Глава 9. Ряд практических вопросов 3 страница

 

 

Новая психотерапия

 

Противоположным перечисленным методам психоте­рапии является современный подход, зародившийся в области направленной помощи детям и взрослым. По ряду признаков, которые будут определены в дальнейшем, он в корне отличается от всех остальных. Этот новый подход основывается на разнообразных многочисленных иссле­дованиях. Перечислить все источники довольно сложно. Одними из важнейших являются исследования Отго Ран­ка, которые, в свою очередь, были переработаны его последователями Тафтом, Алленом, Робинсоном, а также другими специалистами из области “терапии отношений”.

Важным источником новой психотерапии послужил современный психоанализ, который достаточно окреп, чтобы отнестись с должной критикой к терапевтическим процедурам самого Фрейда и усовершенствовать их. Мно­гие ученые и специалисты принимали участие в форми­ровании данного направления, но, пожалуй, самая изве­стная из них — Хорни. Быстрое развитие игровой тера­пии привлекло к ней интерес специалистов разных обла­стей и во многом способствовало появлению нового и более корректного взгляда на психотерапию. Экспери­менты в области групповой терапии, попытки привнести принципы индивидуального консультирования в группо­вой терапевтический процесс также значительным обра­зом способствовали развитию и совершенствованию но­вого терапевтического мышления (Библиография по данному вопросу представляет наиболее зна­чимые издания, повлиявшие на формирование современного взгляда на развитие терапевтического мышления.). По-видимому, имеет значение тот факт, что появление новой точки зрения на психотерапию во многом было обязано развитию прак­тики лечения в клиниках, школах и в рамках различных служб, а не академическим исследованиям. И хотя источ­ники различны, а специалисты, которые внесли существенный вклад в развитие нового подхода в терапии, яв­ляются представителями отличных друг от друга дисцип­лин и основываются на разных базовых представлениях, существует некое объединяющее ядро — практическая деятельность, развивающаяся на основе общих элемен­тов каждого из подходов.

 

Особенности. Современный подход отличается от предшествующих тем, что преследует совершенно другую цель. Он прямо направлен на большую независимость и целостность личности без расчета на то, что если консуль­тант будет помогать в решении проблемы, то будут дос­тигнуты и результаты. Человек, а не проблема ставится во главу угла. Цель — не решить отдельную проблему, а помочь индивиду “вырасти” таким образом, чтобы он сам смог справляться с существующей, а также с последую­щими проблемами, будучи уже более интегрированной личностью. Если он сможет обрести достаточную целостность, чтобы решить какую-то одну проблему, являясь в большей степени личностью независимой, ответственной, ясно мыслящей и хорошо организованной, то на этом же уровне он сможет решать и все свои новые проблемы.

Если сказанное представляется несколько туманным, можно прояснить это положение, обозначив ряд отличий нового подхода от старого. Во-первых, делается упор на стремление индивида к внутреннему росту, здоровью и адаптации. Терапия заключается не в том, чтобы что-то делать для индивида, и не в том, чтобы принуждать его совершить нечто с собой. Нет, ее задача — освободить его для того, чтобы он мог нормально развиваться, преодо­левать трудности и снова двигаться вперед.

Во-вторых, новый терапевтический подход уделяет больше внимания эмоциональным факторам, чувственным аспектам ситуации, нежели интеллектуальным ее аспектам. Такая позиция окончательно убеждает в справедливости давно известного положения о том, что большинство про­блем приспособления не связаны с ошибками знания; знания не являются действенным фактором, поскольку они блокируются эмоциональным удовлетворением, которое возникает у индивида в связи с дезадаптацией. Мальчик, который занимается воровством, знает, что это нехорошо и предосудительно. Родитель, который придирается и де­лает выговоры или отторгает собственного ребенка, знает, что будет осуждать за это других родителей. Ученик, кото­рый игнорирует класс, мысленно осознает причины этого действия. Студент, получающий низкие оценки, несмотря на хорошие способности, регулярно проваливается на экзаменах вследствие определенного эмоционального удов­летворения, которое приносит ему этот провал. Современ­ная терапия в максимальной степени направлена непос­редственно на мир эмоций и чувств и не пытается осуще­ствить эмоциональную реорганизацию индивида на осно­ве интеллектуального подхода.

В-третьих, подобная терапия уделяет значительно больше внимания настоящему, а не прошлому индивида. Важнейшие эмоциональные паттерны индивида, которые используются для функционирования психики, те, кото­рые по его ощущениям требуют серьезного рассмотрения, обнаруживаются в уже существующих способах приспо­собления, в том числе в ситуации консультирования, так же как и в его прошлом опыте. Прошлое очень важно с точки зрения исследователя, старающегося понять раз­витие человеческого поведения. Для терапии же оно не всегда имеет значение. Поэтому сейчас значительно меньше внимания, чем ранее, уделяется истории ради исто­рии. Весьма любопытно, что когда не применяется так­тика расследования “фактов” из прошлого индивида, точасто в терапевтическом контакте динамика развития личности определяется гораздо лучше.

Следует упомянуть еще одну специфическую особен­ность данного подхода. Вначале особо подчеркивалось, что терапевтическое взаимодействие само по себе явля­ется опытом роста. Во всех вышеупомянутых психологических направлениях предполагалось, что индивид раз­вивается и меняется, его решения становятся более адек­ватными уже после того, как он покинул терапевтичес­кий кабинет. В современной практике терапевтический сеанс — это сам по себе опыт роста, процесс роста. Здесь индивид учится понимать себя, осуществлять значимый для него, независимый выбор, успешно строить отноше­ния с другим человеком уже на другом, более зрелом уров­не. В каком-то смысле это, возможно, — самый важный аспект описываемого нами подхода. Подобное обсужде­ние проблем в чем-то аналогично дискуссиям в сфере об­разования, когда пытаются определить, является ли школьный этап подготовкой к жизни, или это сама жизнь. Без всякого сомнения, данный вид терапии — не подго­товка изменения, это и есть само изменение.

 

 

Типичные стадии терапевтического процесса

 

Нет ничего сложнее, чем формулировка точки зрения. Если все вышесказанное носило описательную форму, теперь позволим себе перейти непосредственно к рассмот­рению самого процесса терапии. Что происходит? Что изменяется в ходе контактов? Что делает консультант? Что делает клиент? В последующих разделах мы попытаемся кратко и в достаточно упрощенной форме определить раз­личные этапы консультативного процесса, поскольку ав­тор многократно наблюдал, как они протекают, и про­иллюстрировать их примерами из клинической практи­ки. Хотя различные аспекты терапии описываются от­дельно и в определенном порядке, следует подчеркнуть, что терапия — единый процесс, в котором определенные этапы могут накладываться друг на друга и в котором все они взаимосвязаны. Они следуют приблизительно в том порядке, который представлен ниже.

 

1. Человек обращается за помощью. Очевидно, это один из самых важных этапов терапевтического процесса. Индивид взял себя в руки и совершил поступок пер­востепенной важности. Он может отрицать независимость своего поступка. Но если это выстраданное решение, то оно может привести прямо к терапии. Здесь также стоит упомянуть, что события, сами по себе незначительные, часто служат столь же благоприятной почвой для само­понимания, как и те, что представляются более значитель­ными. Это можно подтвердить на примере интервью с Артуром, мальчиком, которого прислали для прохожде­ния лечебного курса (психология “4”), благодаря чему он и оказался на консультации. В течение первых трех ми­нут первой беседы произошло следующее изменение (за­пись с фонографа):

 

К. Я не слишком хорошо представляю, как ты здесь ока­зался. Я имею в виду, что не знаю, предложил ли тебе кто-то приехать ко мне или тебя самого что-то волнует, и поэтому ты захотел, чтобы тебе помогли.

С. Я разговаривал с мисс Дж. в школе искусств, и она предложила мне пройти курс. Потом мой педагог пореко­мендовал мне встретиться с вами, поэтому я здесь.

К. То есть ты будешь проходить курс, потому что тебе посоветовали.

С. М-м.

К. Поэтому, наверное, ты у меня и оказался,

С. Да.

К, Ну что ж, я хотел бы кое-что разъяснить. Если я могу помочь тебе справиться с теми проблемами, которые, воз­можно, беспокоят тебя, то буду рад это сделать. С другой стороны, я не хочу, чтобы ты полагал, что обязан приходить ко мне, что это часть твоего курса или что-то подобное. Иногда у человека бывают трудности с учебой или с чем-то другим. Их можно лучше проработать, если обсудить с кем-то, постараться докопаться до сути, но я думаю, что реше­ние прийти должно зависеть от самого человека. И я хочу, чтобы было понятно с самого начала: если ты захочешь при­ходить ко мне, то я смогу выделить тебе определенное время — раз в неделю, и ты можешь приходить и говорить о сво­их проблемах, но ты не обязан это делать. А теперь, не знаю, — может быть, ты еще немного расскажешь о том, как ты попал на курс “4”? Я понял, что миссис Дж. предложила тебе это.

С. Да, мне посоветовала мисс Дж. Ей показалось, что мои учебные навыки не на высоте. Если бы это было не так, то это, наверное, не слишком сказывалось бы на моих оцен­ках и на всем остальном. Поэтому она подумала, что если я пройду этот курс, то, может быть, научусь более эффектив­ным методам работы и смогу лучше использовать свое вре­мя, концентрироваться и так далее.

К. Таким образом, твоя цель — пройти курс, чтобы удов­летворить мисс Дж.

С Точно. Нет, это не так. Это нужно для того, чтобы я сам стал лучше.

К. Понимаю.

С. Плевать на мои учебные занятия, распределение вре­мени и на то, как лучше сосредотачиваться.

К. М-м.

С. Я просто прохожу курс. Она предложила это мне, а я согласился для моей же личной пользы.

К. Я понимаю. Так ты пришел сюда отчасти потому, что она тебе это предложила, а отчасти это твое собственное желание пройти через что-то подобное, ведь так?

С. Мне казалось, что мне это нужно, поэтому я согла­сился. (Смеется.)

К. Хорошо, тогда меня больше интересует то, почему ты думал, что это необходимо тебе, а не только мисс Дж. Поче­му ты думал, что тебе это нужно?

 

Обратите внимание, что в начале первой беседы в пер­вых высказываниях ученика видна полная зависимость. Он не берет на себя никакой ответственности ни за про­хождение курса, ни за обращение к консультанту. Когда эта установка осознается им, он постепенно переходит к высказыванию, в котором ответственность уже разделяется (“Она предложила мне это, а я согласился для моей же личной пользы”), и, наконец, берет на себя всю ответ­ственность за свои действия (“Мне казалось, что мне это нужно, поэтому я согласился”). Трудно переоценить, на­сколько это существенно для консультирования. Если подразумевается, что консультант или некое третье лицо ответственно за то, что студент оказался на приеме у те­рапевта, то чуть ли не единственными приемами здесь являются внушение и советы. Но если клиент берет на себя ответственность за то, что пришел сюда, он также принимает и ответственность за работу над своими про­блемами.

 

2. Ситуация оказания помощи, как правило, опреде­лена. Вначале клиенту дают понять, что консультант не имеет ответов, но что ситуация консультирования сама по себе обеспечивает клиенту возможность при поддержке консультанта выработать собственное решение его про­блемы. Иногда это происходит в довольно общем виде, хотя в других примерах ситуация более четко определена условиями конкретного случая, такими, как инициатива назначения встречи, или ответственность за шаги, кото­рые необходимо осуществить, или решения, которые нуж­но выполнить.

В беседе с Артуром, которая приводилась выше, мы находим пример, когда ситуация определена консультан­том. Он объясняет, что на Артура не оказывается давле­ния и что мальчик может воспользоваться ситуацией, если пожелает. Очевидно, что такого обращенного к интеллекту объяснения недостаточно. Весь процесс беседы должен всячески подкреплять эту идею до тех пор, пока клиент не почувствует, что у него есть возможность выработать необходимые решения.

Другим примером может послужить фрагмент из пер­вой беседы с миссис Л. Эта женщина обратилась в кли­нику с жалобами на своего десятилетнего сына. После двух сеансов диагностики в их взаимоотношениях была выявлена определенная проблема, и ее попросили ответить, хотела бы она проработать эту проблему вместе с сыном. Она как-то нерешительно и боязливо согласилась и в кон­це концов пришла на первый сеанс к психологу, который должен был взять на себя роль терапевта. Вот отрывки из ее первой беседы, которая приводится на основе письмен­ного отчета консультанта.

 

Наше время уже почти истекало, и, желая как-то подвести беседу к заключению, я спросил: “Что думает ваш муж о ва­ших визитах сюда, где с нашей помощью вы пытаетесь ре­шить некоторые проблемы?” Она с легким смешком сказала:

“Ну, он довольно безразличен к этому. Но он сказал еще, что-то вроде того, что не хочет, чтобы над ним ставили экспери­менты или чтобы с нами обращались, как с белыми крыса­ми”. На что я спросил: “Быть может, вы тоже думаете, что такое возможно?” — “Ну, я просто не знаю, чего ждать”. И я заверил ее, что мы не будем заниматься чем-то необычным или странным. Она будет обсуждать проблемы со мной, а Джим — с мистером А., с тем чтобы понять, как они оба вос­принимают ситуацию, подумать об отношениях между собой и членами их семьи и получить представление о взаимоотно­шениях в семье в целом. На что она ответила: “Хорошо, зна­чит, и о Марджори тоже; наверное, есть что-то важное, свя­занное с ней. Может быть, она тоже замешана в этом”.

 

Заметьте, консультант дает понять, что это именно ее задача — создать условия, в которых могут быть решены ее проблемы и более честно определены взаимоотноше­ния в семье. Она считала, что ни в коей мере не ответ­ственна за ответы. Но ее понимание проблемы вырази­лось в том, что она решила привнести новый аспект в си­туацию — отношение с дочкой — и высказала пожелание поработать с консультантом над этим.

Еще одним примером проиллюстрируем, что часто можно определить, установив реальную ответственность в самом, казалось бы, незначительном вопросе. На пер­вой консультативной беседе со студентом после того, как было установлено взаимодействие и прозвучало несколь­ко объяснений, к концу беседы произошел следующий диалог (фонограмма):

 

С Я думаю, может быть, в следующий раз, когда я приду к вам, что-то изменится. Может быть, тогда я буду немного лучше знать, о чем говорить.

К. Ты бы не смог прийти в пятницу в это же время?

С. Да, можно.

К. Как скажешь, так и будет.

С. Как я скажу?

А. Я в любом случае здесь и буду рад сделать для тебя все, что смогу.

С. Отлично, сэр, я думаю, что приду.

К. Хорошо.

 

За этот короткий эпизод произошло довольно мно­гое. Студент высказал в некоторой степени независимое утверждение, показывая, что он намеревается по край­ней мере разделить ответственность за участие в следу­ющем сеансе. Консультант поддержал его, предоставив возможность студенту самому принять решение по по­воду следующей встречи. Студент, чувствуя, что это обычная, ничего не значащая фраза, оставляет ответ­ственность консультанту, говоря: “Да, можно”. Когда консультант дает понять, что ситуация консультирова­ния на самом деле в руках клиента, мы обнаруживаем откровенное удивление студента, когда он спрашивает: “Как я скажу?” Весь его тон меняется, когда потом он твердо и решительно заявляет: “Отлично, сэр, я думаю, что приду”. Впервые он действительно берет ответствен­ность на себя.

Таким образом, посредством слов, действий или того и другого клиенту помогают почувствовать, что сеанс консультирования полностью принадлежит ему и он может использовать шанс быть самим собой и отвечать за это. В случае с детьми слова не столь продуктивны и ситуация должна быть почти целиком определена с опорой на свободу и ответственность в действиях, но лежа­щая в основе процесса динамика, видимо, во многом та же.

 

3. Консультант стимулирует свободное проявление чувств, связанных с проблемой. В некоторой степени это достигается дружеским, заинтересованным и располага­ющим отношением консультанта. Частично это связано с улучшением техники лечебной беседы. Мало-помалу мы научились воздерживаться от желания подавлять поток враждебности и беспокойства, чувства тревожности и чув­ства вины, амбивалентности и нерешительности, которые свободно проявляются, если удалось дать клиенту почувствовать, что сеанс — это действительно его время и он может использовать его так, как захочет. Мне кажется, что именно в этом консультанты проявили максимум вооб­ражения и очень быстро усовершенствовали свои приемы, направленные на переживание катарсиса. Это можно проиллюстрировать небольшими отрывками из двух бесед, одна — с матерью, миссис Л., а другая с ее десятилетним сыном Джимом. Оба эпизода относятся к начальным те­рапевтическим контактам. На первом сеансе женщина полчаса с чувством рассказывает о примерах плохого по­ведения Джима. Она говорит о его ссорах с сестрой, отка­зе одеваться в нужное время, о его раздражающей манере мямлить за столом, плохом поведении в школе, его неже­лании помогать дома и т. д. Каждое из ее высказываний представляет собой критику в адрес мальчика. Ниже при­водится короткий отрывок из заключительной части ее тирады (не фонографическая запись).

 

Я спросил: “Вы как-то пытались помочь ему делать то, что от него требовали?” “Ну, в прошлом году, — начала она, — мы отдали его в специальную школу, и я старалась вознаг­раждать его за определенные действия и пыталась выбить из него желание делать то, что не положено, но к концу дня он все равно поступал по-своему и делал практически все, что хотел. Я оставляла его одного в комнате и игнорировала до тех пор, пока не чувствовала себя просто взбешенной, готовой кричать”. Я заметил: “Возможно, иногда вы на са­мом деле...” И она очень быстро проговорила: “Да, иногда я действительно кричу из-за этого. Я всегда считала, что достаточно терпелива с ним, но оказалось, что больше так не могу. В другой раз сестра моего мужа приехала к нам на обед, а Джим за обедом начал свистеть. Я велела ему прекратить, но он продолжал. Наконец он перестал. Позже сестра мужа сказала, что она бы вышвырнула его из-за стола, если бы он продолжал свистеть после того, как его попросили прекра­тить. Но мне показалось, что ни к чему идти у нее на пово­ду”. Я спросил: “Вы полагаете, было бы не совсем хорошо использовать столь сильные средства, как те, о которых го­ворила ваша родственница?” Она ответила: “Да. Его манера вести себя за столом ужасна. Чаще всего он ест руками, не­смотря на то, что у него есть замечательные серебряные нож, вилка и ложка. А иногда он хватает кусок хлеба и выедает у него середину или протыкает пальцем нарезанные куски хлеба. Вам не кажется, что мальчик его возраста должен знать, что этого делать нельзя?” Я ответил: “Это заставляет вас обоих — вас и вашего мужа — чувствовать себя ужасно”. Она ответила: “Да, конечно. А иногда он может быть хоро­шим, просто золотым мальчиком. Например, вчера он це­лый день вел себя хорошо и вечером сказал отцу, что был хорошим мальчиком”.

 

Надо отметить, что основная цель консультанта — не в коем случае не препятствовать такому потоку враждеб­ности и критических замечаний. Здесь мы не пытаемся убедить мать, что ее сын — замечательный, в сущности нормальный, трогательно жаждущий любви ребенок, хотя на самом деле так оно и есть. Единственной функцией консультанта на данном этапе является поощрение есте­ственного проявления эмоций у собеседника.

Как все это выглядит с точки зрения мальчика, лучше всего можно продемонстрировать, прослушав запись про­ходящей в это же время беседы Джима со вторым психологом. Для Джима это первый сеанс игровой терапии. Сначала он увлекается предварительной игрой, а потом лепит из глины фигурку, которую называет отцом. Игра с этой фигуркой продолжается довольно долго и большей частью сводится к тому, что Джим пытается поднять отца с постели, но тот сопротивляется (как можно было догадаться, это обращенная домашняя ситуация). Джим иг­рает обе роли разными голосами, и мы предлагаем озна­комиться со следующим фрагментом фонограммы, где роли обозначены буквами “О” (отец) и Дж., чтобы было понятно, от чьего лица говорит мальчик.

 

О. Я хочу, чтобы ты остался и помог мне.

Дж. А я и не собираюсь. Мне надо кое-что сделать.

О. Ах так, тебе надо?

Дж. Да, я хочу кое-что сделать.

О. Хорошо, давай делай!

Дж. Отлично, вот тебе! (Бьет его и сшибает голову.) Те­перь не скоро отрастет. Ух, я тебе кое-что оторву, я тебе по­кажу. Так. Я заставлю тебя слушаться, вот так. Ты теперь не пойдешь спать! (Очень короткая пауза.) Ну говори, что ты делал, собирался спать? Ха, ха!

О. Я не спал.

Дж. Хорошо, ты, должно быть, что-то сделал! Я уже ус­тал от твоей наглости! Вставай, вставай, вставай (кричит), давай, папа, вставай!

Несколько мгновений спустя он изображает, как будто кто-то поднимает отца на воздух с тем, чтобы помучить его. Он продолжает играть.

Дж. Давайте заколдуем этого парня за то, что он держит ребенка при себе целый день. (Короткая пауза.) Они его достали.

О. Эй, опустите меня.

Дж. Только после того, как ты пообещаешь отпустить ребенка на целый день.

О. Нет, не пообещаю.

Дж. Отлично, тогда тебе придется болтаться на этой высоте; слушай, тебе придется смириться, и ты так и сдела­ешь.

О. Помогите, эй, ребята, я падаю. Помогите!! (Короткая пауза, во время которой он роняет фигурку, а затем давит ее.)

Дж. Это все, ребята. (Пауза.) Его нет. Он упал со скалы вместе с машиной.

 

Эти два отрывка дают понять, насколько глубокими могут быть спонтанно выражаемые чувства, если они не блокируются консультантом. Консультанту приходится выполнять более чем отрицательную функцию в этом про­цессе, которую лучше всего рассматривать в качестве от­дельного аспекта терапии.

 

4. Консультант распознает, принимает и проясняет эти негативные чувства. Здесь есть одна тонкость, которую студентам обычно бывает трудно понять. Если консуль­тант должен принять эти чувства, он должен быть готов реагировать не на реальное содержание того, что говорит ему клиент, а на те чувства, которые скрываются за этим. Эти чувства могут быть глубоко амбивалентными, иног­да — это чувство враждебности, иногда — чувство неадек­ватности. Какими бы они ни были, консультант стремится своими словами или действиями создать атмосферу, в которой человек мог бы осознать свои негативные чув­ства и принять их как часть самого себя, вместо того что­бы проецировать их на других или скрывать их с помо­щью защитных механизмов. Зачастую консультант в бе­седе проясняет эти чувства, не пытаясь при этом интер­претировать их причину или оспаривать их целесообраз­ность, — тем самым он просто признает, что они суще­ствуют и что он принимает их. Так, фразы наподобие: “Вам горько говорить об этом”, “Вы желали бы исправить этот недостаток, но до сих пор по-настоящему еще не захотели этого”, “То. о чем вы говорите, звучит так, будто вы чувствуете себя достаточно виноватым”, как правило, до­вольно часто встречаются на сеансах подобного рода терапии и почти всегда, если они верно передают чувство клиента, способствуют более свободному движению ин­дивида вперед.

Мы привели уже достаточное количество примеров того, как оказывается помощь такого рода. В случае с Ар­туром почти каждое утверждение консультанта, за исклю­чением пространного объяснения, — это попытка верба­лизовать и прояснить те чувства студента, которые он ис­пытывал по отношению к своему визиту к терапевту. В первом отрывке из беседы с миссис Л. консультант не предпринимает попытки бороться со скрытым страхом женщины, страхом, что с ней будут обращаться как “с бе­лыми крысами”. Она сама постепенно осознает и прини­мает этот страх. Во втором отрывке, связанном с этим слу­чаем, мы видим следующие примеры данной особеннос­ти терапевтического процесса. Консультант принимает раздраженность матери, отсутствие надежды, отчаяние — все, без критики, без возражений, без чрезмерного сочув­ствия. Он принимает эти чувства просто как факт, прида­вая им более ясную и четкую форму, нежели сама женщи­на. Консультант, нужно заметить, все время чутко следит за чувствами и эмоциями, а не за содержанием ее беско­нечных жалоб. Так, когда мать сокрушается по поводу поведения Джима за столом, мы обнаруживаем не попыт­ку ответа в русле обеденного этикета, а внимание к чув­ствам матери по этому поводу. Заметьте, однако, что кон­сультант не выходит за пределы сказанного матерью. Это очень важно, поскольку можно нанести серьезный вред, продвигаясь слишком быстро, вербализуя те установки клиента, которые тот еще не успел осознать. Это ограни­чение вызвано тем, что в первую очередь клиент должен полностью распознать и принять те чувства и эмоции, которые смог выразить.

 

5. Если индивид достаточно полно выразил свои нега­тивные чувства, за этим следует весьма слабое и нереши­тельное проявление позитивных импульсов, которые способствуют росту индивида в ходе терапии. Для студен­та, который только что приступил к изучению данного те­рапевтического метода, нет ничего более удивительного, чем мысль о том, что эти положительные эмоции — один из самых четких и предсказуемых аспектов во всем про­цессе. Чем сильнее и глубже выражение отрицательных чувств (при условии, что они осознаются и принимают­ся), тем больше вероятность последующего проявления положительных чувств — любви, самоуважения, соци­альных импульсов, стремления к зрелости.

Это четко прослеживается в примере беседы с миссис Л., на которую мы только что ссылались. После того как ее антагонистические чувства были полностью приняты, становится совершенно неизбежным медленное продви­жение в направлении позитивных чувств, которые столь неожиданно проявляются в ее утверждении: “А иногда он может быть просто золотым мальчиком”.

Для Джима, ее сына, требуется более длительный пе­риод, прежде чем начнут возникать положительные эмо­ции. В течение трех сеансов (раз в неделю) он продолжал свою агрессивную игру, мучая, избивая и убивая игрушеч­ные фигурки своего отца и сатаны (иногда называемого “папой”). К концу третьего сеанса его драматизация про­должается и становится сном, а затем... не сном.

“Нет, это никакой не сон. Я именно так и хотел. Теперь это послужит тебе предостережением (ударяет по глиняной фигурке). Теперь это научит тебя не смеяться над своими детьми! Мальчик проснулся и понял, что это все сон, и ска­зал, что “настало время выбраться из этих снов”.

Потом Джим перестал играть с глиной, немного побро­дил по комнате. Достав из кармана смятую газету, он пока­зал психологу фотографию и сказал: “Чемберлен был такой симпатичный, потому я вырезал его фотографию и принес ее с собой”.

Это было его первое позитивное утверждение в чей-либо адрес. После этого враждебность если и проявлялась, то очень умеренно, и изменениям в терапевтической ситуации примерно сопутствовали изменения в семейном кругу.

 

6. Консультант признает и принимает выражаемые клиентом положительные чувства точно так же, как и от­рицательные. В восприятии позитивных переживаний нет ни одобрения, ни похвалы. Они рассматриваются как часть личности, не больше и не меньше, равно как и от­рицательные проявления. Моральные установки не име­ют отношения к данному виду терапии. Именно это при­нятие как зрелых, так и незрелых импульсов, агрессив­ных и социальных установок, чувства вины и позитивных проявлений дает индивиду возможность первый раз в жизни понять себя таким, каков он есть на самом деле.

Ему не нужно защищаться от своих негативных чувств. Ему не дают переоценить свои позитивные чувства. И именно в такой ситуации спонтанно наступает просвет­ление, инсайт, неожиданное понимание самого себя. До тех пор пока вам самим не представилось случая наблю­дать, как возникает инсайт, трудно поверить, что люди способны настолько ясно осознавать самих себя и свои паттерны.

 

7. Такой инсайт, самопонимание и самопринятие — следующий важный этап всего процесса. Он обеспечива­ет основу для дальнейшего продвижения индивида к но­вым уровням интеграции. Искреннее высказывание сту­дента-выпускника: “Я на самом деле просто избалован­ное отродье, но хочу быть нормальным. Я бы никому не позволил сказать о себе подобного, но это правда”. Слова мужа: “Теперь я знаю, почему испытываю такие скверные чувства по отношению к жене, когда она болеет, даже если я не желаю таких мыслей. Потому что моя мать предуп­реждала меня, когда я женился на ней, что меня всегда будет обременять больная жена”. Слова другого студента: “Я понимаю теперь, почему я ненавижу этого профессо­ра — он делает мне замечания точно так же, как это делал мой отец”. Миссис Л., та женщина, о которой мы уже упоминали, произносит удивительное для нее замечание о собственных взаимоотношениях с сыном после того, как она уже проработала большинство враждебных чувств к нему и пережила ряд положительных эмоций на протя­жении нескольких терапевтических сеансов. Вот один из отчетов консультанта.