Схватка ученых с растительными алкалоидами. Реакции окрашивания. Первый мост между полицейским расследованием и Токсикологией. Амбруаз Тардьё.

 

Бессмертие? Да, Жан Серве Стае действительно достиг бессмертия. Пусть его способ подвергся усовершенствованию, пусть впоследствии немец Фридрих Юлиус Отто, профессор химии из Брауншвейга, расширил возможности применения метода, все равно ив середине XX столетия способ Стаса был основным методом отыскивания ядовитых алкалоидов. (стр.284)

Возможность обнаружения алкалоидов поставила новую задачу разработки метода, с помощью которого можно было бы наверняка определить, какой конкретно яд находится в экстракте, полученном способом Стаса. Химики Германии, Франции, Англии, России, Швеции, Италии принялись за поиски типичных химических реактивов для отдельных растительных ядов. На протяжении десятилетий в результате многих тысяч экспериментов было обнаружено большое число химических реагентов, которые при соприкосновении с определенными алкалоидами давали определенные, для каждого алкалоида типичные оттенки цвета. (стр.284)

Пионерами этих открытий были Драгендорф, Хуземанн, Маркиз, Фреде, Оливье, Мэке, Майер, Вагнер, Зонненшайн, Эрдманн, Келлер, Мэрк, Витали и Пелагри. (стр.284)

Некоторые из этих имен связывают с определенными реактивами или пробами. Так, например, стали говорить «реактив Мэке», «реактив Маркиза», «реактив Фреде» или «манделиновые реактивы», подразумевая при этом селен с добавлением серной кислоты, формалин с добавлением серной кислоты, молибден с добавлением серной кислоты, ванадий с добавлением серной кислоты. (стр.284)

Если, например, добавить реактив Мэке к полученному методом Стаса экстракту, содержащему морфий, то смесь окрасится вначале в оливковый, затем в голубовато-фиолетовый цвет, а позднее примет опять оливковый цвет с красным обрамлением. Обработка экстракта, содержащего героин, реактивом Мэке дает светло-голубую окраску с зеленым обрамлением, переходящую позднее в оливковую. Реактив Маркиза давал при наличии морфия, героина и кодеина фиолетовую окраску, то есть характеризовал целую группу растительных, ядов. Другая группа ядов обнаруживала свое присутствие при пробе, вошедшей в историю токсикологии под названием «проба Витали». Экстракт смешивали с серной кислотой, выпаривали и сухое вещество смешивали с карбонатом калия. Если при этом появлялся голубоватый оттенок, то с уверенностью можно было утверждать, что имеется атропин, гиосциамин или гиосцип. Для определения отдельных алкалоидов этой группы появились специальные пробы. Лаборатории стали местом великолепной игры красок. Для определения морфия существовала добрая дюжина реактивов. Важнейшая из них носила имя ее автора Пелагри. При этой пробе морфий обнаруживал себя ярко-красным цветом, когда исследуемое вещество растворяли в дымящейся соляной кислоте, добавляли несколько капель концентрированной серной кислоты и выпаривали. Когда же затем добавляли разбавленную соляную кислоту, карбонат натрия и настойку йода, то красный цвет превращался в зеленый. (стр.284-285)

Все эти изменения красок сначала не могли объяснить. Лишь спустя сто лет, когда была изучена сложная структура отдельных алкалоидов, появилась надежда на объяснение этих процессов. Только несколько алкалоидов не поддавались идентификации с помощью цветовых реакций. К ним относится аконитин. Невозможность идентификации подобных алкалоидов и других растительных ядов толкала на поиски новых методов. Через тринадцать лет после открытия Стаса, в 1863 году, ареной первого большого процесса об отравлении, в котором растительный яд был обнаружен при помощи нового метода, стал Париж времен императора Наполеона III. Тут начинается новый драматический раздел нашей истории. (стр.285)

Имена молодой француженки вдовы де Пов и молодого врача Кути де ла Поммерэ, жертвы и убийцы, с декабря 1863 года по июнь 1864 года были во Франции у всех на устах. А вместе с ними и имя профессора судебной медицины в Париже Амбруаза Тардьё. (стр.285)

«У меня лишь легкий приступ холеры. Но доктор де ла Поммерэ сказал, что через сутки я снова буду здорова». Это были последние слова, которые утром 17 ноября произнесла мадам де Пов. Через несколько часов она была уже мертва. Смерть наступила после короткой болезни, неожиданно начавшейся в ночь на 17 ноября. Вначале мадам де Пов почувстррвала боль в области желудка, которая сопровождалась рвотой. Затем последовала «сильная слабость во всем теле». Застав больную в холодном поту, соседи вызвали местных врачей Бласа и Жодино. Прежде всего они обратили внимание на сердце больной, которое билось неравномерно. Жодино заподозрил прободение желудка. Больная отказалась от услуг пришедших врачей и просила позвать доктора де ла Поммерэ. (стр.285)

Вскоре появился Поммерэ, который остался наедине с больной. Соседи и любопытные собрались перед домом. Большинство из них знали молодого врача. Некоторое время назад, приблизительно до 1861 года, он часто бывал в доме вдовы. В то время, приехав из Орлеана, он обосновался в Париже и, будучи гомеопатом, лечил смертельно больного мужа мадам де Пов. После смерти мужа вдова стала любовницей Поммерэ. Позднее Поммерэ из материальных соображений женился на Дюбиши и оставил вдову. Но с некоторых пор его снова часто видели у нее. В общем, весьма обычная история. Мужчина имел любовницу, женился на зажиточной даме и через некоторое время вернулся к своей возлюбленной. Накануне несчастья Поммерэ долго находился в квартире вдовы. Она в хорошем настроении проводила его до дверей дома. (стр.285)

Около трех часов дня Поммерэ с опущенной головой появился на улице и сообщил собравшимся перед домом, что мадам де Пов только что скончалась от холеры. Он составил свидетельство о смерти и объявил, что позаботится о похоронах. (стр.285)

Никогда мадам де Пов и Поммерэ не стали бы центром всеобщего внимания, если бы шеф парижской полиции Клод не получил 20 ноября анонимное письмо. Неизвестный автор письма посоветовал Клоду заняться вопросом, не был ли доктор заинтересован в смерти вдовы де Пов из материальных соображений. (стр.286)

Клод поручил своему сотруднику навести справки о Поммерэ. Это было сделано чисто формально. Однаке результаты проверки заинтересовали Клода. Умершая была застрахована в парижских страховых компаниях на необычно высокую сумму в 550000 франков. Больше того, де ла Поммерэ только что предъявил страховым компаниям завещание умершей, которое гласило, что в случае ее смерти страховые суммы должны быть выплачены молодому врачу, так как он будет заботиться о ее детях. Что же касается личных дел де ла Поммерэ, то он за короткое время стал владельцем прекрасного врачебного кабинета, хотя слыл очковтирателем, легкомысленным человеком и игроком, который постоянно нуждается в деньгах. «Де ла» перед именем он присвоил себе сам. Его теща, мадам Дюбиши, так мало доверяла ему, что держала под контролем принадлежащую ее дочери часть состояния. Однако через два месяца после женитьбы Поммерэ мадам Дюбиши неожиданно заболела после ужина у зятя и через несколько часов умерла. Вышедшее благодаря смерти мадам Дюбиши из-под контроля состояние его жены спасло Поммерэ от банкротства. Но с середины 1863 года он снова испытывал нужду в деньгах и возобновил связь со своей бывшей любовницей. Через некоторое время были оформлены страховые полисы вдовы де Пов, по которым в случае ее смерти все страховые суммы должны быть выплачены только Поммерэ. (стр.286)

Среди врачей, которые обследовали состояние здоровья мадам де Пов в связи со страхованием, были такие известные специалисты, как Нелатон и Вельпо. Еще в конце лета они засвидетельствовали прекрасное здоровье застрахованной. Но сразу же после оформления страхового полиса соседи услышали ночью, как мадам де Пов упала на лестнице. Утром следующего дня вдова не могла подняться и жаловалась на боли «внутри». Были вызваны Нелатон и Вельпо, но они не смогли обнаружить, как они выразились, «никаких повреждений». Здесь они познакомились с де ла Поммерэ, который обратил внимание Нелатона на то, что следует подготовить страховое общество к тому, что у мадам де Пов развивается тяжелое заболевание внутренних органов. Нелатон отнес эти слова за счет юношеской неопытности Поммерэ. Вскоре мадам де Пов поправилась и была совершенно здорова вплоть до той ночи с 16 на 17 ноября. (стр.286)

Шефа полиции Клода заинтересовал столь странный случай, и он решил взять на себя его дальнейшее расследование. Но прежде чем он принял это решение, его посетила 26 ноября некая мадам Риттер. Она представилась как сестра умершей и заявила, что не может больше скрывать то, что ей известно. После того как мадам Пов упала на лестнице, ее посетила взволнованная сестра. Но к исликому удивлению гостьи, больная призналась ей, что она совсем;дорова. Ее друг Прммерэ сбросил с лестницы набитый мешок, чгобы соседи могли услышать шум падения. Поммерэ придумал гениальный план, который освободит ее до конца дней от всех денежных забот. Он помог ей заключить несколько крупных страховых договоров. Теперь с его помощью она симулирует серьезные, опасные для жизни болезни. Как только страховые общества убедятся, что она страдает неизлечимой болезнью, они согласятся заменить посмертную выплату страховой суммы пожизненной рентой, которая будет гарантировать ей 500 франков в месяц. (стр.286-287)

Мадам Риттер заявила, что безуспешно пыталась отговорить спою сестру от подобных действий. А когда она узнала о завещании страховых договоров, то в отчаянии просила свою сестру одуматься: ведь Поммерэ может не только сделать ее больной, но и умертвить ее, чтобы завладеть страховыми суммами. Но сестра находилась под влиянием любовника. (стр.287)

В ноябре 1863 года Клод был еще далек от мысли, что токсикология когда-нибудь станет неотъемлемой помощницей повседневной работы криминалистов, столь важной, что 50 лет спустя в Париже будет создана одна из первых в мире химических лабораторий полиции. Но в деле де ла Поммерэ он оказался, подобно Эжебаеру, предвестником будущего тесного сотрудничества криминалистов и науки. Сразу же после беседы с мадам Риттер он убедил следователя Гонэ в необходимости эксгумировать труп умершей и установить, не умерла ли она от яда (отравления). Исследование поручили Амбруазу Тардьё. (стр.287)

Тардьё и его ассистент Русен приступили к исследованию 30 ноября 1863 года, то есть спустя тринадцать дней после смерти вдовы Пов. Они не обнаружили никаких поражений внутренних органов. Все органы, особенно сердце, были совершенно здоровы. Ни холера, ни другое расстройство желудка не могли привести ее к смерти. И Тардьё принялся за поиски яда. Тем временем Клод неожиданно для Поммерэ приказал его арестовать и обыскать дом. Во время обыска были обнаружены странные любовные письма вдовы к врачу и прежде всего необычная для гомеопата богатая коллекция ядов и ядовитых медикаментов: большое количество мышьяка, сублимата, стрихнина, аконитина, атропина и других ядовитых алкалоидов, а также цианистый калий, синильная кислота, дигиталис и превращенные в порошок листья дигиталиса. (стр.287)

Клод передал Тардьё 10 декабря личную коллекцию ядов Померэ и конфискованные письма. Десять дней он уже ждал результатов по обнаружению яда—и напрасно. Он стал беспокоиться и отправился в лабораторию Парижского университета, где застал Тардьё и его ассистентов среди дымящихся сосудов и колб. Они были в удрученном состоянии, так как применили все методы определения минеральных и металлических ядов, и все безуспешно. Уже несколько дней они занимались поисками растительных алкалоидов. Тардьё изготовил множество экстрактов по методу Стаса и подверг их всем известным реакциям на цвет. Вытяжки были подозрительно горькими на вкус. Но реакции не указывали на какой-то определенный растительный яд. Только горечь была столь явной, что Тардьё не оставляла мысль, что он имеет дело с растительным ядом, может быть с таким, для которого еще не найден реагент. Тардьё высказал Клоду недовольство тем, что уголовная полиция, не говоря уже о полиции вообще, не имеет ни малейшего представления о токсикологии. Иначе она не ограничивалась бы передачей токсикологам только трупов и не ждала бы от них чуда. Необходимо тщательнее осматривать место преступления в поисках следов, необходимых для токсикологических исследований. Работа экс перта была бы в тысячу раз легче, если бы в его распоряжении всегда были рвотные массы пострадавших или их следы на полу. Они содержат всегда больше яда, чем можно экстрагировать из трупа. (стр.287-288)

Когда Клод, еще больше расстроившись из-за безрезультатности всех анализов, покидал лабораторию, Тардьё еще не знал, что ему предпринять. Первое обследование коллекции ядов де ла Поммерэ ему не особенно помогло. В ней было так много алкалоидов, что это вызывало определенные затруднения. Любовные письма вначале не заинтересовали Тардьё, потому, что он считал их мало важными для своей работы, а удрученный неудачами Клод забыл обратить его внимание на некоторые имеющиеся там места, кото рые могли бы вызвать интерес токсиколога. (стр.288)

После всех неудач Тардьё решил полученные экстракты различных органов трупа ввести, как он после выразился, «прямо в кровь подопытной собаки и посмотреть, произойдет ли вообще какое-нибудь отравление». Тардьё вспомнил, что еще Стас производил подобные эксперименты, правда только для подтверждения идентификации алкалоидов, установленных уже другим способом. Смешав различные экстракты, он сделал из пяти гран этой смеси инъекцию собаке, у которой вскоре открылась рвота, и, обессиленная, она свалилась на пол.Сердце билось неровно и временами останавливалось. Через шесть с половиной часов число ударов пульса дошло до сорока пяти. Дыхание стало неглубоким и затрудненным. Это состояние длилось двенадцать часов. Затем собака стала приходить и себя. (стр.288)

Итак, действие экстракта не было смертельным. Но Тардьё не сомневался, что здесь был яд — яд, действующий на сердце. Что его больше всего взволновало, так это совпадение симптомов болезни, от которой скончалась вдова Пов. (стр.288)

Тардьё вновь проверил аптеку де ла Поммерэ. Перечитывал список содержимого аптеки, он обратил внимание на дигиталис. Речь шла здесь об экстракте из листьев красной наперстянки, лекарственное действие которой было открыто английским врачом Уитрингом в 1775 году. Использование лекарства допускалось в очень малых дозах. При употреблении завышенных доз дигиталиса после небольшого возбуждения сердечной деятельности наступал параличь сердечной мышцы и смерть. Снова наблюдалась параллель с явлениями болезни умершей вдовы. К этому времени было установлено, что Поммерэ приобрел 11 июня 1863 года целый грамм, а 19 июня—еще два грамма дигиталиса. В день обыска были обнаружены лишь пятнадцать сантиграммов, то есть одна двадцатая часть. Когда Тардьё прочитал письма, у него появилась уверенность. Он понял, почему Клод передал их ему. В письмах шла речь о дигиталисе. В последние недели перед смертью вдова де Пов как между прочим сообщала своему возлюбленному, что по советам своих знакомых она принимает дигиталис, чтобы «возбудить» себя. Это звучало странно. (стр.288-289)

Тардьё решил сделать из оставшегося в аптеке дигиталиса инъекцию второй собаке. После инъекции примерно через двенадцать часов собака сдохла. Симптомы: рвота, возбуждение, слабость, неритмичность и полный паралич сердца. Теперь Тардьё был уверен, чго вдова де Пов скончалась от отравления дигиталисом. Де ла Поммерэ, видимо, знал, что обнаружить дигиталис невозможно, и поэтому выбрал именно его. Кроме того, Тардьё заподозрил, что Поммерэ сам побудил свою любовницу написать ему под каким-то предлогом о принимаемом ею дигиталисе. Возможно, он решил на всякий случай подстраховаться. Письма должны были доказать, что мадам де Пов легкомысленно и без его ведома принимала ядовитые медикаменты. (стр.289)

Но Тардьё понимал, что его личные убеждения не являются еще доказательством. Экстракты из органов пострадавшей не убили первой собаки. «Итак,—будет аргументировать де ла Поммерэ,- яд не смог бы убить также и мадам де ла Пов». Тардьё решил повторить свои эксперименты на лягушках, потому что фармакологи установили, что для испытания сердечных лекарств и получения результатов об их действии на сердце человека лучше всего подходит сердце лягушки. (стр.289)

Вечером 12 декабря в лаборатории Тардьё появился служащий Сюртэ и по поручению Клода передал ему несколько опечатанных коробок. Вскрыв их, Тардьё обнаружил там: 1) доски пола из спальни мадам де Пов, где остались следы ее рвоты; 2) соскобы следов его рвотной массы в других местах пола. Шеф полиции Клод отреагировал на недовольство эксперта Тардье в отношении поверхностного осмотра полицией места происшествия. Он еще раз обследовал комнату, где умерла пострадавшая, изъяв дополнительные предметы для исследований. (стр.289)

В тот же день Тардьё принялся за исследование новых вещественных доказательств. Он надеялся, что даже высохшие остатки рвотной массы содержат более высокую концентрацию яда, чем полученные им экстракты органов трупа. Эксперты тщательно соскоблили остатки рвотной массы с досок, особенно с их краев, так как все нечистоты попадают обычно в щели пола. Из соскоба путем прибавления чистого спирта, фильтрования, промывания и выпаривания Тардьё получил жидкий экстракт. (стр.289)

Затем он вскрыл сердце трех лягушек. Число ударов сердца всех животных было почти одинаково. Оно составляло 40—42 удаpa. С первой лягушкой он ничего не делал, оставив ее как контрольную. Второй ввел шесть капель раствора, состоящего из одного сантиграмма чистого дигиталиса на 5 гран воды. Третья лягушка подобным же образом получила 5 гран экстракта из рвотной массы. Опыт показал, что в то время как сердце контрольной лягушки еще добрых полчаса работало нормально, состояние сердца других двух лягушек было абсолютно одинаково: через шесть минут биение сердца замедлилось до 20,3 удара, через десять минут сердца стали биться нерегулярно. Пульс снизился до 15,2 удара. Через тридцать одну минуту оба сердца остановились. (стр.289-290)

Чтобы быть совсем уверенным, Тардьё повторил эксперименты. Он работал над ними еще две недели. Наконец 29 декабря 1863 года попросил Клода достать для него еще материал из спальни пострадавшей для дальнейших исследований. На этот раз речь шла о тех частях пола, на которые «не могла попасть рвотная масса». Это были доски пола из-под кровати. Из соскоба с этих досок он тоже изготовил экстракт. Его целью было предупредить любой возможный повод утверждать, что, мол, краска пола может содержать смертельный яд, действующий, как дигиталис. Экстракты не подействовали на лягушек. После этого Тардьё передал следователю Гонэ свое заключение, в котором утверждал, что вдова де Пов скончалась от отравления дигиталисом. Тардьё догадывался, что его заключение даст повод защитнику де ла Поммерэ, мэтру Лашо, поставить под сомнение физиологическое доказательство наличия растительного яда на животных. Если бы Тардьё мог заглянуть вперед лет на семьдесят, он не опасался бы нападок Лашо, потому что опыт трех четвертей столетия подтвердил правильность его метода. (стр.290)

В 1938 году в Брюсселе состоялся процесс, в котором пятидесятидевятилетняя вдова Мария Александрина Бекер обвинялась в отравлении дигиталисом одиннадцати человек и была приговорена к пожизненному заключению. Анализы на яд в трупах ее многочисленных жертв осуществляли известные токсикологи, фармакологи и физиологи под руководством брюссельского судебного медика Фирги. Они использовали все имевшиеся к тому времени достижения. Такие люди, как Генрих Калиани, который в 1863 году был еще ребенком, посвятили почти всю свою жизнь изучению тайн дигиталиса. Быстрый процесс разложения очень затруднял выделение дигиталиса в теле отравленного, и единственным методом идентификации яда было исследование рвотной массы, то есть метод, который помог Тардьё достичь успеха. Именем Калиани назва на открытая им химическая цветная реакция. Но ее синий и сине зеленый цвет появлялся лишь тогда, когда речь шла о больших дозах дигиталиса, что из-за его сильного действия почти никогда не наблюдалось даже в случаях убийств. Поэтому когда эксперты давали заключения суду, то они опирались не на химические анализы Лизы, а на результаты таких же «физиологических экспериментов на сердце лягушек», какие предпринял Тардьё еще в декабре 1863 года. (стр.290)

Весной 1864 года, когда начался процесс над доктором Кути де ла Поммерэ, Тардье был в одиночестве. Он не ошибся, ожидая нападок защиты. Лашо с яростью нападал на метод Тардьё. Где же яд, который якобы убил мадам де Пов? Где его можно увидеть, почувствовать? Где можно увидеть хоть одну из тех цветовых реакций, известных токсикологам как средство обнаружения растительных ядов? Ничего нет. Традьё знает, заявил Лашо, что не может предъявить суду ни одной цветной реакции. Но честолюбие не дает ему покоя. Просто страшно подумать, на какой путь встал Тардьё в вопросах, где речь идет о виновности или невиновности, о жизни и смерти. Какую нужно иметь дерзость, чтобы из экспериментов с лягушками делать выводы о человеческом организме! Какое презрение к многообразию и различию натур Тардьё может использовать тысячи подопытных животных, но нп одно мыслящее существо ему не убедить в том, что можно приравнять сердцу человека сердце лягушки. Пусть он изготовляег хоть сотни «экстрактов» умерших и делает из них инъекции лягушкам. И тогда он не сможет убедить судей и присяжных, что в тех трупах имеется такой яд, как таинственный дигиталис. И тут Лашо, повысив голос, сказал: «Наука придерживается мнения, если я правильно информирован, что растительные яды возникают при распаде растительного бедка. Не допускает ли господин Тардьё хоть на секунду мысль, что в трупах, как и в трупе мадам де Пов, происходит распад белка, в результате которого может появиться яд, ничего общего не имеющий с дигиталисом, но убивающий лягушек. Об этом, видимо, Тардьё недосуг было подумать. Но суд и присяжные подумают за него». (стр.291)

Шумная атака Лашо не спасла де ла Поммерэ от обвинительного приговора и казни 9 июня 1864 года. Лашо не имел успеха, потому что Тардьё получил смертоносный яд не из трупа, а из рвотной массы.. Гениальнейшая мысль об образовании в трупе ядов, подобных растительным, в то время казалась столь нелепой, что не произвела ни на кого впечатления. Она казалась досужей выдумкой адвоката, отчаянно ищущего какое-нибудь оправдание для своего подзащитного. Но как покажет будущее, сама по себе эта мысль была правильной. (стр.291)