Исторические портреты. ПАВЕЛ I

Ю. А. СОРОКИН

 

Генерал Я. И. Санглен, много поживший и много повидавший на своем веку человек, писал: "Павел навсегда останется психологической задачей. С сердцем добрым, чувствительным, душою возвышенною, умом просвещенным, пламенной любовью к справедливости, духом рыцаря времен прошедших, он был предметом ужаса для подданных своих". Бывший начальник тайной полиции при Александре I оказался прав. Сложную, противоречивую натуру Павла I не смогли до конца понять ни его современники, ни последующие поколения историков.

Лица, близко стоявшие к императору, непосредственно принимавшие участие в его мероприятиях, даже не сочувствуя Павлу, относятся к нему мягче тех, кто видел его мимолетно, в главной правительственной работе не участвовал и писал о нем по случайным, чисто внешним впечатлением или даже по рассказам других. Интересно, что представители сановного дворянства отзывались гораздо благожелательнее, чем выходцы из более скромных дворянских фамилий. Мемуарные традиции в оценках Павла I оказались весьма живучи и повлияли на специальные исследования.

Официально-охранительная историография на протяжении XIX - начала XX в. претерпела серьезные изменения в своих выводах: начав с восторгов, она к концу XIX в. оценивает Павла I более трезво, затем дает однозначно- негативные характеристики (Н. К. Шильдер), а в годы первой российской революции вновь пытается вернуться к апологетическим (Е. С. Шумигорский)¹. Буржуазная историография, начав с утверждения о сумасшествии Павла и нигилистических его оценок (В. О. Ключевский), дает ему затем все более резкие характеристики, особенно в годы первой российской революции². Но затем первая мировая война и революционный кризис кардинально изменили эти оценки. В книге либерального историка М. В. Клочкова воспроизведена официально-охранительная концепция: Павел - человек вполне умный, с огневой

СОРОКИН Юрий Алексеевич - ассистент кафедры дореволюционной истории СССР Омского университета.

¹ Кончина российского императора Павла I. М. 1802; Жизнь Павла I, императора и самодержца всероссийского. М. 1805; Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России. СПб. 1914; Милютин Д. А. История войны 1799 года. Т. 1. СПб. 1857; Шильдер Н. К. Император Павел I. СПб. 1901; Брикнер А. Г. Смерть Павла I, СПб. 1907; Шумигорский Е. С. Император Павел I. СПб. 1907.

² Ключевский В. О. Сочинения. Т. 5. М. 1958; Кобело Д. А. Цесаревич Павел Петрович. СПб. 1887; Три века. Т. 5. М. 1913; Корнилов А. А. Курс русской истории XIX в. М. 1912; и др.

стр. 46

натурой, с высокими и разумно обоснованными принципами; достоин причисления к сонму русских святых³.

Советская историография никогда не испытывала заметного интереса ни к времени Павла I, ни к его личности. В оценках его внутренней и внешней политики советские историки в целом пошли дальше дореволюционных, но в оценках его личности не превзошли уровня работ М. Н. Покровского, написанных еще до революции⁴. Исключением, лишь подтверждающим правило, стали работы С. Б. Окуня и Н. Я. Эйдельмана⁵. Их выводы сами по себе не новы, они уже встречались в литературе (если принимать во внимание общую оценку личности Павла I, но сюжет о нем вовсе не главный для этих авторов; дело лишь в том, чтобы уяснить особенности социально- политического развития России конца XVIII - начала XIX в., и только. Специальных работ о Павле I советскими историками пока еще не создано.

Родители будущего самодержца, цесаревич и великий князь Петр Федорович и великая княгиня Екатерина Алексеевна (впоследствии император Петр III и императрица Екатерина II), оставались бездетными более девяти лет. С нетерпением ожидала появления наследника его бабка, Елизавета Петровна. Рождение мальчика обеспечивало престолонаследие по линии Петра I и давало известную стабильность правящей династии. Петр Федорович воспринял рождение наследника равнодушно, проведя в этот день, 20 сентября 1754 г., в покоях у жены лишь несколько минут, да и то в ухаживаниях за фрейлиной Е. В. Воронцовой. Рождение великого князя Павла Петровича пышно праздновалось: при дворе давались балы, маскарады, фейерверки, спектакли. Екатерине за рождение сына императрица пожаловала 100 тыс. рублей. Торжества продолжались около года.

Правда, ко всему этому примешивались слухи, что Петр Федорович не мог иметь детей в силу хронического алкоголизма и Елизавета Петровна, заинтересованная в рождении наследника, закрывала глаза на близость своей невестки вначале с Чоглоковым, а затем и с камергером великокняжеского двора Салтыковым. Ряд историков считают отцовство С. В. Салтыкова фактом несомненным. Позднее утверждали даже, что Павел не является и сыном Екатерины. В "Материалах для биографии императора Павла I" (Лейпциг, 1874) сообщается, что якобы от Салтыкова родилось мертвое дитя и его подменили чухонским мальчиком, то есть Павел Петрович не только не сын своих родителей, но даже не русский. При этом подразумевалось, что обладать таким характером, проводить такую политику и теми методами, какими действовал будущий император, русский решительно не может, следовательно, династия Романовых прорвалась, и император Александр II, как и его отец и дед, не имеет никаких прав на российский престол.

Юный великий князь был совершенно удален от своих родителей и воспитывался в старозаветных традициях, то есть его сдали на руки целому штату нянюшек и мамушек, совершенно невежественных и не умевших присматривать за малышом. Это были те самые женщины, которые чесали императрице пятки на ночь, развлекали ее страшными сказками о привидениях и домовых, молчаливо сносили ее пощечины. Неудивительно, что Павел уже на второй день жизни чуть не умер от молочницы,

³ Клочков М. В. Очерки правительственной деятельности времени Павла I. Пг. 1916.

⁴ Покровский М. Н. Павел Петрович. В кн.: История России в XIX в. Т. 1. М. 1908, с. 21 - 30; его же. История России с древнейших времен до наших дней. Т. 3. В кн.: Избранные произведения. Кн. 2. М. 1965; Василевский И. М. Романовы: портреты и характеристики. Пг. 1923; Самойлов В. И. Внутренняя и внешняя политика Павла I. Хлебниково. 1946; Гвинчидзе О. Ш. Братья Грузиновы. Тбилиси. 1965; и др.

⁵ Окунь С. В. История СССР. Конец XVIII -начало XIX в. Л. 1974; Эйдельман Н. Я. Герцен против самодержавия. М. 1984; его же. Грань веков. М. 1986.

стр. 47

его роняли из колыбели на пол, а в дальнейшем настолько запугали россказнями, что он прятался под стол от одного звука хлопнувшей двери. Четырех лет от роду Павла начали учить русской грамматике и счету, но настоящим воспитанием и обучением занялись лишь с лета 1760 г., когда главным его воспитателем был назначен граф Н. И. Панин, один из крупнейших государственных деятелей России второй половины XVIII века. В учителя к наследнику престола приглашены были известные европейские ученые. Екатерина вела переговоры даже с д'Аламбером, но он отказался приехать.

Замечательным источником о воспитании Павла являются записки его "кавалера" С. А. Порошина. Все, что касалось цесаревича, он заносил в свой дневник ежедневно, с завидной аккуратностью. Павла учили закону божьему, русскому, французскому и немецкому языкам, истории, географии, физике, но особое внимание уделяли французской литературе, заставляли читать Корнеля, Вольтера, Руссо и др. Павел посещал дворцовые спектакли, где давали французские комедии и балеты. Обучение великого князя не было небрежным, скорее оно велось бессистемно. Он мог получить глубокие знания в одной области и весьма поверхностные в другой: все зависело от учителя. В целом же его воспитание имело "французский" характер, со всеми его достоинствами и недостатками. Учился Павел легко, проявляя и остроту ума и основательность, но, конечно, не прочь был прогулять занятия, сказавшись больным. Чтобы поощрить его, при дворе издавали рукописную газету, уверяя Павла, что она распространяется по всей России.

Наибольших успехов цесаревич достиг в законе божьем. Его законоучитель, иеромонах Платон, заставлял Павла писать сочинения на заданные темы. Приходится только удивляться уму и осведомленности 10-летнего ребенка, написавшего, например: "Правда, что приступ к наукам несколько труден и неприманчив. Но терпение и прилежание, употребленное на преодоление первых трудностей, награждаются вскоре неизобразимым удовольствием и очевидною пользою. По собственному своему искусству сие я ведаю. Признаться должен, что при начале учений моих не без скуки мне было, но последуя доброхотным советам, преодолевал оную и вижу, что она ничто в рассуждении последующего за нею удовольствия"⁶. Порошин приметил и описал те личные качества Павла, которые разовьются в нем в дальнейшем. Отмечая недюжинный ум и способности великого князя, Порошин сетует, что "он совсем в дело не входит и о мельчайших безделицах между тем помышляет". Павел непременно желал настоять на своем, даже если его желания вовсе "неблагоразумны". Записки свидетельствуют о чрезвычайно развитом воображении цесаревича: то он мечтает командовать отрядом дворян и совершать подвиги, то дослужиться от капрала до ротмистра. "Веселится тогда, подпрыгивает и откидывает по привычке своей руки назад беспрестанно". Павел всегда очень спешил, опоздание обеда или отхода ко сну всего на несколько минут доводило его до слез. По утрам он не залеживался в постели. Впрочем, по словам Порошина, великий князь вполне осознавал свои недостатки (резвость, отсутствие терпения, непостоянство) и честно пытался исправиться. Эти его качества отметят в дальнейшем все авторы.

Сызмальства Павел воспитывался как будущий государь: он давал аудиенции иностранным послам, обедали за его столом крупнейшие сановники елизаветинского времени с тем, чтобы он прислушивался к их разговорам и осваивал трудную науку - царствовать. Панину дан был строгий наказ: Павлу к "мелочам отнюдь вкусу не давать, а стараться приучать его к делам генеральным"⁷. Лишь очень редко, по праздникам,

⁶ Платон. Православное учение, или Сокращенное христианское богословие Б. м. 1765, с. 172.

⁷ Семена Порошина записки, служащие к истории е. и. в. благоверного государя цесаревича и великого князя Павла Петровича. СПб. 1881, с. 25.

стр. 48

мальчику позволяли играть со сверстниками. Наиболее дружен он был с А. Куракиным (племянником Панина) и А. Разумовским.

Екатерина сообщает, что в последний год своей жизни Елизавета Петровна всерьез намеревалась передать престол не племяннику, а внуку. Сама Екатерина вынашивала честолюбивые мечты стать императрицей, добиваясь перехода короны не сыну, а мужу - в противном случае трон был бы для нее потерян навсегда. Елизавета скончалась, взяв с Петра III обещание любить сына. Тем не менее, став императором, тот долгое время не желал признавать Павла своим наследником: по крайней мере в манифесте о восшествии Петра III на престол Павел не упоминается, и лишь в форме церковного возношения ему давался титул "цесаревича".

В свержении Петра III, по общему мнению, ведущая роль принадлежала Панину. Но он желал воцарения своего воспитанника; в таком случае мать его до совершеннолетия Павла становилась регентом. Екатерину такая программа не то чтобы не устраивала, она желала большего, поэтому и отнеслась к панинским проектам сдержанно. В ночь переворота, 27 июня 1762 г., семилетний Павел под охраной отряда солдат переведен был вместе с Паниным в Зимний дворец и рано утром следующего дня в Казанском соборе принес присягу на верность новой императрице и вновь был объявлен наследником. События эти вызвали у него первое сильное потрясение, начались болезненные припадки. Врачи опасались даже за его жизнь.

Воспитанный вдали от матери, среди взрослых людей, да еще и "государственных мужей", Павел видел в матери прежде всего императрицу; входил к ней всегда церемонно, в сопровождении воспитателя. Екатерина была холодна с сыном, главным образом потому, что вокруг его имени группировалась оппозиция ее царствованию, да и утверждение, что престол по праву принадлежит Павлу, не лишено было оснований. Однако жизнь цесаревича изменилась мало. Между тем ему исполнилось 14 лет; по программе Панина, Павла следовало уже обучать "прямой государственной науке" - политике. Преподавать ее пригласили сенатора Теплова, который нагонял на подростка ужасную скуку. Собственно, все обучение сводилось к разбору дел, принесенных из Сената. Как следствие, Павел увлекся со всем пылом военным делом, стремясь изучить его до мелочей, до тонкостей, чем очень огорчал и Порошина, и Панина. Последний пригласил своего брата, генерала П. И. Панина, преподавать наследнику военное искусство, и под его руководством Павел получил порядочную военную подготовку.

20 сентября 1772 г. Павлу исполнилось 18 лет, он достиг совершеннолетия. Дипломатический корпус, да и некоторые русские сановники (прежде всего Н. И. Панин) ожидали, что цесаревич по крайней мере разделит с матерью "бремя власти". Но Екатерина II позволила сыну вступить лишь в обязанности генерал- адмирала русского флота и полковника кирасирскго полка - в должности, пожалованные ему еще в 1762 году. Панин оставлен был при Павле обер- гофмейстером, то есть продолжал играть роль воспитателя. Великий князь отнесся к своим новым обязанностям с большим прилежанием. Он прекрасно знал положение дел во флоте. В его повелении Адмиралтейств-коллегий 22 октября 1774 г. указывалось: "В Кронверкскую гавань определили отставного лейтенанта Полянского, с дурными рекомендациями и пьяницу. Впредь остерегаться и подобных мне представлений не чинить"⁸. По источникам не видно, чтобы Павел тяготился своей незавидной участью. (Зато очень негодовал Панин. Он плетет сеть тонких интриг, направленных на возвышение воспитанника.) По договорам от 21 мая и 14 июля 1773 г. Павел отказался от герцогства Шлезвиг-Голштейн (наследства отца),

⁸ Русский архив, 1871, N 1, с 149.

стр. 49

сохранив за собой лишь титул и право награждать голштинским орденом св. Анны.

Шумигорский сообщает, что в августе 1773 г. Панин вместе с доверенными секретарями Фонвизиным и Бакуниным составил план, по которому в руках Павла должно было сосредоточиться все управление государством, но Бакунин донес об этом фавориту Екатерины графу Г. Г. Орлову. Между императрицей и цесаревичем произошла бурная сцена, в ходе которой Павел подал матери списки участников интриги. Екатерина не глядя бросила их в огонь (фамилии уже были ей известны от Бакунина). Следствием этого объяснения явились робкие и не вполне успешные попытки Павла сблизиться с матерью.

Между тем полным ходом, шли переговоры о женитьбе Павла. Еще в 1768 г, Екатерина поручила датскому посланнику в России Ассебургу присмотреться к германским принцессам. Пропрусски настроенный Панин, добившийся уже сближения Павла с прусским принцем Генрихом, дал своему другу Ассебургу соответствующие рекомендации. Король Пруссии Фридрих II со своей стороны принял живейшее участие в матримониальных хлопотах. Выбор Екатерины пал на принцессу Гессен-Дармштадтскую Вильгельмину. 29 сентября 1773 г. состоялось бракосочетание Павла с нею (в православии она приняла имя Натальи Алексеевны). Папин, осыпанный милостями, получил отставку от должности влияние, сохранив, однако, свое влияние на Павла.

Великокняжеская чета, не имевшая собственного двора, начала часто появляться при дворе Екатерины. Внимательные наблюдатели, близко знавшие Павла в ту пору его жизни, заметили в нем и крайнюю порывистость, и непостоянство, и мнительность, и, наконец, неспособность противостоять чужому влиянию, вследствие чего им обычно кто-то руководил, направлял все его действия. Искренне желая сблизиться с матерью, он де стеснялся ей наушничать даже на своего воспитателя, охотно передавал все придворные сплетни, следствием чего были отставки, удаления от двора и проч. Так, граф Матюшкин намекнул Павлу, что Н. И. Салтыков приставлен наблюдать за его поведением, цесаревич рассказал об этом матери, и Матюшкин вынужден был оставить службу.

Пугачевщина произвела на Павла огромное, но двойственное впечатление. Всей душой ненавидел он "народное непостоянство", испытал чувство страха перед восстанием, потрясшим империю. По свидетельству Н. А. Саблукова, образ Пугачева на коне с обнаженной саблей в руке во главе толпы всю жизнь преследовал Павла. Но ведь Пугачев выступал под именем Петра III, а своего отца цесаревич боготворил, тем паче что почти це знал и не помнил его. По непроверенным сведениям, он даже собирался бежать к мнимому Петру Федоровичу. Достоверно известно, что, став императором, Павел послал сенатора Рунича на Урал, где содержались оставшиеся в живых пугачевцы, с изъявлением им царских милостей.

В 1774 г. Павел много работает над проектом "Рассуждение о государстве вообще", который он и подал Екатерине. Обдумывая его, цесаревич советуется с братьями Паниными, они направляют его, обсуждают детали, частности. Этот труд Павла чрезвычайно важен для понимания его политических симпатий и антипатий, а также уяснения его отношения к политике Екатерины II, готовившейся в это время ввести в действ еде "Учреждение о губерниях".

Для того чтобы сохранить "счастливое расположение" России, Павел предлагал отказаться от наступательных войн и готовиться лишь к войнам оборонительным. Для этого сосредоточить на границах империи четыре армии: против Швеции, против Пруссии и Австрии, против Турции, а четвертую - в Сибири. Все прочие полки расквартировать внутри страны в постоянных местах дислокации, получая рекрутов и продовольственное содержание от местных жителей. Со временем от рекрутских на-

стр. 50

боров предполагалось отказаться, дополняя армию солдатскими детьми. Полки получают одинаковое штаты, четкие уставы и инструкции, где оговариваются права и обязанности всех военнослужащих - от фельдмаршала до рядового, "Рассуждение" намечало строгую регламентацию военной жизни, начиная с "мундирных вещей" и кончая строем. Вводились железная дисциплина и персональная ответственность, Павел полагал, что солдаты "будут несравненно довольнее и охотнее к службе, потому что не будут страдать и видеть себя подчиненными прихотям и неистовствам частных командиров, которые всем сим оскверняют службу и вместо приохочивания удаляют всех от нее".

Многие историки склонны рассматривать этот документ как; политическое кредо Павла, более того, "Рассуждение" пытаются трактовать как своеобразную политическую программу, которой он руководствовался, став императором. Для столь принципиально важных выводов недостает, однако, аргументов. Но несомненно стремление Павла насадить в русской армии большую дисциплину, вплоть до мелочной регламентации, в противовес бесконтрольности екатеринских командиров полков, зачастую рассматривавших вверенные им формирования как источник дополнительных доходов. С идеей о постоянном местопребывании полков и замене рекрутов солдатскими детьми согласуется политика "военных поселений" Александра I (связанная с А. А. Аракчеевым, который был любимцем В Павла, и Александра). Но в конкретной политике Павла I можно найти лишь слабые отзвуки его "Рассуждения".

Екатерина II встретила сочинение сына более чем сдержанно, ведь оно содержало завуалированную критику ее политики. Может быть, вследствие этого Павел не получил места ни в Сенате, ни в Императорском совете. Фактически од был отстранен от дел и постоянно чувствовал противостояние Г. А. Потемкина. 21 апреля, в день своего рождения, императрица подарила Павлу недорогие часы, а фавориту - 50 тысяч рублей. Цесаревич был уязвлен. В Потемкине он видел не просто любимца матери, но своего политического соперника, занявшего то место в государстве, которое он считал принадлежавшим себе по праву. Так началась многолетняя и тяжелая вражда между Павлом и Потемкиным, во всех случаях поддерживаемым Екатериной II.

Павел получил жестокий удар, усугубившийся семейным разладом. Наталья Алексеевна вопреки расчетам Екатерины оказалась женщиной гордой, сильной, с твердым характером. Она полностью подчинила своему влиянию нервного, впечатлительного мужа. Друг детства цесаревича Разумовский в это время был близок к великокняжескому семейству. Вкупе с Натальей Алексеевной он постарался нейтрализовать влияние на Павла как Екатерины II, так и П. И. Панина. Отчасти им это удалось. В одном из писем Разумовскому Павел признавался; "Дружба ваша произвела во мне чудо; я начинаю отрешаться от моей прежней подозрительности. Но вы ведете борьбу против десятилетней привычки и побораете то, что боязливость и обычное стеснение вкоренили во мне. Теперь я поставил, себе за правило жить как можно согласнее со всеми. Прочь химеры, прочь тревожные заботы! Поведение ровное и согласованное с обстоятельствами - вот мой план, Д сдерживаю, насколько могу, свою живость: ежедневно выбираю предметы, дабы заставить работать свой ум и развивать мои мысли и черпаю понемногу из книг".

Пропрусские симпатии цесаревича сменились профранцузскими. Но ему намекнули та особую близость его жены с Разумовским (по одной версии, это сделала Екатерина, по другой - принц Генрих Прусский). Наталья Алексеевна смогла убедить мужа, что ее и Разумовского оклеветали но политическим соображениям. Павел замкнулся в себе, еще более натянутыми стали его отношения с матерью. Но до открытого столкновения между свекровью и невесткой дело не дошло, а 15 апреля 1776 г. Наталья Алексеевна скончалась при родах. Павел был убит горем.

стр. 51

Екатерина II, чтобы "излечить" сына и показать, насколько покойная не стоит его слез, передала ему любовную переписку жены с Разумовским, к тому времени уже удаленным от двора. Одновременно начались хлопоты о браке цесаревича с 17-летней принцессой Виртембергской Софией-Доротеей. Душевная драма оставила глубокий отпечаток: от прежней веселости не осталось и следа, характер Павла сделался мрачным и замкнутым.

13 июня 1776 г. цесаревич выехал в Берлин для знакомства с будущей женой. Фридрих II попытался использовать представившуюся возможность, чтобы наладить дружеские связи с Павлом. Его встречали с тяжеловатой прусской помпезностью. Ему были оказаны самые торжественные почести, которых он почти лишен был на родине. Прусский король развлекал великого князя разнообразными празднествами, маневрами, парадами, спектаклями. Павел был очарован Фридрихом, своей невестой, Пруссией. Фридриху он пытался подражать в одежде, походке, даже манере ездить на лошади. Прусская государственная система в целом, и прусская армия в частности, понравилась ему порядком, основанным на централизации, регламентации и железной дисциплине. Вдобавок ко всему, он влюбился в свою невесту. Словом, секретарь французского посольства в Петербурге шевалье де Корберон имел основания записать в своем дневнике, что Павел доволен Берлином, где недовольны его скупостью. Смотрителю Летнего дворца принца Генриха он подарил 40 червонцев, как лакею, страже - вообще ничего⁹. Но это едва ли не единственный упрек в скупости: вполне вероятно, что у Павла просто не было денег - великий князь вообще часто не имел их.

Екатерина приняла невесту сына ласково, но без особой сердечности, о чем та вспоминала даже в старости. 26 сентября 1776 г. была отпразднована свадьба. Новая великая княгиня, нареченная при крещении Марией Федоровной, получила в германском захолустье строгое воспитание, казалась сдержанной, простой, стремилась быстрее освоиться в России. С редким единодушием и современники, и дореволюционные историки оценивали ее как "ангела во плоти".

Прусские симпатии цесаревича, укрепившиеся за время его жизни в Берлине, встретили понимание и сочувствие как со стороны жены, так и со стороны Панина. Именно с позиций своих пруссофильских настроений Павел не стеснялся резко критиковать политику матери. Сохранилось его письмо бывшему кавалеру К. И. Сакену: "Для меня не существует ни партий, ни интересов, кроме интересов государства, а при моем характере мне тяжело видеть, что дела идут вкривь и вкось и что причиной тому небрежение и личные виды. Я желал лучше быть ненавидимым за правое дело, чем любимым за дело неправое"¹⁰.

При дворе к наследнику относились подчеркнуто равнодушно и даже с презрением, откровенно пренебрегая его титулом. Наметившийся разрыв с матерью усугубился тем, что его первенец, Александр, а затем и второй сын, Константин, были Екатериной взяты на свое попечение. Она рассматривала их как "собственность государства" и хотела воспитывать их сама. Павел не мог скрыть свое унижение и, случалось, довольно резко отзывался и о фаворитах, и о политике матери. В этом разрыве трудно отделить личное от политического. Павел критиковал самую суть екатерининской политики.

Эти идеи развивались им в частных письмах, прежде всего к Паниным. По его мнению, правительству следовало сосредоточиться не на присоединении новых территорий, а на улучшении внутреннего устройства государства: развивать торговлю и промышленность, дать новое законодательство, обязательное для всех, создать администрацию, ответст-

⁹ Русская старина, 1902, т. 2, с. 382 - 383.

¹⁰ Сборник Русского исторического общества, Т. 20, с. 412.

стр. 52

венную перед законом, и т. п. Главная же задача - реорганизовать армию так, чтобы точно определить права и обязанности дворянского сословия в империи. По мнению Павла, дворянство отвращено от службы из-за того, что, во-первых, нет ничего непоколебимого, следовательно, все зависит от временного расположения власть имущих, все это порождает злоупотребления; во-вторых, свобода от обязательной службы не подкреплена необходимым воспитанием; в- третьих, "начальникам частным" дана власть переменять по службе старое и заводить новое, а также производить в чин и давать награды не по очереди, а по прихоти¹¹.

Павел считал принципиально важным сосредоточить всю законодательную инициативу в руках монарха, так что дворянское сословие лишь служило бы, получая за это щедрое вознаграждение. Как заметен резкий контраст этих проектов с мероприятиями Екатерины II! Эйдельман предполагает (впрочем, бездоказательно), что Павел не просто находился под влиянием Паниных, но даже разделял их конституционные проекты вплоть до 1789 года.

Конфликт в царской семье не получил, однако, выхода: Екатерина II предложила сыну с женой совершить "инкогнито" путешествие по Европе. 19 сентября 1781 г. Павел с женой под именем графа и графини Северных отправились в путешествие, длившееся 14 месяцев. Они посетили Австрию, Италию, Францию, Нидерланды, Швейцарию и южную Германию. Результаты путешествия для Екатерины были несколько неожиданны: Павла в Европе встречали как наследника российского престола, везде он сумел понравиться. Мемуарист описывает толпы людей у отеля Леви, где была резиденция великокняжеской четы. Павел гулял по Парижу запросто, в сопровождении лишь одного человека из своей свиты. Он посетил Дом Инвалидов, Академию наук, больницы, везде держась просто и с достоинством. "Он милостив, предупредителен с достоинством... и нельзя было ему не успеть в стране, где прежде всего ценят любезность. Он говорит мало, но речь его всегда уместна, проста, и все, что он скажет лестного, не кажется чем-нибудь придуманным"¹². Более того, Павел сумел добиться при европейских дворах сочувствия к его двойственному положению в России. Австрийский император Иосиф II в знак особого расположения познакомил Павла с секретным договором между Россией и Австрией, о котором цесаревич не имел ни малейшего представления. Именно в Европе он получил прозвище "российский Гамлет", подхваченное затем русскими мемуаристами и историками.

Екатерина II была довольна политическими итогами его путешествия (прежде всего укреплением союза с Австрией), но отношения ее с сыном не улучшились. Обласканный в Европе, Павел все откровеннее претендовал на участие в управлении страной. Екатерина же ограничилась разрешением ему присутствовать дважды в неделю на докладах, да по воскресеньям обедать у нее. Н. И. Панин, подвергнутый опале, 31 марта 1783 г. умер. Павел, рискуя вызвать недовольство матери, присутствовал при его кончине и закрыл своему наставнику глаза.

После этого цесаревич не проявлял неудовлетворенности своим положением. Английский посол Джеймс Гаррис отметил: "Поведение великого князя и великой княгини... более благоразумно, чем это можно было ожидать. Они живут почти совершенно одни, они исключили из своего общества прежних своих фаворитов и говорят, что они желают отныне руководствоваться только желаниями императрицы"¹³. Такое поведение привело к ответному шагу Екатерины П. 12 мая 1783 г. она (впервые!) обсуждала с Павлом важные внешнеполитические проблемы - польские дела и вопрос об аннексии Крыма. Произошел, видимо, откровенный обмен мнениями, закончившийся окончательным разрывом, ибо выявилось

¹¹ Русская старина, 1882, N 2, с. 416 - 417.

¹² Там же, N 11, с. 330.

¹³ Русский двор 100 лет назад. СПб., 1907, с 273.

стр. 53

совершенное несходство взглядов. Именно к этому времени относятся первые слухи о возможной передаче престола не Павлу, а его старшему сыну Александру. Последнего, по общему мнению, Екатерина боготворила.

6 августа 1783 г. Павел получил в подарок мызу Гатчина, ранее принадлежавшую Г. Орлову. С этого времени в его жизни начинается качественно иной этап. Иллюзии о возможности участвовать в управлений империей или хотя бы влиять на Политику правительства канули в Лету, и Павел замыкается в кругу гатчинских интересов: в этом малом мирке он все устраивает по своему желанию. Цесаревич Павел имел теперь свой собственный двор, который состоял из лиц, принимаемых и Екатериной. Поэтому в Петербурге были осведомлены о "чудачествах" великого князя и не стеснялись жестоко высмеивать их. Более того, лиц, пользовавшихся особым расположением Павла, двор императрицы откровенно третировал.

Содержание великокняжеского двора было более чем скромным: Павел постоянно испытывал недостаток денег и либо через третьих лиц просил их у матери, либо занимал на стороне (обычно у немецкой родии своей жены). В семействе Вадковских хранились записки Марии Федоровны, в которых она просила ссудить ее 25 и 50 рублями на насущные расходы¹⁴. Между тем один из экс-фаворитов Екатерины II, Завадовский, получил единовременно 50 тыс. руб., 5 тыс. руб. в год пожизненной пенсии, 40 тыс. руб. на уплату долгов и 4 тыс. душ на Украине - да еще и рвал волосы от досады, что получил так мало.

Как генерал-адмирал русского флота, Павел выхлопотал право иметь в Гатчине три батальона, которые и обучал на собственный вкус. По спискам на 1796 г. гатчинские войска состояли из 2399 человек, из них в пехоте - 1675 (74 офицера), в кавалерии - 624 (40 офицеров), в артиллерии - 228 (14 офицеров). Они были одеты в мундиры, чрезвычайно напоминающие прусские, и, подобно подразделениям Фридриха II бесконечно занимались вахт-парадами, смотрами и т. п. Командовал этим сам Павел, не пропустивший ни одного развода. В Гатчине Павел написал новые воинские уставы для строевой, гарнизонной и лагерной службы. Его перу принадлежали также многочисленные инструкций должностным лицам, новые положения для хозяйственного обеспечения войск. Но особое внимание уделил он усовершенствованию артиллерий. По планам, разработанным цесаревичем, проходили учения с пушечной и ружейной пальбой, со штурмом крепости.

Нередко на этих учениях присутствовала Мария Федоровна, Великие князья Александр и Константин также участвовали в этих маневрах, командуя батальонами. Они очень гордились своими гатчинскими мундирами. А. Чарторыский сообщает о желании Александра навсегда поселиться с отцом в Гатчине. Обычно же сыновья приезжали туда в пятницу, в субботу проходили маневры, а в воскресенье возвращались в Петербург.

Военный быт Гатчины подвергался всеобщему осмеянию. Даже такой вдумчивый и трезвый наблюдатель, как полковник Саблуков, позволял себе зло иронизировать: "Мы, офицеры, часто смеялись между собой над гатчинцами, Что за офицеры! Какие странные лица! Какие манеры! И как странно они говорили! Все новые порядки и новые мундиры подверглись свободному разбору и почти всеобщему осуждению"¹⁵. Офицерами в гатчинских войсках служили преимущественно неродовитые бедные дворяне, дли которых карьера в гвардий была практически невозможна; они безропотно сносили необычайную требовательность Павла и готовы были на все, чтобы выслужиться. Аракчеев вспоминал впоследст-

¹⁴ Убийство императора Павла. Ростов-н.-Д. Б. г., с. 3.

¹⁵ Русский архив, 1869, N 11, с. 1883.

стр. 54

вий, что в ту пору у него были единственные белые лосины, которые он с вечера стирал, а утром надевал еще сырыми.

Свободным нравам екатерининских гвардейских полков в Гатчине не было места, Требуя железной дисциплины, великий князь вполне в духе Фридриха II не терпел "умников", но зато и заботился о подчиненных. Он хорошо знал семейное положение каждого, ходатайствовал за них перед Петербургом, мог дать приданое дочери и т. п.

В Гатчине сложился тесный кружок лиц, близких Павлу; такие гатчинские офицеры, как Аракчеев, Обольянинов, Кологривов, Линденер, Каннабих и др., стали затем, в его царствование, вельможами. С близкими людьми Павел оставлял свою чопорность, становился веселым и обаятельным. Не чурался игр в жмурки, в волан, много и охотно танцевал" Но главные его занятия были скрыты от посторонних глаз.

Павел вовсе не был бездеятельным наблюдателем екатерининских реформ, а пытался выработать свое понимание путей разрешения проблем, стоявших перед страной. 4 января 1788 г., готовясь участвовать в войне со Швецией, он пишет три письма жене, письмо старшим сыновьям, завещание и особый наказ, или, по его выражению, "предписание" о порядке управления империей. Из бумаг этих видно, что он вполне трезво определяет место, занимаемое им в государственной иерархии, и не считает нужным приукрашивать свое положение. "Богу угодно было на свет меня произвесть, - пишет Павел жене, - для того Состояния, которого я хотя и не достиг, но не менее во всю жизнь свою тщился сделаться достойным"¹⁶. Не случайно и завещание, адресованное Екатерине II, Павел подписывает не как цесаревич и наследник престола, а лишь как великий князь. Но особенно интересен его "Наказ".

Как и Екатерина II, Павел считал, что нет лучшей формы правления, чем самодержавие, ибо оно "соединяет в себе силу законов и скорость власти одного". Империя нуждается в законах, главнейший из них - о престолонаследии, гарантирующий стабильность и порядок. Других новых законов не надо принимать, требуется лишь соотнести старые с нынешним "государственным внутренним положением", то есть дать свод всех действующих законов, снять противоречия между ними, не считать указы законами и т. п. Рассматривая дворянство как "подпору государства и государя", Павел в отличие от матери желал бы не допускать в привилегированное сословие "лишних членов или недостойных". О промышленности и промышленниках "пещись отменно, а особливо у нас, где сия часть запущена". Особое внимание Павел уделяет финансовой системе. Начав с утверждения, что "доходы государственные - Государства, а не Государя" (Екатерина частенько их путала), Павел осуждает начавшуюся эмиссию бумажных денег, обесценение монеты¹⁷.

Перед нами конкретная, развернутая, основанная на идеях "Рассуждения" программа развития России, пусть и очень лаконично сформулированная. Часть ее из 38 пунктов реализовал сам Павел, став императором, часть - его сыновья Александр I и Николай I. Таким образом, справедливо высказанное еще в прошлом веке мнение о наличии у Павла своеобразной программы будущей его деятельности в качестве императора (А. Чарторыский, Н. А. Саблуков, Д. А. Милютин, М. Й. Семевский, М. В. Клочков).

Долго живя в Гатчине, Павел существенно изменил ее. Там были построены больница и школа, четыре церкви: православная, лютеранская, католическая и финская (будучи очень набожным, Павел был весьма терпим в вопросах веры). Гатчинская библиотека насчитывала 36 тыс. томов. Поставленные на его средства фарфоровая и стеклоделательная мануфактуры, сукновальня, мастерская по производству шляп выгляде-

¹⁶ Вестник Европы. 1867, N 3, с. 306.

¹⁷ Там же, с. 316 - 322.

стр. 55

ли более прусскими, чем российскими. Герцогиня Саксен-Кобургская, наведываясь с дочерьми в Петербург, в 1795 г. так описала Гатчину: "Как только въезжаешь в его владения, так появляются трехцветные (черные, красные, белые) шлагбаумы, с часовыми, которые на прусский манер окликают проезжающих. Всего хуже то, что эти солдаты - русские, обращенные в пруссаков, и одеты по старинной форме Фридриха II"¹⁸.

Разумеется, долгое и вынужденное удаление от дел сказалось на характере цесаревича. Вне Гатчины он был строг, угрюм, неразговорчив, язвителен и умел, как говорится, не терять своего лица. С достоинством сносил он насмешки фаворитов, доходившие до неприличия (однажды Платон Зубов заметил цесаревичу публично: "Разве я сказал какую-нибудь глупость, что вы со мной согласились?"). Лишь иногда он намекал, что у него пока связаны руки, но по воцарении он поступит иначе. Внешне оказывая глубокое почтение матери, вряд ли Павел испытывал к ней искренние чувства. Но у себя в Гатчине он был страшен в минуты гнева. Офицеры, виновные в опоздании на развод, падали замертво, как майор Фрейганг, от выговоров Павла. Любые его прихоти немедленно исполнялись.

Никто, даже Мария Федоровна и дети, не смел нарушить раз и навсегда установленный порядок. Вместе с тем он был отходчив: признавая свои ошибки, извинялся и просил прощения, стремился быть справедливым и щедрым. Ему был чужд разврат екатерининского двора. Он увлекался, конечно, женщинами (например, Е. И. Нелидовой), но, по отзыву Саблукова, "не был человеком безнравственным", "ненавидел распутство и очень был привязан к своей супруге"¹⁹. Трения между Марией Федоровной и ее фрейлиной вскоре уступили место долголетней их дружбе. Многие полагали, что любовь Павла к Нелидовой была платонической.

Все мемуаристы признают, что Екатерина II несправедливо относилась к Павлу и именно это портило его характер. В 1784 г. цесаревич писал П. А. Румянцеву: "Мне вот уже тридцать лет, а я ничем не занят... Спокойствие мое, уверяю вас, вовсе не зависит от окружающей меня обстановки, но оно покоится на чистой моей совести, на осознании, что существуют блага, не подлежащие действию никакого земного могущества, и к ним-то и должно стремиться. Это служит мне утешением во многих неприятностях и ставит меня выше их; это приучает меня к терпению, которое многие считают за признак угрюмости в моем характере. Что касается до моего поведения, то вы знаете, что я стремлюсь согласовать его с нравственными моими понятиями и что я ничего не могу делать, противного моей совести".

Раздражение и даже озлобление, далеко не всегда прорываясь наружу, все более разъедали душу цесаревича. Заметно повлияло на него и общение с французскими эмигрантами. Один из них, граф Эстергази, усиленно проповедовал "железную лозу" как верное средство от всяких революций и встретил понимание и отклик у Павла. Принимая мнение ряда историков об ухудшении его характера в результате гатчинского затворничества и других факторов, подчеркнем, что какого-то резкого перелома не было, происходила лишь медленная эволюция личности Павла.

В последние годы царствования Екатерина II замышляла передать престол не сыну, а внуку, своему любимцу Александру. Но в конце 1795 - начале 1796 г. он очень сблизился с отцом. Императрица потребовала от Марии Федоровны содействия своим планам: нужно было убедить Павла отречься в пользу сына и подписать соответствующие бумаги. Но Мария Федоровна ответила отказом, как это сделали до нее Салтыков и Лагарп. 16 сентября 1796 г. императрица объяснялась по этому поводу с Александром. Тот, видимо, привыкнув уже маневрировать меж-

¹⁸ Русский архив, 1869, N 7, с. 1102.

¹⁹ Записки генерала Н. А. Саблукова о временах императора Павла I и о кончине этого государя. Лейпциг, 1902, с. 6.

стр. 56

ду отцом и бабкой, на словах дал согласие на отстранение Павла, но одновременно написал несколько писем (одно из них - Аракчееву, любимцу отца), в которых по отношению к Павлу употребил титул "величество", то есть признавал его законным наследником. Тем не менее при дворе и в Петербурге прошел слух, что готовится манифест о престолонаследии, по которому Павел будет посажен под арест в отдаленном замке Лоде, а наследником станет Александр.

Однако ожиданиям этим не суждено было исполниться. 5 ноября 1796 г. Екатерину II постиг апоплексический удар, после которого она прожила еще 22 часа, фактически не приходя в сознание. Немедленно в Гатчину разными лицами было послано 5 - 6 курьеров. Первым успел брат последнего фаворита Екатерины Николай Зубов. Павел с женой ужинали на мельнице, построенной в Гатчине по его приказу. Зубов, забыв этикет, почти вбежал, пал на колени и сообщил о безнадежном состоянии императрицы. Павел побагровел, из глаз хлынули слезы, он велел немедленно запрягать, сердился, что долго не подают лошадей. Он очень возбужден, лихорадочно обнимает жену, Зубова. Наконец, около 5 часов пополудни, цесаревич выехал. По дороге он встретил большое число курьеров (до 25 человек), спешивших в Гатчину с одним и тем же известием, в том числе графа Ф. В. Ростопчина, гатчинца, посланного Александром.

Около 8 часов вечера Павел вошел в Зимний дворец, где его встретили уже как императора. Прежде всего он посетил умирающую. Графиня В. И. Головина, облагодетельствованная Екатериной и поэтому недолюбливавшая Павла, была поражена искренностью и глубиной его чувств: он плакал, целовал руки матери, одним словом, вел себя, как почтительный сын. На ночь он расположился в "угловом" кабинете, рядом с комнатой, где лежала Екатерина. Всю ночь мимо постели умирающей ходили люди, которым Павел желал отдать какие-либо приказания. Злые языки немедленно обвинили его в оскорблении матери.

6 ноября в 9 часов 45 минут Екатерина скончалась. Павел потребовал бумаги покойной. Санглен сообщает, что Платон Зубов провел Павла в кабинет императрицы, где передал ему четыре пакета. В двух первых были запечатаны бумаги об отречении его от престола и ссылке в замок Лоде, в третьем - указ о передаче графу А. А. Безбородко имения Г. Орлова, в четвертом - духовное завещание Екатерины II. Первые два пакета Павел якобы разорвал, а завещание, не читая, положил в карман. Такое изложение событий содержится лишь у Санглена. Это, а также дальнейшие взаимоотношения Павла с Зубовым заставляют усомниться в правдивости этого рассказа мемуариста.

Ростопчин сообщает, что Павел в присутствии сыновей Александра и Константина, а также Безбородко и генерал-прокурора Самойлова собственноручно сложил все бумаги в заранее приготовленную скатерть и камердинер запечатал ее императорской печатью. Однако большинство мемуаристов утверждают, что о существовании завещания в пользу Александра Павлу донес Безбородко, после чего они заперлись в кабинете императрицы и долго жгли бумаги в камине. Последнее кажется наиболее вероятным и косвенно подтверждается милостями, которыми Павел осыпал Безбородко (в частности, пожаловал до 30 тыс. душ, не считая других подарков). Историки сходятся во мнении, что документ о передаче престола Александру действительно существовал, но во время агонии Екатерины был уничтожен Павлом.

В 12 часов ночи на 6 ноября 1796 г. высшее духовенство и двор принесли присягу на верность новому императору и его наследнику, великому князю Александру. Россия в тот момент стояла перед многими трудноразрешимыми проблемами. После Крестьянской войны под руководством Пугачева, а затем ввиду революции во Франции правительство Екатерины последовательно проводило курс на жестокие меры борьбы с "револю-

стр. 57

ционной заразой" и "народным непостоянством". Финансы империи пришли в расстройство, продолжалась эмиссия (бумажный рубль стоил 66 коп. серебром). Казнокрадство и лихоимство достигли невиданных масштабов и фактически были узаконены. "Никогда еще преступления не были так наглы, как ныне, - писал Ростопчин графу С. Р. Воронцову, - Безнаказанность и дерзость дошли до крайнего предела. Один Рибас ворует более 500 тысяч рублей в год"²⁰. "Государственная сволочь" (по выражению К. Масона) манкировала службой. В Сенате скопилось до 12 тысяч не разобранных дел.

Но особенно тяжелым было положение армии. Из 400-тысячного списочного состава ей не хватало по меньшей мере 50 тыс. солдат, чье содержание разворовали полковые командиры; 3/4 офицерского корпуса существовало лишь на бумаге. Производство в офицеры или представление к очередному чину происходило только по протекции. Многие получали чины вообще не служа. Дезертирство было массовым явлением. Только в шведской армии на службе было до 2 тысяч русских перебежчиков²¹. При численности екатерининского мушкетерского полка в 1726 человек на плац редко выводилось более 800. В Петербурге при генерале находилось до сотни офицеров, в полках же ротами командовали прапорщики. Армейские боевые офицеры по 15 лет служили в одном чине, а им в качестве командиров навязывали неучей-гвардейцев, переходивших в армейские полки с двойным повышением в чине. Срок службы одного ружья фактически доходил до 40 лет, флот был вооружен пушками еще петровского литья²².

Между тем в Европе разваливалась антифранцузская коалиция. Екатерина II собиралась поддержать ее русскими штыками. С этой целью готовился 60- тысячный корпус, хотя средств на ведение войны не было. Новый император попытался разрешить наиболее острые, злободневные вопросы. Уже второй указ, им подписанный, отменял рекрутский набор 10 тыс. человек для войны с Францией, а вскоре последовало распоряжение о прекращении выпуска очередной партии бумажных денег. Новый монарх нуждался в надежных людях; таковыми могли быть прежде всего гатчинцы. 10 ноября гатчинские батальоны были влиты в гвардию, что вызвало недовольство старых гвардейских офицеров.

Все мемуаристы признают известную целесообразность первых шагов императора, но понимают их по-разному. Так, Чарторыский считал полезным "запрет служить в армии кое-как, по-любительски", а также обязанность молодых придворных выбирать себе какой-нибудь род службы. Один из наиболее великодушных поступков Павла он видит в освобождении польских узников (Т. Костюшко, И. Потоцкого и др.). С точки зрения семеновского офицера М. Леонтьева, действительное благо павловского правления заключалось в. учреждении Заемного банка, изданий "банкротского устава" и освобождении семьи Ломоносова от подушного оклада. Саблуков благословлял широкие пожалования имений, практиковавшиеся Павлом I. А. Т. Болотов подробно описывает почести" отданные покойной императрице, и хвалит Павла за то, "что он сделал тотчас обоих сыновей своих соучастниками дел своих". Э. Дюмон утверждает, что истинное добро нового царствования состоит в укреплении армейской дисциплины, росте усердия офицеров и пр., а также в том, что "в судах правосудие менее подкупно".

Однако современники едины в одном: истинный двигатель всех нововведений Павла - желание поступить вопреки политике Екатерины II. Г. Р. Державин сравнил Петербург после перевода сюда гатчинских батальонов с завоеванным городом. "Никогда еще по сигналу свистка не

²⁰ Русский архив, 1876, N 4, с. 399.

²¹ Петрушевский А. Генералиссимус князь Суворов. СПб. 1900, с. 444 - 445.

²² Реймерс Г. Петербург при императоре Павле Петровиче в 1796 - 1801 гг. - Русская старина, 1883, N 9.

стр. 58

бывало такой быстрой смены всех декораций, как это произошло при восшествии на престол Павла. Все изменилось быстрее, чем в один день? костюмы, прически, наружность, манеры, занятия", - писал Чарторыский²³. Именно этой "метаморфозы", "коверканья" екатерининской системы не могли простить Павлу I современники, да и историки, которые в своих работах зачастую лишь воспроизводят оценки мемуаристов.

Несмотря на лавинообразный характер появления новых указов, распоряжений и узаконении, последовавших в первые месяцы царствования Павда, в них есть своя система. Наибольшее внимание его привлекли армия и гвардия, что естественно, учитывая их печальное состояние к концу правления Екатерины II. Уже 29 ноября 1796 г. появились уставы о конной и пехотной службе, а 25 февраля 1797 г. - морской устав. Гвардия в армейские полки получили новый мундир по прусскому образцу, парни с буклями и косой и проч. Павел участвовал во всех разводах и вахт-парадах гвардии, мельчайшие стороны армейского быта были в центре его внимания. Улучшалось содержание солдат, вводились строгие правила продвижения по службе, все вооруженные силы для удобства управления делились на 11 округов и 7 инспекций.

Разительно изменилось положение гвардии. "Образ жизни наш, офицерский, совершенно переменился, - писал адъютант Измайловского полка Е. В. Комаровский. - При императрице мы думали только о том, чтобы ездить в театры, общества, ходили во фраках, а теперь с утра до вечера сидели на полковом дворе и учили нас всех, как рекрутов"²⁴. Непривычные тяготы службы вызвали массовые отставки. В Конногвардейском полку из 132 офицеров выхлопотали отставку за три первые недели царствования Павла I 60 или 70 человек. Открывшиеся вакансии позволяли быстро расти но службе. Тот же Комаровский за 7 лет дослужился из сержантов до генерал-майора!

Павел I хотя и обласкал на первых порах Платона Зубова и других екатерининских вельмож, но доверять им не мог, поэтому постарался окружить себя теми людьми, на чью верность рассчитывал. Был вызван из Литвы и произведен в генерал-фельдмаршалы князь Репнин, из Москвы - друг детства А. Б. Куракин, получивший чин тайного советника. Своим секретарем Павел сделал вызванного из Кишинева Н. В. Лопухина. Вопреки устоявшимся представлениям, никаких гонений на екатерининских вельмож не было: если они и уходили в отставку, то, как правило, с повышением в чине, с орденом, с земельным или денежным пожалованием. Все президенты коллегий и главы департаментов, служившие при Екатерине, утвердились в своих должностях.

Одновременно выпущены были все заключенные в Тайной экспедиции; освобождены; Н. И. Новиков и А. Н. Радищев; Костюшко получил разрешение выехать в Америку. Прощены все нижние чины, находившиеся под следствием. Современники отметили милость Павла к сыну Екатерины и Г. Орлова - А. Г. Бобринскому: ему были пожалованы графское достоинство и обширные имения на Украине. Даже участники переворота 1762 г. не понесли существенного наказания, если не считать удаления от двора и запрещения на въезд в столицы, впрочем, вскоре отмененного; А. Г. Орлов-Чесменский (по общему мнению, убийца Петра III) в течение всего царствования Павла I запросто обедал у него!

Павел I позаботился и о придании своей власти дополнительного ореола законности. Современники осмеяли коронацию праха Петра III и совместное погребение его останков с телом Екатерины II. Но политический смысл этой акции ясен: он признавал своим отцом того, кто не желал признавать его сыном. Отсюда, должно быть, проистекает стремление Павла самому венчаться на царствование как можно быстрее: уже 5 ап-

²³ Чарторыйский А. Мемуары. Т. 1. М. 1912, с. 113.

²⁴ Русский архив, 1867, N 2, с. 226.

стр. 59

реля 1796 г. он был коронован в Кремле митрополитом Платоном, бывшим когда-то его учителем и наставником.

В области внешней политики Павел I заявил о желании мира со всеми странами и об отказе от каких бы то ни было военных действий, что прямо вытекало из "Рассуждения" и "Наказа". (Впрочем, для продолжения войны просто не хватало и средств.)

Итак, первые акции Павла I, кажется, не противоречили в целом интересам страны и даже не несли в себе чего-то качественно нового. Почему же с таким раздражением, даже неприятием, встречены они были современниками, в первую очередь столичным дворянством и гвардией? Сказалась прежде всего возросшая тяжесть службы, совершенно непривычная для гвардейцев. "Служба при Екатерине была спокойная, - вспоминал В. Селиванов, - бывало, отправляясь в караул (тогда в карауле стояли бессменно по целым неделям), берешь с собой и перину с подушками, и халат, и колпак, и самовар. Пробьют вечернюю зорю, поужинаешь, разденется и спишь, как дома. Со вступлением на престол Павла служба сделалась тяжелая, строгая"²⁵.

Офицер теперь отвечал персонально за свое подразделение; бесконечные смотры и вахт-парады, контролировавшие выучку солдат, могли закончиться неприятностями, вплоть до ареста и исключения из службы. Кончились тянувшиеся годами отпуска офицеров, практика записи дворянских сыновей в полки со дня рождения, когда к своему совершеннолетию они достигали уже офицерского чина. Все придворные чины (камер-юнкеры, камергеры) из полков увольнялись, так как служить можно было только по военной или по статской части.

Неродовитое в сравнении с петербургским гатчинское офицерство, среди которого было много выходцев из Германии, Курляндии, Украины, делало зачастую более быструю и значительную карьеру, чем гвардейские старожилы. Это задевало интересы петербургского дворянства.

Всеобщее презрение вызывали новые уставы - за сходство с прусскими. Действительно, искусству стрельбы, искусству штыкового боя они уделяли мало внимания, сосредоточившись на маневрах войск на поле боя. Невиданное озлобление вызвал новый мундир. Санглен свидетельствует: "Уничтожение мундиров казалось одним - пренебрежением, другим - преступлением. Обратить гвардейских офицеров из царедворцев в армейских солдат, ввесть строгую дисциплину, словом, обратить все вверх дном, значило презирать общим мнением и нарушить вдруг весь существующий порядок, освященный временем"²⁶.

Требование службы распространялось и на штатских чиновников; если екатерининские сенаторы годами не появлялись в Сенате, то при Павле І в 5 часов утра во всех учреждениях горели свечи и работа шла полным ходом. Жестоко преследовались взятки и вообще лихоимство. Все же, по общему мнению, штатская служба была много легче военной, и отпрыски знатнейших родов перестали гнушаться ею. Даже свертывая присутственные места, Павел I оставлял содержание уволенным. Д. Б. Мертваго свидетельствует: "Суровость правления произвела страх... Судьи и подьячие, от службы уволенные, никакого имения нигде не имеющие, разбрелись по подаренным им дачам"²⁷.

Разительно изменился Петербург. Шлагбаумы, верстовые столбы, будки были выкрашены в черно-белый цвет (тогда он считался верхом уродства). Жестко регламентировалась жизнь горожан. Запрещено было носить фраки, круглые шляпы, а предписывались немецкие камзолы, треуголки, парики и башмаки с пряжками. В 10 часов вечера повсюду гасили огни, и столица должна была отходить ко сну. Даже обедать все долж-

²⁵ Там же, 1869, N 1, с. 165.

²⁶ Русская старина, 1882, N 4, с. 475.

²⁷ Мертваго Д. Б. Записки. М. 1867, с. 182.

стр. 60

ны были в одно и то же время, в 1 час дня. Офицерам не разрешалось ездить в закрытой карете, а лишь верхом или в дрожках. При встрече с императором надлежало выйти из экипажа и отдать поклон (только дамы могли оставаться на подножке), в противном случае - арест. Контраст с предыдущим царствованием был столь велик, что ропот, смешанный с язвительными насмешками, доходил до самого императора. Мелочная регламентация банальных, житейских ситуаций была особенно тягостна для дворянства, привыкшего к сравнительно широкой личной свободе.

Наконец, само количество новых узаконений и требований смущало умы. Новые указы появлялись так часто, что их не успевали освоить, поэтому нарушали их, подвергались взысканиям, следствием чего было чувство неуверенности в собственном будущем даже у лиц, высоко стоявших в чиновной иерархии. За четыре года царствования Павла I издано было 2179 законодательных актов, или в среднем 42 в месяц (при Екатерине II издавалось в среднем 12 в месяц)²⁸. Оценивая первые акты Павла I лишь как производное от ненависти его к Екатерине II, от желания уничтожить память о ней, общее мнение связывало это с личными качествами императора. Именно недовольство его политикой вызвало недовольство его личностью, а не наоборот, как утверждает мемуарная традиция, а вслед за нею и дореволюционная историография. Разумеется, при стремлении Павла сосредоточить всю полноту власти в своих руках личные его качества становились все более весомым социальным фактором. Отдельные, единичные поступки его, зафиксированные в многочисленных анекдотах, можно объяснить только особенностями его личности. Связать социальный тип личности императора с некоторыми методами внутренней и внешней политики, проводимой его правительством, конечно, можно. Но основная направленность, сущность этой политики не могла кардинально меняться под воздействием его личности: Павел I последовательно проводил продворянскую сословную политику.

Многие мемуаристы объясняют ухудшение характера Павла I дурным окружением. Это общее место, но когда дело доходит до конкретных личностей, начинаются расхождения. Чаще других называют имена И. П. Кутайсова, Н. Х. Обольянинова, братьев Куракиных, Аракчеева, Н. А. Архарова; реже - А. Гагарину, Ф. В. Ростопчина, генерал-прокурора Лопухина. Именно они, пользуясь "злыми" минутами Павла, из своекорыстных соображений или из низких побуждений наушничали ему, вызывали его гнев, способствовали опалам невинных и проч. Однако наиболее вдумчивые наблюдатели признавали, что Павел I был окружен людьми в нравственном отношении значительно превосходящими лиц из ближайшего окружения Екатерины II. Сомнительно, что характер Павла претерпел после его воцарения столь значительные перемены, чтобы можно было говорить о его переломе или резком ухудшении. Просто свойства, привычки, особенности императора более бросаются в глаза подданным, нежели качества великого князя.

Верно и то, что Павел I не приближал к себе вельмож, имевших собственное суждение по тому или иному вопросу. Главные критерии, по которым он отбирал высших сановников, суть исполнительность (зачастую слепая); умение, не рассуждая, в кратчайшие сроки выполнить поручение, то есть скорость исполнения приказаний; честность и неподкупность; наконец, "знание службы". Крупный государственный деятель вряд ли должен обладать только этими качествами. Павлу нужны были лишь добросовестные исполнители, бюрократы всех рангов в собственном смысле этого слова, признающие лишь волю вышестоящего да инструкции. Не случайно, что никто из окружения Павла I не стал заметной фигурой в отечественной истории, Аракчеев и Ростопчин - исключение, лишь подтверждающее общее правило.

²⁸ Эйдельман Н. Я. Грань веков, с. 61.

стр. 61

Гатчинский уклад жизни император перенес в Петербург. Свою личную жизнь ой там же строго регламентировал, как и быт своих подданных, причем никогда не отступал от однажды принятого режима дня. Обычно он вставал очень рано, пил кофе и уже в 6 часов утра принимал с докладом петербургского генерал- губернатора, в 7 часов слушал доклады по иностранным делам. К 9 часам он выходил на вахт-парад и развод Караула, совершаемые, как правило, при большом стечений народа. Когда толпа мешала, Павел I вежливо просил отодвинуться. Вообще же смотры гвардии длились около двух часов, и всегда, В любую Погоду, в мороз или дождь, император на них присутствовал. Затем были прогулка, обычно в сопровождений Кутайсова, и визиты. Ровно в час - обед. В Гатчине Павел с женой часто обедали где-нибудь в гостях, но в Петербурге этикет требовал специального церемониала и стол роскошно сервировался, хотя Павел I был умерен в еде и питье.

Камер-паж А. А. Башилов сообщает о "Непомерной выдержке государя": обед - чистая невская водица и два-три блюда самые простые и здоровые. После говядины он выпивал рюмку бургундского кларета (в гвардейской среде офицер выпивал за обедом две-три бутылки шампанского). Стерляди, трюфели и прочие Яства Подавались, но Павел никогда их не ел²⁹. Его любимым кушаньем были сосиски с капустой. Вторая прогулка, после обеда, верхом или в коляске, запряженной шестеркой белых лошадей, всегда имела какую-то цель: посещение больницы, богоугодного заведения или просто осмотр петербургских улиц. В 6 часов вечера император всегда приходил к жене, в 7 часов - на спектакли, дававшиеся при дворе. Больше всего ой любил французскую комедию (Мольер, Корнель, Расин). Наконец, в 9 часов следовал ужин, в 10 император уже спал.

Этот образ жизни он пытался перенести на весь Петербург. Но с 10 часов за плотно опущенными шторами на двойной подкладке в дворянских особняках начиналось неистовое веселье. Впрочем, камер-юнкер Д. В. Васильчиков вспоминал в конце жизни, что "никогда так не было весело, как при его дворе. Все пользовались минутою, все жили настоящим, а потому веселились до упаду и повесничали на славу". Да и Павел I не чужд был веселья и танцев.

Внешность Павла I описана М. Леонтьевым: "Сей государь был малого роста и не более 2 аршин 4 вершков, чувствуя сие, он всегда вытягивался и при походке никогда не сгибал ног, а поднимал их, как бы маршируя, ставил на каблук, отчего при ходьбе и стучал крепко ногами; волосы имел на голове темно-русые с небольшой проседью; лоб большой или, лучше, лысину до самого темя и никогда не закрывал ее волосами и даже не терпел, чтобы кто-либо сие сделал. Лицо у него было крупное, но худое, нос имел курносый, кверху вздернутый, от которого до бороды были морщины, глаза большие, серые, чрезвычайно грозные, цвет лица был у него несколько смуглый, голос имел сиповатый и говорил протяжно, а последние слова всегда затягивал длинно. Он имел привычку, когда молчал, надувать щеки и вдруг отпускать их, раскрывая при этом несколько рот, так что, бывало, видны у него зубы, что часто делывал, когда был сердит, а это бывало почти каждый день. Иногда, когда бывал весел, припрыгивал на одной ножке. Мундир носил он темно-зеленый, однобортный, с двумя рядами пуговиц, с низким воротником красного сукна и аксельбантами, шляпу черную, как и ныне, треугольную, без всяких украшений"³⁰. Говорят, что чем старше Павел становился, тем более походил на Петра III.

Он любил показать себя человеком бережливым, по крайней мере по отношению к себе, от излишеств воздерживался. Потемкин терял бриль-

²⁹ Заря, 1871, N 12, с. 203 - 204.

³⁰ Русский архив, 1913, N 9, с. 301 - 302.

стр. 62

янты, даже не замечая этого. А. Б. Куракин, прозванный "брильянтовым князем", носил камзолы, усыпанные драгоценными камнями. Парадный костюм екатерининского пажа стоил 1 тыс. рублей. Павел имел одну шинель, которую носил и осенью и зимой; в зависимости от погоды не подшивали то ватой, то мехом в самый день его выезда. Но даже Недруги Павла I признавали его чрезвычайную щедрость. "Расхват имений" в его царствование можно объяснить принципиальными соображениями: император считал, что крестьянину целесообразнее находиться в частном владении (еще в Гатчине он и говорил и писал об этом). За четыре года своего правления он раздал до 600 тыс. душ; только в день коронации им было пожаловано 82 тыс. душ (Екатерина II за 34 года раздала 850 тыс. душ). Такой награды легко мог удостоиться отличившийся на смотре офицер или даже проситель.

Современники отмечают романтическую приподнятость Павла, его особую рыцарственность. "Коронованным Дон-Кихотом" назвал его А. И. Герцен. Эйдельман, рассматривая это качество императора, трактует его, во-первых, как производное от неверно понятых средневековых рыцарских кодексов