Глава 2. История одной гениальной картины

 

Художник был одним из самых странных жителей города Полудня. Он обитал в мансарде, что наискосок от часовой лавки, в соседнем доме с братьями Райн. У него был острый длиннющий нос, сумасшедшие, всегда улыбающиеся глаза и длинные вьющиеся седые волосы, что спадали из-под широкополой шляпы на чёрные плечи протёртого пальто. Было ему лет шестьдесят-семьдесят, он не умел не стариться, как часовщик, жизнь его подходила к концу, а он так и не написал ни одной законченной картины.

У художника почти полностью отсутствовала кратковременная память. Он был вынужден записывать всё, что происходило с ним вчера, утром и даже час назад, все дела и события, чтобы не выпасть из повседневности, из причинно-следственной симфонии. Когда-то с ним произошло нечто, что лишило его способности запоминать, но что именно – он не помнил.

Дома у художника, в той самой мансарде, которую наблюдали в аквариуме окна считающий и Аркадий, хранились десятки тетрадей, куда художник вносил всё происходящее, если не забывал этого сделать. Все обои и запястья были исписаны напоминаниями, все шкафы и столы были оклеены бумажечками со списком дел. Если бы не записи, художник не только бы забыл сходить за едой или углём, но и вообще поесть и даже выпить кофе. Так бы и умер с голоду, не помня о том, что надо сделать. Надписи же были указателями его жизни, он постоянно смотрел на них и узнавал, с кем познакомился, с кем стоит здороваться, кто ему нахамил, а кто улыбнулся, и где дешевле фрукты. А адрес его мансарды вообще был вытатуирован у него на руке. Если бы художник помнил своё имя, он бы и его выбил на запястье, но имени он не помнил. Помимо напоминаний художник оставлял себе напоминания о напоминаниях и о необходимости напоминания вовремя снять. Когда он забывал снять какие-то напоминания, он мог сделать одно и то же по тысяче раз. Учитывая, что некоторые напоминания звучали как: «Выпить чашку кофе», то такое зацикливание могло кончиться плачевно. Художник вёл дневник и ставил галочки на обоях с сегодняшним числом, дабы знать, сколько раз он выполнял определённое действие.

Помимо бесконечных листочков и стопки тетрадей с прожитой жизнью в жанре дневниковых записей, мансарда художника была заполнена картинами. Точнее – одной и той же картиной. Её вариациями. Вот уже который месяц художник писал один и тот же восход луны, что был виден с его мансарды там, где через все скаты крыш немного виднелось море – синяя дымка волн вдали сливается с небом, всё это подчёркнуто ломаной линией черепицы, крона самого высокого дерева вдалеке и… вставшая над городом луна. А самое главное – цвета и объём пейзажа. Художник улавливал малейшие полутона и бездну перспективы. Если бы картина была дописанной, случайный взгляд на ней так бы и замер, не смея оторваться от открывшейся глубины.

Именно отсутствие кратковременной памяти давало художнику чистейший, не замыленный взгляд на вещи, взгляд без рамок и опыта. Мастерство давно стало его второй натурой, перешло в память долговременную, стало навыком, потому уйти не могло, а обратная сторона опыта, привычка к жизни была художнику неведома. Он не запоминал. Потому был всегда свеж и весел да с сумасшедшими глазами. Картина его была превосходной, но не оконченной. Он был лучшим художником в городе Полудня, пейзаж обладал такой силой и глубиной, что превзошёл бы оригинал, если бы не одно «но».

Художник не успевал написать картину. Восход луны свершался всегда раньше, чем он успевал его запечатлеть. Тона и полутона перетекали друг в друга раньше, чем взмахи кисти успевали перенести их на холст, солнце и луна меняли своё положение, тени ползли и удлинялись, и, вместо изящного, грациозного шара, нависшего над городом Полудня, на картине получалась какая-то полукруглая размазня. Художник мог бы написать луну по памяти, но кратковременная память отсутствовала, и он не мог воспроизвести пейзаж в голове. Он мог писать только с натуры, а натура ускользала.

Он был самым рассеянным художником города Полудня. Единственное, что он помнил, когда просыпался – надо попытаться сегодня дописать картину. Его мастерская была уставлена недописанными этюдами одного и того же пейзажа в разное время года, в разную погоду – хроника собственной беспомощности перед временем и пространством.

Каждое утро, проснувшись, художник видел на стене перед кроватью листок с инструкцией:

Если что – ты художник

Нужно написать картину

Умыться и почистить зубы

Позавтракать

Перечитать вчерашние записи

Проверить наличие красок

Проверить наличие чернил

Проверить наличие холстов

Если чего-то нет, перейти к листу «Покупки» – левее

Начать работу

Вести дневник

P.S.: Может быть, сегодня ты успеешь. Я верю в тебя.

 

Прочитав и открыв себя заново, выполнив всё необходимое, художник принимался за работу. Весь день он набрасывал контуры, рисовал эскизы, залитые дневным светом, повторял всю работу солнца и времени.

А как только солнце садилось, художник земной вступал в гонку с художником небесным и всегда выходил проигравшим, не успев запечатлеть краски лунного восхода. Если бы не память, художник выиграл бы эту схватку, он написал бы восход глубже и пронзительнее, чем это делала луна и багровое, раскалённое зашедшим солнцем небо. Но художник забывал пейзаж, стоило ему отвести взгляд.

Одно время он пытался совместить один закат с другим, создать картину по частям, но это рождало нереалистичную смесь, коллаж темнеющих и алеющих по-разному небес, а малейшая ложь в полутонах приводила художника в ярость. Любой другой живописец был бы в восторге от получившегося, он мгновенно обрёл бы славу и прочую шелуху, но художник знал, что это обман, его интересовал только сам закат и восход луны и искусство его воплощения. Художник хотел превзойти красоту мира и сделать это правдиво. Он был в силах, он был способен, но у него не было на это памяти.

Так и жил он в своей маленькой трагедии.

 

Утром четвёртого августа художник проснулся в восемь по будильнику и увидел на бумажке с расписанием свежую приписку, выползшую последним «…а!» за пределы бумаги на обои в орнаменте мелких заметок:

«Перечитай всё с 3-го августа!»

 

Художник взял верхнюю тетрадь из стопки, открыл случайно двадцать девятое июля, но уже забыл, какое число ему нужно, потому и прочитал следующее.

29 июля

«07:00 – 08:00 – проснулся, сделал всё по схеме. Краски есть.

08:00 – 12:00 – подготавливал эскизы. Прервался послушать полдень.

12:00 – 19:00 – работал, подготавливал эскизы.

19:00 – 22:00 – готовился к закату солнца и восходу луны, отдыхал.

 

22:00 – 23:00 – луна безумно красива сегодня. Не успел. Сегодня особенно обидно. Я не помню другие восходы, но, судя по записям, этот – лучший. Попробую завтра».

Художник перелистнул в рассеянности несколько страниц, уже не помня, зачем открыл тетрадь.

 

2 августа

«07:00 – 08:00 – проснулся, сделал всё по схеме. Стул нигде не могу найти. Ну и чёрт с ним. Краски пока есть, на сегодня хватит, но надо купить.

08:00 – 12:00 – подготавливал эскизы. Прервался послушать полдень. В городе какой-то шум. Дураки.

12:00 – 19:00 – работал, подготавливал эскизы. Внизу беспорядки. Кто-то ходит под окном. Выглянул посмотреть, что творится. Мрак. Но в окне мастера-часовщика прекрасный букет алых роз. Не забыть написать его завтра.

19:00 – 23:00 – готовился к закату солнца и восходу луны, отдыхал.

23:00 – 00:00 – Чёрт! Красок хватило только на эскизы! И странно, пока выдавливал пустые тюбики, не заметил лунного света. Луна будто вышла позже. В городе какой-то шум, кричат: «Стулья!». Попробую завтра».

 

Художник посмотрел на стену, вспомнил про третье число, перевернул листок.

 

3 августа

«07:00 – 08:00 – проснулся, сделал всё по схеме. Пошёл за красками.

08:00 – 12:00 – подготавливал эскизы. Прервался послушать полдень. В городе чинят витрины. Купил краски.

12:00 – 19:00 – слышал выстрел. Выглянул посмотреть. Вспомнил про букет. Перечитал ещё раз вчерашнее. Написал эскиз букета. Букет немного завял, но за завтра успею, если не забуду.

19:00 – 22:00 – готовил эскизы. Из-за выстрела увидел букет, писал букет вместо эскизов, затем делал эскизы вместо отдыха, готовлюсь к восходу луны усталым. Вряд ли успею.

22:00 – 23:00 – не успел. Опять ушла. Попробую завтра. Устал сильно, ложусь раньше».

 

4 августа

«04:30 – 05:00 – проснулся раньше. Сделал всё по схеме.

05:01 – 05:30 – сел писать букет мастера-часовщика. Мастер работает, вид усталый.

05:31 – 05:32 – странное дело: за ту секунду, когда глянул на холст и вернул взгляд обратно, букет успел сильно завянуть, словно прошло часов десять. Я думал, опять забыл, но оказалось, что нет.

И мастер был несвеж и в другом костюме, теперь выспавшийся. Собственными глазами видел, как муха в комнате мгновенно переместилась на несколько метров. Не перелетела, а переместилась! Что за шутки со временем, Мастер-часовщик?

05:32 – 05:33 – опять отвлёкся на холст. Букет завял, словно его не поливали неделю!

Подменить не могли – сравнивал с наброском – те же лепестки и бутоны, семнадцать штук, форма та же, вплоть до каждого изгиба. Буду смотреть не отвлекаясь.

05:33 – 05:34 – полнейшие чудеса! Букет за миг превратился в трухлявый скелет. Мастер в совершенно другом костюме и очень сильно постарел. Судя по протёртым локтям пиджака и морщинам вокруг глаз, мастер останавливал время на лет на двадцать.

06:00 – надо сегодня его навестить и всё сказать. Есть одна идея! Но я забуду! Как поступить?

06:01 – понял! Надо оставить пометку на обоях.

 

Теперь, перечитав, художник силился вспомнить идею. Как обычно ничего не всплывало в памяти. Художник в который раз пошёл по-другому пути: он выдумал идею заново. Выдумав, он записал её в блокноте и пошёл к часовщику.