Противостояние постмодернизма и системно-синергетического

Мышления

Размышляя над тем, «что происходит сейчас» в жизни демократически организованного

общества, А. Тоффлер заключает: «это не кризис капитализма, а кризис самого

индустриального общества, невзирая на его политическую форму. Мы одновременно

испытываем молодежную, сексуальную, колониальную, экономическую революции и более

быструю и

уходящую корнями в историю техническую революцию... Словом, мы находимся в центре

супериндустриальной революции». Одно из проявлений того, как ощущают ученые на Западе

эту глобальность происходящих изменений — характерное для всех международных

конференций, посвященных анализу постмодернизма в 80-90-е годы, расширение содержания

этого понятия с первоначально узкого определения новых тенденций в американской

архитектуре (они описаны в переведенной у нас книге Ч. Дженкса) и нового течения во

французской философии (представленного Ж. Деррида, Ж.-Ф. Лиотаром и рядом их

единомышленников) до определения, охватывающего начавшиеся в 60-70-е годы процессы во

всех областях культуры, включая феминистское и антирасистское движения. Основание для

такого расширения — известное сходство всех процессов, которые протекали в

складывавшейся в послевоенные десятилетия новой социокультурной системе, получившей

название «постиндустриальной».

Термин этот, введенный и теоретически обоснованный Д. Беллом, имеет двойной смысл:

один заключен в понятии «индустриальный», другой — в приставке «пост». Первый можно

определить словами А.Тоффлера: «Хотя нельзя сказать, что технология — это единственный

источник социальных перемен в обществе», она «бесспорно, является главной силой этого

толчка ускорения», «великим, ревущим двигателем перемен». Приставка же «пост» говорит о

том, что в 70-е годы социология еще не могла — впрочем, не может и по сей день! —

содержательно определить главное качество типа общественного производства, идущего на

смену индустриальному, и назвала его просто «после индустриального». Такая близорукость

теоретической мысли распространяется и на определение других аспектов данного процесса,

именуемых «пост капитализмом», « постмодернизмом», «пост неклассическим мышлением»...

В чем же все-таки существо этой стойкой приставки «пост» и каковы причины разрушения

того типа упорядоченности, который сложился в экономике, политике, культуре в эпоху

развитого капитализма и потребовал не замены названия, а только его совершенствования?

Многие мыслители, искавшие ответ на этот вопрос (Д. Белл, 3. Бжезинский, Е. Масуда, А.

Тоффлер, Ф. Джеймсон, А. Турен), приходили к выводу, что во второй половине XX столетия

уровень научно-технического развития человечества делает и возможным, и необходимым

преодоление индивидуалистически-эгоистических сил в экономике и политике, порожденных

капиталистическим производством и рынком и нашедших свое закономерное выражение в

культуре Модернизма. Решительно отвергая способ решения этой исторической задачи,

испробованный тота-

литаристской рефеодализацией общества в обоих его вариантах — большевистском и

фашистском, авторитетнейшие экономисты и политики осознали настоятельную потребность

такой реорганизации буржуазного общества, которая получила название «конвергенция» и в

самых разных вариантах практически реализуется на протяжении последних десятилетий: я

имею в виду всевозможные формы связи интересов частного капитала, рыночной конкуренции,

национальных государств, политических партий с интересами социального целого в масштабах

страны, региона, всего человечества, для чего ведь, в конечном счете, и были созданы

Организация Объединенных наций и ЮНЕСКО... На языке синергетики это означает

Каган М. С.. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ. Книги 1-2. СПб., 2003. (1) 383 с.+

(2)320 с.

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru 330

необходимое для жизнеспособности сложной системы согласование интересов целого и

интересов каждой ее подсистемы, а в них — каждого элемента, ибо подавление одних

интересов другими ведет либо к окостенению системы и ее смерти от невозможности развития

(ситуация мнимо-социалистического тоталитаризма), либо к распаду системы под влиянием

столкновения ее частей (ситуация анархического индивидуализма). Неудивительно, что ценой

многих ошибок, подчас трагических, страны распавшегося Советского Союза приходят к

осознанию необходимости движения в едином направлении, нащупывая разные формы связи

частно-собственнического производства и частно-рыночных отношений с государственным

регулированием производства и рынка, а затем и формы интеграции в масштабе СНГ, и еще

шире — в общеевропейском, общеазиатском и мировом масштабах.

Недавно известный французский историк Ф.Фюре в интервью журналу «Экспресс» по

поводу выхода его новой книги «Иллюзия прошлого», посвященной неудавшейся попытке

воплощения коммунистической идеи в СССР и в других странах, отношениям между

социализмом, фашизмом и буржуазной демократией, заключил: «В западных демократиях не

могут отказаться от поиска посткапиталистического общества», потому что ни коммунизм, ни

фашизм, ни капитализм не сумел обеспечить осуществление принципа «СЕО6ОДЫ и равенства»

людей. И хотя идея «мессианской роли пролетариата» умерла, «мы по-прежнему будем

спорить о проблемах создания другого общества», чем существующие ныне, но «каким оно

будет — никто не знает»...

По сути дела, то, что применительно к культуре получило бессодержательное название

«пост-модернизм», обозначает широкий спектр сопряжений противоположных начал —

модернистского и классического, оригинального и традиционного, индивидуально-

своеобразного и общезначимого, элитаристского и массового, иррационального и

рационального, научно-

теоретического и художественно-образного, целостно-системного и фрагментарно-

маргинального, фигуративного и абстрактного, реалистического и фантасмагорического,

Западного и Восточного, — но сопряжений, сохраняющих модернистскую доминанту.

Протекавшие в конце XX века в буржуазном обществе культурные процессы Ж. Липовецки

рассматривает как начавшийся на его глазах «прилив второй индивидуалистической

революции», которая непосредственно связана с движением широко понимаемого

«постмодернизма» и приметы которой характеризуют «дух времени» и не могут быть

подавлены царившими до того «ксенофобскими настроениями и культом денег»: это

«всеобщее согласие в вопросе о правах человека, благотворительная деятельность,

акцентирование этической стороны межличностных связей, исследования в области биологии

и медицины, предприимчивость, движение в защиту окружающей среды. Чем больший упор

делается на личной свободе, тем чаще всплывает вопрос о социальных ценностях и

ответственности перед обществом». И все же, с грустью признает исследователь, «даже

находясь на страже ответственности и (выборочной) благотворительности, нарцисс всегда

остается нарциссом...».

В уже цитированном романе М. Уэльбека «Элементарные частицы» так характеризуется

социальная, культурная, психологическая атмосфера жизни героя: это были «времена

несчастливые и беспокойные... Люди его поколения...проводили дни в одиночестве и горьком

озлоблении. Чувства любви, нежности, человеческого братства в значительной мере оказались

утрачены; в своем отношении друг к другу его современники чаще всего являли пример

взаимного равнодушия, если не жестокости». В 70-е годы во Франции скандальный успех

имели фильмы, доказавшие «перспективность "культуры молодых", по существу основанной

на сексе и насилии» и завоевывавшей «все более обширный рынок». Так была положена основа

«цивилизации развлечений».

В такой духовной атмосфере протекали основные культурные процессы в последние

десятилетия XX века. Стабильность и несомненность сохраняли только математические

науки и технико-технологическая база промышленности, все остальное оказывалось

«симулякром», по горькой дефиниции Ж.Бодрияра. Вот почему безрезультатен спор: пост-

модернизм является продолжением модернизма или его отрицанием? Истина тут диалектична:

пост-модернизм амбивалентен, ибо использует, продолжает, развивает сделанное

модернизмом и одновременно стремится преодолеть его эгоцентрическую самоизоляцию —

полный разрыв с прошлым, с классикой, с традициями, с природной и социальной средой, с

современной Восточной

культурой... Чтобы понять эту его, пост-модернизма, глубинную суть и закономерность его

появления и развития как переходной фазы в истории культуры XX века, нужно не

ограничиваться рассмотрением данного процесса в той или иной сфере культуры, потому что в

разных ее областях он протекает крайне неравномерно и ни в одной полностью не

раскрывается, а пытаться выявить его инвариантную логику, каким бы образом она конкретно

ни реализовывалась и в каком бы десятилетии нашего века это ни происходило — ведь

Каган М. С.. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ. Книги 1-2. СПб., 2003. (1) 383 с.+

(2)320 с.

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru 331

проницательные мыслители схватывают перспективу развития раньше, чем она становится

общим достоянием; поэтому яркие проявления данного переходного этапа истории культуры

можно встретить уже в первой половине нашего столетия, а во второй его половине многие

явления остаются типично модернистскими, даже если их создатели называют себя пост-

модернистами и искренне хотят быть таковыми...

Сложность, острая противоречивость постмодернизма объясняет неоднозначность его

трактовки и на Западе, и в России: так, например, Ж. Липовецки полемизирует по ряду

существенных пунктов объяснения происхождения и содержания этого явления со своими

соотечественниками Ж. Бодрийаром, Ж.-Фр. Лиотаром, с одной стороны, и с американскими

социологами Д. Беллом и А. Тоффлером, с другой; так различаются его толкования

американским социологом Ф. Джеймисоном и польским эстетиком Ст. Моравски; немецкий

исследователь В.Вельш издал своего рода хрестоматию «Пути из модернизма: ключевые

тексты дискуссии о постмодернизме», а в нашей литературе об этих дискуссиях рассказано в

монографиях Н. Б. Маньковской, И. Ильина, В. М. Диановой. «Постмодернистская целостность

постоянно балансирует между соблазном универсальной телеологии, некоего метаязыка,

способного подчинить себе хаос многообразных культурных языков, звучащих одновременно,

с одной стороны, и упоением хаосом как высшей манифестацией свободы от каких бы то ни

было культурных онтологических рамок и ограничений, с другой стороны... Конечно, такая

взрывчатая модель целостности не может быть стабильной и долговременной — это, очевидно,

переходная художественная система». Суждение екатеринбургского литературоведа M. H.

Липовецкого (не пугать с его французским однофамильцем!) о противоречивости

постмодернизма в литературе может быть отнесено ко всем его проявлениям и в других видах

искусства, и в философии, и в разных сферах идеологии. Во всяком случае, именно так

трактовал я это явление в середине 90-х годов в университетских курсах, изложенных в книгах

«Философия культуры» и «Эстетика как философская наука», а в последней иллюстрировал

системную характеристику модернизма и постмодернизма схематическим изображением

их структур, исходя из того, что второй вырос из первого, переосмысливая его содержание,

но сохраняя его проблемное строение; а оно определялось тем, что, как и во всякой

диссипативной системе (по принятому в синергетике термину И. Пригожина, обозначающему

класс систем, связанных со средой обменом веществом, энергией и информацией), содержание

модернистской и, соответственно, постмодернистской концепций определяется этими

внешними для данных систем и внутренними для каждой отношениями. Внешние — это

отношения синхронические: к социальной реальности, к природе, к сосуществующей культуре

Востока (теперь я добавил бы и Юга), — и диахронические: к классическому наследию;

внутренние же отношения в обеих системах — это «по горизонтали», так сказать, отношения

между элитарной и массовой культурой, а «по вертикали» - отношения между разными

ориентациями, эстетическими и анэстетическими, в пределах самого художественного

творчества. Воспроизвожу эту схему, поясняя, что геометрические фигуры, обозначающие

взаимоотношения всех перечисленных компонентов, в изображении модернизма имеют

характер зигзагов как знаков разрыва, а в модели постмодернизма стреловидные дуги

обозначают его всесторонние диалогические интенции.

Каган М. С.. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ. Книги 1-2. СПб., 2003. (1) 383 с.+

(2)320 с.

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru 332

Схема 24.

Неудивительно, что в художественных проявлениях постмодернизма так силен элемент

ироничности, в России, например, от Д. Хармса до «митьков»; ее подчас принимают за

сущность данного движения и, соответственно, либо превозносят за это, либо осуждают.

Между тем, ироничность является закономерным следствием утраты писателями и

художниками уверенности в недавних идеалах модернизма и попыткой найти позитивные

ценности в классическом наследии, но не удовлетворенные ими постмодернисты сознательно

или неосознанно классику пародируют. Нужно было обладать творческим даром М. А.

Булгакова, чтобы органически связать в «Мастере и Маргарите» сатирическую тему с

бибилейской и лирической, или гением Д. Д. Шостаковичем, чтобы решить аналогичную

задачу, связав гротеск и патетику в эстетически-непротиворечивой целостности его симфоний,

в большинстве же случаев ирония лишь скрывает отсутствие и модернистской

самоуверенности, и поэтически-положительного взгляда на мир.

Однако путь от модернизма и экзистенциализма к постмодернизму в разнообразных его

проявлениях в разных сферах культуры характеризует лишь один полюс в ее движении во

второй половине XX века. Другой полюс, как уже было отмечено, — дальнейшее движение по

рационалистически-позитивистской траектории, принесшей в довоенные годы крупные

достижения в науке, в философии, в литературе и других видах искусства. Невзирая на

упорные попытки философов-иррационалистов и даже некоторых ученых — так называемых

«креационистов» — дискредитировать научное познание мира, отождествить науку и

мифологию, истину и ценность, знание и мистическое переживание, отказывая науке в самой

способности познавать духовную жизнь человека и будущее человечества, подлинные ученые

делали свое дело, обогащая человечество одним удивительным открытием за другим и делая

это на трех уровнях бытия природы — микро-, макро- и мега-уровнях, а одновременно в

гуманитарной, культурологической и социально-познавательной сферах. В художественной

культуре наиболее значительные достижения были обретены в тех ее областях, в которых

искусство непосредственно связано с научно-технической доминантой данной ступени

развития культуры: в архитектуре и дизайне, в киноискусстве и художественной фотографии, в

научной фантастике и документально-художественном жанре литературы, то есть там, где

искусство не отделяет себя от реальности человеческого бытия, а упорно сохраняет

Каган М. С.. ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ. Книги 1-2. СПб., 2003. (1) 383 с.+

(2)320 с.

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru 333

врожденную художественному творчеству способность быть самосознанием культуры;

диапазон движения по этому пути чрезвычайно широк — от эпического реализма романов

Г. Гарсиа Маркеса до лирического реализма повестей Ф. Саган, от научно-художественного

синтеза в произведениях У. Эко до научно-фантастических повествований Р. Брэдбери, от

социально-аналитических фильмов итальянских неореалистов до утонченно-психологических

лент французских режиссеров «новой волны», от грандиозных вокально-симфонических

произведений Б. Бриттена до социальной лирики французских шансонье. Наконец, в

философии, по-видимому, наиболее консервативной сфере культуры, постмодернистской

ориентации на поэзию как на оптимальный способ описания того, что недоступно

рационально-логическому дискурсу, противопоставлялась сциентистская ориентация в разных

ее модификациях — в лингвистической философии, в биоорганизмических концепциях, в

опоре на кибернетику и теорию информации; наиболее существенные шаги в этом

направлении делались философами, сумевшими оценить значение теории систем и

синергетики для постижения общих законов организации бытия как системы систем и

законов их динамического бытия как процессов самоорганизации, дезорганизации и

реорганизации. Вместе с тем, за этим противостоянием методологических позиций

просматривается поиск оптимальной онтологической ориентаци,: ибо если в начале XX века

она была натурфилософской, а затем сменилась на антропологическую, то во второй половине

столетия она стремится, в той мере, в какой философия не поддается постмодернистскому

соблазну, соединить эти две ориентации и осмыслить связи человека и мира, в котором он

живет; «Человек и мир» — так назвал свое последнее сочинение один из самых сильных

советских философов (хотя числился он психологом) С. Л. Рубинштейн, но пожалуй, точнее

было бы «Человек в мире», ведь именно это отношение образует системную целостность

бытия. Одно из последних проявлений этой ориентации философского дискурса — концепция

В. Н. Сагатовского, изложенная в книге «Философия развивающейся гармонии», в которой

объединены онтология и антропология.