Страшная сказка народа Хрумба 4 страница

— Погоди. Но ведь если я отрекусь, они тем более никогда не поверят…

— О, в этом-то самая изюминка! Официально ты отречешься. А на выходе тихонько скажешь (но так, чтобы тебя обязательно кто-то услышал!): «А всё-таки она вертится!»

— Не понимаю. А это зачем?

— Да затем, чтобы эта фраза уже назавтра разошлась по всему городу. И чтобы все шептались, как ловко ты провел глупую Инквизицию. Ну а когда симпатии народа будут на твоей стороне — твоя правота станет очевидна всем. Как бы абсурдна она ни была.

 

* * *

 

— Поздравляем! Вы — десятимиллионный житель планеты и имеете право на специальный приз. Любое желание!

— Любое?

— Да.

— Эээ… хм. Я бы хотел подумать…

— Отлично, записано! Итак, Соломон Давидович, Вы выбрали свой выигрыш.

 

* * *

 

Жила-была маленькая девочка. А у неё, как водится, были папа-мама.

Папа-мама говорили девочке: «Не ходи, девочка, в темный лес, там тебя волк покусает!»

Но девочка спокойно ходила в темный лес гулять, и никто её ни разу не укусил.

Папа-мама говорили: «Не купайся, девочка, за буйками, на тебя нападет акула и съест!»

Но девочка всякий раз заплывала за буйки и никаких акул не встречала.

Папа-мама говорили: «Не качайся, девочка, на стуле, упадешь, зуб сломаешь!»

Девочка качалась на стуле, упала и сломала зуб.

Потому что родители не всегда ошибаются, иногда они бывают правы. Через два раза на третий.

 

* * *

 

Вообще-то, у сказочной девочки были и папа, и мама. Но однажды пришли добрые феи и стали ее расспрашивать:

— Девочка, а девочка? Мама тебя не бьет, не обижает?

— Нет, что вы!

— А папа тебя не бьет? Окурки о тебя не тушит?

— Папа вообще не курит.

— И не бьет? Совсем? А если подумать?

— Совсем не бьет.

— Не бойся, девочка, отвечай честно, тебя никто не обидит. Вспомни, может, родители тебя все-таки бьют?

— Да не бьют они меня!

— А может, мама тебя в холодный чулан запирала?

— Нет…

— А может, папа головой в унитаз макал?

— Да не было ничего такого! — в слезах закричала девочка.

— А почему же ты плачешь?

— Отстаньте от меня! Родители меня любят, ясно вам?

— Ах, лю-ю-юбят?! — добрые феи многозначительно переглянулись. — Ну, всё ясно. Не переживай, девочка. Мы заберем тебя от родителей. Тебя будет воспитывать замечательная приемная мать.

Они обняли девочку за плечи и ласково погладили по голове.

— Мы обещаем тебе, что там тебя никто никогда любить не будет.

 

* * *

 

— Да вы разве ж люди? Вот были люди в наше время! А вы… тьфу на вас!

— Дядя, да ты чего?

— А того! Ты на корове пахал? Ты хоть раз эту самую корову вообще видел?

— Ну, видел…

— Не дерзи! Мы в твои годы питались картофельными очистками, и еще радовались, что хоть это есть. Суп из клейстера варили! А потом еще шли и работали по двадцать часов в сутки. Что, слабо?

— Ну так а зачем?..

— Конечно, «зачем»! Вам не надо думать о хлебе насущном, родители всё готовое купят. Шмотья полный шкаф, а запросы какие! И то вам не так, и это не эдак, и на всё своё мнение…

— А что, нельзя иметь своего мнения?

— А ты сначала, как мы, перетерпи нужду и лишения, зубами выгрызи своё право на светлое будущее, пальцами выцарапай — вот тогда и качай права.

— Дядя, так ведь сейчас нет голода и нужды. Что же делать?

— А ты не ищи легких путей! Мы в твои годы умели сами создавать себе трудности.

 

* * *

 

Монолог

— Да разве ж вы можете представить, как мы жили? На коровах пахали! Суп из клейстера варили! Картофельные очистки ели только по праздникам! И в школу за пять километров в гору зимой ходили, пешком! При том, что валенки были — одна пара на пять человек. Вам такое, небось, и не снилось!

 

Диалог

— Да разве ж вы можете представить, как мы жили?

— А как?

— На коровах пахали!

— Значит, была у вас корова. У нас вот нету.

— Суп из клейстера варили!

— О, значит, и огонь у вас был…

— Картофельные очистки ели только по праздникам!

— А мы их и по праздникам не едим…

— И в школу за пять километров в гору зимой ходили, пешком!

— А мы за пятнадцать.

— При том, что валенки были — одна пара на пять человек.

— Шикарно. У нас на пять человек всего один валенок.

— Вам такое, небось, и не снилось!

— Да где уж нам… Разве ж у нас есть время поспать?

 

Трилог

— Да разве ж вы можете представить, как мы жили?

— А как?

— Как это — представить?

— На коровах пахали!

— Значит, была у вас корова. У нас вот нету.

— А нам и незачем, мы молоко в магазине покупаем.

— Суп из клейстера варили!

— О, значит, и огонь у вас был…

— Ну да, микроволновку, как у нас, тогда еще не изобрели.

— Картофельные очистки ели только по праздникам!

— А мы их и по праздникам не едим…

— Конечно! Делать нам нечего, только всякую гадость жрать.

— И в школу за пять километров в гору зимой ходили, пешком!

— А мы за пятнадцать.

— Это же не обычная школа, элитарная! Мы туда на машине ездим.

— При том, что валенки были — одна пара на пять человек.

— Шикарно. У нас на пять человек всего один валенок.

— Раритет. Память о прадедушке.

— Вам такое, небось, и не снилось!

— Да где уж нам… Разве ж есть время поспать?

— Когда можно вместо этого в Интернете потрепаться?

 

Эпилог

…………?

 

* * *

 

— Кукушка, кукушка, сколько мне лет осталось?

— Издеваешься? — нахмурилась кукушка.

— Да где уж мне… — вздохнул Агасфер.

 

* * *

 

— Капитан, как же так? — кричали с борта вслед отплывающей шлюпке. — Вы же должны оставлять корабль последним?!

— Вы и есть последние, — ответил капитан, усердно работая веслами. — Я оставляю корабль вам.

 

* * *

 

— Питек, ты где?

— У-у-у… — раздалось из ветвей.

— Питек, слазь с дерева, не валяй дурака.

— У-у-у…

— Так, признавайся, что ты натворил? Почему прячешься?

— У-у-у…

— Нет, что-то ты всё-таки натворил! Тебя совесть мучает, да?

— У-у-у…

— А ну-ка! Ты что, ел от тех плодов, от которых тебе запретили есть?

— У-у-у…

— Ну и как? Живот болит?

— Ы-ы-ы…

— А ведь тебя предупреждали!

— У-у-у…

— И не стыдно тебе?

— Э-э-э…

— Питек! Когда ты уже наконец поумнеешь? И начнешь слушаться старших?

Вместо ответа с дерева прицельно упал перезрелый банан.

— Вот, значит, как?

— У-У-У!

— Питек! Ну будь человеком!

 

…и это проклятие действует до сих пор.

 

* * *

 

— Ну хорошо, Василиса, — сдался Кощей. — Только тебе расскажу. Смерть моя на острие иглы.

— А игла?

— Игла, игла… А, ну конечно! Игла в утке… то есть в яйце, но яйцо в утке. А утка в зайце.

— А заяц?

— Кажется, в сундуке. А сундук… — Кощей наморщил лоб, мучительно вспоминая. — Вот елки-палки, куда же я сундук-то засунул?

 

* * *

 

Сидит Кощей Бессмертный на своем троне, в носу ковыряет, а в глазах — тоска.

Вбегает добрый молодец.

— Ага! Ну всё, Кощей, вот она, смерть твоя! — и яйцо хрустальное показывает.

— Брешешь, небось? — усомнился Кощей.

— Зуб даю! Она самая, смерть твоя.

Размахнулся — и разбил яйцо об пол. Посмотрел Кощей на осколки печально.

— Дурак ты, Иванушка. Смерть мою зачем-то разбил…

Слез с трона, достал метелку и совок, смел осколки.

— И что у тебя, Иванушка, за идеи странные? Третий раз ты меня убить пытаешься. Ну, в первый раз я тебя простил, хотя ты мне своим Кладенцом всю мантию изрезал в семнадцати местах. Бывает, с кем не случается. И во второй раз простил, когда ты с той дурацкой иголкой приперся. Ну с чего ты взял, объясни мне, что я помру, если мне ее в задницу воткнуть?! Пошлые у тебя шуточки, Иванушка. Плоские, да-с! А теперь ты тут старинный хрусталь бьешь — и опять без толку…

Высыпав осколки в мусорное ведро, Кощей опять взгромоздился на трон.

— Ладно, шут с тобой, на этот раз тоже прощу. Но больше чтоб я тебя не видел, халтурщик!

— Но, батюшка-Кощей, я же… Ну вот как есть был уверен! Мне Баба-яга сказала…

— Твоя Баба-яга — выжившая из ума старуха со странными фантазиями. Ладно, ступай с глаз моих долой, не нужен ты мне боле.

Когда огорченный Иванушка ушел, Кощей еще немного посидел в расстроенных чувствах, а потом отправился к Василисе в покои.

— Ну что, Кощеюшка, какие новости?

— Опять Иван приходил.

— Что-нибудь получилось?

— А что, по мне не видно?

Кощей сел в позу лотоса напротив Василисы.

— Четыреста лет живу. Всю мудрость Чи познал, и мудрость Ба, и мудрость Ка, и мудрость… какой только не познал! Все чакры открыты! По целым неделям из транса не выхожу! Карма — аж переливается! Но как мне перейти на новый уровень, если меня ни одна зараза не берет? Я уже и в кипящее молоко нырял…

— И как?

— Только продукт испортил.

— А я тебе пирожков напекла… Может, попробуешь?

— А с чем пирожки?

— Да кто с чем. Волчий корень, вороний глаз, беладонна, цианистый калий…

— Ну давай свой пирожок. Авось, поможет.

 

* * *

 

Герольд вышел на площадь, откашлялся и закричал:

— Как уже было объявлено, Их Величество Георг Тридесятый изволят скучать. В великой своей доброте и мудрости они велели устроить турнир лучших лжецов всего королевства, для развлечения и увеселения. Тому, кто расскажет самую лучшую небылицу и самую наглую ложь, Их Величество даруют мешок золота и корову в придачу. Итак, турнир объявляется открытым. Начинайте!

Три дня и три ночи лучшие лжецы со всего королевства состязались в ловкости языка и изощренности фантазии. Но победителем, конечно, оказался… король.

Ибо то, что он может кому-то за просто так отдать мешок золота — есть самая гнусная ложь и самая наглая небылица!

 

Рум-пель-штиль-цхен!

 

— Уже лучше, — хихикнул уродец. — Попробуй еще раз.

— Твое имя, — медленно проговорила королева, — Румпен… Реппелле… Раппопо…

— Ну же, ну!

— Рампопо… Репупе…

— Сама ты «репупе»! — обиделся гном. — Ну что, сдаешься?

— Сдаюсь, — кивнула королева и заплакала.

— Мое имя, — важно заявил гном, — Румпенцви… Равенкло… Рампунце… Сейчас, минутку. Репепеш… Рамфори… Рефере…

До глубокой ночи, а потом и до самого утра пытался гном выговорить свое имя. Под утро не выдержал, плюнул и убежал от стыда куда глаза глядят. И больше в той стране никто не встречал Рамштихе… Растро… Распре… Румпеншильд… Ну, вы поняли, кого.

 

* * *

 

— Осторожно! Не наступи на мои круги!

— Тьфу ты! — римский солдат споткнулся на бегу, потерял равновесие и едва не упал. Оглянувшись, он увидел невозмутимого старика, чертящего что-то палочкой на песке. Раздосадованный солдат уже замахнулся мечом, но встретил спокойный взгляд старика и неожиданно устыдился. Нападать на безоружного мирного жителя, да еще, кажется, полоумного… Невелика доблесть!

— Фиг с тобой, живи! — легионер сплюнул в пыль и побежал дальше.

…через год Архимед нашел свою точку опоры и перевернул мир к чертовой матери.

 

* * *

 

— Нет, ну куда катится наша цивилизация! — уныло вздохнул один человек. — Какое падение моральных устоев! Какое бескультурье!

— А нравы, ты про нравы скажи, — добавил другой.

— А ну их… нравы, — первый махнул рукой. — Вот ты мне скажи, что должен делать почтительный сын, когда его отец становится стар и немощен?

— Съесть, — без тени сомнения отозвался второй.

— Вот именно, съесть. А мой сын на меня вчера знаешь как посмотрел? — первый скорчил рожу. — И сплюнул даже, как будто я и не отец ему, а что-то вовсе несъедобное.

— А ты что?

— Ну, что, что… Убил, конечно.

— Это правильно. К детям надо со всей строгостью.

— Конечно. А то кто тебя на старости лет топором пристукнет? Никто. Так и будешь ходить, пока не помрешь от какой-нибудь позорной трясучей лихорадки.

— Моего дядю вчера съели, — заметил второй в утешение.

— Да? — оживился первый.

— Да. Лучше бы и не брались. Зажарили, представляешь?

Первый передернулся.

— Гадость какая! Паленое мясо!

— Говорят, так вкуснее.

— Плевать мне, что вкуснее! Я тебе говорю, это разврат! Сегодня они мясо жарят, а завтра начнут, чего доброго, воду кипятить?

— Уже кипятят. Я сам слышал.

— Вот видишь! А здоровье, силы-то откуда брать будут?

— Они еще и в шкуры кутаются, — наябедничал второй. — Чтобы не мерзнуть. Раньше слабые зимой сами помирали, а теперь что? Конец естественному отбору?

— Гибнет племя, — понурился первый, и по его заросшей щеке скатилась скупая мужская слеза. — Совсем вырождается. Последние мы с тобой настоящие человеки остались.

— Да, — вздохнул второй. — Были люди в наше время. Не то, что нынешнее племя…

 

* * *

 

Агх был гением среди людей. Он изобрел колесо. А потом — тачку. Он научился разводить огонь, обжигать глину и плавить медь. Он построил дом из кирпичей. Он приручил собак и свиней. Он научил всему этому свое родное племя.

А потом пришли соседи, которые уже знали порох, и всех перебили. Агх был гением, это да. Но он родился не в своё время.

 

* * *

 

Когда письменность еще не была изобретена, люди сидели у костра и вели неспешный разговор:

— А вы слышали последний роман УыуУ?

— Слишком эмоционально, на мой взгляд.

— А кто вам его пересказывал?

— Ыууа.

— А, этот… Ну, он всегда был плохим переводчиком. К тому же, гнусавит.

— Но согласитесь, Уыуу не сравнить с Аыуа. Вспомните только, как он высказался об охоте на мамонтов — ну, той, помните, возле больших камней, перед закатом?

— Ну, кто же спорит! Аыуа — мастер слова. Как припечатает, так и останется на века в памяти народной.

— А я вчера слышал, женщины пересказывали — Уауа вышла с новой историей!

— Нет-нет, я считаю, что женщины не должны сочинять романы! Это же пошло!

— А я слушал — вы знаете, забавно, забавно…

— Да у неё каждую неделю новая история, это же этот, как его… не изобрели еще… конвейер!

— Но людям нравится…

— Это не люди, это плебс! Настоящие ценители слушают только Уыуу, Уыуа и Аыуа. Ну, может, еще Аауу с компанией. Остальное — пошлость.

— А помните Ыыыы?

— Да кто ж его не помнит? Классика. А что случилось?

— Вышла новая редакция его «Анекдотов», с дополнениями. Я на прошлой неделе слушал — обхохочешься!

— Тьфу на вас и на ваши «Анекдоты»! Я знаю про эту аферу, это никакой не Ыыыы, это вовсе Аааа насочинял, а теперь прикалывается над доверчивыми слушателями. Гнать его в шею!

Люди сидели, переговаривались, ворошили угли в костре.

— А вы знаете, какая со мной вчера штука приключилась? Иду я, значит…

— Эй, ты что? Тоже в сказители захотел податься?

— Нет, что вы. Я просто…

— Развелось вас, болтунов! Всякий норовит ничего не делать, языком трепать, а получать самый жирный кусок…

— Но я же только…

— Вот и молчи! Тоже мне, Ыыыы выискался.

 

 

Через тысячу лет была изобретена клинопись. Но ничего не изменилось.

 

* * *

 

В 1567 г. от Рождества Вицлипуцли великий мореплаватель Чингачгук Большая Гадюка открыл Евразию.

Оттуда он, помимо белых рабов, пеньки и дегтя, привез огурцы, репу и чай — три овоща, занявшие видное место в нашей жизни.

Огурцы (несмотря на то, что ничего особенного в них нет, одна вода), распространились по обеим Америкам и прочно лидируют на овощном рынке. Но вреда от них никакого, пускай.

О вреде дубильных веществ и кофеина, содержащихся в чае, уже написано так много, что мне тут нечего и добавить.

А репа, как раз, весьма вкусный и полезный овощ, и с этим все согласны. Но именно она принесла больше всего вреда народному хозяйству.

Вкусная, сытная и неприхотливая репа почти полностью вытеснила из рациона такой продукт, как картофель. Это и неудивительно. Репу легко разводить и легко убирать, в то время как за картофелем требуется постоянный уход: его едят колорадские жуки, почва под картофель должна быть хорошо вскопана, иначе клубни не смогут расти. А собирать урожай — трудоемкий и утомительный процесс, довольно грязный к тому же. Чтобы добыть картофелину, приходится копаться в земле, в то время как репу можно просто выдернуть из грядки.

Как результат — картофель почти исчез не только из обихода, но даже из народного сознания. Кто помнит хоть один стишок или песенку, посвященную картошке? Кроме старой детской сказки «посадил шаман картошку, выросла картошка глубоко-глубоко», ничего не приходит на ум. В то время как репа — «наша вторая кукуруза» и «Великий Инка полей». Невозможно представить себе стол без репы. Репа пареная, репа вареная, репа соленая, пюре из репы… да разве все перечислишь!

А между тем, картофель — исключительно ценный корнеплод! Содержание крахмала в нем не менее 70 %! А в некоторых селениях старики до сих пор помнят вкус и запах чудесного картофельного самогона.

Конечно, выращивать картофель непросто, и хранить тоже. Картофель зеленеет на свету, становится водянистым и невкусным, у него проклевываются непригодные в пищу ростки; кроме того, достаточно одной гнилой картофелины, чтобы в считанные дни испортить целый мешок.

Но всё это искупается главным плюсом картофеля! От него толстеют!

Какая индейская девушка не мечтает набрать лишних пять-шесть килограмм? А что может быть проще! Достаточно перейти на картофельную диету, и вскоре её уже никто не узнает! Съедая по полной тарелке хрустящего, обжаренного в масле картофеля три раза в день, любая девушка очень быстро наберет нужный вес и станет неотразима!

Посмотрите на победительниц конкурсов красоты «Скво Дакота» или «Скво Гурон». Вы можете выглядеть не хуже, и даже толще!

Для этого вам надо всего лишь перейти с чужеземных огурцов и репы на нашу отечественную картошку.

И вместо того, чтобы губить организм чаем, пожуйте лучше листьев коки. Очень освежает.

 

* * *

 

— Выше голову! — приказал скульптор рабыне. — Вот так, чуть левее. Правый локоть слегка подвинь вперед. Ногу согни в колене… да не эту ногу, Другую!

— Мне так неудобно, — пожаловалась рабыня.

— Терпи. Хм… левую руку подними вверх, как будто собираешься поправить прическу… Нет, не то!

По коже рабыни скатывались капельки пота, очень хотелось почесаться, но она терпела. Если бы не эта проклятая греческая жара!..

— Я не вижу богиню! — раздраженно закричал скульптор. — Я вижу смазливую мордашку, аппетитную фигурку, но ничего божественного! Это тело рабыни, и лицо рабыни, и даже ноги — рабыни! Ты можешь хоть секунду постоять, не скукоживаясь?

— Почему бы вам не взять свободную женщину? — прошептала рабыня.

— Дура! — рявкнул скульптор. — Смотри на меня, вот как надо было это сказать!

Он гордо вскинул голову, выпятил подбородок и, презрительно скривив губы, бросил: «Так почему бы вам не взять свободную женщину?!»

— Поняла, как надо?

— Поняла… — потупилась рабыня. Скульптор зарычал.

— Ни хрена ты не поняла! Мне что, вернуть тебя обратно в общий барак?

— Нет… не надо! — рабыня замотала головой. — Я… все сделаю, как вы хотите. Лучше умереть, чем…

— Ладно, попробуем еще раз.

Скульптор подошел к рабыне, ухватил за подбородок и повернул голову так, как ему хотелось. Отошел на два шага и посмотрел сквозь прищуренные веки на результат.

— Вот вроде бы все как надо… а души нет. Да меня коллеги заплюют, если я такую статую выставлю!

По щеке рабыни скатилась слеза и повисла на подбородке.

— Перестань думать о себе как о рабыне. Ты не рабыня. Ты даже не человек. Ты богиня, понимаешь? Этого тела не будет — а статуя останется на века. Умрет твоя хозяйка, все, кого ты знаешь, даже я, возможно, умру! А ты останешься. Запечатленная в мраморе, непостижимо прекрасная, недосягаемая, высшее существо, прекраснейшая из богинь. Понимаешь ты это?

В глазах рабыни зажегся слабый интерес, плечи слегка расправились.

— Умрет моя хозяйка, а я…

— …будешь существовать вечно! — подтвердил скульптор.

— И люди будут смотреть на меня…

—.. и видеть богиню. Все правильно. Твоя улыбка станет ее улыбкой, твой наклон головы — ее наклоном головы, твоя прическа — ее прической…

Рабыня мечтательно улыбнулась и тряхнула волосами.

— Значит, вот оно как…

— Ну что ты сделала?! — всплеснул руками скульптор. — Голову, голову поверни! К левому плечу!

Рабыня обратила на него равнодушный взгляд.

— Что? — холодно переспросила она, даже не приподняв бровь. — Tы что-то сказал, смертный?

— Вот! Вот оно! — радостно воскликнул скульптор и, сунув руку в сумку, на ощупь выхватил голову Медузы. Затем так же, на ощупь, засунул ее обратно. И лишь после этого осмелился приоткрыть глаза.

— Неплохо, неплохо… — он обошел вокруг статуи. Взгляд Горгоны все еще работал исправно, человеческая плоть схватилась камнем в одно мгновение. Даже выражение холодного превосходства не успело сойти с лица рабыни, оставшись навеки впечатанным в белоснежный мрамор — такой же светлый, как ее кожа.

— Умею все-таки! — довольно хмыкнул скульптор. — Эта статуя удачно дополнит коллекцию моей тетки в Милоссе. А бедная девочка, кажется, и правда верила в вечное искусство!

Он фамильярно потрепал статую по плечу и расхохотался над человеческой глупостью.