Вопрос о сущностном единстве чистого познания.

Если элементы конечного чистого познания сущностно взаимосвязаны, то уже это препятствует "присоединению" к ним их единства дополнитель­ным собиранием. Предшествующее изолирование как раз отставляет в сокрытость и забвение это основополагающее для элементов единство и его характер. Если же анализ придерживается направленности на раскрытие из­начального единства, то и это еще не гарантирует его полного постижения. Напротив, при той последовательности, с которой исполнялось изолирова­ние, и при еще более отчетливо выступившей специфичности второго эле­мента, следует ожидать, что изолирование окажется окончательным, так что более будет невозможным раскрытие этого единства из его собственно­го истока.

То, что единство не есть итог составления элементов, но само должно быть изначально единящим, проявляется в его обозначении как "синтеза".

Однако в полной структуре конечного познания многообразные синте­зы необходимо согласуются (eingespielt) друг с другом[lvii]. Веритативному синтезу свойственен предикативный, в который, в свою очередь, встроен апофантический. Какой из этих синтезов имеется в виду, когда спрашивает­ся о сущностном единстве чистого познания? Очевидно - веритативный; ведь как раз он имеет дело с единством созерцания и мышления. Но в него необходимым образом включены и остальные.

Сущностным единством чистого познания должно образовываться единство совместности всех структурных синтезов в целом. Таким образом, веритативный синтез удерживает первенство в вопросе о сущностном един­стве чистого познания лишь постольку, поскольку в нем концентрируется проблема синтеза. Это не исключает, однако, что она с равной необходи­мостью ориентирована на другие формы синтеза. К тому же в вопросе о сущностном единстве онтологического синтеза дело идет о чистом веритативном синтезе. Ставится вопрос об изначальном соединении чистого универсального созерцания (времени) и чистого мышления (ноции). Но уже в себе чистое созерцание - как представление единого целого - есть нечто подобное созерцающему единению. Потому Кант по праву говорит о "си­нопсисе" в созерцании[lviii]. Вместе с тем и анализ ноции как "рефлектирующего понятия" показал, что чистое мышление как представливание чистых единств в себе изначально является "дающим единство" и в этом смысле - „синтетическим”.

Проблема чистого веритативного, или онтологического, синтеза, следовательно, заключается в вопросе: что есть изначальный (веритативный) „синтез” чистого синопсиса и чистого рефлектирующего (предикативного) синтеза? Уже из формы этого вопроса можно определить, что искомый син­тез должен иметь совершенно особый характер: единить в себе то, что уже имеет синтетическую структуру. Искомый синтез должен с самого начала содействовать собственно единимым формам "синтеза" и "синопсиса": он должен изначально образовать эти формы в их единении.

Онтологический синтез.

Вопрос о сущностном единстве чистого созерцания и чистого мышле­ния возникает из предварительного изолирования этих элементов. Поэтому характер им свойственного единства вначале может быть намечен так, что будет показано, как каждый из этих элементов структурно нуждается в дру­гом. Они выказывают в себе места соединений (Fugen), выдающие их свя­занность друг с другом. Веритативный синтез в таком случае является тем, что не только связывается в этих связях, со-единяющих элементы, но и тем, что впервые "связывает" эти связи.

Поэтому Кант вводит сущностную характеристику сущностного един­ства чистого познания следующим указанием: «Напротив, трансценден­тальная логика предполагает априорное многообразие чувственности, пре­доставляемое ей трансцендентальной эстетикой как материал для чистых понятий рассудка, без которого они не имели бы никакого содержания, т.е. были бы совершенно пусты. Ведь пространство и время содержат в себе многообразие чистого априорного созерцания, но в то же время они принадлежат условиям рецептивности нашей души, единственно под которыми возможно получить представления о предметах, и которые, следовательно, всегда должны аффицировать и понятие о таковых. Однако спонтанность нашего мышления требует, чтобы это многообразие прежде было извест­ным образом просмотрено, усвоено и объединено для получения из него знания. Я называю эту деятельность синтезом»[lix].

Взаимосвязанность чистого созерцания и чистого мышления поначалу вводится здесь в примечательно внешней форме. Строго говоря, не "транс­цендентальная логика" "пред-полагает" чистое многообразие времени, но это пред-лежащее присуще самой сущностной структуре чистого мышле­ния, анализируемого трансцендентальной логикой. Соответственно, не столько трансцендентальная эстетика "предоставляет" чистое многооб­разие, сколько чистое созерцание само по себе (vom Hause aus) является предоставляющим, причем по отношению к чистому мышлению.

Это чистое предоставление (Dargebot) вводится даже отчетливей, чем "аффицирование", причем имеется в виду не аффектация через чувства. По­скольку эта аффектация "всегда" присуща чистому познанию, это значит: наше чистое мышление всегда предшествует на него воздействующему вре­мени. Как это возможно - поначалу остается темным.

При этой сущностной зависимости нашего чистого мышления от чис­того многообразного, конечность нашего мышления "требует", чтобы это многообразное подчинялось самому мышлению, т.е. ему как понятийно оп­ределяющему. Однако, чтобы чистое созерцание могло быть определено чи­стыми понятиями, его многообразное должно избежать рассеяния, т.е. быть просмотренным и объединенным. Это взаимное себя-друг-для-друга-предоставление происходит в той деятельности, которую Кант вообще называет синтезом. В нем, сами по себе, смыкаются оба чистых элемен­та; он сочленяет взаимно соответствующие соединения, тем самым составляя сущностное единство чистого познания.

Этот синтез не есть ни дело созерцания, ни мышления. Он, как бы "опосредующим" образом находясь "между" ними, состоит в родстве с обо­ими. Потому он должен разделять с элементами их основной характер, т.е. быть представлением. «Синтез вообще, как мы увидим далее, есть исключи­тельно действие способности воображения, слепой, хотя и необходимой функции души, без которой мы вовсе не имели бы знания, хотя мы и редко сознаем ее действие в нас»[lx].

Этим указывается прежде всего на то, что, очевидно, все, раскрываю­щееся нам в структурах синтеза в сущностном строении познания, является действием способности воображения. Однако теперь, в частности и по преи­муществу, дело идет о сущностном единстве чистого познания, т.е. о "чис­том синтезе". Чистым он называется, «если многообразное дано a priori»[lxi]. Таким образом, чистый синтез входит в то, что, как синопсис, единит в чи­стом созерцании.

Вместе с тем, однако, им необходимо должно иметься в виду и ведущее единство. Следовательно, чистому синтезу свойственно и то, что он, как представляющее единение, с самого начала представляет присущее ему единство как таковое, т.е. в общем. Общее представление (Allgemein-Vorstellen) этого ему сущностно присущего единства значит: чистый синтез при­водит в нем представляемое единство к понятию, которое дает единство ему самому. Так что чистый синтез действует чисто синоптически в чистом со­зерцании и, вместе с тем, чисто рефлектирующе - в чистом мышлении. От­сюда следует, что единство полной сущности чистого познания имеет три составляющие:

«Первое, что нам должно быть дано для априорного познания всех предметов, есть многообразие чистого созерцания; синтез этого многообраз­ия через способность воображения - это второе; но он еще не дает знания. Понятия, сообщающие этому чистому синтезу единство, и состоящие ис­ключительно в представлении этого необходимого синтетического един­ства, составляют третье условие для познания являющегося предмета и ос­новываются на рассудке»[lxii].

В этой тройственности чистый синтез воображения занимает среднее место. Что, однако, не ограничивается внешним смыслом простого упоми­нания воображения в перечислении условий чистого познания между пер­вым и третьим. Напротив, срединным, центральным, это место является структурно. В нем смыкаются и связываются чистый синопсис и чистый рефлектирующий синтез. Эта друг-в-друге-связанность выражается для Канта так, что он утверждает тождественность чистого синтеза в син­тетическом (Syn-haften) созерцания и рассудка.

«Та же функция, какая придает различным представлениям единство в одном суждении, также дает единство чистому синтезу различных представ­лений в одном созерцании: это единство, выраженное в общей форме, назы­вается чистым понятием рассудка»[lxiii]. Этой тождественностью синтетической функции Кант имеет в виду не пустую идентичность действующего пов­сюду формального связывания, но изначально полную целостность многоч­ленного, одновременно как созерцание и как мышление действующего еди­нения и установления единства (Einheitgebens). Значит, ранее названные ви­ды синтеза - формальный апофантический функции суждения и предикативный понятийной рефлексии - взаимосвязаны в сущностно-структурирующем единство конечного познания веритативном синтезе созерцания и мышления. Тождественность здесь значит: сущностная структурная взаимо­связанность (Zusammengehörigkeit).

«Следовательно, тот же рассудок, и притом теми же актами, которыми он, при посредстве аналитического единства, создает логическую форму суждения в понятиях, также привносит, посредством синтетического един­ства многообразия в созерцании вообще, в свои представления трансцен­дентальное содержание...»[lxiv] Теперь проявляющееся как сущностное един­ство чистого познания весьма отдалено от пустой простоты последнего принципа. Напротив, оно проявляется как многообразная деятельность, пока остающаяся темной как в своем характере как деятельности, так и в структурированности своего единения. Эта характеристика сущностного единства онтологического познания не может являться заключением, но должно быть настоящим началом обоснования онтологического познания. Это обоснование ставит задачей прояснение чистого синтеза как такового. Но его сущность как деятельности может быть выявлена лишь рассмотре­нием синтеза в самом его возникновении. Только теперь, из оформляющей­ся темы обоснования, показывается, почему обоснование онтологического познания должно стать раскрытием истока чистого синтеза, т.е. синтеза в самой возможности его возникновения.

Поскольку теперь обоснование метафизики вступает в стадию, где «сам исследуемый предмет глубоко сокрыт»[lxv], так что жалобы на темноту при­ниматься не могут, следует особо задержаться на методическом осмыслении теперешнего местоположения обоснования и предстоящего ему дальнейше­го пути.