Позвольте мне в заключение привести короткую притчу, позаимствованную из «The Transparent Society». В одном древнегреческом мифе рассказывается о земледельце по имени Академ, которому однажды удалось оказать какую-то услугу Аполлону. Взамен простому смертному был дарован сад, в котором он мог говорить все, что ему вздумается, и даже критиковать всемогущих обитателей Олимпа, не опасаясь быть подвергнутым божьей каре.
Я не раз возвращался к этой небольшой истории, задавая себе вопрос, как вообще мог Академ поверить обещанию Аполлона. Ведь общеизвестно, что легендарные греческие небожители отличались непостоянством, мелочностью и мстительностью. Никогда нельзя было положиться на данное ими слово, особенно если они оказывались разгневанными критикой со стороны простых смертных. Короче говоря, в этом отношении они весьма походили на земных вождей.
Я пришел к заключению, что существовало только два способа, на самом деле позволявших защитить Академа. Во-первых, Аполлон мог бы окружить поляну глухой стеной, такой надежной и непроницаемой, что даже остроглазый Гермес оказался бы не в состоянии там что-нибудь высмотреть или подслушать. К сожалению, такая ограда выглядела бы не особо привлекательной, и вряд ли бы нашлось много желающих поболтать с Академом в его обители.
Альтернативный вариант заключался в том, чтобы наделить Академа такими полномочиями, которые бы позволили ему добиться от богов выполнения данного ими обещаниями. При этом должен был существовать некий уравновешивающий фактор, который бы вынуждал небожителей держать свое слово, даже если бы этот простой смертный вздумал рассказывать про Зевса неприличные анекдоты в компании друзей.
Таким уравновешивающим фактором могло бы быть только знание.
Корни этой своеобразной легенды насквозь пронизывают западное мышление. Во времена Перикла свободные граждане Афин собирались в саду Академа, где могли свободно обсуждать свои повседневные дела. Они пользовались этой вольницей, пока рядом находился Перикл, напоминавший о заключенном между ними соглашении, — договоре об открытости.
Увы, то была новая и непростая идея. И это чудо ненадолго пережило великого демократа. Прямодушный Сократ заплатил высокую цену за свои попытки в саду Академа воспитать своих учеников чистосердечными и искренними: его ученик Платон взял на этом «поле» парадоксальный реванш, в своих трудах сурово порицая открытость и одновременно ратуя за строгое правительство при «просвещенной» элите. Советы Платона служили оправданием для многочисленных тиранов на протяжении последующих двух с половиной тысячелетий, сохраняя свою значимость вплоть до нынешнего поколения.
Однако теперь предвидение Перикла подвергается еще одному испытанию. Сегодняшняя «академия» простирается далеко за священные границы тысячи главных университетов планеты. Повсюду на Новом Западе (и частично во всем остальном мире) люди начинают разделять дерзкое убеждение, что идеи сами по себе не являются вредными, по крайней мере, для тех выходцев из разных социальных слоев, что культивируют смелые мысли.
Свобода слова все чаще воспринимается как лучшая купель для критики — единственного практического и эффективного противоядия от заблуждений. Более того, здесь подходят оба пути. Большинство достопочтенных граждан не испытывают особых страхов по поводу того, что другие могут о них что-нибудь знать.
Будем откровенны: это трудный для усвоения урок, особенно если учесть, что любой из нас, включая и тех, кто готов руководствоваться самыми благими намерениями, стал бы тираном, получи он такую возможность. Очень немногое в нашей истории готовило нас к решению будущей задачи — совместного проживания одной семьей из более чем шести миллиардов равноправных граждан, каждый из которых руководствуется собственной независимой волей; семьей, управляемой властителями, которых мы выбираем на основе справедливых принципов, выработанных в ходе непростых переговоров друг с другом. Любое другое поколение посчитало бы это несбыточной мечтой, хотя наши бесчисленные предки проливали свой пот и прилагали все свои усилия, чтобы подвести нас к рубежу, с которого мы могли бы предпринять такую попытку.
Но и среди тех, кто присягнул на верность этой новой надежде, ведется ожесточенная борьба за наилучшие способы защиты от богов гнева, фанатизма, заговора и тирании — духов, обитающих не на какой-нибудь горней вершине, а в сердцах каждого мужчины и каждой женщины, пытающихся добиться расширения своей ничтожной мирской власти или прибыли за счет подавления других. Возможно, наступят такие времена, когда наши потомки окажутся достаточно зрелыми, чтобы самостоятельно обуздывать подобного рода импульсы. Ну а пока требуется найти способ умерить самооправдательные амбиции тех, кто готов обосновать свободу грабить всех остальных рассуждениями о том, что это их право или что это делается для нашего же собственного блага.
Если верить некоторым энергичным ревнителям свободы, оптимальный вариант обеспечения защиты нашей всемирной «академии» представляется совершенно очевидным. Многие «поборники приватности» жаждут возводить ограды, позволяющие поставить всех людей на один уровень с власть имущими. В соответствии с их точкой зрения мы должны построить стены для охраны каждого частного сада, дабы свобода смогла процветать в каждом надежном прибежище мысли.
В ответ я могу сказать лишь только то, что такие попытки уже были. И вы не найдете ни одного примера, как государство, построенное на основе такого принципа, добилось процветания.
Однако есть вариант и получше, заключающийся в использовании средства, в первую очередь, ответственного за тот ренессанс, который мы сейчас переживаем. Подотчетность — вот тот факел, который способен озарить даже богов власти. Соберутся ли они на олимпийских высотах правления, средь бурных потоков коммерции или же в Аиде преступности,— им не удастся причинить нам никакого вреда, пока они будут пригвождены к месту его ослепительным светом.
Подотчетность — единственное средство защиты, которое во все времена надежно охраняло свободу слова,— в саду, гордо простирающемся без единой стены.
Не я первый сказал это. Перикл, Джордано Бруно, Спиноза, Секвойя[6]и многие, многие другие исповедовали открытость на протяжении мрачных эпох, в которые они жили. И я не могу претендовать на первенство после научной риторики Карла Поппера в его книге «Открытое общество и его враги» (1950), вышедшей в тот период, когда представлялось весьма вероятным, что наш грандиозный эксперимент будет прекращен — либо извне, либо изнутри. В мрачные времена начала «холодной войны» Поппер воздавал трогательную хвалу обыкновенным людям, которым удается превращать себя в граждан — независимых, сотрудничающих друг с другом и неукротимых.
Описывая «стремление бесчисленных неизвестных людей освободить себя и свои умы от опеки власти и от предубеждений», он выражал надежду на «их нежелание передавать всю полноту ответственности за управление миром гуманной или сверхгуманной власти и их готовность разделить бремя ответственности за страдания, которых можно было бы избежать, и бороться зато, чтобы исключить саму возможность таких страданий».
Но даже если мы обратимся к более приземленному или предельно популярному варианту этой же самой идеи, я окажусь не одинок. Возьмем, к примеру, следующую выдержку из статьи, появившейся до того, как рукопись моей книги была отдана в набор.
С пришествием объединенного Сетью глобального общества идея открытости становится важной, как никогда ранее. Это приводной ремень, который заставит новый мир работать. Если быть кратким, то ключевая формула грядущей эры выглядит следующим образом: то, что открыто, — хорошо, а то, что закрыто, — плохо. Сделайте такую татуировку у себя на лбу. Применяйте ее по отношению к технологическим стандартам, стратегии предпринимательской деятельности, к философии жизни. Это концепция победы для отдельных людей, народов, мирового сообщества будущего[7].
В своем комментарии в Wired Питер Шварц и Питер Лейден сопоставили картины будущего мира в случае выбора «закрытого» и «открытого» пути развития. В первом случае нации замкнутся на себя самих, разделившись на блоки. Это приведет к ригидности мышления, стагнации экономики и усилению нищеты и нетерпимости, что повлечет за собой порочный круг дальнейшей самоизоляции и фрагментации. Если же, напротив, общество выберет «открытую» модель развития, то тогда добродетельные круги повернут свои культуры лицом к внешнему миру, навстречу инновациям и новым идеям. Рост благосостояния способствует повышению уровня терпимости и уменьшению размера хозяйственных единиц, делает общество более открытым, а мир — еще более интегрированным.
Подобного рода синергизм лежит в основе движения за достижение открытости, резко контрастирующего с подходами «нулевой суммы», предлагаемыми дьявольскими дихотомиями, которые предусматривают жалкие компромиссы между парами вещей, без которых мы не мыслим своего существования. Те же, кто отдает предпочтение идее открытого общества, полагают, что у нас могут быть свобода и эффективное правительство, независимость и безопасность. В сущности, мы знаем, что каждая из этих пар либо будут развиваться, либо потерпят крах «в унисон».
Подобная уверенность простирается так далеко, что мы можем представить себе характер информационной эры и процесс развития ее институтов, которые до настоящего времени «наслаивались друг на друга, подобно осадкам», а не создавались в результате разумного планирования. Проводя аналогию с разработкой Конституции США, Джарон Ланье высказался за прагматический симбиоз конкуренции и сотрудничества, когда мы будем конструировать — а затем и модернизировать — Интернет будущего:
Благонамеренные и выдающиеся люди с отвратительными, противоречивыми интересами каким-то образом создали коллективный продукт, который оказался лучше, чем любой из них мог себе это представить в то время... Как и в Филадельфии двухсотлетней давности, должен появится коллективный продукт (Интернет), который будет лучше, чем любой из них или любой из нас смог бы сделать в одиночку[8].
В ходе подобного рода обсуждений представляется вполне разумным «сбывать» частные интересы, обговаривая взаимные уступки между отдельными группами. Это — состязательный прагматизм, один из видов подотчетности. Однако он не должен влечь за собой признания применимости строгих дихотомий по отношению к вопросам первостепенной важности.
Если всем нам суждено быть либо почтительными рабами, либо раскрепощенными варварами,— в чем, тогда, собственно, дело?
В конце концов, какой прок от цивилизации, которая не способна осторожно помочь нам стать такими умными, непохожими друг на друга, творчески активными и уверенными в себе, чтобы мы, наконец, решились — по своей собственной воле — стать порядочными людьми?
Вот тот момент, который, как мне кажется, следовало бы запомнить этим разгневанным героям, этим настоящим паладинам западной свободы — Джону Перри Барлоу и его единомышленникам. В конечном счете независимость и взаимозависимость сводятся к одному: только независимые взрослые люди способны помогать друг другу жить и оставаться свободными.
IAAMOAC! [9]
Соединенные Узлы Интернета: мы создаем «цифровое государство»? [10]
Дэвид С. Беннахам
Если вы схожи со мной всего лишь в двух отношениях: вы тоже проживаете в Соединенных Штатах и являетесь подписчиком всевозможных электронных дискуссионных групп, — велика вероятность того, что ваш ящик с электронной почтой переполнен сигналами тревоги, последними новостями и инвективами по поводу «конца Интернета». Для Интернета — или киберпространства — один из таких редких в его истории критических моментов наступил в феврале 1996 года. Как вы, вероятно, знаете, конгресс Соединенных Штатов принял закон под названием Communications Decency Act (CDA, являющийся частью Закона о телекоммуникациях 1996 года), в котором распространение «неприличных» или «заведомо оскорбительных» материалов в онлайне классифицируется как уголовное преступление. Этот закон, подписанный президентом Клинтоном, ныне находится в подвешенном состоянии, ожидая окончательного вердикта судебной власти США в отношении своего соответствия Конституции. Вместо того чтобы утомлять вас второстепенными подробностями этого процесса, я приглашаю вас посетить Voters Telecommunications Watch (http:// www.vtw.org), где содержится достаточно много информации о порядке рассмотрения данного законопроекта и его предыстории. Вы можете также ознакомиться с моей передовицей по поводу указанного законопроекта, которая была напечатана в New York Times в мае 1995 года (http://www.reach.com/matrix/nytgettingcybersmart.html).
Почему же данный момент является критическим? Нет, вовсе не потому, что Интернет, по мнению некоторых, «отключат». И не потому, что был принят CDA. Критичность момента заключается в том, что CDA подталкивает неуемных пользователей Интернета к принятию волюнтаристского решения, решения, чреватого долговременными последствиями. В основе такого решения — главный вопрос: будем ли мы иметь дело с реальным миром или же погрузимся в свою собственную фантазию — фантазию, которая возносит киберпро-странство над реалиями материального мира?
Миф о «цифровой нирване»
Некоторые полагают, что киберпространство изолировано от реалий материального мира. Они доказывают, что киберпространство, поскольку оно находится «не там, где живут тела», играет роль неизбежного катализатора — предвестника нового, более совершенного мира. В таком случае CDA являет собой еще один пример бестолкового, неуклюжего государственного управления. Согласно этим пророкам, государство как рудимент примитивного общества вскоре отомрет само собой и ему на смену придет общество разума. Так что кому интересно, чем все эти органы власти озабочены? Почему бы ни переждать эти беспокойные времена до пришествия нового мира? Но не спешите, однако, закатывать глаза. Серьезные люди, — по крайней мере, в том смысле, что они удостаиваются внимания СМИ, а общественность рассматривает их в качестве представителей киберпространства, — утверждают следующее:
Данный законопроект был принят в отношении нас людьми, не имеющими ни малейшего понятия о том, что мы собой представляем, или о том, где мы друг с другом общаемся. Как сказал мой хороший приятель, редактор Wired Луис Россетто, это выглядит так, словно «неграмотный стал бы вам указывать, что вам следует прочитать».
Да пошли они к черту!
Впрочем, с учетом момента, уместнее будет просто попрощаться с ними. Они объявили войну Киберпространству. Так давайте же покажем им, сколь изобретательными, загадочными и могучими мы можем оказаться, защищая самих себя.
Это цитата из «Декларации о независимости киберпростран-ства» Джона Перри Барлоу (http://www.eff.org/homes/barlow.html). Барлоу, соучредитель Electronic Frontier Foundation (www.eff.org), бывший настройщик музыкальных инструментов из Grateful Dead (американская рок-н-ролльная группа) и фермер, воспринимается публикой и СМИ в качестве связного, представляющего воззрения новой сетевой культуры. Так что к его мнению стоит прислушаться. Упомянутая декларация о независимости, написанная через неделю после того, как CDA стал законом,— это лучший на сегодняшний день анализ ошибочности подхода, рассматривающего киберпро-странство как что-то оторванное от всего остального мира (см. §2 настоящего сборника). Порочность такого подхода заключается в том, что людям предлагается игнорировать реальность, сидя дома и закрыв глаза руками, в то время как настоящая жизнь будет проходить мимо них.
Проверка реальности
До апреля 1995 года Интернет обеспечивался прямым государственным финансированием через Национальный научный фонд (NSF), который заведовал работами по созданию волоконно-оптической магистрали с высокой пропускной способностью (в апреле руководство проектом было передано частному сектору промышленности). В настоящее время Интернет обеспечивается непрямым государственным финансированием через правительственные организации, использующие Сеть для распространения информации среди населения, а также посредством государственных субсидий университетам, проводящим исследования, в которых проявляет заинтересованность федеральное правительство. Одним из таких учреждений является Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства (NASA), другим — Массачусетский технологический институт. Все протоколы, регулирующие процессы обмена информацией внутри Интернета (типа FTP, TCP/IP, HTTP, SMTP), разрабатываются органами стандартизации, де-факто являющимися правительственными.
Интернет — это замечательный продукт, «выгодоприобретатель» одного из редких случаев международного сотрудничества. В мире, где развитие свободного рынка провозглашается оптимальным средством управления системами, Интернет являет собой удивительный, завораживающий пример преуспевающего в своих начинаниях коллектива. Вполне вероятно, что мы просто не замечаем этого феномена, однако развитие Интернета представляется поразительным. Он бросает вызов тем, кто пытается доказать, что государство является неэффективным и тираническим по самой своей природе, будучи рудиментом какого-то примитивного процесса эволюции человечества. Я отказываюсь понимать, как пользователи Интернета, вроде Барлоу, могут отрицать значение и роль государства в деле формирования этой среды и заявлять, что она не сможет оказать никакого позитивного воздействия и в будущем. Разве правительство США не главное действующее лицо в развитии Интернета с 1969 (когда Пентагон начал финансирование исследовательских работ по пакетным сетям) по 1995 год?
В мире споров, инвектив и гипербол история — это не более чем фикция, которой манипулируют для достижения определенных целей. И поэтому, когда Барлоу обрушивается на государство, заявляя: «Киберпространство лежит вне ваших границ. Не думайте, что вы можете построить его, как завод или жилой квартал. Вы не можете. Это природное образование, которое развивается самостоятельно, через посредство наших коллективных действий»,— я вспоминаю Пентагон, министерство обороны и американские университеты с федеральными фондами, идущими на финансирование AT&T, Sun Microsystems и прочих компаний, сооружающих сеть из кабелей, компьютеров и телефонных линий, и задаю себе вопрос: «О чем он говорит?» Государство создало основу всего этого, расходуя реальные деньги — то, что вы получаете путем сбора налогов. «Природа» — это ливень с ураганом или восход луны, а не спонтанное появление пакетной сети, охватывающей весь мир.
Как бы то ни было, оставив историю в покое, Барлоу предлагает простые решения проблем, которые могли бы представлять для властей определенный интерес, например рекламу услуг компаний, предлагающих секс по телефону, посредством веб-страниц с изображениями обнаженных женщин и звукозаписями оргазма (http:// www.cyberslut.com/cyber.html):
Вы заявляете, что у нас есть проблемы, которые вы должны решить. Вы используете это заявление как оправдание для вашего вторжения в наши пределы. Многих из этих проблем не существует. Там, где есть реальные конфликты, где есть виновные, мы определим их и разберемся с ними нашими средствами. Мы подготовим наш собственный Общественный Договор.
Мне хотелось бы знать, что имеется в виду под словами о подготовке общественного договора для киберпространства, договора, претендующего на аутентичность и правомочия конституции. В теории это выглядит замечательно, однако в действительности я ведь нахожусь не в киберпространстве. Я живу в городе Нью-Йорк, в штате Нью-Йорк, в Соединенных Штатах Америки. Подозреваю, что я воспринимаю сказанное слишком уж буквально. Надо полагать, мой «разум» пребывает в киберпространстве, и это именно то, что действительно имеет значение. А моя рудиментарная плотская оболочка, также известная мне как тело, обретается в Нью-Йорке. Государственное управление, география, мое тело — все это сейчас выходит из употребления, как поясняет Барлоу, «благодаря киберпространству, этой новой обители разума». Вот почему, говоря о государственной власти, Барлоу утверждает: «Концепции, лежащие в основе ваших законов: собственность, выражение, личность, передвижение, контекст, — не относятся к нам. Они основаны на материальных понятиях. Здесь нет материи».
Это философия «потемкинской деревни», словесный флер, служащий для создания своей собственной независимой вселенной логических построений, где реальный мир всегда оказывается ошибочным, а кибернетический мир — всегда правым. Это не та вселенная, где я хотел бы жить.
Это киберпространство, которое я знаю, и их, таких пространств, — множество.
Эссе, которое вы сейчас читаете, первоначально будет распространяться среди читателей Мете — выходящего раз в две недели информационного бюллетеня, создателем которого я являюсь. Как показала последняя проверка, Мете имеет около двадцати пяти сотен подписчиков в пятидесяти четырех странах мира, включая Иран, Пакистан, Сингапур, Турцию, Чили, Индию, Саудовскую Аравию, Новую Зеландию, Японию, Англию, Соединенные Штаты и Украину. Вот тот мир, куда отправится эта статья. И я бы мог спросить: какие ценности способны объединить упомянутые мною выше государства — мусульманские, христианские, индуистские, светские, демократические, монархические, теократические? Как же мы «подготовим наш собственный Общественный Договор», как это предлагает Барлоу? Разве это практически осуществимо? Любой и каждый читатель Мете принимает участие в создании киберпространства. Как же мы тогда сможем, позабыв полемику о цифровых технологиях, как предлагают кибергражда-не, или граждане Интернета, на основе согласованных действий сформировать общество, по сложности своей структуры сопоставимое с каким-нибудь реально существующим государством? В последнее время, как я выяснил, некоторые из этих стран в моем перечне подписчиков находятся чуть ли не на пороге войны, и, тем не менее, все мы надеемся создать какое-то автономное, самоуправляющееся киберобщество в обход самой что ни на есть реальной истории развития Homo sapiens? Если только последние тридцать тысяч лет известной истории человечества в одночасье не будут признаны недействительными, я думаю, шансы успешно справиться с этой задачей в ближайшем будущем представляются довольно-таки невысокими.
Таким образом, это мнимое решение проблемы создания в киберпространстве параллельной формы правления в ближайшее время работать не будет. Но почему же тогда оно оказалось главным предметом дискуссии об установлении для киберпространства соответствующих стандартов?
Что будет работать?
Компьютерные сети и передаваемая по ним информация являются продуктами человеческого труда, а люди живут в физическом пространстве с географией, руководствуясь при этом законом. Следовательно, киберпространство будет управляться людьми в контексте их культуры. Серьезной задачей здесь является разработка серии стандартов, способных охватить весь этот удивительный диапазон культур с предоставлением людям возможности свободно общаться друг с другом. Одним из обстоятельств, затрудняющих решение данной задачи, является окружающая киберпространство завеса таинственности: кажется, словно оно представляет собой некую сплошную среду. Однако это не так. На самом деле киберпространство — это совокупность средств связи, каждое из которых подлежит отдельному рассмотрению. Обозначим одну из границ данной совокупности словом «частные» (средства), а другую — «общественные». Чем более «общественным» является какой-нибудь форум, тем больше прав предоставляется обществу; чем более «частный» характер он носит, тем шире права индивидуума. В реальном мире жизнь — это постоянное балансирование, серия нескончаемых переговоров. Киберпространство же представляет собой часть реального мира. Перенося данный процесс на поле битвы — «Победитель получает все!» («Победить или умереть!»), — мы избавляемся от рутины ведения переговоров, споров и коммерческих проблем на пути к достижению согласия. Только это в конечном итоге является испытанным и верным способом, позволяющим добиться поставленной цели. Итак, начнем с примеров того, что я подразумеваю под различными средствами связи, простирающимися от «частных» к «общественным».
Частные
Электронная почта (отношение «один на один»)
Чат (Internet relay chat, IRC) (только по приглашению)
Протокол передачи файлов (FTP) (защищенный паролем)
Видеоконференции CU-SeeMe (двусторонние, только по приглашению)
Интернет-телефония (двусторонняя, только по приглашению)
Всемирная компьютерная сеть (WWW) (защищенные паролем сайты)
Общественные
Листы рассылки на основе электронной почты (типа Мете)
Протокол передачи файлов (FTP) (анонимный доступ, пароль не требуется)
Новости Usenet
Чат (Internet relay chat, IRC) (открытый, приглашения не требуется)
Всемирная компьютерная сеть (WWW) (пароль не требуется)
Видеоконференции CU-SeeMe (пароль не требуется)
Подобный вариант классификации СМИ имеет прецедент (Соединенные Штаты). Содержание телефонных разговоров считается частным; переход через весь спектр имеющихся СМИ приводит к другому концу шкалы — вещательному телевидению. Оно является «крайним» из общественных средств коммуникации (и поэтому сталкивается с наиболее строгими общественными ограничениями в отношении содержания передач). В диапазоне от телефона до телевизора размещается гамма различных СМИ, от частных до общественных, с печатными изданиями, видеокассетами и фильмами посредине. Интересно, что в случае киберпространства все эти СМИ «свертываются» в одно. Когда Yahoo!, популярный веб-сайт, ежедневно имеет четырнадцать миллионов обращений к нему, это начинает выглядеть весьма похожим на телевидение. Информационный бюллетень, рассылаемый нескольким тысячам своих подписчиков, очень походит на печатное издание — чуть более упорядоченный по сравнению с телефонным разговором, но значительно менее упорядоченный по отношению к какому-нибудь телевизионному шоу. Однако за Мете, как и за Yahoo!, стоит одна и та же технология.
Думаю, что немногие законодатели действительно понимают это обстоятельство. Хороший довод в пользу того, что мы должны заняться демистификацией киберпространства. Проза, живописующая эту среду как нечто таинственное, способствует лишь дополнительной путанице, принося больше вреда, чем пользы. Законодатели, не знакомые с этой средой, не воспринимают риторику, выставляющую их настоящими динозаврами, продирающимися к мусорному ящику истории. Вместо этого они обращаются к тому, что действительно способно повлиять на их мнение, — политике. Единственное, что мы, дорожащие этой средой, можем здесь сделать — это работать над тем, чтобы передать ее в руки людей, составляющих наши законы. Незнание среды — главный враг киберпространства.
Царящий вокруг обман способен оказаться важным доводом в пользу развития киберпространства, поскольку эта среда впервые в истории общества предоставляет возможность любому человеку одинаково легко достигать как другого человека, так и миллиона людей. Никогда прежде столь мощное средство не находилось в руках представителей элиты, таких как телевизионные компании и правительства. Расширение числа допущенных к власти — вот суть того, чем так замечателен Интернет, действующий подобно вакцине для мира, в котором информация сосредоточивается в руках нескольких медиамагнатов. Однако эта власть одновременно является и источником возможной гибели самого Интернета. Предоставление больших полномочий каждому из нас требует и повышения уровня ответственности. Такова обратная сторона медали. Готовы ли мы ответить на этот вызов?
Свобода гипермедиа
Ричард Барбрук [11]
Неолиберальные фантазии
Введение
Приняв Закон о телекоммуникациях 1996 года (включающий в себя Communications Decency Act), обе правящие политические партии США тем самым сошлись во мнении, что движущей силой процесса конвергенции медиа, телекоммуникаций и компьютерных технологий должна стать рыночная конкуренция между крупными корпорациями. Придя к выводу, что для создания национальной широкополосной сети потребуется значительная экономия на основе роста масштабов производства, президент-демократ и законодатели-республиканцы сняли большинство ограничений на перекрестное владение медиа и телекоммуникационными системами. Кроме того, на стадии рассмотрения находится еще один закон, предусматривающий существенное расширение прав владельцев авторского права с целью обеспечения правовой структуры электронного рынка для торговли информационными товарами. Тихо похоронив свои навеянные «Новым курсом» надежды на программу построения информационной супермагистрали, федеральное правител ьство ныне отказалось от своей стратегической ответственности, передав ее частному сектору. Однако эта вера в рыночную конкуренцию чревата определенными опасностями.
В ближайшем будущем ни одна страна не сможет стать серьезным конкурентом на мировом рынке без наличия оптоволоконной сети. Точно так же, как строительство железных и грунтовых дорог, прокладка линий электропередачи, газовых магистралей, телефонных линий и водопровода заложило в прошлом основы для современной городской жизни, информационное шоссе обеспечит появление базовой инфраструктуры для следующей стадии капитализма. Оптоволоконная сеть будет не только служить средством распространения развлечений и информации, но и предоставит людям возможность совместной деятельности почти в каждом секторе производства. Вдохновляемый финансированием со стороны высокотехнологичных корпораций, американский политический истеблишмент лелеет надежду на то, что построение национальной информационной инфраструктуры может оказаться успешным благодаря неолиберальным панацеям дерегулирования и приватизации.
Если обратиться к истории развития персонального компьютера и Интернета, то тогда более вероятной кажется возможность создания информационного шоссе в результате взаимопроникновения государственного, частного и общественного секторов экономики. По иронии судьбы, однако, обсуждение Закона о телекоммуникациях 1996 года в Соединенных Штатах сконцентрировалось вовсе не на вопросе о том, является ли единственным путем развития киберпространства неограниченная рыночная конкуренция между частными компаниями. Вместо этого яростные споры разгорелись вокруг введения контроля за содержанием распространяемой через Интернет информации — по аналогии с существующим по отношению к телевидению и радио. Согласно положениям этого закона, онлайновым службам запрещается предоставлять доступ к «порнографии» либо использовать «семь грязных слов» в какой бы то ни было форме. Из почти неконтролируемого средства связи Сеть вдруг превратилась в объект самого жесточайшего вида цензуры из всех когда-либо существовавших в Соединенных Штатах. Неудивительно, что это вызвало бурю протестов со стороны онлайнового сообщества. Сайты Сети окрасились в траурный черный цвет, а на вебстраницах появились голубые ленточки в знак протеста против этих ограничений свободы слова. Готовятся судебные иски, имеющие целью проверить, не нарушают ли данные правила право на свободу выражения мнений, гарантированное первой поправкой к Конституции. В этой полемике на карту оказался поставлен целый ряд важных вопросов.
Так, можно понять родителей, обеспокоенных использованием Сети педофилами для контактов с несовершеннолетними и распространения порнографии. Дети должны иметь возможность развиваться естественным путем до достижения половой зрелости, не подвергаясь при этом никакому сексуальному насилию. Однако вводимые Законом о коммуникациях ограничения — это не только лишь строгие меры в отношении небольшого числа растлителей юных душ. Под нажимом христиан-фундаменталистов двумя основными политическими партиями был принят закон, который способен воспрепятствовать распространению любых материалов сексуальной направленности даже среди согласных на это взрослых лиц. Если данная попытка введения цезуры окажется успешной, онлайновые службы в Соединенных Штатах смогут предоставлять лишь такую информацию, которая соответствует репрессивным нравам, царящим среди американских пуритан.
Включи, войди в систему и отпади! [12]
Как и любой другой законодательный акт, Закон о телекоммуникациях 1996 года неизбежно столкнется с проблемой правоприменения. Объявление «войны наркотикам» отнюдь не отвратило американцев от безоглядного расходования миллиардов долларов ежегодно на приобретение запрещенных химических препаратов. Аналогичные сомнения возникают и по поводу практического применения предлагаемых новым законом мер по обеспечению цензуры. Неужели американское государство в самом деле считает себя способным помешать своим гражданам говорить друг другу «fuck» в своей частной электронной переписке? Как оно собирается воспрепятствовать людям заходить на веб-сайты в других странах с менее лицемерными установками по отношению к вопросу о сексе для взрослых? Развитие гипермедиа является результатом конвергенции не только радио- и телевизионного вещания, но и других видов медиа, не столь сильно подвергающихся цензуре, примером которых могут служить печатные издания и музыка. Почему на Интернет налагаются ограничения, применяемые к вещательным средствам, а не те, что практикуются по отношению к печатным материалам? Похоже, сейчас начинается долгая политическая борьба по поиску приемлемого уровня правового контроля над новыми видами общественных коммуникаций.
Однако в этот критический момент один из лидеров главного объединения лоббистов — Electronic Frontier Foundation (EFF) — испытал приступ идеологической истерии. Обуреваемый какой-то странной самонадеянностью, Джон Перри Барлоу, соучредитель EFF, обнародовал «Декларацию о независимости киберпространства». В этом манифесте он мнит себя новым Томасом Джефферсоном, призывая народ к оружию для борьбы с тиранией Билла Клинтона — «самого слабохарактерного человека в Вашингтоне». Беря на себя смелость выступать «от имени будущего», он заявляет, что избранная в Соединенных Штатах государственная власть не вправе издавать законы, распространяющиеся на «Киберпространство, эту новую обитель Разума».
А поскольку «мы создаем мир, который будет существовать везде и нигде, но только не там, где живет тело», Барлоу утверждает, что киберпространство не попадает под юрисдикцию США, равно как и любого другого из существующих государств. В пределах киберпространства только пользователи Сети имеют право устанавливать правила поведения. Согласно Барлоу, обитатели этого виртуального пространства уже наводят у себя порядок без помощи федеральных законодателей: «Вы не знаете нашей культуры, нашей этики и тех неписаных правил, которые уже сейчас обеспечивают больше порядка в нашем обществе, чем могли бы обеспечить любые ваши установления». Таким образом, пользователи Сети должны «отказать в полномочиях далеким, несведущим властям» и игнорировать цензурные ограничения, налагаемые Законом о телекоммуникациях.
Не составит особого труда высмеять эту декларацию как высокотехнологичную версию старой фантазии хиппи о выпадении из обычного общества в психоделическое царство грез. В научно-фантастических романах киберпространство нередко поэтически именуется «согласованной галлюцинацией». Однако в действительности построение информационного шоссе представляет собой самый что ни на есть физический процесс. Специалисты из плоти и крови отдают немалую часть своей жизни разработке аппаратного обеспечения, сборке персональных компьютеров, прокладке кабелей, наладке систем маршрутизации, написанию программ, дизайну вебстраниц и т. д. Поэтому чистой фантазией здесь выглядит предположение о том, что когда-нибудь киберпространство удастся отделить от обществ (и государств), в которых эти люди живут. Следовательно, «Декларацию о независимости киберпространства» Барлоу нельзя рассматривать как серьезный ответ на угрозу гражданским свободам пользователей Сети со стороны христиан-фундаменталистов и им подобных фанатиков. Напротив, она является симптомом глубокого идеологического кризиса, с которым пришлось сейчас столкнуться сторонникам либертарианства «свободного рынка» внутри онлайнового сообщества. В тот самый момент, когда киберпространство собирается стать открытым для широкой публики, личная свобода, столь высоко ценимая внутри Сети, по-видимому, вот-вот будет ликвидирована в законодательном порядке с сохранением минимальной политической оппозиции или же вообще без таковой. Здесь важно отметить, что снятие ограничений на рыночную конкуренцию не оказало никакого положительного эффекта надело борьбы за свободу слова. Наоборот, приватизация киберпространства происходит параллельно с введением суровой цензуры. Будучи не в силах объяснить это явление в рамках «калифорнийской идеологии» [13], Барлоу предпочел ретироваться в неолиберальную гиперреальность и тем самым избежать столкновения с противоречиями реального капитализма.
Идеологическое банкротство борцов за свободу личности с Западного побережья проистекает из их исторически ошибочного представления о том, что киберпространство образовалось в результате «лево-правого смешения свободных умов со свободными рынками» (Луис Россетто, главный редактор журнала Wired). В написанной мною совместно с Энди Камероном статье «Калифорнийская идеология» показано, что неолиберализм был воспринят существовавшим на Западном побережье «виртуальным классом» (в терминах Крокера и Вайнштейна) в качестве средства сопряжения анархизма «новых левых» с предпринимательским рвением «новых правых». Более того, сей причудливый гибрид основывался на проецировании старых мифов об американской революции на процесс конвергенции цифровых технологий. Согласно Wired, развитие гипермедиа приведет к созданию высокотехнологичной «джефферсонов-ской демократии»: восемнадцатый век получит вторую жизнь в веке двадцать первом.
В своей декларации Джон Перри Барлоу сознательно имитирует риторику написанной отцами-основателями Декларации о независимости Соединенных Штатов. И вновь свободолюбивые индивидуумы выступают против деспотичного и коррумпированного правительства. Однако эти революционные фразы из прошлого скрывают в себе немало реакционных устремлений. В 1776 году Джефферсон стал выразителем национальной мечты о построении деревенской утопии на диких просторах Америки. Завоевание независимости от Великобритании было необходимым условием для того, чтобы американцы смогли обрести себя в качестве независимых, самодостаточных фермеров, проживавших в небольших поселках. Джефферсон с его пасторальными представлениями был противником городской жизни как первопричины коррупции, которую он усматривал в быстром развитии конурбаций тогдашней Европы. Однако когда начался процесс индустриализации самой Америки, этой пасторальной мечте пришлось дрейфовать в западном направлении, в сторону фронтира. Но даже после окончания войн с индейцами Дикий Запад продолжал оставаться в американской мифологии местом реализации свободы личности и самопознания. Ну а Джефферсон превратился в ковбоя.
Таким образом, судя по названию, Electronic Frontier Foundation обращается не только к ковбойским мифам прошлого столетия, но и к пасторальным фантазиям автора первоначальной Декларации о независимости. Когда правительственные органы США предприняли первую попытку обрушиться на хакеров, группой бывших радикалов было принято решение оказать поддержку новому поколению киберпанков. В результате такого акта солидарности и возникла EFF — группа политического лобби интересов киберсообще-ства Западного побережья. Используя либертарианские аргументы, она вела кампанию за минимизацию цензуры и регулирования новых информационных технологий. Однако EFF никогда не был борцом лишь за одни только киберправа. Он также был и ведущей «группой поддержки» для индивидуалистических фантазий «калифорнийской идеологии».
Согласно догматам этой запутанной доктрины, антиавторитаризм хиппи в конечном итоге реализует себя путем слияния цифровых технологий с либерализмом «свободного рынка». Однако неизбежное возрождение джефферсоновской демократии теперь, похоже, переносится на более поздний срок. Более того, все лоббистские усилия EFF, по-видимому, оказались напрасными: предлагаемые Законом о телекоммуникациях репрессивные меры были одобрены без сколько-нибудь заметного сопротивления со стороны законодательной и исполнительной власти. И вот в этот критический момент Барлоу решил обратиться к самым безумным фантазиям анархокапиталистов Западного побережья. Согласно представлениям последних, когда способы шифрования получат широкое распространение, свободолюбивые индивидуумы смогут жить в виртуальном мире без цензуры, налогов и всех прочих зол, присущих большому государству. Оказавшись не в состоянии справиться с социальными противоречиями проживания в «цифровом городе», Барлоу решил присоединиться к виртуальным ковбоям, живущим на электронном фронтире.
Если это электронный фронтир, то кто тогда индейцы?
Отнюдь не случайно, что Барлоу в этой ретрофутуристической программе подражает Джефферсону. В отличие от европейцев, предававшихся мечтам о деревенских утопиях, Джефферсон никогда не отвергал технический прогресс «за одну компанию» с урбанизацией. Напротив, «мудрец из Монтиселло» являлся убежденным приверженцем технологических инноваций. Так, он считал возможным «заморозить» общественное развитие Соединенных Штатов, одновременно осуществляя модернизацию способа производства. Поборники «калифорнийской идеологии» следуют аналогичной логике. Они хотят сохранить киберпространство в качестве отчего дома для стойких индивидуумов и прогрессивно настроенных предпринимателей, в то же самое время содействуя коммерческой экспансии Сети. Согласно их представлениям, развитие нового информационного общества может происходить только путем претворения в жизнь непреложных принципов либерализма, сформулированных отцами-основателями. Однако подобно всем прочим странам, Соединенные Штаты существуют в контексте мирской истории. Их политико-экономические структуры являются результатом многовековых противоречивых общественных процессов, а не воплощением каких-то священных истин. Их руководители были сложными личностями, а не «людьми из мрамора».
Эту диалектическую реальность проще всего себе представить на примере жизни тех самых отцов-основателей (Томас Джефферсон, Джордж Вашингтон и Джеймс Мэдисон), на которых ссылается Барлоу в своей декларации. С одной стороны, они были великими революционерами, добившимися независимости Америки и заложившими основы ее конституционной формы правления. Однако в то же самое время они были жестокими плантаторами, жившими за счет принудительного труда своих рабов. В других странах люди давно пришли к осознанию противоречивости характеров своих революционеров-преобразователей. Даже китайские коммунисты ныне соглашаются с тем, что наследие Мао Цзэдуна характеризуется как положительными моментами (например, освобождение страны от колониализма), так и отрицательными чертами (например, кровавая бойня «культурной революции»). В противоположность этому Барлоу, как и многие другие американцы, никогда не смогут признаться в том, что их любимая республика была построена не только благодаря упорному труду свободолюбивых фермеров, но и за счет угнетения чернокожих и «этнической чистки» индейцев. Плантаторская экономика старого Юга и истребление аборигенов в американской истории равноценны голоду в Ирландии, холокосту и архипелагу ГУЛАГ. Однако подобные противоречия действительной истории Соединенных Штатов слишком неприятны для Барлоу и других поборников внеисторических истин либерального индивидуализма, чтобы оказаться объектом их анализа. Облик Джефферсона, высеченный на склоне горы Рашмор, должен оставаться незапятнанным.
Однако для понимания развернувшейся сейчас полемики вокруг будущего Сети не следует забывать о противоречивом характере исторических прецедентов, на которые столь бойко ссылается «калифорнийская идеология». Распространение новых промышленных технологий в начале девятнадцатого века не привело к освобождению рабов. Наоборот, изобретение хлопкоочистительной и прядильной машины в действительности лишь укрепило архаичные и жесткие институты рабовладения Старого Юга. В наши дни либертарианская риторика об индивидуальном правомочии посредством новых информационных технологий аналогичным способом используется для сокрытия факта углубляющейся поляризации между преимущественно белым «виртуальным классом» и, как правило, чернокожей беднотой. Если попытаться взглянуть на все это через призму европейской иронии, то тогда джефферсоновская демократия может оказаться подходящей метафорой для дистопического[14]бытия, характерного для обитателей гетто крупных городов Соединенных Штатов.
Cоциал-демократические варианты решений
