями по отношению к Северной Корее. Мне это показалось странным. Население Южной Кореи вдвое превышало население Северной Кореи, она была неизмеримо богаче, имела доступ к современной военной технике, поставляемой из США. Должно быть, опыт коммунистического вторжения оставил на душах жителей Южной Кореи глубокие шрамы и непреходящий страх, вызванный свирепостью их северных братьев. Все министры иностранных дел Кореи, с которыми я встречался, со страхом говорили о военной мощи и военном искусстве Северной Кореи, невзирая на бедственное состояние ее экономики.

Другим вопросом, занимавшим доминирующее положение в моих дискуссиях с лидерами Южной Кореи, были отношения в сфере торговли и инвестиций между «новыми индустриальными странами», в число которых входили Южная Корея и Сингапур, и развитыми странами Европы и Америки. Во время встречи с президентом Чон Ду Хваном в 1986 году я выразил свое беспокойство по поводу растущих протекционистских настроений в Европе и Америке. Если бы НИС не открыли свои рынки в такой же степени, в какой был открыт для них доступ на рынки Америки и Европы, то развитые страны посчитали бы такое положение нетерпимым, и протекционизм с их стороны усилился бы. Он согласился с тем, что НИС следовало провести либерализацию торговли. По его словам, Корея последовательно и систематически осуществляла программу мер по либерализации своего рынка, которую предполагалось завершить в течение двух лет. Я заметил, что даже после такой либерализации корейские импортные пошлины все еще были бы высокими, на уровне от 16 % до 20 %. Чон Ду Хван ответил, что Корея – небогатая страна, с доходом на душу населения ниже, чем в Сингапуре – всего лишь около 2,000 долларов США. Южная Корея несла тяжелое бремя военных расходов, а ее внешний долг составлял 46.5 миллиардов долларов. В 1986 году, выступая на обеде в Сеуле перед представителями четырех крупных ассоциаций деловых людей, я почувствовал, что большинство из них противилось идее либерализации корейского рынка. Два года спустя, во время обеда с представителями тех же четырех ассоциаций, я объяснял необходимость увеличения импорта товаров в Корею. Я доказывал, что корейцам и другим НИС следовало обсудить с индустриально развитыми государствами, входившими в Организацию по экономическому сотрудничеству и развитию (ОЭСР – OECD – Organisation for Economic Cooperation and Development), пути сокращения дисбаланса в торговле. На этот раз они были более восприимчивыми к этой идее, поняв, что в долгосрочной перспективе их позиция не являлась прочной.

Во время президентства Чон Ду Хвана массовые демонстрации и беспорядки парализовали жизнь в Сеуле, а к концу его президентского срока они стали постоянными. Ро Дэ У, ключевая фигура среди его помощников, умелыми действиями сумел снизить напряженность в обществе. Этим он обеспечил себе достаточную поддержку, чтобы не только выдвинуть свою кандидатуру на следующих президентских выборах, но и победить на них.

Ро Дэ У был спокойным и серьезным человеком. Когда мы впервые встретились в июне 1986 года, он был министром в кабинете Чон Ду Хвана. Он высоко отзывался о некоррумпированном правительстве Сингапура. Его президент пробовал уничтожить коррупцию, но обнаружил, что это было нелегко. Он спросил, как нам удалось этого добиться. Я объяснил ему, как работала наша система, базировавшаяся, во‑первых, на хорошей системе сбора информации; во‑вторых, на беспристрастном, а не субъективном подходе; в‑третьих, на полной поддержке расследования и судебного преследования коррупции со стороны высшего руководства страны. Я сказал, что, поскольку его Партия демократической справедливости (ПДС – Democratic Justice Party) не являлась коммунистической, то он не мог начать с нуля, разогнав существовавшую бюрократию, – ему следовало использовать ее. Он мог бы постепенно вытеснять старых высокопоставленных чиновников, менять их на молодых людей, не затронутых коррупцией, а также добиться от новых чиновников поддержания высоких стандартов честности и порядочности. Их труд следовало хорошо оплачивать. Тем не менее, я подчеркнул, что было крайне важно, чтобы высшее руководство страны было подвластно закону. Высшие эшелоны власти следовало очистить в первую очередь, – без этого борьба с коррупцией была бы пустой тратой времени.

В следующий раз я встретился с Ро Дэ У в 1988 году, когда он уже был президентом. Он спросил, как мне удалось оставаться у власти так долго, побеждая на одних выборах за другими. Я ответил, что люди знали, что я их не обманывал и искренне боролся за их интересы. Простые люди не могут разбираться во всех тонкостях экономических и политических проблем, поэтому они просто решают, кому из политиков можно доверять. Чтобы завоевать такое доверие, я никогда не сказал чего‑либо такого, во что бы я не верил, и люди постепенно убедились, что я, – честный и искренний человек. Это было моим самым ценным достоянием. Это было также сильной стороной американского президента Рейгана. В его распоряжении были отличные помощники, готовившие речи. Он использовал их заготовки, их идеи, но пересказывал их своими словами, не позволял своим помощникам «переговорить» себя, Поэтому, когда Рейган произносил речь, то выглядел искренним и убежденным человеком. Я посоветовал Ро Дэ У не вступать в состязание в произнесении зажигательных речей с Ким Дэ Чжуном (Kim Dae Jung). Ро Дэ У еще до выборов продемонстрировал корейцам, что он умел сохранять спокойствие во время кризиса, проявляя сдержанность во время бунтов и беспорядков. Это были его сильные стороны, на которые он должен был опираться.

Ро Дэ У включил Ким Ен Сама, одного из двух главных лидеров оппозиции, в свою партию. Он позволил Киму стать первым избранным гражданским президентом в 1992 году. Ким сделал очищение от коррупции главным пунктом своей предвыборной программы. По обвинению в коррупции он уволил трех министров спустя три недели после их назначения на должность, снял с должности нескольких высокопоставленных судей, уволил и посадил в тюрьму нескольких высокопоставленных офицеров. Армия согласилась с этим. Несколько корейских газет и телевизионных компаний прислали своих корреспондентов в Сингапур для подготовки документальных фильмов и статей, посвященных законодательству и системе борьбы с коррупцией.

В 1996 году я встретился с президентом Ким Ен Самом во время его визита в Сингапур. Он был щеголеватым, хорошо одетым человеком и с гордостью сказал мне, что каждое утро пробегал трусцой несколько километров. Он также подчеркнул, что наши народы обладают общими взглядами на важность семьи как ячейки общества и поддержку семьи со стороны общественных структур. Я добавил, что наши наиболее важные общие интересы заключались в стратегическом присутствии США в Азии. Ситуация в Северной Корее изменилась самым драматическим образом. Ким описывал лидеров Северной Кореи как сумасшедших людей, способных на любые нерациональные действия. Их армия насчитывала 1.1 миллиона солдат, но их вооружения устарели, линии коммуникаций были слабыми, а система снабжения – уязвимой.

Когда Ким вступал в свою должность, он сказал, что не будет ворошить старое. Несмотря на это, в конце 1995 года, по мере того, как стало нарастать давление внутри страны, он изменил свою позицию, и заставил Национальное собрание (National Assembly) принять специальный закон. Этот закон снял ограничения на преследования за преступления, совершенные в ходе переворота 1979 года, убийства, мятежи, коррупцию и другие преступления, связанные с резней в Кванджу (Kwangju) в 1980 году, во время которой военные убили несколько сот гражданских демонстрантов. Два его предшественника были арестованы, им были предъявлены обвинения. Я был поражен, увидев их по телевизору в зале суда, под стражей, в тюремной одежде, наручниках, подвергаемых оскорблениям. Чон Ду Хван был приговорен к смертной казни, а Ро Дэ У – к 22.5 годам тюремного заключения за их роль в перевороте 1979 года и убийства, совершенные в Кванджу в 1980 году. Оба были также оштрафованы за получение взяток во время их пребывания на посту президента. Позднее, после обжалования, эти приговоры были смягчены: Чон Ду Хван был приговорен к пожизненному тюремному заключению, а Ро Дэ У – к 17 годам тюрьмы.

Вскоре после этого и сам президент Ким Ен Сам оказался вовлечен в огромный скандал, связанный с коррупцией. Это случилось, когда большой конгломерат «Ханбо груп» обанкротился, задолжав нескольким контролировавшимся правительством банкам миллиарды долларов. Сын президента был подвергнут судебному преследованию за получение взяток в размере около 7 миллионов долларов и приговорен к трем годам тюрьмы и штрафу в размере 1.5 миллиона долларов. Оппозиция обвиняла Ким Ен Сама в том, что он сам получал взятки от «Ханбо груп», и что он намного превысил установленные законом лимиты расходов на проведение своей предвыборной кампании. Президент Ким Ен Сам публично принес свои извинения по телевидению, но отказался обнародовать какие‑либо детали. Позиции президента и правящей партии были подорваны получившими широкую огласку скандалами, включавшими коррупцию и неумелое руководство экономикой. Из‑за назревавшего экономического кризиса Южной Корее потребовалась помощь МВФ.

В декабре 1997 года на президентских выборах победил возглавлявший оппозицию ветеран Ким Дэ Чжун, в четвертый раз баллотировавшийся на пост президента. Он сколотил предвыборный альянс с первым руководителем Корейского Центрального Разведывательного Управления (КЦРУ – Korean Central Intelligence Agency) Ким Чжон Пилем (Kim Jong Pil), который когда‑то отдал приказ об его аресте.

В качестве видного диссидента Ким Дэ Чжун провел много лет в США, где превратился в ярого сторонника универсального соблюдения прав человека и использования демократии независимо от культурных ценностей того или иного общества. Будучи лидером оппозиции, он написал статью в журнале «Форин аффэйерз» в ответ на мое интервью с редактором журнала Фаридом Закария (Fareed Zakaria). Он не соглашался с тем, что различия в истории и культуре народов ведут к образованию различий, как во взглядах людей, так и в формах государственного управления. Журнал предложил мне подготовить ответ, но я отказался. Различия в наших взглядах не могут быть разрешены в ходе полемики, – они будут разрешены историей, развитием событий на протяжении следующих 50 лет. Для того чтобы проявились политические, экономические, социальные и культурные последствия проводимой политики, необходим промежуток времени, превышающий срок жизни одного поколения людей. Это процесс естественного отбора, своего рода социальный дарвинизм.

В качестве вновь избранного президента Ким Дэ Чжун согласился с помилованием Ким Ен Самом двух бывших президентов, отбывавших длительные сроки тюремного заключения по обвинению в предательстве, взяточничестве и, в случае с Чон Ду Хваном, убийстве. Их освободили в декабре 1997 года, в феврале 1998 года они присутствовали на церемонии принятия присяги президентом. После церемонии президент Ким Дэ Чжун пожал руки Чон Ду Хвану и Ро Дэ У, что явилось, по словам представителя президента, жестом «примирения и гармонии» в корейском обществе. Все это происходило на глазах 40‑тысячной толпы. Восстановил ли этот политический театр доверие корейцев к их системе правления, пока остается под вопросом.

Политические институты Южной Кореи пострадали бы меньше, если бы, подобно тому, как это было сделано правительством Манделы (Mandela) в Южной Африке, корейцы свели все счеты с прошлым. «Комиссия по оправданию и примирению» (The Truth and Reconciliation Commission) в Южной Африке простила всех тех, кто совершил преступления во время правления режима апартеида, при условии, что они публично заявляли о своих прошлых проступках. Даже если это не способствовало достижению полного примирения, работа комиссии не углубила раскол в обществе.

Судебные процессы в Южной Корее уничтожили не только Чон Ду Хвана и Ро Дэ У, но также унизили людей, которые помогли создать современную Корею, полностью разочаровав людей и сделав их цинично настроенными по отношению ко всей системе власти. Потребуется некоторое время для того, чтобы корейцы стали снова уважать своих лидеров. Чон Ду Хван и Ро Дэ У играли по принятым в то время в Корее правилам, и по этим правилам они не являлись преступниками. Находясь под давлением американского общественного мнения, выступавшего против того, чтобы его преемником снова стал военный, Ро Дэ У позволил прийти к власти Ким Ен Саму. В результате последовавших событий военные лидеры, стоявшие во главе других государств, получили неверный сигнал относительно того, как опасно передавать власть в руки гражданских политиков, обращающихся за поддержкой к народу.

В 1999 году я присутствовал на встрече в Сеуле в качестве члена Международного совещательного совета (МСС) Федерации корейской промышленности (International Advisory Council to the Federation of Korean Industries). 22 октября на форуме состоялась дискуссия между членами МСС и руководителями корейских конгломератов. Эти конгломераты были корейской версией японских конгломератов (zaibatsu). В каждой крупной отрасли промышленности, где японские конгломераты добивались успеха, корейцы следовали за ними, конкурируя на основе использования более дешевой рабочей силы и более низких издержек производства. Подобно японцам, они делали упор на захват доли рынка (market share), игнорируя критерии прибыли и ликвидности (cash flow). Как и в Японии, вся внутренняя экономика Кореи, особенно высокий уровень сбережений их рабочих, создавали основу для получения конгломератами капитала под низкие проценты для целевого развития определенных отраслей промышленности.

С окончанием «холодной войны» внешнеполитическая ситуация изменилась. Подобно Японии, Корее пришлось провести либерализацию своего внутреннего рынка, особенно в финансовой сфере. Корейские конгломераты одолжили примерно 150 миллиардов долларов в иностранной валюте для быстрого развития производства в Корее и за рубежом: в Китае, бывших коммунистических странах Восточной Европы, Российской Федерации и среднеазиатских республиках бывшего Советского Союза. Целью этих инвестиций было агрессивное расширение производства с целью захвата рынка, а не получение определенного уровня дохода на вложенный капитал. В конце 1997 года, когда конгломераты оказались неспособными выплатить причитавшиеся проценты по займам, курс корейской валюты, вона, катастрофически понизился. МВФ пришел на помощь Корее. Три недели спустя Ким Дэ Чжун победил на президентских выборах.

Я сказал руководителям конгломератов, что Корея находилась на распутье. Корейцы не могли продолжать использовать старую парадигму развития, основанную на японской модели, потому что японцы сами зашли с ней в тупик. Корея и Япония теперь являлись частью интегрированной глобальной экономической и финансовой системы и должны были соблюдать правила игры, установленные США и Европейским Сообществом через МВФ, Мировой банк и ВТО. Они должны были стать такими же конкурентоспособными в реализации своих инвестиционных проектов, уделять такое же внимание получению прибыли, как и любая американская или европейская корпорация. Вопрос заключался в том, как восстановить конкурентоспособность экономики, найти выход из той ситуации, в которой они оказались, и повести дело по‑новому. Исторически, корейские конгломераты были очень диверсифицированными, теперь же им следовало отбросить все вспомогательные виды деятельности и сосредоточиться на том, что они умели делать лучше всего, сделать это своим основным бизнесом. Кроме того, если корейцы хотели, чтобы их бизнес процветал, им были необходимы управляющие с предпринимательской жилкой.

Руководители конгломератов были удовлетворены моей точкой зрения на то, что кризис был вызван не недостатками конфуцианской культуры, а слабостями корейской системы ведения бизнеса, основанной на неформальных отношениях, и присущим ей недостаточным вниманием к уровню доходности акционерного капитала и прибыльности бизнеса. Все это усугублялось отсутствием открытой, прозрачной системы, одинаковых для всех правил игры и несоблюдением международных стандартов бухгалтерского учета. Гонконг и Сингапур, – общества, основанные на конфуцианских ценностях, – успешно пережили финансовый кризис, потому что в обеих странах была принята британская система законодательства, использовались международные стандарты бухгалтерского учета. В этих странах были приняты прозрачные методы ведения бизнеса, проводились открытые тендеры, контракты заключались на одинаковых для всех условиях, а банковские займы давались на рыночных условиях. Корея должна была последовать этому примеру. Корейская практика ведения бизнеса следовала японской, и была основана, в большей степени, на неформальных отношениях, и в меньшей – на формальных правилах и законах. Руководители конгломератов понимали необходимость проведения подобной реструктуризации, но не хотели отказаться от личного контроля над семейными корпоративными империями, которые они создавали на протяжении последних четырех десятилетий, и вручить судьбу компаний управляющим, которые привыкли к тому, что все деловые решения принимались основателями компаний.

После встречи МСС я посетил президента Ким Дэ Чжуна в Голубом Доме. Ему было за 70, он был коренаст, выше среднего роста для корейца его поколения. Он ходил медленно, прихрамывая, что было результатом ранения, полученного во время покушения на его жизнь в 1971 году, совершенного, как сообщалось, агентами КЦРУ. Выражение его лица было серьезным, даже торжественным, он изредка улыбался. Ким Дэ Чжун изложил ряд проблем, начав с взаимоотношений между Севером и Югом. Он методично перечислил все волновавшие его вопросы, и попросил, чтобы я дал критическую оценку провозглашенной им «солнечной политики» («sunshine policy») по отношению к Северной Корее. Целью этой внешней политики являлось, во‑первых, предотвращение войны путем проведения решительной политики сдерживания; во‑вторых, объединение двух корейских государств таким образом, чтобы не создавать угрозы и не наносить ущерба северокорейскому режиму; в‑третьих, создание таких условий, в которых два государства могли бы взаимодействовать в экономической сфере и поддерживать связи между жителями двух стран.

Я сказал, что идея изменения Северной Кореи изнутри путем передачи техники, технологии, управленческих знаний и содействия развитию страны имела смысл. Северная Корея могла бы поднять уровень жизни своих жителей и стать менее тяжелым бременем для Юга. Тем не менее, эти меры должны были сопровождаться развитием контактов между жителями двух стран, в особенности расширением обменов между научно‑исследовательскими организациями, университетами, людьми, ответственными за формирование общественного мнения, чтобы изменить образ мышления жителей Северной Кореи.

Затем он попросил меня дать оценку отношениям между Китаем и Северной Кореей. Я высказал сомнения по поводу того, что хорошие личные отношения, существовавшие между старыми лидерами – Дэн Сяопином и Ким Ир Сеном (Kim Il Sung) – будут сохраняться и между Цзян Цзэминем и Ким Чен Иром (Kim Jong Il). Представители старого поколения были товарищами по оружию, вместе сражавшимися в годы Корейской войны, между представителями нынешнего поколения такого товарищества не существовало. Война и хаос на Корейском полуострове были не в интересах Китая. На деле, Китай хотел сохранения статус‑кво, что позволяло торговать с Южной Кореей и получать инвестиции. Объединение двух корейских государств также было не в интересах Китая, ибо в этом случае Китай потерял бы «северокорейскую карту», которую он разыгрывал против США и Южной Кореи. Ким уже до того продумал все эти проблемы, он просто хотел услышать от меня подтверждение или опровержение собственных взглядов.

На меня произвела впечатление позиция Ким Дэ Чжуна по проблеме Восточного Тимора. Недавний кризис, случившийся в эпоху Интернета, сблизил страны Северо‑Восточной и Юго‑Восточной Азии. Несмотря на то, что с географической точки зрения Восточный Тимор находится далеко от Южной Кореи, этот конфликт оказал опосредованное влияние и на нее. Ким Дэ Чжун сказал, что было бы хорошо, если бы все страны Азии выступали единым фронтом. Именно поэтому он решил послать войска (батальон в составе 420 человек) в Восточный Тимор, невзирая на то, что оппозиция в Национальном собрании выступала против этого. Для этого у Кима была еще одна причина: в 1950 году, во время Корейской войны, на помощь Южной Корее пришли 16 государств, в этой войне погибли сотни тысяч человек. Южная Корея не выполнила бы свой долг, если бы она не оказала ООН помощь в Восточном Тиморе. По моему мнению, объединение Северо‑Восточной и Юго‑Восточной Азии в единый регион является просто делом времени. Две субрегиональные экономики переплетаются все сильнее и сильнее.

Корейские средства массовой информации ожидали, что между нами состоится дискуссия по поводу различий во взглядах на азиатские, то есть конфуцианские, ценности, а также на проблемы прав человека и демократии. Я заявил представителям прессы, что эти проблемы не обсуждались. Нам обоим было далеко за 70, и мы вряд ли изменили бы свои взгляды. История рассудит, кто из нас лучше разбирался в конфуцианской культуре.

Я обнаружил, что Ким Дэ Чжун был человеком, чей темперамент умерили многочисленные кризисы. Он научился контролировать свои эмоции, чтобы добиться осуществления более важных целей. Во время пребывания в Японии он был схвачен агентами КЦРУ, подвергнут пыткам, и, вероятно, был бы убит, если бы не вмешательство американцев. Несмотря на это, чтобы победить на выборах 1997 года он сформировал альянс с бывшим директором КЦРУ Ким Чжон Пилем, а после победы на выборах назначил его премьер‑министром.

Важной причиной переживаемых Южной Кореей политических, экономических и социальных трудностей является то, что переход от военного положения к всеобъемлющей демократии был слишком резким и неожиданным. У корейцев не было укоренившихся традиций использования закона для контроля над работой общественных организаций или законов, регулировавших деятельность профсоюзов и требовавших от них проведения тайного голосования перед проведением забастовок или других акций протеста. Когда мы пришли к власти в Сингапуре в 1959 году, то унаследовали от англичан целый свод законодательства, регулировавшего наказания за незначительные нарушения. Поэтому, когда чрезвычайное положение было отменено, в нашем распоряжении имелись средства для того, чтобы контролировать протесты общественности, не дать им выйти за рамки допустимого, нарушить законность и порядок в обществе. Если бы демократизация в Корее проводилась постепенно, если бы первоначально было принято необходимое законодательство, регулировавшее проведение демонстраций и акций протеста, то люди были бы менее склонны к разного рода эксцессам при проведении акций протеста. Особенно это касается ожесточенной конфронтации между рабочими, студентами и полицией.

Возобновление «общественного договора» между корейским народом и его руководителями потребует некоторого времени. Руководству страны необходимо восстановить в народе веру в то, что правительство будет вести честную игру, регулируя отношения между рабочими и управляющими, между более и менее образованными, более и менее преуспевающими членами общества. В своем стремлении обеспечить высокие темпы экономического роста сменявшие друг друга президенты Кореи проводили политику, обеспечивавшую получение большого вознаграждения промышленниками, управляющими и инженерами по сравнению с рабочими. С ростом ВНП это вело к увеличению разрыва в уровне благосостояния. Как только «общественный договор» будет восстановлен, корейцы снова энергично двинутся вперед, ведь они – энергичные, трудолюбивые, решительные, способные и целеустремленные люди.

13 июня 2000 года, после нескольких фальстартов, президенты Северной и Южной Кореи, наконец, встретились в Пхеньяне (Pyongyang). Жители Южной Кореи были удивлены прямой телевизионной трансляцией встречи двух президентов, – лидер Северной Кореи Ким Чен Ир, неоднократно подвергавшийся нападкам в средствах массовой информации, демонстрировал обаяние, дружелюбие и чувство юмора. Волна эйфории захлестнула Южную Корею, даже скептики были под впечатлением. Но сомнения остались. Не был ли Ким Чен Ир тем самым человеком, который приказал убить министров Южной Кореи на церемонии возложения венков в Рангуне в 1983 году и взорвать южнокорейский авиалайнер в 1987 году?

В течение нескольких дней после этого визита Госсекретарь США Маделин Олбрайт посетила Пекин и Сеул. В Сеуле она заявила, что американские войска будут продолжать оставаться в Южной Корее. Тем не менее, если оттепель в отношениях между странами будет продолжаться, то ей следует ожидать, что Северная Корея станет оказывать давление, добиваясь от США их вывода, а от Южной Кореи – поддержки своих требований. А если Северная Корея прекратит работы над ракетной программой, то это устранит необходимость для развертывания американской системы противоракетной обороны, ибо ее целью является защита от ракетного нападения со стороны таких «государств‑обманщиков» (rogue state) как Северная Корея, а не Китай.

Я встретился с президентом Цзян Цзэминем в Пекине вечером того же дня, когда в Корее проходила встреча на высшем уровне. Он был в приподнятом настроении, с удовольствием напомнив о рукопожатии лидеров двух стран, увиденном им по телевизору. Для этого у него были достаточные основания, ибо за две недели до того Ким Чен Ир совершил один из своих редких визитов в Пекин, чтобы обсудить этот вопрос с Цзян Цзэминем.