Те отношения, в которых состоят Бог и человек, выступают как откровение. Откровение есть непосредственное волеизъявление Бога по отношению к человеку, адресату этого волеизъявления. Информация, исходящая от Бога, принимается субъектом безоговорочно как абсолютный критерий человеческого поведения и познания, принимается на веру, т.е. она для человека абсолютно убедительна. Бог — и соответственно Ветхий Завет, Новый Завет, писания святых — открывает человеку тайны мира и божественную волю, человек обязан верить Богу. Иного не дано.
Концепция откровения и веры имеет два, казалось бы, противоположных по содержанию источника. Один ориентирует на сверхчувственную реальность, идеальное, которое в соответствии еще с Платоном не может быть эмпирическим и вообще непосредственно познаваемым. Другой источник настаивает на неопосредованности откровения. Откровение столь же неопосредованно, как и чувство. Соотношение опосредованного и неопосредованного в откровении и вере, в духовной жизни человека всегда привлекало внимание средневековых философов.
Широко известно изречение Тертуллиана "Верую потому, что абсурдно". Здесь отрицается сама необходимость рационального осмысления откровения. В XI в. Анселъм приходит к формуле "Верю и понимаю", а в XIII в. Фома Аквинский стремится достичь гармонии между верой и разумом, но при приоритете веры. Соединить мысль и чувство оказывается очень непростым делом, их часто разводили, приходя к концепции двойственной истины. Ибн Рушд считал, что истинное в философии и науке может быть ложным в теологии и наоборот. Концепция двойственной истины обычно используется для автономного развития теологии и религии, философии и науки. В средние века эта концепция использовалась для борьбы с суевериями и засильем церкви.
Напряженность религиозной жизни так или иначе приводила к необходимости трансформации религиозных установок в правила поведения, в практическую философию. Здесь, конечно же, всегда была возможность сослаться на авторитеты, на откровения, следуя Нагорной проповеди Христа, где он говорил: "Итак, будьте совершенны, как совершен Отец небесный". А это значило: не убей, не прелюбодействуй, возлюби ближнего своего и врага, делай другим, что хотел бы, чтобы они делали тебе, и т.п. Вроде бы, следуя этим правилам, христианин мог искать меру и оценку своих прегрешений и заслуг вовне, у других людей, особенно у священника, который налагал наказание в виде поста, длительных молитв. После того как наказание было исполнено, человек считал себя примиренным с Богом, но его собственное Я при этом было задействовано слабо. Это отметили средневековые философы, которые подготовили переворот, заключавшийся в необходимости погружения в самые глубокие пучины своего собственного Я; ведущую роль стало играть самосознание субъекта. Особая заслуга в открытии индивидуальности морального поведения человека принадлежала Абеляру. В последние века средневековья покаяние, все связанные с ним страдания и слезы выступают как результат напряженной внутренней духовной жизни субъекта. Этические нормы, правила выступали как необходимое продолжение чувств-эйдосов. Это были отнюдь не рядовые правила поведения, а достижение высоконравственных идеалов. Но тогда становится понятным, почему Нагорная проповедь Христа и поныне сохраняет свое значение. Христианство принесло новые нравственные принципы. Список этих принципов не оставался неизменным, что-то отвергалось, что-то видоизменялось, число критиков христианства росло, но на почве непредвзятого анализа нельзя не признать, что субъективизация духовной жизни человека и выработка на этой основе нравственных принципов — огромный шаг вперед в понимании человека и общества.
Средневековые философы — в соответствии с содержанием Нового Завета — при осмыслении общества ставили на первое место не политику и не экономику, а нравственность, точнее, нравственные принципы.
