Мое открытие и моя метода.

 

Знаменитый русский физиолог проф. И. II. Павлов, которого мир чтит теперь как бесспорного заместителя великого Пастера во главе прогресса биологии, когда в одном собрании превозносили его труды и открытия, сказал: «Но, дорогие соотечественники, я тут значу меньше, чём вы мне о том говорите. Мне в руки попал маленький фактик из жизни живого организма, — маленький фактик, только всего! Все остальное сделалось само собою».

В мои руки также попал «маленький фактик» из жизни человеческого организма, факт совершенно новый, не замечавшийся человеком до сих пор в себе, который, однако, ведет на новую дорогу всю огромную науку практической медицины, давая ей в руки с тем вместе новое средство в борьбе с болезнями, средство бесконечной могущественности и бесконечно разнообразное в применении.

Как это случилось?

Вопрос не праздный.

Обстоятельства, в которых происходит голодание, очень важны для всего его хода и результатов. Если оно принудительно, то в первые же 2—3 дня оно может закончиться кризисом сердца. Но если оно добровольно, то происходит... то, что случилось со мною!

 

В октябре 1924 г. я переживал в Белграде самые тяжелые месяцы своей жизни... Мое успешно шедшее дело адресная книга «Весь Белград» возбудила жадность моего компаньона по изданию. Рассчитывая на свои связи в администрации при моем бесправии и беспомощности как беженца, он захотел захватить все дело в свои руки. С помощью недостойных людей недостойный человек успел меня неожиданно арестовать по ложному, выдуманному обвинению, в мое отсутствие при содействии — противозаконном конечно — судебного чиновника перевез к себе все мое имущество, а с ним и документы, оправдывавшие меня от его обвинения, лишил меня в заключении, общем с ворами и разбойниками, всех прав гражданской личности, даже свиданий с женой и адвокатом в то время как его адвокат свободно приходил ко мне, вымогая уплаты высшие, чем следовало в действительности, и вот тогда-то, чтобы заставить признать свою личность и ее права, я стал голодать — до возвращения мне моих прав или — до смерти.

 

 

Жить ли рабом?!

Кто не защищает свои права, тот их недостоин.

Прав своих иметь не могу, — жить не буду!

Только при этом можно жить на земле не рабом!

Суд сознал допущенную ошибку. На 25 и лень моего голодания он прислал своего секретаря ко мне в тюремную больницу, куда я был переведен из общей камеры, потому что стал падать в обморок от слабости и головокружения — в обстановке общей тюрьмы голодание шло для меня очень тяжело. Секретарь сообщил мне, что мое дело разобрано будет экстренно, и что если я чувствую себя слишком слабым, чтобы приехать в суд, то Суд сам придет в тюрьму и сделает в ней заседание, чтобы выслушать мое показание. Я обещал быть в Суде лично и на 34-й день своего голодания, я, месяц ничего не евший, защищал свое дело в суде и был оправдан во всех обвинениях, но сам оказался прочно в лапах развившегося в моем организме процесса глубокого очищения изнутри, который мне предстояло «открыть» свету.

 

 

Между жизнью и смертью.

Из суда я был отвезен прямо в клинику. Хотя кончалась уже пятая неделя моего голодания, но есть я ничего не мог. Язык был белый, к середине желтый с бурым пятном в центре, ближе к краю языка. Все во рту, через который уже пять недель шли отбросы внутреннего перегара вещества в организме, все пахло разложением и гниением; слюна была клейкая и зловонная. Есть таким ртом было невозможно: всякая мысль о пище была противна. Врачи уговаривали есть, я отказывался. Ночь на 39-й день была особенно тяжела. Сороковой день был завтра, а между тем я чувствовал лихорадку («ложную» от перенапряжения нервов, а температура все время была ровная— 36,5 град.). Лихорадка эта мне говорила, что положение, в которое я попал — между жизнью и смертью, и впрямь затянулось и конца его может не быть еще, пожалуй, и долго!

Утром доктор отделения особенно настойчиво и серьезно убеждал меня «есть».

- У Вас в 'пробе крови нашли «ацетон»...

- Что означает?

- Что началось разложение крови. Сестра — обратился доктор к сиделке, - приготовьте больному чаю с сахаром и ромом!

- Ну, чай с ромом — согласен, но без сахару. Сахар все же пища!

- Нет, побольше сахару, сестра! — сказал доктор с особенной строгостью и ушел.

По-видимому, он действительно считал момент серьезным.

Подумав, я выпил чай с сахаром.

Принесли тарелку супа. Есть совсем не хочется. Язык еще обложен. Но за 40 дней я устал, наконец, сопротивляться уговорам «есть» и нехотя я проглотил несколько ложек супа. Вкуса, удовольствия — никакого! Обильно выделявшаяся из щек во рту тягучая плотная слюна, не смешиваясь, присоединялась к глотаемому супу. Она была какая-то особая, непромокаемая, словно резиновая жидкость. Я взял в рот кусок хлеба и стал жевать, слюна облегает хлеб клейкими покровами, не промачивая его, и эти покровы надо с особым усилием прокусывать, чтобы зубы вошли в хлеб. С трудом проглотил, как большую пробку, не прожеванный, а только размятый зубами хлеб. Я делал ошибку, — я сознавал это, но надо было кончать: ответственность за меня в больнице падала и на других.

Другим куском хлеба нарочно с черствой коркой, я во время жеванья протер язык, небо, десны, чтобы стереть «налет» с языка и разбудить во рту железы пищеварительных соков, и, проглотив, взял зеркало, чтобы посмотреть, каков вид языка? Посмотрел.

Боже, что я сделал!

Но — поздно!

 

 

Хвост процесса.

Язык был весь очищен от налета и весь красный. Нигде ни белого, ни желтого цвета. Только ближе к корню его, по самой середине (там, где бугорки Papillae ciraumvallatae) был ярко виден небольшой кружок с коротким выступом к наружи.

Нажав пальцем около кружка, я потянул к себе язык по поверхности. Потянулся передним краем, вытягиваясь вместе с телом языка, и кружок. Я отнял палец. Кружок опять стал ровным. Очевидно — он не только на поверхности языка, а идет в самое его тело. Это хвост, самый конец той струи отбросов, для которой выводом все это время служил рот. Самый конец! Через 12 часов язык был бы совершенно чист. Я не подождал всего 12 часов!

Но было уже поздно! Я это ясно чувствовал всем организмом. Со вторым куском хлеба, тщательно разжеванным и проглоченным, в организме что-то вдруг словно оборвалось, и я почувствовал, что это — бесповоротно! Возобновить пост? Бесполезно — оборванное не вернется уже скоро, а при моем истощении найдутся ли силы для новых усилий? Надо новые десятки дней поста.

Я потер пальцем коричневое пятно на языке. Твердое, как и красное тело языка, рядом, оно не стирается. Понюхал... пахнет человеческими фекалиями. Вот какова кухня этого процесса! Вот, какие отбросы выделились в организм и идут теперь языком! И такая гадость мне воткнута в рот и сидит там, и идет вглубь, в горло, в грудь, как длинный, отравляющий гвоздь! Кружок на языке есть только поперечное сечение этого хвоста. Через пол суток хвост этот сам вышел бы наружу. А теперь он здесь, в горле, в груди, остановился и стоить!.. Я стал ждать. В груди, в половине ее высоты от желудка и выше по пищеводу — отвратительнейшее ощущение! Точно снизу, выше подложки, что-то уперлось, нечто отвратительное, и его выпирает вверх и — не может … Можно точно разделить по груди, где начинается отвратительное — «хвост», а где — другое...

На утро темный кружок на языке исчез, но зато по всему языку разлился желтовато-коричневый цвет. Ясно — оттого, что я стал есть «хвост» остановился в своем движении наружу и, естественно, тотчас же стал рассасываться во все стороны. Его составные вещества разошлись по языку, и весь язык стал пахнуть выгребной ямой.

Как объяснить весь ужас этого?

И все кругом советуют:

Теперь пейте молоко...

Это таким-то языком пить молоко? Как им объяснить это? И врачи говорят, что они знают, что бывает с организмом человека при голодании!

Ничего есть не мог. Язык торчал во рту, кик чужой мне предмет, отравляя все кругом, и слюну тоже, которая смывала с него этот ужасный выпот.

Раньше все это не было так заметно, — весь язык был под белым

«налетом», как под футляром, и выделения из него стекали под этой крышей, вливаясь в слюну лишь с окраин языка и тут же выплевываясь. В этом важная роль этого «налета»: он служить для дезинфекции и защиты остального рта от гнилостных выделений языка и «счищать» его, как иногда очень легко делают в больницах, надо очень подумавши.

Вечером я сделал смесь: на чашечку кофе, горячего, как огонь, положил ложку меда и большую рюмку коньяку и этой огненной жидкостью ополоскал рот. Ночью повторил тоже несколько раз. Утром язык был весь красный, запах прошел, но аппетита не было.

 

 

Открытие.

Конечно, я сделал очень важное открытие — увидел неведомый еще процесс человеческого тела в его катастрофе в случайном перерыве, но зато надолго лишился аппетита, т. е. восстановления растраченных за долгий опыт сил.

Подожди я всего еще 12 часов, язык весь бы очистился, проснулся бы сразу большой «неудержимый» аппетит, при котором желудок легко в полторы недели дал бы мне новое тело вместо сброшенного во время поста и полноту энергии «нового здоровья». После второго моего полного поста (37 дней) я, потеряв в своем весе 16 кг. в первые же 5 Ѕ дней, как начал «есть», вернул 9 кг. После же первого поста все первое время был вялый аппетит, вялый желудок, вялый я сам, и только через три недели аппетит окреп — вероятно, в связи с тем, что

организм успел, наконец, выбросить последние остатки вернувшегося в него «хвоста».