Вшестером, целый свет обойдем 3 страница

И мигом все очутились в ранце, который он затянул на все пряжки и швырнул в угол.

Тогда все вдруг затихло, и Весельчак улегся по-прежнему и проспал до бела дня.

Тут пришел хозяин гостиницы с владельцем замка и захотели взглянуть, что с ним сталось.

Когда они увидели его живым и здоровым, они удивились и спросили: «Разве вам духи здешние никакого вреда не причинили?» — «Пытались было, — отвечал солдат, — но я их всех забил в свой ранец. Вы можете преспокойно вновь поселиться в вашем замке, ни один не придет более вас тревожить».

Владелец замка поблагодарил его, щедро одарил и оставлял его у себя на службе, обещая обеспечить на всю жизнь. «Нет, — сказал солдат, — я привык бродить по белу свету и пойду далее».

И точно, ушел, пришел в кузницу и, положив ранец на наковальню, попросил кузнеца и его помощников приударить по ранцу молотами. Те принялись бить по ранцу своими огромными молотами, да с такою силою, что бесы подняли жалобный вой.

Когда он после этого ранец вскрыл, то оказалось, что из девяти бесов восемь уже околели, а девятый, которому удалось забраться в складку ранца и остаться в живых, выскользнул из ранца и тотчас ускользнул в преисподнюю.

И после этого еще много лет сряду скитался Весельчак по белу свету, и кто бы знал, тот бы много о нем рассказал.

 

Гансль-Игрок

 

Жил когда-то человек; он только и знал, что в карты играть, и прозвали его потому Гансль-Игрок; а так как он не переставая играл, то проиграл и свой дом, и все, что у него было. И вот, как раз в последний день, когда заимодавцы хотели забрать у него и дом, явился к нему Господь Бог, а с ним вместе Святой Петр, и попросились к нему на ночлег.

Гансль-Игрок и говорит: «Хотите, оставайтесь ночевать, но дать вам постель и накормить вас я не могу».

Тогда Господь Бог сказал, что пусть он только их на ночлег пустит, а еды они уж сами себе купят. Гансль на это согласился.

Вот дал ему Святой Петр три геллера, чтоб пошел Гансль к булочнику купить хлеба. Пошел Гансль-Игрок, но проходил мимо дома, где обычно всякие игроки-шулера собирались, которые у него все и повыигрывали; они подозвали его и стали ему кричать: «Гансль, поди-ка сюда!» — «Да, — говорит он им, — вы хотите у меня и эти три геллера выиграть». Но они его не отпустили. Вошел он к ним и проиграл эти три геллера. А Святой Петр и Господь Бог все ждут его, дожидаются, а он назад не возвращается. Вышли они тогда к нему навстречу.

Приходит Гансль-Игрок и говорит, что деньги, мол, у него из кармана в дыру проскочили и он все время лазил да их разыскивал. Но Господь Бог уже знал, что тот их проиграл.

Дал ему Святой Петр еще три геллера. Ну, уж теперь Гансль не дал себя ввести в соблазн и принес Святому Петру хлеба. Вот, спрашивает Господь Бог Гансля, не найдется ли, мол, у него вина, а Гансль-Игрок говорит: «Нет, сударь, бочки все у меня порожние».

Говорит тогда Господь Бог, чтоб спустился он в подвал: «Там теперь самое лучшее вино стоит».

Долго не хотел Гансль-Игрок этому верить, но, наконец, сказал: «Ладно, схожу в подвал, но я-то ведь знаю, что вина там нету».

Начал он нацеживать из бочки, и вдруг потекло из нее самое лучшее вино.

Принес он Господу Богу вина, и остались они у него ночевать.

На другой день рано на рассвете говорит Господь Бог Ганслю-Игроку, чтобы выпросил он у него для себя три награды. Думал Господь, что тот будет просить, чтоб пустил он его в рай, но Гансль-Игрок попросил у него карты, которыми можно было бы всегда выигрывать, такую же игральную кость и дерево, на котором росли бы разные плоды и овощи, и если бы кто на то дерево взобрался, то спуститься оттуда назад не мог бы, пока он сам ему не прикажет. И дал ему Господь Бог все, что он попросил, а затем ушел вместе со Святым Петром.

Только теперь и начал Гансль-Игрок играть по-настоящему и в скором времени выиграл целых полсвета.

Говорит тогда Святой Петр Господу Богу: «Дело не к добру клонится, этак в конце концов он весь свет выиграет. Надо бы нам послать к нему Смерть».

И они послали к нему Смерть. Приходит Смерть, а Гансль-Игрок как раз в это время сидел за игорным столом. Вот Смерть и говорит: «Гансль, выйди-ка сюда на минутку».

А Гансль-Игрок ей отвечает: «Подожди маленько, пока игра кончится, а пока что взберись на то вон дерево да что-нибудь сорви, чтобы было нам что по дороге жевать».

Вот Смерть и взобралась на дерево; захотелось ей вниз спуститься, но она никак не могла, и заставил ее ГансльИгрок сидеть там целых семь лет, и за это время не умер ни один человек на свете.

Говорит тогда Святой Петр Господу Богу: «Дело, Господь, не к добру клонится, теперь ведь никто не помирает, надо бы нам к нему самим сходить».

Пошли они сами, и приказал Господь Бог ГанслюИгроку, чтобы позволил он Смерти с дерева слезть. Тот тотчас пошел и сказал Смерти: «Слезай вниз!»

И Смерть тотчас схватила его и задушила. Она ушла вместе с ним оттуда и увела его на тот свет.

Вот подошел это мой Гансль к небесным вратам и постучался. «Кто там такой?» — «Гансль-Игрок». — «Ах, нам такого не надо, ступай прочь отсюда».

Подошел он тогда к вратам чистилища и постучался опять. «Кто там такой?» — «Гансль-Игрок». — «Э, да ведь ты попал к нам не из-за беды и несчастья, а играть мы с тобой не собираемся. Ступай прочь отсюда».

Подошел тогда Гансль к вратам ада, его впустили, но там никого не оказалось, кроме старца Люцифера да хромых чертей (другие в то время по свету расхаживали). Усадил их тотчас Гансль-Игрок и принялся опять за свою игру. Но сейчас у Люцифера не было ничего, кроме вот этих хромых чертей; вот Гансль-Игрок и выиграл их у Люцифера, потому что своими картами он мог все выиграть.

Выбрался он со своими хромыми чертями из ада и направился в Гогенфурт. Вырезал там себе шест для прыжков, подкинул его к небу и начал небо раскачивать, и стало оно уже потрескивать.

Вот и говорит опять Святой Петр Господу Богу: «Дело не к добру клонится, надо будет его сюда впустить, а не то он нас самих с неба сбросит».

Вот, значит, Пустили они его на небо. Но принялся Гансль-Игрок опять там за свою игру, и поднялся на небе тотчас такой шум и беспорядок, что не могли они и собственных слов разобрать.

И говорит Святой Петр опять: «Господь, дело не к добру клонится, надо будет его вниз сбросить, а не то он взбунтует все небо».

Вот, значит, взяли они его и сбросили вниз; и разделилась тогда его душа на части и вселилась в разных других игроков-побродяжек, что живут и до сей поры.

 

Счастливчик Ганс

 

Ганс прослужил семь лет у своего господина и стал говорить ему: «Срок моей службы, сударь, миновал уже, и я бы очень охотно вернулся теперь к моей матери; а потому пожалуйте мне мое жалованье».

Хозяин его отвечал: «Ты служил мне верно и честно; по твоей службе должна быть тебе и награда», — и дал ему кусок золото величиной с его голову. Ганс вытащил платочек из кармана, завернул в него слиток золота, положил его на плечо и пустился домой.

Шел он своей дорогой, плелся нога за ногу и увидел всадника, который бодро и весело прорысил мимо него на славной лошади. «Ах, — сказал Ганс вслух, — что за славная штука эта верховая езда! Сидишь словно на стуле, ни на какой камень не спотыкаешься, обуви не изнашиваешь, и едешь себе вперед да вперед, сам того не замечая».

Всадник, услышав это, сдержал коня и крикнул: «Эй, Ганс, так зачем же ты пешком-то идешь?» — «Приходится идти пешком, коли нужно домой снести вот этот слиток: оно, положим, и золото, однако вот голову приходится набок держать, да и плечо оттянуло». — «А знаешь ли что? — сказал всадник. — Давай меняться: я тебе отдам своего коня, а ты мне свой слиток». — «С удовольствием, — сказал Ганс, — но только предупреждаю, что придется тебе с ним тащиться».

Всадник спешился, взял у Ганса слиток золота и помог ему взобраться на седло; потом дал ему поводья в руки и добавил: «Если хочешь, чтобы конь бежал быстро, тебе надо только языком прищелкнуть да крикнуть: гоп, гоп».

Ганс был радешенек, что уселся на лошадь, и поехал он себе легко и свободно.

Немного спустя ему показалось, что следует ехать быстрее, и он стал языком прищелкивать и покрикивать: гоп, гоп! Конь пошел крупной рысью, и прежде чем Ганс успел оглянуться, он очутился во рву, который отделял дорогу от полей.

И лошадь тоже перескочила бы через ров, если бы не удержал ее встречный крестьянин, который шел по дороге и гнал перед собою корову.

Ганс кое-как выкарабкался и поднялся на ноги; но он был очень раздосадован и сказал мужику: «Какая глупая штука эта верховая езда! Особенно когда вот на этакую клячу попадешь, которая и трясет, и с себя сбрасывает, того и гляди еще шею себе переломишь! Никогда я теперь больше на нее не сяду! То ли дело ваша корова — идешь себе за нею вольготно, да сверх того еще каждый день от нее и молоко, и масло, и сыр. Чего бы я ни дал за такую корову!» — «Ну, уж если вам моя корова так приглянулась, так я охотно поменяюсь ею на вашего коня».

Ганс был радешенек этой мене; а крестьянин поскорее вскочил на коня и поспешил уехать.

Вот Ганс преспокойно погнал перед собою корову и все обдумывал свой удачный оборот. «Как это славно! Стоит только куском хлеба запастись (в нем у меня не будет недостатка!), а сыр да масло у меня во всякое время готовы! А захотелось пить — подоил корову, да и напился, сколько душе угодно!»

Подойдя к гостинице, Ганс приостановился, на радостях съел все, что у него было захвачено на дорогу на обед и на ужин, и на последнюю пару крейцеров приказал подать себе полстакана пива. Затем погнал свою корову далее по дороге к деревне, где жила его мать.

Жар был томительный, потому что время уже близилось к полудню, а Гансу оставалось еще, по крайней мере, час пути.

Наконец жара его до такой степени одолела, что у него и язык к небу липнуть стал. «Этой беде помочь нетрудно, — подумал Ганс, — вот теперь-то и стоит подоить корову и полакомиться от нее молочком!» Привязал он корову к сухому дереву, подставил свою кожаную шапку вместо подойника, но как ни бился, молока не мог добыть ни капли. А так как он доил корову неискусно, то она стала у него брыкаться и нанесла ему задней ногой такой удар в голову, что он покатился на землю и некоторое время даже в себя прийти не мог.

По счастью, по той же дороге шел в то время мясник, который вез перед собою на тележке поросенка. «В чем тут дело?» — крикнул он Гансу и помог ему подняться.

Ганс рассказал ему, что случилось. Мясник подал ему свою фляжку и сказал: «На-ка, выпей да подкрепись! Корова эта, конечно, никакого молока не даст — она уж стара и годится разве только для тяги либо на убой». — «Э-э! — проговорил Ганс, ероша на голове волосы. — Кто бы мог подумать! Оно, конечно, хорошо, если можно такую скотину дома заколоть — говядина славная! Но я коровьего мяса не люблю: не сочно, вишь, оно! Вот если бы мне такую свиночку — это другое дело, да притом еще и колбаски!» — «Слышь-ка, Ганс, — сказал мясник, — уж так, для тебя, я, пожалуй, с тобой на корову свинкой поменяюсь». — «Благослови тебя Бог за твое расположение ко мне!» — сказал Ганс, передавая ему корову, и когда мясник отвязал свинку с тележки и привязал на веревку, то Ганс взял конец той веревки в руку.

Пошел Ганс и стал думать, как все устраивается по его желанию, и даже если встречается какая неприятность, то сейчас же и улаживается.

Вскоре нагнал его на дороге еще один парень, который нес под мышкою чудесного белого гуся. Стали они между собою беседовать, и Ганс стал ему рассказывать о своем счастье и о том, как удачно он выменивал одну вещь на другую. Парень тоже рассказал ему, что несет гуся на угощенье при крестинах. «Изволь-ка приподнять его, — продолжал он, — какова тяжесть! Недаром мы его целых восемь недель откармливали! Кто этакого гуся станет есть, тот только знай с обеих сторон жир вытирай!» — «Да, — сказал Ганс, взвешивая гуся в одной руке, — гусь увесистый; ну, да и моя-то свинка тоже за себя постоит!»

Между тем парень стал тревожно озираться во все стороны и даже покачивать головой. «Слушай-ка, — сказал он наконец, — насчет твоей свинки дело как будто неладно. В деревне, через которую я сейчас шел, у старшины вот только что украдена была из хлева свинья. Боюсь я, не та ли это, что у тебя теперь на веревке. Он выслал и людей на поиски, и дело бы могло плохо кончиться, если бы они тебя застали здесь со свиньей; пожалуй, не миновать бы тебе темного чулана».

Добряк Ганс струхнул. «Ах, батюшки, — засуетился он, — пособите мне из этой беды выпутаться! Возьмите мою свинку и дайте мне вашего гуся в обмен». — «Делать нечего! Попытаемся, хоть оно и небезопасно, — отвечал Гансу парень, — а все же не желаю быть виною того, что на тебя беда обрушится». Он взял веревку в руки и погнал свинью в сторону проселком, а простодушный Ганс, избавившись от своих опасений, преспокойно пошел своей дорогой с гусем под мышкой.

«Коли все-то хорошенько сообразить, так я, пожалуй, и в барышах от мены, — размышлял Ганс, — во-первых, жаркое из гуся отличное; затем жиру-то сколько из него вытопится — месяца три сряду на нем лепешки печь станем; а наконец и чудный белый пух, которым велю набить свою подушку; да еще как на ней спать-то мягко будет!»

Когда он проходил через последнюю деревню на своем пути, он наткнулся на точильщика, который, сидя на своей тележке, вертел свое колесо, припевая:

И ножи, и ножницы я точу, точу,Ни забот, ни горюшка знать я не хочу!

Ганс приостановился и посмотрел на его работу, а потом вступил с ним в разговор: «Видно, хорошо тебе живется, что ты за своею работою так весел?» — «Да, — отвечал точильщик, — мое ремесло, можно сказать, золотое! Коли ты точильщик настоящий, так ведь деньги-то у тебя в кармане не переводятся. А где это ты такого славного гуся купил?» — «Я не купил его, а выменял на свою свинку». — «А свинку?» — «Ту я получил в обмен на корову». — «А корову?» — «Той я поменялся на коня». — «А коня?» — «Коня я выменял на слиток золотой величиною в мою голову». — «А золото-то откуда у тебя взялось?» — «То я получил в награду за семь лет службы». — «Надо сказать правду: умел ты свои делишки обделать! — сказал точильщик. — Для твоего полного счастья недостает только одного: чтобы деньги у тебя постоянно в кармане водились». — «А как же мог бы я этого добиться?» — спросил Ганс. «Очень просто: ступай вот так же, как я, в точильщики; для этого только ненужно, что обзавестись точильным камнем; а другой камень простой, найти его нетрудно. Вот у меня, кстати, есть один запасный, правда, немного поврежденный; да зато же я за него недорого и возьму — ну, вот сменяю его на твоего гуся. Хочешь или нет?» — «Само собою разумеется, — отвечал Ганс, — я почту себя счастливейшим из смертных! Коли у меня деньги в кармане переводиться не будут, так тогда о чем же мне и заботиться?»

И он тотчас же протянул ему своего гуся, а от него взял точильный камень. «Ну, а вот тебе еще и другой славный камень в придачу, — сказал точильщик, подавая Гансу простой увесистый булыжник, который около него валялся на земле, — на этом можно будет и старые гвозди отбивать. Возьми уж кстати и его с собой!»

Ганс взвалил себе булыжник на плечо и, совершенно довольный, направился домой, глаза его так и сияли от радости. «Видно, я в сорочке родился! — думал он про себя. — Чего бы я ни пожелал, все мне так легко удается. Вот каков я счастливец!»

Между тем он начинал чувствовать сильное утомление, потому что спозаранку все был на ногах, притом и голод его томил и нечем было утолить его, потому что он разом съел весь свой запас на радостях, когда выменял корову.

Наконец уж он еле ноги волочил и почти каждую минуту должен был останавливаться для роздыха; да и камни ему невыносимо давили плечи. Ему даже приходило не на шутку в голову, что было бы недурно именно теперь от них избавиться.

Чуть не ползком добрался он до колодца в поле и задумал около него отдохнуть и водицы холодненькой испить; а камни, чтобы их не повредить, он осторожно сложил рядком, на самый край колодца. Затем уж сам присел и только хотел нагнуться к воде, как зацепил по неосторожности оба камня, и они бухнули в воду.

Когда Ганс увидел, что они скрылись в глубине, он радостно вскочил со своего места, бросился на колени и со слезами на глазах благодарил Бога за то, что он оказал ему такую милость и избавил его от тяжелых камней таким чудесным образом и притом так, что он сам не мог себя ни в чем упрекнуть.

«Да, — воскликнул он, — такого счастливца, как я, не найдется другого во всей вселенной!»

С облегченным сердцем и вполне свободный от всякой тяжести, он поспешил вперед и достиг наконец дома своей матери.

 

Ганс женится

 

В одной деревне жил молодой крестьянин по имени Ганс. Его двоюродному брату очень хотелось высватать ему богатую невесту. Вот он и посадил Ганса за печь и натопил ее пожарче. Потом принес ему горшок молока, порядочный запас белого хлеба, а в руки дал новенький блестящий геллер и сказал: «Кроши хлеб в молоко, да тут и посиживай, и с места не сходи, пока я не вернусь». — «Пожалуй, — отвечал Ганс, — все это я могу сделать».

Тут сват надел старые заплатанные штаны, пошел в другую деревню к богатому мужику и спросил у его дочери, не желает ли она выйти замуж за его двоюродного брата Ганса.

Скупой отец ее спросил: «А как насчет его имущества? Найдется ли у него что перекусить?» — «Дружище, — отвечал сват, — да братец-то мой в тепле сидит, геллер свой в кулаке держит, из рук его не выпускает. Да и добра-то у него, что у меня заплат на платье! — и ударил себя по заплатанным штанам. — Коли не поленитесь со мной сходить да взглянуть, так сами увидите, что все так и есть, как я вам говорю».

Старый скряга-отец не захотел упустить хорошего случая и сказал: «Ну, коли все так и есть, так я ничего не имею против этой свадьбы».

Свадьбу отпраздновали в назначенный день, и когда молодой новобрачной вздумалось с Гансом выйти в поле и осмотреть земли своего молодого мужа, тот тотчас снял с себя нарядное платье и надел заплатанный холщовый полукафтан, сказав: «Пожалуй, платье-то еще запачкаю».

Вот и пошли они вместе в поле, и где им на пути попадались виноградники или огороженные поля и луга, там Ганс указывал на них пальцем и потом похлопывал рукою по какой-нибудь заплатке на своей одежде, по маленькой или по большой, приговаривая: «Изволишь ли видеть, голубушка, и эта заплата моя, и та — моя же».

А новобрачная-то думала, что он не о заплатах говорит, а о тех землях и угодьях, на которые он ей указывал.

«А была ли ты на той свадьбе?» — «Была, само собою разумеется; да еще в каком уборе! На голове-то был у меня снег нахлобучен, а как солнышко взошло, снег-то и растаял; платье-то на мне было из паутины, да шла я через колючий кустарник, все платье в клочья изорвалось; башмаки были на мне стеклянные, да наткнулась я на камень — они только звякнули и вдребезги разбились».

 

Золотые дети

 

У одного бедняка и его жены не было за душой ничего, кроме маленькой хижины, а питались они от рыбной ловли: что добудут, то и съедят.

Случилось, однако же, что однажды, когда муж сидел у воды и сеть свою закидывал, он выловил рыбу, совсем золотую.

И в то время как он в изумлении ту рыбу рассматривал, стала рыба говорить и сказала: «Слушай-ка, рыбак, если ты меня опять пустишь в воду, то я твою крошечную хижину обращу в богатейший замок».

Рыбак отвечал ей: «А что мне в твоем замке, когда у меня есть нечего». — «И о том я позабочусь, — продолжала рыба, — в замке будет такой шкаф, как его отворишь, так и увидишь: там блюда поставлены с лучшими кушаньями, и ешь, сколько хочешь». — «Ну, коли так, — сказал рыбак, — так я могу тебе сделать в твое удовольствие». — «Только помни, — сказала рыба, — один уговор: никому на свете, кто бы он ни был, не сказывай, откуда взялось такое счастье. Скажешь хоть единое слово — тогда все пропало».

Бросил рыбак диковинную рыбу в воду и пошел домой… И что же?

На том месте, на котором была его бедная хижина, теперь стоял большой замок.

Поглазел он на этот замок, вошел в него и увидал, что жена его, разодетая в красивое платье, сидит в богатой горнице.

Лицо у нее было очень довольное, и она сказала: «Муженек! Откуда все это взялось? Все это мне очень нравится». — «Так-то так, — сказал муж, — и мне тоже нравится, но и голод меня тоже порядком мучит, и ты давай-ка мне что-нибудь поесть». — «Да нет у меня ничего, — отвечала жена, — притом же в новом доме я и разыскать ничего не могу». — «И искать нечего, — сказал муж, — вон стоит большой шкаф, вот ты его и отопри».

Чуть только она отперла шкаф, видит: стоят там и красуются и мясо, и овощи, и пирожное, и вина.

Тут жена не выдержала, вскрикнула от радости: «Вот уж точно все, чего душа пожелает!» — и они тотчас сели за стол и принялись оба в свое удовольствие пить и есть.

Когда же насытились, жена спросила: «Однако, муженек, откуда все это богатство?» — «Не спрашивай меня об этом, — отвечал ей муж, — сказать этого я не смею, и если кому-нибудь открою, то наше счастье сразу пропадет». — «Ладно, — сказала жена, — коли я не должна этого знать, так и знать не желаю».

Но сказала она это не от души, и ни днем, ни ночью не давала ему покоя и мучила, и раздражала его своими вопросами до тех пор, пока он не потерял терпенья и не высказал ей, что все к ним пришло от диковинной золотой рыбы, пойманной им и за этот выкуп отпущенной на волю.

И как только он это высказал, исчез прекрасный замок со своим шкафом и очутились и муж, и жена опять в своей старой рыбачьей хижине.

Муж опять должен был приняться за свое ремесло и рыбачить. На его счастье золотая рыба опять попалась ему в сети. «Слышь-ка, — сказала ему рыба, — если ты меня еще раз отпустишь, то я тебе верну тот же замок с тем же шкафом, полным всякой снеди; но берегись — ни за что никому не выдавай своей тайны, не то опять все потеряешь». — «Да уж поостерегусь», — отвечал рыбак и опять пустил рыбу в воду.

А дома опять все было так же богато и прекрасно, и жена была в великой радости от наступившего счастья.

Но любопытство по-прежнему не давало ей покоя, и денька два спустя она опять начала расспрашивать, откуда все взялось и как он этого добился.

Муж молчал и держался некоторое время, но потом она так его доняла, что он наконец взбесился и выдал ей тайну.

В тот же миг исчез замок, и они снова очутились в старой хижине. «Вот на же тебе! — сказал ей муж. — Теперь мы опять можем зубы на полку сложить». — «Ах, — сказала жена, — я уж лучше откажусь от богатства, коли мне не дозволено будет узнать, откуда оно взялось… Этак я и не успокоюсь».

Муж опять пошел рыбачить, и несколько времени спустя опять вытащил ту же золотую рыбу и в третий раз. «Слышь-ка, — сказала ему рыба, — вижу я, что мне суждено постоянно Попадаться в твои руки; возьми же ты меня к себе домой и разрежь меня на шесть частей; две дай съесть твоей жене, две — твоей лошади, а две схорони в землю, тогда увидишь, какое тебе из этого произойдет благополучие».

Муж, понятно, захватил с собою рыбу домой и выполнил все точно так, как она приказала.

Вот и случилось, что из двух частей рыбы, зарытых в землю, выросли две золотые лилии; лошадь, съев две другие части, принесла ему пару золотых жеребят, а жена рыбака родила двоих детей-близнецов, тоже золотых.

Стали дети подрастать, становиться большими и хорошеть; с ними вместе росли и лилии, и жеребята.

И сказали дети отцу: «Батюшка, мы хотим сесть на наших золотых коней и поехать странствовать по белу свету». — «Не знаю, как я это перенесу, когда вы от меня уедете и вестей от вас не будет», — отвечал им отец.

Дети сказали: «Эти две золотые лилии останутся здесь, и по ним вы всегда будете знать, каково нам живется на белом свете — будут они свежи, значит, и мы живы; если они поблекнут, значит, мы нездоровы, а если опадут, то значит, что уж нас нет в живых».

Они поехали странствовать и прибыли в гостиницу; в той гостинице было много всякого люда в сборе, и когда все они увидели золотых близнецов, то стали смеяться и издеваться над ними.

Один из близнецов, услышав эти насмешки, застыдился, повернул коня и вернулся к отцу, отказавшись от намеренья странствовать по свету, другой же поехал далее и достиг большого леса.

И когда уж он собирался в тот лес въезжать, люди стали поговаривать: «Не следовало бы вам через тот лес проезжать, потому что он полнехонек разбойников, от которых вам несдобровать, и даже может случиться, когда они заметят, что и вы сами золотой, и конь у вас золотой же, что они вас убьют!»

Но он не дал устрашить себя и сказал: «Я должен и обязан через этот лес проехать».

При этом взял он несколько медвежьих шкур и прикрыл ими себя и своего коня так, что золота было совсем не видать; затем смело пустился в лес.

Проехав немного, заслышал он шорох в кустарниках и различил голоса, которые между собой переговаривались.

С одной стороны слышалось: «Вот он едет!» — ас другой: «Ну его! Это какой-то оборванец, и гол, и беден, как церковная крыса, — стоит ли его трогать?» Так и проехал молодец через весь лес вполне благополучно.

Однажды приехал он в деревню и увидал там девушку, такую красавицу, что она показалась ему лучше всех на свете.

Возгоревшись такою сильною любовью, он пошел прямехонько к ней и сказал: «Я полюбил тебя от всего сердца — хочешь ли ты быть моею женою?»

Он и девушке понравился настолько, что та, немало не сомневаясь, согласилась и сказала: «Да, я согласна быть твоею женою и буду верна тебе до гроба».

Вот и назначили они день свадьбы, и в самое то время, когда пир был в разгаре, прибыл отец невесты, и когда увидел, что дочь его празднует свадьбу, то очень удивился и сказал: «А где же жених?»

Она показала ему на жениха, который все еще был окутан своими медвежьими шкурами. «Никогда не допущу, чтобы простой охотник женился на моей дочери!» — сказал отец и собирался его убить.

Но невеста стала просить отца и сказала: «Он мне муж, и я его сердечно люблю», — и так укротила гнев отца.

Однако же он еще не мог успокоиться, так что и на следующее утро, ранешенько поднявшись, он захотел видеть мужа своей дочери и своими глазами убедиться в том, что он простой бедняк и проходимец.

Заглянув в спальню дочери, он увидел на постели красивого молодого человека, с ног до головы золотого, и все его медвежьи шкуры на полу около кровати.

Тогда он потихоньку удалился и подумал: «Как это хорошо, что я все же сумел совладать со своим гневом — иначе я бы совершил большое преступление».

А молодцу тем временем снилось, что он выезжает на охоту и охотится за превосходным оленем, и когда он поутру проснулся, то сказал своей новобрачной: «Я хочу ехать на охоту».

Та за него побоялась и просила его не ездить, и говорила: «С тобой легко может приключиться какое-нибудь несчастие». Но он отвечал ей: «Я должен и обязан ехать».

Он поднялся с постели и выехал в лес, и вскоре перед ним явился чудный олень: ни дать, ни взять, как во сне ему снилось.

Он в него прицелился и уже собирался стрелять, но олень пустился бежать.

Он погнался за ним через пень и колоду и гнался целый день, не чувствуя утомления; а вечером олень скрылся у него из глаз. И когда молодец огляделся кругом, то увидел перед собой маленькую избушку, а в избушке — ведьму.

Он постучался у двери, и вышла к нему старушоночка с вопросом: «Чего ты тут бродишь так поздно в дремучем лесу?» Он спросил ее: «А не видала ли ты оленя?» — «Да, видела, — отвечала ведьма, — я того оленя знаю».

В это время выбежала из избушки собачонка и стала громко лаять на молодца. «Замолчишь ли ты, злая жаба? — крикнул он на нее. — Замолчи, не то пристрелю тебя!» — «Как, мою собачку — пристрелишь?» — гневно крикнула ведьма и обернула молодца в камень придорожный.

И тщетно ждала новобрачная его возвращения, и думала: «Верно, случилось с ним то, чего я так опасалась и что так тяготило мое сердце предчувствиями».

А между тем брат молодца, оставшийся дома, глянул как-то на золотые лилии и увидел, что одна из них вдруг опала. «Боже мой! — сказал он. — С братом случилось большое несчастье — я должен сейчас же ехать на поиски его, и может быть, мне еще удастся его спасти!» — «Останься дома, — сказал отец, — ведь если я еще и тебя потеряю. Что я тогда стану делать?» Но тот стоял на своем: «Я должен и обязан ехать».

Сел он на своего золотого коня и поехал, и прибыл в тот лес, в котором его брат камнем лежал.

Старая ведьма вышла к нему из избушки, окликнула его и тоже хотела околдовать, но он знал, что нужно делать, не приблизился к ней, а крикнул ей издали: «Я пристрелю тебя сейчас же, если ты не оживишь моего брата!»

Ведьма очень неохотно ткнула пальцем в камень, и камень тотчас обернулся прежним добрым молодцем.

Оба брата, снова свидевшись, обрадовались друг другу, целовались и миловались, и поехали из леса вместе — один домой, к отцу, другой — к своей новобрачной.

И сказал отец молодцу: «Я и до твоего приезда уже знал о том, что ты спас своего брата, потому что золотая лилия опять поднялась и расцвела».

И так они стали жить и поживать в довольстве и в добре до самой своей смерти.

 

Лис и гуси

 

Пришел однажды лис на лужок, где паслось стадо славных жирных гусей, посмеялся и сказал: «Прихожу я словно званый гость, и сидите вы все так славно, рядочком — так я одного за другим могу и перебрать по очереди». Гуси загоготали от страха, повскакали с мест своих и начали стонать и жалобно молить о том, чтобы лис их помиловал. Но тот ничего и слушать не хотел и говорил: «Нет вам помилованья, все вы должны умереть!»