Психологические аспекты Коры

 

Фигура Деметры и Коры (в ее трех аспектах - девы, матери и Гекаты) не только известна психологии бессознательного, но в определенном смысле она уже стала ее практической проблемой. Психологический двойник «Коры» проявляется в архетипах, названных мною самостью или супраординатной личностью, с одной стороны, и анимой - с другой. Поскольку, как я думаю, не все читатели знакомы с этими образами, я попытаюсь пояснить их и начну с некоторых замечаний общего характера.

Психологу приходится сталкиваться с теми же трудностями, что и мифологу, когда от него требуется четкое определение или ясная и сжатая информация. Картина конкретна, ясна и не содержит двусмысленностей лишь тогда, когда она рассматривается в своем привычном контексте. В таком виде она раскрывает перед нами все свое содержание. Но как только предпринимается попытка абстрагировать «подлинную сущность» картины, все становится туманным и неясным. Для того, чтобы понять ее жизненную функцию, мы должны позволить ей оставаться органическим феноменом во всей его сложности, а не пытаться изучить анатомию ее трупа подобно ученому или археологию ее руин подобно историку. Но, разумеется, я вовсе не намерен отрицать оправданность этих методов, когда они применяются в надлежащем месте.

Ввиду чрезвычайной сложности психических явлений, единственно возможной, сулящей успех, является (и будет оставаться таковой еще длительное время) чисто феноменологическая точка зрения. «Откуда» происходят вещи и «что»

­ Конец страницы 178 ­

¯ Начало страницы 179 ¯

они суть - этим вопросам, особенно в области психологии, свойственно вызывать поспешные попытки объяснений. Более того, такие спекуляции в большой мере основываются не на природе самих явлений, а на бессознательных философских предпосылках. Психические явления, порождаемые бессознательными процессами, настолько богаты и разнообразны, что я предпочитаю описывать мои находки и наблюдения и, по мере возможности, классифицировать их, то есть относить к некоторым определенным типам. Это и есть метод естественных наук, и он применяется повсюду, где нам приходится иметь дело с разнообразным и еще не упорядоченным материалом. Можно усомниться в пригодности или соответствии категорий или типов, используемых при систематизации, но только не в правильности самого метода.

Поскольку я годами наблюдаю и изучаю продукты бессознательного в наиболее широком смысле слова, а именно: сновидения, фантазии, видения и галлюцинации сумасшедших, я не мог не заметить определенных регулярностей, то есть типов. Существуют типы ситуаций и типы образов, которые часто повторяются и имеют соответствующее значение. Поэтому для обозначения этих повторений я употребляю термин «мотив». Таким образом, существуют не только типичные сновидения, но и типичные мотивы в сновидениях. Как уже было сказано, это могут быть ситуации или образы. К последним принадлежат человеческие образы, которые могут быть отнесены к ряду архетипов, и основными среди них, согласно моему предположению, будут тень, мудрый старец, младенец (включая героя-младенца), мать («Предвечная Мать» и «Мать-Земля») как супраординатная личность («демоничная», поскольку супраординатная), ее двойник дева и, наконец,- анима у мужчин и анимус у женщин.

Вышеперечисленные типы далеко не исчерпывают все статистические регулярности в этом отношении. Интересующий нас образ Коры принадлежит к типу анимы в том случае, когда он наблюдается у мужчины, и к типу супраординатной личности у женщины. Важной чертой психических образов

­ Конец страницы 179 ­

¯ Начало страницы 180 ¯

является то, что они имеют двусторонний характер или по крайней мере способны к удваиванию; при любых обстоятельствах они биполярны и колеблются между их позитивным и негативным значениями. Таким образом, «супраординатная» личность может явиться в презираемой и искаженной форме, к примеру, в виде Мефистофеля, который в действительности более позитивен как личность, нежели скучный и бездумный карьерист Фауст. Еще один негативный образ - Мальчик-с-пальчик из народных сказок. Образ, соответствующий Коре, у женщин обычно двойствен, к примеру, мать и дева, что означает ее появление то в виде одной, то в виде другой. Из этого я бы заключил, для начала, что в строении мифа o Деметре-Коре женское влияние настолько преобладало над мужским, что последнее не имело практически никакого значения. Мужская роль в мифе о Деметре в действительности сводится к роли соблазнителя или покорителя.

Наблюдение показывает, что Кора часто появляется у женщин в виде неизвестной молодой девушки, нередко в облике Гретхен или незамужней матери². Другая распространенная модуляция - танцовщица, которая часто создается с помощью заимствования из области классики. В таких случаях «дева» является в виде корибаптки, менады или нимфы. Как частный вариант, можно упомянуть русалку или водяную фею, сверхчеловеческую природу которой выдает наличие рыбьего хвоста. Иногда образы Коры и матери и вовсе переходят в царство животных, и тогда их излюбленными представителями являются то кошка, то змея, то медведь, то какое-либо черное чудовище преисподней, например, крокодил или другие саламандроподобчные, относящиеся к ископаемым существам³. Из-за своей беспомощности девушка подвергается всевозможным опасностям, например, она может быть сожрана рептилиями или принесена в жертву во время ритуала. Нередки кровавые, жестокие и даже непристойные оргии, жертвой которых является невинный младенец. Иногда это настоящая nekyia*, нисхождение в Гадес

*Жертва, приносимая мертвым для того, чтобы вызвать их и подземного царства (заглавие 11 песни «Одиссеи») (др.-гр.).

­ Конец страницы 180 ­

¯ Начало страницы 181 ¯

и поиски «сокровища, которое трудно найти», время от времени связанные с разнузданными сексуальными празднествами или приношениями менструальной крови Луне. Довольно странно, что различные пытки и непристойности совершаются «Матерью-Землей». Случаются питье крови и купания в крови ⁴, а также распятия. Дева, встречающаяся в историях болезней, довольно сильно отличается от подобной цветку Коры тем, что современный образ более четко обрисовывается и не столь «бессознателен», что станет ясно из последующих примеров.

Образы, соответствующие Деметре и Гекате, являются супраординатными (если не сказать сверхъестественных размеров) «Матерями», нечто среднее между типами Пиетас и Баубо. Бессознательное, которое уравновешивает привычную женскую безобидность, в этом отношении весьма изобретательно. Я могу припомнить всего несколько случаев, когда собственный благородный образ Деметры в своем чистом виде проглядывает сквозь образ, спонтанно вырастающий из бессознательного. Мне вспоминается случай, когда дева-богиня явилась вся в чистейшем белом одеянии, но с черной обезьянкой на руках. Мать-Земля всегда хтонична, иногда она связана с луной - либо посредством упомянутого кровавого приношения, либо посредством принесения в жертву ребенка, либо тем, что она украшена лунным серпом⁵. На живописных или пластических изображениях Мать предстает в темных тонах черного или красного цвета (это ее основные цвета) с первобытным или звериным выражением лица; по виду она нередко напоминает неолитический идеал «Венеры» из Брассанпу или Виллендорфа или же спящую Гала Сафлиени⁶. Изредка встречаются упоминания о многочисленных грудях, расположенных как у свиньи. Мать-Земля играет важную роль в бессознательном женщины, так как все ее проявления характеризуются как «могущественные». Это говорит о том, что в таких случаях элемент Матери-Земли в сознании чрезвычайно слаб и нуждается в усилении.

Ввиду всего сказанного, я готов признать, что может показаться непонятным, почему такие образы следует считать при-

­ Конец страницы 181 ­

¯ Начало страницы 182 ¯

надлежащими к типу «супраординатной личности». Однако в научном исследовании следует отбросить нравственные или эстетические предрассудки и позволить фактам говорить самим за себя. Дева часто описывается как существо, которое нельзя считать человеческим в обычном смысле; она либо неизвестного, либо особенного происхождения, либо странно выглядит, либо попадает в странные происшествия, из чего приходится заключить о ее необычной мифологической природе. Столь же (а может быть, даже более поразительно) то, что Мать-Земля - это божественное существо в классическом смысле слова. Более того, она отнюдь не всегда появляется в облике Баубо, но может походить, например, на Королеву-Венеру из Hypnerotomachia Poliphili, но неизменным остается одно - ее тяжелая судьба. Часто встречающиеся неэстетичные формы Матери-Земли связаны с предрассудком современного женского бессознательного; такого предрассудка не существовало в античности. Связанная с подземным миром природа Гекаты, которая неотделима от Деметры, и судьба Персефоны указывают на темную сторону человеческой души, хотя и не в такой степени, как современный материал.

«Супраординатная личность» - это целостный человек, то есть человек, каков он есть в действительности, а не каковым он себе представляется. К этой целостности принадлежит и бессознательная душа, имеющая подобно сознанию свои требования и нужды. Я не хочу трактовать бессознательное персоналистически и утверждать, к примеру, что образы-фантазии, подобные вышеописанным, являются «исполнениями желаний», вызванными вытеснением. Как таковые эти образы никогда не были сознательными и, следовательно, никогда бы не могли подвергнуться вытеснению. Под бессознательным я подразумеваю скорее неличную душу, общую для всех людей, даже если она выражает себя посредством индивидуального сознания. Когда кто-либо дышит, его дыхание не является феноменом, который можно истолковать в плане его личности. Мифологические образы принадлежат к структуре бессознательного и не являются личным владением: на самом деле

­ Конец страницы 182 ­

¯ Начало страницы 183 ¯

большинство людей скорее сами находятся в их владении, нежели, владеют ими. Образы, подобные вышеописанным, в определенных условиях способствуют возникновению соответствующих расстройств и симптомов, а затем уже задачей медицинской терапии является выяснить, как и насколько эти импульсы могут и могут ли вообще быть интегрированы в сознательную личность, или же они суть вторичное явление, переведенное, благодаря некоторым нарушенным ориентациям сознания, из своего обычного потенциального состояния в действительность. На практике существуют обе возможности. Обычно я описываю супраординатную личность как «самость», таким образом четко различая эго, которое, как хорошо известно, распространяется лишь на сознательный разум, и целое личности, которое включает как сознательный, так и бессознательный компоненты. Таким образом, эго относится к самости как часть к целому. В этой мере самость супраординатна. Более того, эмпирически самость по причине своего сознательного компонента, который может войти в сознание лишь косвенно, путем проекции, ощущается не как субъект, а как объект. Из-за своего бессознательного компонента самость настолько отстраняется от сознательного разума, что может быть выражена человеческими образами лишь отчасти, другая ее часть вынуждена искать выражения в объективных, абстрактных символах. Человеческие образы - это мать и дочь, отец и сын, король и королева, бог и богиня. Териоморфными символами являются дракон, змея, слон, лев, медведь и другие могучие звери или же паук, краб, бабочка, жук, червь и т.п. Растительные символы - это в основном цветы (лотос и роза). Они ведут к геометрическим фигурам, таким как круг, сфера, квадрат, четырехугольник, часы, небесный свод и т.п.⁷ Исчерпывающее описание человеческой личности невозможно из-за неопределенности величины бессознательного компонента. Поэтому бессознательное дополняет картину человеческими образами, расположенными между двумя полюсами внечеловеческого бытия (между животным и божественным), и дополняет животную крайность, внося в микрокосм живот-

­ Конец страницы 183 ­

¯ Начало страницы 184 ¯

ные и растительные абстракции. Эти приложения часто наблюдаются в антропоморфных божествах в качестве их «атрибутов».

Деметра и Кора, мать и дочь, раздвигают границы сознания как вверх, так и вниз. Они привносят в него измерения «старшего и младшего», «более сильного и более слабого» и стирают узко очерченные границы сознательной памяти, давая ей понятие о существовании более великой и исчерпывающей личности, имеющей свою долю в вечном потоке вещей. Вряд ли правомерно предположение о том, что миф и таинство были изобретены с каким-либо сознательным намерением; скорее они были невольным откровением первичного состояния души, но души бессознательной. Душа, предсуществующая сознанию (например, у младенца), с одной стороны, причастна к материнской душе, тогда как, с другой стороны, она простирается к душе дочери. Из этого можно было бы заключить, что каждая мать содержит в себе свою дочь, а каждая дочь - свою мать, и что каждая женщина простирается назад - в свою мать и вперед - в свою дочь. Это участие и смешение порождают характерную неопределенность в отношении времени: женщина живет раньше как мать, а позже как дочь. Память сознания об этих связях порождает ощущение, что ее жизнь простирается над поколениями - первый шаг к непосредственному переживанию и убеждению в пребывании вне времени, что несет с собой и чувство бессмертия. Жизнь индивида преобразуется в тип и становится подлинным архетипом женской судьбы вообще. Это ведет к восстановлению или apocataslasis* жизней ее предков, которые теперь благодаря мосту, созданному преходящим индивидом, переходят в грядущие поколения. Такого рода переживание обеспечивает личности место и значение в жизни поколений, так что с пути бегущего сквозь нее жизненного потока исчезают все ненужные препятствия. В то же время личность спасена от изоляции и я восстановлена в целостности. В конечном счете вся ритуальная поглощенность архетипами имеет эту цель и этот результат.

*Возвращение в прежнее состояние (ф.-гр.).

­ Конец страницы 184 ­

¯ Начало страницы 185 ¯

Именно психологу совершенно ясно, насколько велик тот катарсический и в то же время омолаживающий эффект, который должен проистекать из культа Деметры в женскую душу; знает он и об отсутствии душевной гигиены, характерном для нашей культуры, уже не ведающей того благотворного переживания, которые несут в себе элевсинские эмоции.

Я вполне отдаю себе отчет в том, что не только мирянин, проявляющий интерес к психологии, но и профессиональный психолог и психиатр, и даже психотерапевт, не владеют адекватным знанием архетипического материала своих пациентов, поскольку они специально не изучали этот аспект феноменологии бессознательного. А то, что мы часто встречаемся со случаями, характеризующимися огромным количеством архетипических символов⁸, всецело находится в поле наблюдения психиатрии и психотерапии. Поскольку наблюдающему их ученому не хватает необходимых исторических знаний, он не в состоянии заметить параллелизма между своими наблюдениями и открытиями антропологии и гуманитарных наук в целом. И наоборот, специалист в области мифологии и сравнительной религии, как правило, не является психиатром и, следовательно, не знает о том, что его мифологемы все еще свежи и живы - к примеру, в снах и видениях, - в отдаленных тайниках нашего самого личного опыта, который мы ни под каким предлогом не извлекли бы для научного анализа. Посему архетипический материал является великим неизвестным, и даже для того, чтобы этот материал собрать, необходимы специальное обучение и подготовка.

Думаю, здесь будет нелишним привести несколько примеров изисторий болезней моих пациентов, в чьих сновидениях и фантазиях встречаются архетипические образы. Большинство моих пациентов разделяли то заблуждение, что нет ничего проще, чем передать содержание своих переживаний. с помощью «нескольких примеров». На деле же один - два вырванных из контекста образа практически ничего не объясняют. Это имеет успех лишь тогда, когда мы имеем дело со специалистом. Человек ни за что не догадается, что должен

­ Конец страницы 185 ­

¯ Начало страницы 186 ¯

сделать Персей с головой Горгоны, если он не знает этого мифа. Так же обстоит дело и с индивидуальными образами: им необходим контекст и контекстом этим является не только миф, но и индивидуальный анамнез. Однако контекст может быть слишком обширным. Для того, чтобы представить некое содержание как завершенный ряд образов, понадобилась бы книга размером более чем в двести страниц. Некоторое представление об этом можно составить, ознакомившись с моим исследованием фантазий мисс Миллер⁹. Поэтому я не без колебаний прибегаю к историям болезней как к иллюстративному материалу. Источниками используемого мною материала были отчасти нормальные люди, а отчасти лица со слабо выраженными невротическими симптомами. Это отчасти сновидения, отчасти видения, а отчасти сон, смешанный с видением. Эти «видения» вовсе не являются экстатическими состояниями или галлюцинациями: это спонтанные визуальные образы, фантазии или же так называемое активное воображение. Последнее является изобретенным мною методом наблюдения потока внутренних образов. Сосредоточивая внимание на каком-либо выразительном, но непонятном образе сновидения или на спонтанном визуальном впечатлении, человек наблюдает за происходящими с ним изменениями. При этом, конечно, следует воздерживаться от всякого критицизма, наблюдая и записывая происходящее с полной объективностью. Также очевидно, что следует отбросить все возражения наподобие того, что все это «произвольно» или «надуманно», так как это исходит из переживаний эго-сознания, которое не потерпит в своем доме иного хозяина, кроме себя самого. Иными словами, эти возражения являются препятствиями, поставленными сознательной памятью, бессознательной.

В таких условиях составляются длинные и часто весьма драматичные ряды фантазий. Преимущество этого метода состоит в том, что на свет выводится масса бессознательного материала. С той же целью может быть использовано черчение, рисование или моделирование. Как только визуальный ряд становится драматичным, он легко переходит в слуховую и

­ Конец страницы 186 ­

¯ Начало страницы 187 ¯

языковую сферы и может стать причиной диалогов и т.п. Но этот метод, примененный к индивидам с незначительной патологией при определенных обстоятельствах, в частности, в нередких случаях латентной шизофрении, может оказаться весьма небезопасным и посему нуждается в медицинском контроле. Он основан на умышленном ослаблении сознательного разума и его сдерживающего эффекта, который ограничивает либо подавляет бессознательное. Целью этого метода является, во-первых, естественная терапия, а во-вторых, он поставляет богатый эмпирический материал. Некоторые наши примеры получены именно таким путем. От сновидений они отличаются только тем, что форма их лучше, так как содержание воспринималось не спящим, а бодрствующим сознанием. Примеры даны женщинами средних лет.

 

I. Пациентка X

(спонтанные визуальные впечатления в хронологическом порядке)

 

1. «Я увидела белую птицу с распростертыми крыльями. Она подлетела к женщине в голубом, сидящей в позе античной статуи. Птица опустилась ей на руку, а в руке у женщины было зернышко пшеницы. Птица подхватила его в клюв и опять взвилась в небо».

X нарисовала картину: голубое одеяние, архаически простой образ «Матери» на белом мраморном основании. Ее материнство подчеркнуто наличием больших грудей.

2. Бык поднимает младенца с земли и несет его к античной статуе женщины. Появляется обнаженная молодая девушка на белом быке, с венком из цветов в волосах. Она берет ребенка, Подбрасывает его в воздух, как мяч, и вновь ловит его. Белый бык везет их обоих к храму. Девушка кладет ребенка на землю и т.д. (следует инициация).

В этой картине дева представлена скорее всего в образе Европы. (Здесь задействованы некоторые школьные знания.) Ее нагота и венок из цветов указывают на дионисийскую заброшенность. Игра в мяч с младенцем - мотив какого-то сек-

­ Конец страницы 187 ­

¯ Начало страницы 188 ¯

ретного ритуала, всегда необходимого при «принесении младенца в жертву». (Сравните обвинения в ритуальном убийстве, выдвигаемые язычниками против христиан и христианами против евреев и гностиков; также финикийские жертвования младенцев, слухи о Черной мессе и т.п. и «игра в мяч в церкви».)¹⁰

3. «Я увидела золотую свинью на пьедестале. Повсюду танцевали звероподобные существа, образуя круг. Мы торопились вырыть яму в земле. Я спустилась вниз и обнаружила воду. Затем паявился мужчина в золотой повозке. Он спрыгнул в яму и стал раскачиваться взад-вперед, как будто танцуя.... Я раскачивалась в ритме с ним. Затем он внезапно выпрыгнул из ямы, изнасиловал меня и оставил с младенцем».

X идентична молодой девушке, часто являющейся и в образе юноши. Этот юноша - образ анимуса, воплощение мужского элемента в женщине. Вместе юноша и девушка составляют пару или coniunctio, что символизирует сущность целостности (подобно платоновскому гермафродиту, позднее становящемуся символом совершенной целостности в философии алхимиков). X, очевидно, танцует вместе с остальными, отсюда и «мы торопились». Примечательна параллель с мотивами, отмеченными Кереньи.

4. «Я увидела красивого юношу с золотыми тарелками, танцующего и прыгающего весело и самозабвенно... В конце концов он упал на землю, спрятав лицо в цветах. Затем он прятал лицо в Коленях очень старой матери. Спустя некоторое время он поднялся и прыгнул в воду, веселясь там, как дельфин... Я видела, что у него золотые волосы. Теперь мы прыгали вместе, взявшись за руки. Так мы подошли к ущелью...» Перепрыгивая ущелье, юноша срывается в пропасть. X остается одна и приходит к реке, где ее ожидает белый морской конек и золотая лодка.

В этом эпизоде X - юноша; поэтому позднее он исчезает, оставляя ее единственной героиней. Она - дитя «очень старой матери», а также дельфин, юноша, исчезнувший в ущелье, и невеста, которую, по всей видимости, ожидает Посейдон. При-

­ Конец страницы 188 ­

¯ Начало страницы 189 ¯

мечательные пересечения и смещения мотивов во всем этом индивидуальном материале практически совпадают с теми, что встречаются в мифологическом варианте. Юноша, прячущий лицо в коленях матери, произвел столь сильное впечатление на X, что она нарисовала его изображение. Образ тот же, что и в пункте 1, только место зернышка пшеницы в ее руке занимает юноша, лежащий совершенно истощенным на коленях у гигантской матери.

5. Теперь следует жертвоприношение овцы, во время которого, похоже, происходит игра в мяч с жертвенным животным. Участники игры пятнают себя жертвенной кровью, после чего купаются в пульсирующей крови. Затем X превращается в растение.

6. После этого X приходит к змеиной норе, и вокруг нее обвиваются змеи.

7. В змеиной норе ниже уровня моря находится спящая божественная женщина. (На рисунке она изображена превосходящей других по размерам.) На ней красно-голубое одеяние, покрывающее только нижнюю часть тема. У нее темная кожа, полные красные губы, и физически она кажется весьма сильной. Она целует X, очевидно пребывающую в роли молодой девушки, и передает ее в виде подарка большой группе мужчин, стоящих рядом и т.д.

Эта хтоническая богиня - типичная Мать-Земля, представленная в том виде, в каком она часто появляется в современных фантазиях.

8. Поднявшись из глубин и вновь увидев свет, X испытывала своего рода свечение: пока она шла через волнующееся поле пшеницы, вокруг ее головы танцевало белое пламя.

Этой сценой эпизод с Матерью заканчивается. Хотя нет ни малейшего намека на повторение какого-либо известного мифа, все мотивы и связи между ними знакомы нам по мифологии. Образы эти предстают спонтанно, не основываясь на каком-либо сознательном знании. На протяжении длительного периода времени я применял метод активного воображения по отношению к себе и наблюдал многочисленные

­ Конец страницы 189 ­

¯ Начало страницы 190 ¯

символы и символические ассоциации, подтверждение которым я смог найти лишь спустя годы в текстах, о существовании которых я и не подозревал. То же самое касается и сновидений. Например, несколько лет назад мне снилось следующее: Я медленно и устало взбираюсь па гору. Когда я достиг, как мне казалось, вершины, я обнаружил, что стою на краю плато. Гребень горы, который и обозначал ее настоящую вершину, вздымался далеко впереди. Наступала ночь, и я видел на темном противоположном склоне металлически поблескивающий ручей, который тек вниз, и две тропинки, которые,:змеисто извиваясь, вели вверх: одна - налево, другая - направо. На гребне горы, справа, виднелся отель. Внизу ручей убегал влево, и через него был переброшен мост.

Спустя немного времени я обнаружил в неизвестном алхимическом трактате следующую «аллегорию». В своей Spe-culativae philosophiae ¹¹ франкфуртский терапевт Джерард Дорн, живший во второй половине шестнадцатого века, описывает «Mundi peregrinatio, quam erroris viam appellamus» («Путешествие по миру, которое мы называем путем ошибок»), с одной стороны, и «Via veritatis» («Путь истины») - с другой. О первом пути автор говорит

 

Человеческий род, в природе которого - сопротивляться Богу, не перестает вопрошать, каким образом он своими силами может избежать ловушек, которые сам себе ставит. Но он не просит помощи у Него, от которого одного только и зависит каждый дар милосердия. Поэтому люди построили себе большую Мастерскую слева у дороги... под предводительством Промышленности. По достижении этого они отвернулись от Промышленности и направили стопы свои ко второй области мира, перейдя мост нерешительности... Но поскольку Бог желает возвратить их назад, Он позволяет их нерешительности взять над ними верх; и тогда, ища исцеления в себе (промышленность!), они идут толпой к большой Больнице, также построенной слева, под руководством Медицины. Там находится огромное множество аптекарей, хирургов, терапевтов и т.д.¹²

 

О «пути истины», «правом пути», автор говорит: «... ты придешь в лагерь Мудрости и, будучи принятым там, подкре-

­ Конец страницы 190 ­

¯ Начало страницы 191 ¯

пишься едой, намного более живительной, чем та, что ты ел ранее». Здесь присутствует даже ручей: «...поток живой воды, весело бегущий с вершины горы. (Из фонтана Мудрости бьют воды.)»¹³

В сравнении с моим сновидением здесь имеется важное отличие: здесь, помимо измененного положения отеля, река Мудрости находится слева, а не посредине картины, как в моем сновидении.

Очевидно, что в моем сновидении мы имеем дело не с каким-либо известным «мифом», а с группой идей, которые с легкостью можно было бы отнести к «индивидуальным», то есть уникальным. Однако с помощью тщательного анализа легко можно было бы показать, что это - архетипический образ, и как таковой он может вновь и вновь воспроизводиться в любом веке и месте. Но должен признать, что архетипическая природа образа - сновидения стала ясна мне лишь по прочтении Дорна. Эти и им подобные случаи я постоянно наблюдал не только у себя, но и у многих пациентов. Но, как показывает этот пример, для того, чтобы не упустить такие параллели, необходимо особое внимание.

Античный образ матери не исчерпывается образом Деметры. Он также проявляется в Кибеле-Артемиде. На это указывают следующие случаи.

II. Пациентка Y (сновидения)

 

1. «Я брожу по большой хоре, дорога пустынна и трудна. С неба спускается женщина, чтобы сопровождать меня и помочь мне. Она вся светится ярким светом, у нее светлые волосы и сияющие глаза. Временами она исчезает. После того, как некоторое время я шла одна, я замечаю, что оставила где-то свой посох и должна вернуться за ним. Для этого я должна пройти мимо ужасного чудовища, огромного медведя. Мне уже доводилось проходить мимо нет, когда я шла по этой дороге в первый раз, но тогда меня защищала небесная женщина. Как раз, когда я иду мимо меря, и он уже готов броситься на меня, она вновь появляется рядом со мной, и под ее взглядом

­ Конец страницы 191 ­

¯ Начало страницы 192 ¯

медведь спокойно ложится и позволяет нам пройти. Затем небесная женщина исчезает*.

Здесь мы сталкиваемся с материнским покровительством богини, связанной с медведями, подобно Диане или галло-римской Артио. Небесная женщина - позитивный, а медведь -негативный аспекты «супраординатнои личности», раздвигающей сознание человеческого существа вверх - в небесную, и вниз - в животную сферы.

2. «Mы проходим через дверь в башнеподобиую комнату, где взбираемся по длинному пролету ступеней. На одной из верхних ступеней я читаю надпись: „Vis ut sis". Ступени заканчиваются входом в храм, находящийся на гребне поросшей лесом' горы, другого подхода нет. Это часовня Урсанны -богини-медведицы и Божьей Матери. Храм сделан из красного камня. Здесь совершаются кровавые жертвоприношения. У алтаря стоят животные. Для того, чтобы вступить в пределы храма, необходимо превратиться в животное - лесного зверя. Храм сооружен в виде креста с равными плечами и некоторым, незащищенным кровлей круглым пространством посередине, так что можно глядеть прямо вверх в небо - на созвездие Медведицы. На алтаре посредине круглого пространства стоит луноподобная чаша, из которой все время подымается дым или пар. Виднеется также и образ богини, но он виден нечетко. Поклоняющиеся, которые превратились в животных и к числу которых принадлежу и я, должны коснуться ногой ноги богини, после чего она делает им знак рукой или пророчески изрекает нечто, похожее на „Vis ut sis"».

В этом сновидении богиня-медведица появляется совершенно недвусмысленно, хотя ее статуя и «видна нечетко». Отношение к самости, к супраординатнои личности, обозначено не только пророческим «Vis ut sis», но и круглым центральным пределом храма и тем, что храм состоит из четырех частей. С древних времен любое отношение к звездам символизировало вечность. Душа спускается «со звезд» и возвращается в звездные сферы. Связь «Урсанны» с луной обозначена «луноподобной чашей».

­ Конец страницы 192 ­

¯ Начало страницы 193 ¯

«Лунная богиня» появляется также и в детских сновидениях. Девочка, выросшая в чрезвычайно неблагоприятных для психики условиях, в возрасте между семью и десятью годами видела повторяющееся сновидение: «Лунная богиня всегда ждала меня у воды на пристани, чтобы взять к себе на остров». К несчастью, она не помнила, что случилось потом, но это было так. прекрасно, что она часто молилась о том, чтобы вновь увидеть этот сон. Хотя очевидно, что эти сновидения неидентичны, мотив острова имеет место и в предыдущем сновидении в виде недосягаемого гребня горы.

Тридцать лет спустя женщина, видевшая в детских снах лунную богиню, пережила драматичную фантазию:

«Я взбираюсь на крутую темную гору, на вершине которой стоит крепость, увенчанная куполом. Я вхожу в те и подымаюсь по винтовой лестнице влево. Войдя в купол, я вижу, что нахожусь в присутствии женщины, с головным убором в виде коровьих рогов. Я тотчас же узнаю ее, это та лунная богиня из моих детских снов. По ее знаку я гляжу вправо и вижу вращающееся яркое солнце, которое освещает другую сторону глубокой расщелины. Над пропастью тянется узкий прозрачный мост, по которому я ступаю, чувствуя, что ни в коем случае не должна смотреть вниз. Жуткий страх охватывает меня, и я колеблюсь. В воздухе чуется предательство, но наконец, я перехожу мост и останавливаюсь перед солнцем. Солнце говорит: „Если ты сумеешь приблизиться ко мне девять раз и при этом ни разу не обжечься, то все будет хорошо". Но меня все больше охватывает страх, в конце концов я таки гляжу вниз и вижу черное щупальце, как у спрута, тянущееся ко мне из-под солнца. Я в ужасе отшатываюсь назад и срываюсь в пропасть. Но вместо того, чтобы робиться, я лежу в руках Матери-Земли. Когда я пытаюсь заглянуть ей в лицо, она превращается в глину, и я обнаруживаю, что лежу на земле».

Примечательно то, насколько начало этой фантазии согласовывается со сновидением. Лунная богиня вверху явно отличается от Матери-Земли внизу. Первая толкает сновидицу на ее несколько рискованное приключение с солнцем; послед-

­ Конец страницы 193 ­

¯ Начало страницы 194 ¯

няя, покровительствуя ей, подхватывает ее в материнские руки. Спящая, поскольку она пребывает в опасности, похоже, играет роль Коры.

Теперь давайте вернемся к нашему ряду сновидений.

3. Y видит во сне две картины, написанные скандинавским художником Германом Кристианом Лундом.

а) «На первой картине - комната скандинавского крестьянина. Крестьянские девушки в веселых костюмах прохаживаются, держась за руки (то есть в ряд). Та, которая посредине, меньше других ростом, кроме того, она горбата и изображена отвернувшейся. Это вкупе с ее странным взглядом придает ей вид ведьмы».

б) На второй картине изображен дракон, его шея простирается над всем, изображенным на картине, и особенно над фигурой девушки: она вся в его власти и не может двинуться с места, поскольку как только она шевельнется, дракон, который по своему желанию может увеличиться или уменьшиться, движется тоже, и когда девушка хочет уйти, он просто вытягивает свою шею над ней и таким образом вновь ловит ее. Довольно странно то, что лицо девушки отсутствует, по крайней мере я его не вижу».

Художник - вымысел сновидения. Анимус часто является в облике художника или имеет какой-либо проецирующий аппарат, он также может быть кинооператором или владельцем картинной галереи. Все это относится к анимусу, выполняющему функцию посредника между сознательным и бессознательным; бессознательное содержит картины, передаваемые (то есть выражаемые) анимусом то ли в форме фантазии, то ли бессознательно - в собственной жизни или действиях пациента. Проекция анимуса дает толчок к возникновению вымышленных чувств любви или ненависти к «героям» или «демонам». Излюбленными жертвами являются теноры, художники, кинозвезды, чемпионы в соревнованиях по атлетике и т.п. На первой картине девушка охарактеризована как демоничная, с горбом и недобрым взглядом «через плечо». (Поэтому первобытные люди часто носили на затылке у шеи амулеты против

­ Конец страницы 194 ­

¯ Начало страницы 195 ¯

сглаза, ибо уязвимое место находится на лишенной зрения спине.)

На второй картине «дева» изображена невинной жертвой чудовища. В данном случае между молодой девушкой и драконом присутствует то же отношение идентичности, что и в предыдущем - между небесной женщиной и медведем, и в практической жизни это является чем-то большим, чем просто неудачной шуткой. Здесь это свидетельствует о расширении сознательной личности, передаваемым посредством беспомощности жертвы, с одной стороны, и опасного недоброго глаза горбуньи и могущества дракона - с другой.

4. (Отчасти сновидение, отчасти зрительная фантазия.) «Волшебник демонстрирует свои фокусы перед индийским принцем. Из-под покрывала появляется красивая молодая девушка. Она танцовщица, в ее власти изменять свой облик или, по крайней мере, очаровывать зрителей неотличимой от реальности иллюзией. Танцуя, она вместе с музыкой растворяется в рое пчел. Затем она превращается в леопарда, в кувшин воды, наконец, в спрута, обвивающего молодого ныряльщика за жемчугом. В промежутках в драматический момент она опять принимает человеческий облик. Она является в виде ослицы, несущей две корзины чудесных фруктов. Затем она становится разноцветным павлином. Принц в восторге, он взволнован и зовет ее к себе. Но она продолжает танцевать, теперь уже обнаженная и даже срывает с себя кожу, и в конце концов падает - голым скелетом. Скелет хоронят, но ночью из могилы вырастает лилия, из ее чашечки поднимается белая женщина и медленно возносится к небу».

В этом отрывке описано последовательное превращение иллюзионистки (искусство иллюзии является специфически женским талантом), пока она не становится преображенной личностью. Фантазия не была выдумана, подобно какому-либо типу аллегории; это - отчасти сон, отчасти спонтанные образы,

5. «Я в церкви из серого песчаника. Апсида расположена довольно высоко. Около дарохранительницы на каменном кресте окна висит девушка в красном одеянии. (Самоубийство?)»

­ Конец страницы 195 ­

¯ Начало страницы 196 ¯

Подобно тому, как в предшествующих случаях имело место принесение в жертву ребенка или овцы, здесь в жертву принесена девушка, висящая на «кресте». Смерть танцовщицы также следует понимать в этом смысле; эти девы всегда обречены на смерть, поскольку их исключительное властвование над женской душой скрывает процесс индивидуации, то есть взросления личности. «Дева» соответствует аниме мужчины и использует ее для достижения своих естественных пределов, в которых иллюзия играет наиболее значительную роль, какую только можно вообразить. Но как только женщина решает довольствоваться лишь своим положением femme a homme*, у нее больше нет женской индивидуальности. Она пуста и лишь блестит - гостеприимный сосуд для мужских проекций. Между тем, женщина как индивидуальность - нечто совершенно отличное: в данном случае иллюзия больше не срабатывает. Таким образом, когда встает вопрос о личности, являющейся, как правило, болезненным фактом второй половины жизни, детская форма самости тоже исчезает.

Теперь мне осталось описать Кору в том виде, в котором она наблюдается у мужчины, т.е. в виде анимы. Так как целостность мужчины, поскольку он органически не гомосексуален, может быть лишь мужской личностью, женский образ анимы невозможно рассматривать как тип супраординатной личности, он требует другой оценки и позиции. В продуктах бессознательной деятельности анима является в равной степени как дева и мать, поэтому персоналистическая интерпретация всегда сводит ее к личной матери или какому-либо другому женскому лицу. При этом естественно теряется истинное значение образа, как это неизбежно случается со всеми редуктивными интерпретациями либо в сфере психологии бессознательного, либо в мифологии. Произведенные в сфере мифологии бесчисленные попытки интерпретации богов и героев в солнечном, лунном, астральном или метеорологическом смысле не привнесли в понимание их ничего значительного; наоборот, все они толкают нас на ложный путь. Поэтому, когда

*Женщина для мужчины (фр.).

­ Конец страницы 196 ­

¯ Начало страницы 197 ¯

в сновидении и других спонтанных продуктах мы встречаемся с неизвестным женским образом, чье значение колеблется между крайностями богини и падшей женщины, желательно не покушаться на его независимость и не сводить этот образ произвольно к чему-либо известному. Если бессознательное представляет женский образ как «неизвестную», то не следует избавляться от этого атрибута только лишь для того, чтобы получить возможность свести все к «разумной» интерпретации. Подобно «супраординатной личности», анима биполярна и поэтому может являться в один момент позитивной, а в следующий негативной: молодой - старой, матерью - девой, доброй феей - злой ведьмой, святой - падшей. Помимо этой двусмысленности, анима характеризуется также «оккультной» связью с «мистериями», с миром темноты вообще, и поэтому в ней часто присутствует религиозный оттенок. В своих отчетливых проявлениях она всегда имеет особое отношение ко времени: как правило, она более или менее бессмертна, ибо вневременна. Авторы, пытавшиеся описать этот образ, всегда подчеркивали эту особенность анимы. Я бы сослался на классическое описание в романах «Она» или «Ее возвращение» Райдера Хаггарда, «L'Atlantide» Пьера Бенуа и прежде всего в романе молодого американского писателя Уильяма М.Слоуна «Пройти ночь». В этих произведениях анима представлена в том виде, в каком мы ее знаем: вневременной и, следовательно, либо очень старой, либо существом, принадлежащим к иному порядку вещей.

Поскольку мы не можем (а если и можем, то лишь отчасти) выразить архетипы бессознательного с помощью образов нашей религиозной веры, они вновь соскальзывают в бессознательное и, следовательно, бессознательно проецируются на более или менее подходящие человеческие личности. Молодому юноше четко различимый образ анимы является в его матери, и это придает ей ореол власти и превосходства или же демоническую ауру еще большего очарования. Но из-за двусмысленности проекция может быть полностью негативной. Тем страхом, который мужчины испытывают к жен-

­ Конец страницы 197 ­

¯ Начало страницы 198 ¯

скому полу, они в большинстве случаев обязаны проекции образа анимы. В младенческом возрасте у мужчины - обычно материнская анима, у взрослого мужчины - образ более молодой женщины. А в старости мужчина находит компенсацию в образе очень молодой девушки или даже ребенка.

 

III. Пациент Z

 

Анима также родственна животным, символизирующим ее особенности. Она может явиться в виде змеи, тигра или птицы. В качестве примера я процитирую ряд сновидений, содержащих такого рода изменения⁴:

1. Белая птица садится па стол. Внезапно она превращается в светловолосую семилетнюю девочку и так же внезапно опять в птицу, которая теперь творит человеческим голосом.

2. В подземном доме, который в действительности является преисподней, живет старый волшебник и пророк со своей «дочерью». Однако на самом деле она не его дочь; она танцовщица, весьма распущенная особа, но она слепа и ищет исцеления.

3. Одинокий дом в лесу, в котором живет старый ученый. Внезапно появляется его дочь, похожая на духа, жалующаяся, что люди принимают ее за вымысел фантазии.

4. Готическая Мадонна на фасаде церкви; она живая, «незнакомая и все же знакомая женщина*. Вместо младенца у нее в руках нечто, похожее на пламя, на змея или на дракона.

5. В темной часовне коленопреклоненная «графиня», одетая в черное. Ее одеяние усыпано драгоценным жемчугом. У нее рыжие волосы, в ней есть что-то жуткое. Более того, ее окружают духи умерших.

6. Змея-самка ведет себя нежно и вкрадчиво, говоря человеческим голосом. Она лишь «случайно» выглядит змеей.

7. Птица говорит тем же голосом, по оказывается полезной, пытаясь вызволить спящего из опасной ситуации.

8. Неизвестная женщина сидит, подобно спящему, на кончике церковного шпиля, глядя на пего через пропасть жутким взглядом.

­ Конец страницы 198 ­

¯ Начало страницы 199 ¯

9. Неизвестная женщина внезапно является в виде старой прислужницы в общественной уборной с температурой сорок градусов ниже нуля.

10. Незнакомка покидает дом в виде petite bourgeoise* с родственницей, и на ее месте внезапно возникает сверхъестественных размеров богиня в голубом, выглядящая, как Афина.

11. Затем она появляется в церкви, занимая место алтаря, все еще не естественных размеров, но с лицом, покрытым вуалью.

Во всех сновидениях¹⁵ центральной фигурой является таинственное женское существо с качествами, которых нет ни у одной женщины, известных спящему. Незнакомка как таковая описана в самих сновидениях, она обнаруживает свою природу, во-первых, своей способностью видоизменяться и, во-вторых, своей парадоксальной двусмысленностью. В ней играет каждый мыслимый оттенок значения, от наивысшего до нижайшего. В сновидении 1 анима эльфоподобна, то есть ей лишь отчасти свойствен человеческий облик. Она также может быть птицей, то есть полностью принадлежать природе, и может

исчезать (то есть становиться бессознательным) из человеческой сферы (то есть сознания).

Сновидение 2 показывает неизвестную женщину в виде мифологического образа из потустороннего (бессознательного). Она - somr или filia mystica** иерофанта или «философа» и, очевидно, параллельна тем мистическим парам, которые мы видим в образах Симона Мага и Елены, Зосимы и Теосебеи, Комария и Клеопатры и т.п. Наш образ сновидения лучше всего соотносится с Еленой. Поистине восхитительное описание анимы у женщины можно найти в «Елене Троянской» Эрскайна.

Сновидение 3 представляет ту же тему, но в более «сказочном» плане. Здесь анима показана более похожей на привидение.

Сновидение 4 ставит аниму ближе к Богоматери. «Младенец» относится к мистическим спекуляциям на тему спасающего змея и «сияющей» природы спасителя.

*Мещанка (фр.).

**Сестра... таинстненная дочь (лат.).

­ Конец страницы 199 ­

¯ Начало страницы 200 ¯

В сновидении 5 анима изображена в несколько романтическом виде «знатной» очаровательной женщины, которая тем не менее связана с духами.

Сновидения 6 и 7 содержат териоморфные вариации. Идентичность анимы сразу же становится ясной спящему благодаря голосу и тому, что он говорит. Анима «случайно» принимает облик змеи, как и в сновидении 1, она поразительно легко превращается в птицу и опять в змею. Как змея, она играет негативную роль, как птица - позитивную.

Сновидение 8 показывает спящего смотрящим в лицо аниме. Это происходит высоко над землей (то есть над человеческой реальностью). Очевидно, это случай опасного очарования анимой.

Сновидение 9 означает глубокое отступление анимы на крайне «второстепенную» позицию, где исчезают остатки очарования и остается лишь человеческое сочувствие.

Сновидение 10 показывает парадоксальную двойственную природу анимы: банальную посредственность и олимпийскую божественность.

Сновидение 11 возвращает аниму в христианскую церковь, но не в виде иконы, а в виде самого алтаря. Алтарь - место жертвоприношения, а также и вместилище святых реликвий.

Для того, чтобы хотя бы отчасти пролить свет на все эти ассоциации анимы, потребовалось бы специальное и весьма обширное исследование, неуместное здесь, поскольку, как мы уже сказали, к интерпретации образа Коры анима имеет лишь косвенное отношение. Я представил этот ряд сновидений лишь для того, чтобы дать читателю некоторое представление о том эмпирическом материале, на котором основывается идея ани-мы¹⁶. Из этих и других подобных примеров мы получим усредненную картину того странного фактора, который играет столь важную роль в мужской душе и который наивно и самонадеянно неизменно идентифицируют с определенными женщинами, приписывая им иллюзии, роящиеся в мужском Эросе.

Кажется довольно ясным, что анима мужчины нашла повод яля проекции в культе Деметры. Кора, обреченная на свое

­ Конец страницы 200 ­

¯ Начало страницы 201 ¯

подземное существование, двуликая мать, а также териоморфные аспекты обеих создали прекрасную возможность для того, чтобы анима могла отразиться в элевсинском культе с присущими ей блеском и двусмысленностью, или скорее для того, чтобы анима переживалась в культе, наполняя празднующих своей сверхъестественной сущностью и оказывая на них благотворное воздействие. Для мужчины переживания анимы всегда имеют огромное и непреходящее значение.

Но миф о Деметре-Коре слишком уж женствен, чтобы быть всего лишь результатом проекции анимы. Хотя анима и может, как мы уже сказали, переживаться в Деметре-Коре, ее природа все же совсем иная. Она в высшей степени femme a homme, в то время как Деметра-Кора находится на уровне переживания матери-дочери, которое чуждо мужчине и недоступно ему. Фактически, психология культа Деметры несет все черты матриархального строя общества, в котором мужчина является необходимым, но в целом разрушительным фактором.

­ Конец страницы 201 ­

¯ Начало страницы 202 ¯

 

ЭПИЛЕГОМЕНЫ

 

Элевсинское чудо

 

Одновременно с представленными в этой книге исследованиями многочисленных аспектов образа Коры, известными учеными неоднократно делались попытки приблизить к современному человеку тайну Элевсинских мистерий. И только теперь в качестве как бы дополнения мы можем занять определенную позицию по отношению к ним. Я не буду здесь затрагивать мелких вопросов, которых мы умышленно избегали соответственно в исследовании Коры. Мне кажется необходимым высказать свою позицию касательно лишь одного пункта. Я хочу сосредоточиться на том моменте, где результаты нашего исследования были почти уже получены другим исследователем, но ему не удалось сделать последний и решающий шаг. Я полагаю, что сумею убедительно доказать справедливость этого последнего шага - признания основополагающего тождества матери и дочери - с помощью древнего документа. Я также хотел бы объяснить, почему я не совершил другой шаг вместе с этим исследователем - шаг не к «бессловесному знанию», а к «чуду». Все это кажется мне тем более важным, поскольку речь идет о Вальтере Ф. Отто, который не стал делать вышеупомянутый решающий шаг, но отважился на концепцию «чуда»¹.

Что же лежит в основе нашего проникновения в фундаментальное тождество Деметры и Персефоны? Оно основано на психической реальности и на традиции, которая свидетельст-

­ Конец страницы 202 ­

¯ Начало страницы 203 ¯

вует о существовании той же психической реальности в античности. Профессор Юнг пролил свет на эту реальную психологическую основу. Это, конечно, не значит, что он сказал последнее слово, но он сказал достаточно для того, чтобы показать: если исследование начинается с мифологических «идей», то это еще не доказывает его «спекулятивного» характера. Античные документы были и остаются решающим фактором. Именно они позволяют косвенно доказать это изначальное тождество.

Прямым же доказательством было бы признание этого тождества участником обряда инициации. Вместо этого мы находим в Элевсине сохранение культа, доказывающего, что инициируемые отдавали почести двум богиням - матери и дочери. С другой стороны, эта пара божеств формирует единство, сущность и уникальность которого заставляют нас задуматься. Никто не ставил этот вопрос так остро, как otto. Он спрашивает: «Как понять появление у Деметры этой дочери? И какое значение имеет связь с дочерью вообще?» Он сравнивает отношение других дочерей к их божественным родителям и нигде не находит такой тесной связи. «Даже Афина, которая появилась из головы Зевса, пожалуй, не является для своего отца дочерью в такой степени, как Персефона для своей матери». Пыл их взаимной любви напоминает нам скорее о божественных любовниках: Афродите и Адонисе, Кибеле и Аттисе, Иштар и Таммузе, Изиде и Осирисе. Тем настойчивее otto подчеркивает разницу: «Деметра, оплакивая свою дочь, оплакивает некое существо, которое столь родственно ей по своей природе, что кажется ее младшим двойником. Подобные отношения слишком необычны по своему характеру. Поэтому несмотря на кажущиеся параллели, они все-таки уникальны и нуждаются в особом объяснении». Следует добавить лишь одно: подобно тому, как другие великие богини всегда теряют - и находят - лишь одного возлюбленного (Афродита своего Адониса, Иштар своего Таммуза и т.д.). точно так же немыслимо, чтобы Деметра получила назад другую дочь, которая была бы столь же любимой, как Кора κατ' εξοχήν.

­ Конец страницы 203 ­

¯ Начало страницы 204 ¯

Таким образом, мы получаем некое косвенное свидетельство: аркадскую мифологему о Деметре и ее дочери². Отто очень близок к пониманию их фундаментального тождества, когда он сосредоточивает внимание не только на элевсинском мифе, но и на аркадском. Мифологема, рассказанная в этой форме, - это ни в коем случае не мистерия и не то, что скрыто покровом мистерии как в Аркадии, так и в Элевсине. Персонажи божественной драмы в Аркадии (принимая во внимание также более поздние греческие романтические истории, можно также говорить о «божественном романе») те же, что и в Элевсине, равно как и peripeteia - неожиданная перемена от гнева и скорби к миру и счастью. Только имена иные, по крайней мере, частично, и мать переживает в Аркадии то же, что переживает дочь в Элевсине. Рассмотрим этот критический момент более внимательно, чем мы это сделали в исследовании о Коре.

К счастью для непосвященных, Павсаний так объясняет с помощью старого метода рациональной систематизации мифов тот факт, что «сначала» (т.е. по элевсинской версии) дочь Деметры, а «затем» (т.е. по аркадской) сама Деметра была насильно взята замуж и стала матерью: в своем сообщении о святилище Деспоины в Лукосуре он недвусмысленно говорит о том, что у Деметры была вторая дочь. Деспойна, по его словам,- дочь Деметры от Посейдона, а вторая ее дочь от Зевса обычно называется Корой, хотя Гомер и Памфос называют ее особым именем - Персефона. Он же, как он говорит, не хочет открывать истинное имя Деспоины непосвященным. Говоря в этой связи о триаде богинь из Лукосуры - Деметре, Деспойне и Артемиде Гегемоне,- Павсаний видит в третьей из них еще одну дочь Деметры, опираясь при этом на авторитетнейшее свидетельство. Для этого он цитирует Эсхила, который, как утверждают, узнал об этом от египтян (VIII, 37). Таким образом, он ничем не обнаруживает свое знакомство с мистериями. (Эсхил, великий рассказчик мифов, должно быть знал их значительно больше.) Тем не менее Павсаний невольно и непреднамеренно дает возможность нам глубоко проникнуть в природу связи между Артемидой и Деметрой

­ Конец страницы 204 ­

¯ Начало страницы 205 ¯

тем, что упоминает о любимце Деспойны олене-самце - животном, которое ведь было священным животным Артемиды (VIII, 10, 10).

Лукосурская триада - возросшая до четырех с появлением таинственной фигуры мужчины, Титана Анитоса,- состоит из отдельных фигур, которые указывают на первоначальное единство и тем самым подтверждают наши умозаключения, ведущие к признанию такого единства. Однако вне всяких сомнений для Павсания Деспойна и Кора никоим образом не отличались от Деспойны и Артемиды. Аркадская триада Деметра-Деспой-на-Артемида (причем последняя с факелом и двумя змеями в руке занимала ведущее положение) точно соответствует элевсинской триаде гомеровского гимна: Деметра-Кора-Геката. В обоих случаях дочь сидит посередине, и в обоих случаях была лишь одна дочь для всех греков. В соответствии с этим Павсаний, рассказывая мифологему Тельпусы, также говорит о гневе Деметры лишь однажды и приводит лишь одну причину ее гнева: нападение темного бога - Посейдона - по аркадской версии. Если мы рассматриваем похищение Персефоны отдельно как иной повод для гнева Деметры, то одна из двух версий становится всего лишь придатком, а целое чем-то, что образовалось только впоследствии.

Несмотря на свое уважительное отношение к аркадской мифологеме, Отто исходит из вторичного состояния источников. И, пожалуй, они могли бы служить свидетельством его правоты, по крайней мере, в том, что касается их формулировок, если бы не обнаружилось именно такое свидетельство, которое желательно для нашего понимания. Речь идет о надписи, которая несмотря на то, что она была найдена вдали от Элевсина, тем не менее восходит ко временам жизни Элевсинских мистерий. Она была найдена на Делосе в окрестностях храма, посвященного египетским богам³. Эту надпись тщетно пытались истолковать как египетскую. Ибо Деметра почиталась на любом из греческих островов, и, более того, в ее элевсинском культе сохранилось нечто от культа Изиды. И наоборот, там, где почиталась Изида, греки охотно вспоминали о своей Святой

­ Конец страницы 205 ­

¯ Начало страницы 206 ¯

Матери из Элевсина. Они зашли даже столь далеко, что уравняли двух богинь. Но надпись посвящена только греческой богине:

 

Δήμητρας

Ελευοπνίας

και κόρης

καί γυναικός

 

Отсутствует лишь начальная Δ. В остальном надпись ясно (никаких комментариев не требуется) говорит, что элевсинская Деметра была Корой и зрелой женщиной (по-латыни matrona) одновременно.

Если истина открывалась участникам празднества в Элевсине действительно посредством картин, знаков или слов, то она должна была быть чем-то совершенно новым, поразительным, чем-то неизведанным и невоспринимаемым разумом. Таково мнение Отто, и в самом деле это в характере Деметры, девушки и женщины. Тем не менее эта истина, переведенная на язык повседневной реальности, кажется ему недостаточно таинственной для того, чтобы составлять суть столь великой мистерии. Согласно его ходу рассуждений знание о том, что человек должен умереть, но продолжает жить в своих потомках, тривиально. Это абсолютно верно для чистого «знания о» чем-то. Но есть огромная разница между тем, чтобы «знать о» чем-то и знать что-то и быть чем-то. Одно дело знать о «семени и побеге», а совсем другое - узнать в них прошлое и будущее как собственное бытие и его продолжение. Или, как говорит профессор Юнг, пережить возвращение, apocatas-tasic, своих предков, как если бы они могли продолжить себя через конкретного индивида в будущих поколениях. Знанием с этим содержанием - с опытом бытия в смерти - не следует пренебрегать.

В свете этого слияния прошлого и будущего становится понятным также «подземный» аспект Элевсинских мистерий, аспект, который давно не выходил у меня из головы и которому Отто придает особое значение. Тем более любопытно поэтому,

­ Конец страницы 206 ­

¯ Начало страницы 207 ¯

что он находит разрешение элевсинской загадки не в семени и побеге, где содержится весь подземный мир душ предков, а в чуде. Объясняя роль скошенного колоса в Элевсине, он говорит, что колос пожинался «в полной тишине» и затем выставлялся на всеобщее обозрение. Это одно из возможных истолкований фразы, принадлежащей Отцу церкви Ипполиту (Elenchos, V, 8, 37), но грамматически равным образом приемлемы и другие истолкования. Контекст и вправду поощряет тот взгляд, что литургический акт демонстрации совершался в «полной тишине», ибо после этого, по словам Ипполита, сразу же раздавался громкий крик иерофанта, который, провозглашая божественное рождение, разрушал мистическую тишину безмолвного откровения.

Но где же вы найдете пшеничный колос в столь позднюю пору? Его можно было хранить подобно тому, как сегодня во всем мире сохраняются пшеничные венки там, где отмечаются праздники урожая, и атрибуты праздника сберегаются месяцами. По мнению Отто, в Элевсине каждый год ожидали чуда: «Чудесная природа происходящего не вызывает сомнений. Колос пшеницы, произрастающий и созревающий со сверхъестественной внезапностью, принадлежит к культу Деметры так же, как виноград, созревающий за несколько часов, принадлежит к пьяным празднествам Диониса. И нас не должно удовлетворять удобное указание на мошенничество жрецов,-по крайней мере, если мы с уважением относимся к таким людям, как Софокл и Еврипид, которые считали чудо достойным их хвалы. Для трагических поэтов дионисийское чудо было столь же естественным, сколь и возможным. Более того, мы находим аналогичные ботанические чудеса в праздниках природы примитивных народов».

Мы могли бы также упомянуть чудо св. Януария, повторяющееся ежегодно в Неаполе. Нам неважно, как объясняют его и как объясняют элевсинское чудо - если только таковое было, что остается недоказанным. Исследователя религии интересует смысл «чуда» независимо от того, как он осуществляется. И в античное время не могло быть по-другому. Этот

­ Конец страницы 207 ­

¯ Начало страницы 208 ¯

смысл - в откровении некой силы. Чудесный смысл также подтверждается многочисленными сообщениями о чудесах, оно подтверждается той элленистической формой аретологии, которая выдвигается на авансцену по мере упадка классических богов и утраты ими своей силы, коренившейся в их идее. Чудо заставляет людей говорить о нем везде и всегда. О мистерии же молчат. Не в простоте ли секрет всякой истинной и великой мистерии? Не по этой ли самой причине мистерия любит тайну? Провозглашенная, она становится лишь словом; умалчиваемая - она остается бытием. И чудо в том смысле, что бытие со всеми его парадоксами - это чудо. По-видимому, именно в этом смысле чудеса и богоявления были увидены в Элевсине: чудо происхождения, проявляющееся в тех образах, в которых оно обнаружило себя в определенный период мировой истории.

­ Конец страницы 208 ­

¯ Начало страницы 209 ¯

 

Часть II

АРХЕТИПИКА МИФА

­ Конец страницы 209 ­

¯ Начало страницы 211 ¯