Отголоски азбучных (антирусинских) войн.

 

Алфавитная диверсия Запада

против восточнославянских народов.

 

Если взглянуть на то, сколько внимания уделяли проблемам языка архитекторы современной Украины, то есть немцы, поляки и прежде всего австрияки, то можно предположить, что в отдельные периоды истории более важных дел у них вовсе и не было. Да что там язык! Даже просто алфавит, азбука, система правописания и начертание отдельных букв часто в мировой истории становились предметом огромной политической важности. История Украины — не исключение. Выдающийся специалист по истории Украины Николай Ульянов в своей хрестоматийной книге «Происхождение украинского сепаратизма» (Нью-Йорк, 1966) посвятил этой теме мало места. По сути, лишь обозначил ее в одном абзаце: «Русское правительство и русская общественность, не понимавшие национального вопроса и никогда им не занимавшиеся, не вникали в такие «мелочи», как алфавит; но в более искушенной Австрии давно оценили политическое значение правописания у подчиненных и неподчиненых ей славян. Ни одна письменная реформа на Балканах не проходила без ее внимательного наблюдения и участия. Считалось большим достижением добиться видоизменения хоть одной-двух букв и сделать их непохожими на буквы русского алфавита. Для этого прибегали ко всем видам воздействия, начиная с подкупа и кончая дипломатическим давлением».

 

1. Глаголица.

 

Одна из великих тайн славян — их алфавит. Столь привычная нам кириллица, оказывается, таит в себе массу загадок. Тот ли это алфавит, который, собственно, и создал, согласно легенде, солунский грек Константин (в монашестве — Кирилл) вместе со своим братом Мефодием? По праву ли мы называем эту азбуку кириллицей? Что это за мистические письмена, овеянные странными преданиями, которыми славяне (прежде всего южные) пользовались вплоть до Нового времени, и которые мы называем глаголицей? Что возникло раньше, что из чего произошло? На эти вопросы до сих пор никто ответить не смог.

Достоверно известно, что Кирилл какую-то азбуку изобрел, но так же известно, что в пору своих странствий по Черноморью, в Корсуни в Крыму он видел таинственные славянские письмена — еще до того, как изобрел свою «кириллицу». Известно, что его ученик Климент Охридский тоже создал некую азбуку для славян.

Как это ни парадоксально, но чисто в арифметическом плане существует больше гипотез, утверждающих, что Кирилл как раз создал глаголицу. Так думали такие видные филологи как П. Шафарик, И. Ягич, А. Селищев и многие другие ученые.

Однако, существует и другая точка зрения. Согласно ей, Кирилл таки создал кириллицу, а глаголица возникла гораздо позже. Она стала своеобразной тайнописью в тот период, когда католическое духовенство усиленно преследовало книги, написанные кириллицей. Эту гипотезу в середине 19 века выдвинул чешский ученый И. Добровский, а поддержали ее многие филологи: И. Срезневский, А. Соболевский, Е. Карский и др.

Эта гипотеза объясняет, почему глаголица была распространена именно у южных славян — там наиболее сильно было влияние католичества. В свете этой версии становится понятным, почему глаголица столь вычурна и загадочна. И в то же время столь похожа на кириллицу. Ведь это своеобразная тайнопись, которой пользовались славянские патриоты в полуподполье.

«Стоило лишь некоторые из кирилловских букв перевернуть, — пишет Е. Карский, — другим придать петли вместо росчерков и точек и получаются соответствующие глаголические начертания».

Виктор Истрин, Советский филолог, автор солидного тома «Развитие письма», перечислил в своем монументальном исследовании много гипотез о происхождении славянской азбуки и отдал предпочтение именно версии о глаголице как тайнописи. Но в его работе почему-то не нашлось места идее, мельком высказанной западно-украинским литератором Иваном Франко. Может быть, потому, что Франко у нас, скорее, воспринимают как поэта, а не вдумчивого основательного ученого-филолога. И совершенно напрасно. Иван Франко оставил нам много трудов именно на филологические темы.

В начале века Франко предположил, что глаголица была своеобразной «алфавитной диверсией» католицизма против славян. Вычурная и запутанная глаголица была слишком сложна для изучения, а потому возводила тяжелый барьер на пути постижения славянами всевозможных наук. Глаголица, пишет Франко, «витвiр дуже штучний i неорганiчний, тяжкий для пам'яти, повстала значно пiзнiше, власне на терiторiї захiдних слов'ян, i була сплоджена тенденцiєю вiдрiзнити слов'ян-католикi в вiд православних».

Все это так и осталось мимоходом высказанной Иваном Франко идеей, поскольку он не стал развивать ее дальше и не подкрепил серьезными доказательствами. Трудно утверждать наверняка, что католическое духовенство додумалось до такой меры в борьбе за утверждение своего господства в Европе. Но в дальнейшей истории идея реформировать алфавит восточноевропейских народов, чтобы каким-то образом подчеркнуть их отличие от русских, стала навязчивой для ревностных католиков поляков и австрийцев в такой мере, что можно вполне предположить, что эта борьба могла начаться еще в конце предыдущего тысячелетия, в пору, когда зарождались специфически славянские азбуки.

Тема «алфавитной диверсии» Запада против восточнославянских народов занимала важное место в трудах Ивана Франко. И мы еще не раз в ходе дальнейшего повествования будем обращаться к его идеям. Тем более, что следующий наш эпизод стал темой специальных исследований великого писателя. Его родная Галиция стала ареной нешуточной битвы за умы и сердца простого русского люда, издавна населявшего этот многострадальный край. Колонизаторы давно старались убедить галичан, что они — не русские.

 

2. Абэцадло

 

2A) Первые дискуссии.

В качестве важной задачи, поставленной перед европейскими дерусификаторами, стал переход русского люда в Галичине на латинскую графику.

Тот, кто знаком с польским или чешским языком, наверняка, обратил внимание на то, насколько сложно передаются средствами латиницы нетипичные для нее славянские звуки «ж», «ш», «щ» и т.д. Порой просто жаль бедолаг западных славян, которые постоянно вынуждены прерывать свою письменную речь, дабы отметить тот или иной диакритический знак (L, C, Z, E и пр.), которыми переполнены их языки.

Наверное, именно поэтому другие славянские народы всегда гордились кирилличным письмом. Оно намного ближе к фонетическому строю славянских языков и в целом, несмотря на большее количество букв, оказывается проще, нежели латиница с многочисленными дополнениями.

Попытки заставить славян писать латиницей уходят корнями в далекое прошлое, и, скорее всего, их начало связано со знаменитым Drang nach Osten, то есть с попытками немецких феодалов колонизировать славян или полностью их уничтожить. Не случайно ведь английские колонизаторы запрещали ирландцам пользоваться древним кельтским огамическим письмом.

Еще в 10 или 11 веке были составлены т.н. «Фризенгенские памятники», найденные на германской территории в 1803 году: «Glagolite po nas redka slovesa: Boze, gospodi milostivi, otce boze, tebe ispovede ves moj grech, i svetomu Krestu i svetej Marii.»...

В Галичине к 18 веку полонизация зашла настолько далеко, что даже среди священнослужителей, незнание церковнославянского языка и кирилличного письма было весьма заметным. Так, по крайней мере, утверждается в предисловии к церковнославянско-польскому словарю, изданному в 1722 году в типографии Супрасльского монастыря: «..яко cотный иерей едва славенский разумеет язык, неведай что чтет в Божественной службе.»...

Видный галицко-русский деятель первой половины 19 столетия Иосиф Левицкий (1801-1860) в предисловии к своему «Словарю славено-польскому» (Львов, 1830) ясно рассказал, как вынуждены были изъясняться образованные галичане в начале прошлого века: «Русин, желая выразить высокое понятие и не зная, есть ли для него выражение в русском языке или нет, берет для его обозначение слова латинские, немецкие или польские. Таким образом, не ощущая нужды обучаться сложным русским фразам, он в конечном итоге лишается возможности понимает их. Но, даже если бы и нашлись желающие выучиться русскому языку, то для этого не оказалось бы ни словарей, ни грамматик соответствующих». К слову, сам Левицкий, четыре года спустя, сам издал на немецком языке первую грамматику галицко-русского языка («Грамматика русского, или малороссийского, языка в Галичине»).

Галичина после первого раздела Речи Посполитой в 1772 году стала частью Австрийской империи, но подлинными ее хозяевами оставались поляки, которые всегда были одержимы страстью вытравить из истории всяческое упоминание о каком-либо присутствии русских в Галичине. В начале 19 столетия они полонизаторы предприняли решительную атаку на кириллицу. Главной их целью был полный переход русского населения Восточной Галичины (слова «украинцы» в то время никто не знал) на латиницу. Если бы это удалось, то со временем можно было бы без труда доказать, что галицко-русский язык — всего лишь диалект польского.

Впрочем, подлинные цели перехода на латиницу далеко не всегда выражались явно. Многие далеко не реакционные пропагандисты славянского единства начала 19 века мечтали о единой (подразумевалась, конечно, латиница) азбуке для славян. Выдающийся словенский филолог Варфоломей Копитар писал в 1823 году в письме к чешскому филологу Йозефу Добровскому: «Мой идеал для всех славян — латинские буквы, но для дополнения — несколько славянских букв из кириллицы».

Очень заметным событием в Галичине стало появление в 1833 году во Львове польского сборника «Песни польские и русские галицкого народа» («Piesni polskie i ruskie ludu galicyjskiego»), составителем которого был Вацлав Михал Залеский, более известный под своим псевдонимом «Вацлав из Олеська». Позже этот видный фольклорист, этнограф и писатель какое-то время даже служил в должности галицкого губернатора. По сути его сборник стал вообще первым изданием галицко-русских песен. Но записаны они были польскими буквами. Дальнейшая политическая карьера Залеского подтверждает, что издание сборника, наделавшего большой переполох в Галичине, задумывалось им, скорее, как действие сугубо политическое: польские и русские (украинские, сказали бы мы теперь) народные галицкие песни, изданные совместно и, что особенно важно, единообразно, призваны были доказать, что в Галичине живет один народ — польский.

Залеский так объяснял, почему он использовал польские, а не русские буквы: «Я положил себе за основу по возможности писать так, как говорит народ, пусть даже при этом возникли бы грамматические ошибки. А то, что я для этого использовал польские буквы, а не глаголичные или кирилличные, — так каждый меня за это, очевидно, похвалит. Уверен, придет пора, когда все славянские народы оставят те старые буквы, которые больше всего препятствуют приобщению славянской литературы к общей массе литературы европейской».

 

Активно поддержал Залеского Август Белевский (1806-1876), польский историк, журналист, поэт, издатель и переводчик «Слова о полку Игореве». В рецензии на сборник Залеского он проявил трогательную заботу о забитых несчастных русских галичанах: «Одним из самых важных моментов, которых коснулся издатель в книге, является то, какими буквами и каким правописанием печатать песни русского люда, который для своего языка не имеет пока ни грамматики, ни словаря.»..

Однако ни Залеский, ни Белевский в своих потугах ввести латиницу для русских галичан (украинцев, как стали их именовать позже) пока еще, судя по их писаниям, еще не ставили далеко идущие политические задачи. Они просто были движимы идеей осчастливить украинцев и приобщить их к великому польскому языку и польской культуре.

Другое дело — отец Иосиф Лозинский (1807-1889), украинский этнограф, языковед и публицист, человек, деятельность которого в целом вполне можно оценить как прогрессивную. С 60-х годов он вообще стал одним из самых активных и авторитетных в крае москвофилов. Но чего не напишешь по молодости.

Лозинский в начале 30-х опубликовал брошюру «O wprowadzeniu abecadla polskiego do pismiennictwa ruskiego» («Об использовании алфавита польского для литературы русской»). В ней молодой священник говорил об украинском языке, который «не имеет собственной литературы и до сих пор не был письменным». Отсюда Лозинский делает вывод, что украинский язык «имеет свободу выбрать себе такую азбуку, которая наиболее подходила бы для выражения его звуков и была бы наиболее полезной для его развития. Такой считаю польское абецадло».

«Абецадло» — «азбука» по-польски. Это слово в результате дискуссии того времени в Галиции стало почти бранным словом.

«Употребляя кириллицу, — продолжает Лозинский, — мы, словно эгоисты, замыкаемся в черепашьем панцире перед другими народами. Именно следуя за системой письма живых языков, оживет и разовьется язык украинский, а в системе мертвой кириллицы, он если и не умрет, то, по меньшей мере, ему будет очень трудно выкарабкаться». Естественно, в свей брошюре отец Лозинский очень хвалит сборник Залесского.

Иван Франко считал, что, если поляков Залеского и Белевского в принципе обвинять было не в чем, то украинскому патриоту Лозинскому было просто непростительно писать такие вещи. Потому его брошюру он считал «легкомысленной и слабо обдуманной».

Галицкая русская общественность поднялась на защиту своего правописания. Ответил Лозинскому уже упоминавшийся Иосиф Левицкий. Он, в частности, напомнил, что первая книга на кириллице «Октоих» вышла в Кракове в типографии Швайпольта Фиоля еще в 1491 году! А первые вполне зрелые грамматики русского языка появились также весьма давно: Зизания — в 1596-ом, Смотрицкого — в 1618-ом.

Следует напомнить, что для подавляющего большинства публики в начале 19 века было все еще весьма проблематичным разделить языки русский и украинский. И тем более трудно точно определить, грамматику какого именно языка описывали в своих трудах Лаврентий Зизаний и Мелетий Смотрицкий. Так что у Левицкого были все основания приводить этих авторов в доказательство своей правоты.

Пусть не опасается уважаемый автор, — пишите Левицкий, обращаясь к Лозинскому, — что с кириллицей мы замкнемся как черепаха в своем панцире. Одними грамматиками язык не творится. Пусть только у нас появится великая книга — и ее тут же переведут на все важнейшие языки Европы».

Левицкий ехидно спрашивает, насколько больше в Европе читают словенских или хорватских авторов из-за того, что их книги написаны латиницей. И что выиграли румыны, после того как поддались на уговоры и отказались от своей родной кирилличной азбуки?

Столь же горячо отстаивал кириллицу молодой Маркиан Шашкевич, душа и совесть галицко-русского культурного возрождения начала 19 века. В 1835-ом он издал небольшую книжку «Азбука и Abecadlo» — тоже ответ отцу Лозинскому.

Эта книга Шашкевича особенно ценна благодаря тому, что он собрал высказывания ученых-филолгов, западных и южных славян, в защиту кириллицы. Их много, таких примеров. Хорват Игнатий Берлич (1795-1855) резко выступал против того, что его народ избрал в свое время под влиянием католического духовенства латинский алфавит и тем самым стал отличаться от кровных братьев-сербов: «И до чего нас, в конце концов, доведет этот алфавит? Мы лишь испортим общепринятую латинскую графику своими дополнениями к буквам, но так и не будем иметь собственную азбуку. До каких пор мы будем скрывать нашу собственность? Разве у нас нет нашей кириллицы?»

Любопытное откровение. Может, Берлич два столетия тому назад предвидел во что выльется различие в алфавите у сербов и хорватов в конце 20 века?

2Б)«Тiснi роки»

В 30-годы дискуссия в Галиции велась еще «мирными» средствами: молодые ученые, обуреваемые полемическим задором и реформаторским зудом просто спорили между собой. Но после поражения революции 1848 года наступила реакция. Это время (1848-1859) не раз в украинской историографии называли «тiснi роки», трудные (буквально: «тесные») времена. Весь этот период прошел под знаком контрнаступления на завоевания 1848 года.

Весной 1848 года на короткий момент австрийское правительство, находясь под впечатлением от размаха революционных выступлений, с перепугу даже признало украинский язык в качестве официального языка в Галиции (наряду с немецким и польским). Уже осенью начался откат.

Главной фигурой реакции в тот момент стал поляк граф Агенор Голуховский (1812-1875). Австрийскими властями он назначался галицким губернатором свыше четверти века (1849-1875).

Его правой рукой был бывший учитель гимназии, а в тот момент — инспектор учебных заведений всей Галиции — Евсебий Черкавский (1822-1896), к слову, украинец по происхождению. Его письмо от 27 апреля 1859 года, с которым связывают начало серьезных гонений на украинский язык, адресованное барону Кемпену, венскому обер-полицмейстеру, Франко назвал «генеральним оскарженням руської народностi».

Черкавский утверждал, что до 1848 года украинского языка никто в Галиции не употреблял «ни в обществе, ни в быту, поскольку польский язык, который по своему развитию стоит на уровне европейских языков и имеет богатую литературу почти во всех отраслях человеческого знания, служила объединяющим языком для всей интеллигенции края». А украинский язык, напротив, «ни имеет ни грамматических правил, ни, тем более, литературной обработки».

Все попытки обработать украинский язык в прежние времена, как писал Черкавский, «были едва заметны и чрезвычайно редки, к тому же они ограничивались только компиляцией народных песен или молитвенными, обрядовыми и церковными книгами для нужд духовенства».

 

Украинцы, в представлении Черкавского, «состояли только из крестьян и духовенства, и лишь священников можно было считать единственными представителями украинской интеллигенции, ибо крестьянство как украинское, так и польское не имело никаких особых национальных тенденций».

Автор этого документа в принципе осуждал уступку, сделанную в 1848-ом, и включение украинского языка в программы гимназий. Но, если в конце концов (Черкавский говорит об этом скрепя сердце) и придется пойти на то, чтобы признать украинский язык, то это (наступает существенный момент!) должен быть язык того самого простого люда, который живет в Галиции.

Что же так волновало Евсебия Черкавского? В Галиции местных украинских писателей и так было мало, но почти все они, по мнению смотрителя гимназий, не интересовались тем диалектом, на котором говорят галицкие крестьяне. Оказывается, они «кто по невежеству, а кто в нечистых намерениях сочли возможным вместо того, чтобы пестовать и развивать родной язык, берут нечто готовое, пусть и чужое». Да пусть бы это был церковнославянский язык, так ведь нет же! Подумать страшно: «Все что пишется или печатается по-украински в Галиции, — трубил тревогу смотритель, — приобретает сейчас окраску великорусского языка, причем перенимается также русское гражданское письмо».

Действительно, Россия и все русское уверенно входило в жизнь и быт галицких украинцев. Интеллигенция восторженно училась говорить на русском литературном языке, русские книги и газеты с трудом провозили через границу, русским литераторам стремились во всем подражать, в воссоединении с Россией видели будущее русских галичан. Могли ли галицкие поляки и австрийские власти пройти мимо такого непотребства?

Еще в 1857-ом Черкавский уже доносил на украинские издания в Галичине «Сiмейна бiблiотека» и «Зоря галицька» за то, что они усиленно действуют в направлении слияния украинского и русского языков. При этом особо обращалось внимание на то, что за этой литературной тенденцией стоит тенденция политическая, имеющая целью сближение с Россией.

Как можно было допустить, чтобы галицкие журналы хвалили Петра Конашевича-Сагайдачного за его борьбу против Унии? Или с уважением отзываться о набожности русского народа? А то еще русские школы называют нашими, а про Россию не пишут иначе как «мать-Россия». Всего этого поляки во Львове стерпеть не могли.

Они усердно «упреждали» венское правительство в усилении пророссийских настроений, которое, по их мнению, имело корни в пребывании в Галиции русской армии генерала Паскевича (русские войска дважды пересекали Галицию в 1848-ом: когда, по просьбе австрийского правительства направлялись на подавление венгерской революции и, соответственно, на пути домой). Уже тогда проявились первые признаки русофильства среди галицких русинов. А в 1854 году, в первые дни Крымской войны, когда «благодарное» австрийское правительство объявило мобилизацию против России (наверное, самый паскудный удар в спину за всю историю России), то в Галиции, как доносили поляки в Вену, «усилились симпатии русинов, особенно украинской интеллигенции, к России, и оживились надежды на то, что Россия заберет Галицию (или хотя бы ее восточную часть) и приобщит к своим провинциям».

Еще в 1855 году губернатор Голуховский начал суровую войну против профессора украинского языка и литературы во Львовском университете отца Якова Головацкого, авторитетнейшего на тот момент украинца Галичины. Головацкого обвиняли в пропаганде русофильства, и особенно во введении в обиход русских оборотов речи. Стали поступать сведения, что то же самое делают сельские священники, а эти настроения очень поддерживает галицкая молодежь. Черкавский утверждал в 1858 году, что все это «ведет понемногу до полной ассимиляции местного наречия русским языком». Об этом исправно докладывалось в Вену, и министр просвещения Австрии граф Лео Тун признал факты «опасными для интересов государства».

В качестве противовеса русификации Черкавский выдвинул... что бы вы думали? Конечно же, полонизацию. «Среди славянских народов лишь польский элемент является до сих пор единственным бастионом против панславизма, потому сам собой напрашивается вывод, что этот элемент необходимо использовать в Галиции».

Так или иначе, но не прошло и месяца после доноса Черкавского от 27 апреля 1859 года, как в Вене на немецком языке появилась брошюра весьма авторитетного чешского филолога Йожефа Иречека (1825-1888) «О предложении русинам писать латинскими буквами» («Uber den Vorschlag das Rutenische mit lateinischen Schriftzeichen zu schreiben»). На титульной странице красовались слова: «По поручению императорско-королевского министерства культов и просвещения», а вышла брошюра в правительственной типографии, что означало откровенное вовлечение в это дело австрийского правительства.

Смысл и цель реформы правописания были предельно четко изложены Иречеком: «Здоровое развитие украинской литературы найдет в употреблении латинского письма самую крепкую опору. Пока русины пишут и печатают кириллицей, у них будет проявляться склонность к церковнославянщине и тем самым к российщине, а потому само существование украинской литературы станет под вопрос. Церковнославянское и русское влияние настолько велики, что грозят совсем вытеснить местный язык и местную литературу».

И далее: «Украинский народ в целом еще надлежит учит читать и писать. Эту науку, очевидно, которую он должен постигать на родном языке, ему следует облегчить, а не усложнить». Кроме отторжения от «российщины» переход на латиницу помог бы впоследствии галицким украинцам в изучении польского и немецкого языков, без которых им все равно не жить.

Кстати, Иречек напоминает, что императорским решением от 20 октября 1852 года уже требовалось, чтобы галичане, подававшие прошения в суд по-украински, должны были писать его латинскими буквами.

Уже тогда было отмечено, что за брошюрой Иречека стоял кто-то иной, кто не желал открывать себя явно. Высказывалось предположение, что сама брошюра была состряпана в галицком краевом правительстве местными поляками: уж очень автор брошюры обладал хорошими познаниями во внутренних делах Галиции, чего никогда не наблюдалось у заносчивых и высокомерных чехов.

После такого идеологического обоснования, прозвучавшего, якобы, из уст авторитетного и внешне непредвзятого (чех) филолога галицкий губернатор уже открыто выдвинул свой план:

1. Убрать с кафедры Львовского университета Якова Головацкого и заменить его известным полонизатором Зигмундом Савчинским.

2. Ввести латинский алфавит вместо кирилличного письма как важное орудие против русификации.

3. Изучение украинского языка оставить лишь в высших гимназиях (в низших — обучать детей по-польски).

4. Отменить юлианский календарь.

Иван Франко назвал этот план «бесценным документом традиционной польской политики, направленной против России, и обозначает те же самые основы и те же самые методы борьбы с русским элементом, которые были присущи Польше во времена ее многовекового господства, и от которых она до сих пор не избавилась».

Из этих четырех пунктов граф Лео Тун решительно поддержал лишь первые два. Головацкий был смещен с кафедры и в конечном итоге был вынужден эмигрировать в Россию, где и умер вдали от родных мест. Украинские епископы Литвинович (Львов) и Яхимович (Перемышль) получили строгие выговоры за употребления русских и церковнославянских слов и фраз.

Все «герои» латинизации Тун, Иречек, Голуховский и Черкавский усиленно спорили на предмет того, как следовало вводить латинский алфавит — то ли на основе транскрипции (латинскими буквами обозначать звуки украинской речи — так считали поляки), то ли на основе транслитерации (знаками латиницы просто заменить кирилличные буквы — на этом настаивали австрийцы). При этом граф Тун лицемерно проявлял беспокойство, чтобы украинцы не дай Бог не подумали, будто их язык просто заменяется польским.

Венские украинцы, которых в австрийской столице в те времена было очень много, были изрядно угнетены в ожидании предстоящих реформ. Иван Гушалевич (брат известного галицкого поэта) писал 3 июня 1859 года Якову Головацкому: «Ужасна весть об неслыханном, даже в варварски времена, насилию на наши священные письмена молниею пронеслась помеж наше духовенство и народ... Всех серце запеклося кровью». (К слову, мы намеренно воспроизводим текст письма Гушалевича буквально — это хороший образец того языка, на котором общались грамотные галичане в то время. Здесь близость к русскому языку действительно очевидна).

И действительно, что могло быть более унизительным для человека, обладавшего хоть малой каплей национальной гордости? Собираются австрияк, чех и поляк — и спорят о том, на каком языке говорить и какими буквами писать украинцу. При этом самих украинцев, как малых детей, еще неразумных и неспособных определить, что есть добро для них, никто спрашивать не собирается. Они за дверью дожидаются своей участи...

Венские украинцы особенно раздражены были Иречеком, поскольку от чехов такого удара не ожидали. Они даже сочинили про него злые стихи:

Най же Iречек в своє чеське пиво

А не в наш медок пхає своє рило;

Бо його рило приберем в ходак;

Скажуть слов'яни: «Iречек — дурак!»

 

Уже летом Иречек собирался приехать во Львов и возглавить азбучную комиссию, а с октября 1859 года украинские дети в Галиции должны были начать обучение по чешским букварям.

Но размах выступлений против реформы несказанно поразил и удивил поляков.

Известный поэт и журналист Богдан Дидыцкий тут же издал в Вене брошюру «О неудобности латинской азбуки в письменности русской», в которой, в частности, писал: «Латинская азбука в применении к русской литературе доведет не только до великого замешательства, но так же до распрей и разделения родных братьев».

Разрыв в духовной жизни, который вызовет переход на латинскую азбуку, по словам Дидыцкого, — «это самое тяжелое горе, которое когда либо было на свете». «Когда нам предлагают поменять наше письмо, они думают, что мы — единственные такие выродки в Европе, которые добровольно вымараем из памяти все, что по воле Божьей было в нашей истории? Они думают, что мы так мало привязаны к своему родному, что кинем все это при первом проявлении новой моды? Они думают, что мы единственные такие слабоумные, что не сможем оценить, что для нас хорошо, а что — плохо? Они думают, наконец, что мы — единственные такие неблагородные люди, которые не отстоят совместно то, что наш народ считает добром для себя?»

Франко, который часто критиковал Дидыцкого впоследствии, был вынужден признать его невероятное мужество, проявленное в 1859 году.

Еще больше поразили полонизаторов выпады виднейших авторитетов того времени. Выдающийся ученый, профессор Франц Миклошич, словенец по происхождению, основатель славянского языкознания, на помощь которого рассчитывали австрияки, неожиданно выступил с заявлением, в котором осудил правительственные планы. Еще более неожиданный удар нанес другой влиятельный и известнейший филолог того времени чех Павел Шафарик, который, к тому же, оказался... тестем Йожефа Иречека. Шафарик был очень недоволен тем, что его зять «пошел не на свое поле».

Эти события 1859 года вошли в историю Галиции как «азбучная война». Скрепя сердце поляки и австрийцы вынуждены были отступить от планов перевода украинской письменности на латинский алфавит. Но от мысли оторвать украинский язык от русского они отказаться никак не могли.

 

3. «Фонетика»

 

Уже в те годы, когда кипели страсти по алфавиту, более мудрые и дальновидные поляки уже вынашивали план введения для украинского языка так называемого фонетического письма.

Как известно, письменность любого языка может основываться на двух принципах: этимологическом (слова пишутся так, как писались столетия тому назад, несмотря на то, что их произношение уже изменилось) и фонетическом (слова пишутся так, как произносятся в данный момент исторического развития языка). В подавляющем большинстве европейских языков принят этимологический принцип, хотя на первый взгляд, кажется удобным именно фонетический. Однако аргументов в пользу этимологического принципа, по здравом рассуждении, оказывается куда больше. Дело не просто в исторической преемственности. Возьмите, например, тот неоспоримый факт, что пройдет какое-то время, и любое правописание, основанное на фонетическом принципе, неминуемо станет этимологическим. Поэтому чаще всего любые попытки проведения радикальных реформ в сторону фонетизации правописания в европейских языках были и будут впредь обречены на провал.

«Фпрьеть абрьичьины на правал» — что-то в этом роде стало бы с последними словами предыдущего предложения, если бы в русском языке ввели фонетическое письмо. В украинском оно было введено. Пусть и не столь радикально.

Но дело не в лингвистических принципах, не в соображениях удобства и целесообразности. Фонетическая реформа украинского правописания преследовала изначально исключительно политические цели.

К концу 19 века в Галиции, ставшей уже Галичиной и «Украинским Пьемонтом», накопилось изрядное количество «птенцов гнезда Гулаховского», которые целью своей жизни считали политический и национальный разрыв малорусского и великорусского народов. Они резко критиковали консервативное русское правописание, которое они презрительно именовали «ярыжкой» или «ерыжкой» — по названию букв старого алфавита «ер» (твердый знак, писавшийся после твердых гласных на конце слов) и «еры» (буква «ы»). Взамен предлагалось, якобы, более удобное и прогрессивное фонетическое письмо, «фонетика» для краткости.

Как вспоминал киевский профессор Тимофей Флоринский, автор книги «Малорусский язык и «украiнсько-руський» литературный сепаратизм» (Санкт-Петербург, 1900), одним из первых стал пропагандировать «фонетику» для украинского языка «украйнофильствующий поляк» Стахурский, который, впрочем, был согласен и на латинский алфавит. Лишь бы не по-русски. Флоринский был убит в Киеве в 1919 году, как полагают, петлюровцами.

В Галиции споры на эту тему велись давно, но лишь в 1892 году им придали ярко выраженное политическое звучание. В тот год «Общество имени Шевченко» и галицкое Педагогическое общество подали в австрийское министерство народного просвещения проект о введении фонетического правописания в учебниках народных школ и в средних учебных заведениях. Просителей активно поддержала антирусская Народовская партия (объединявшаяся вокруг журнала «Народ») и ее видные деятели, известные полонизаторы Ф. Гартнер и С. Смаль-Стоцкий. Мотивировка их ходатайства была предельно проста: Галиции «и лучше, и безопаснее не пользоваться тем самым правописанием, какое принято в России».

Галицкие украинцы или «русские галичане», как они сами себя называли, вновь попробовали было сопротивляться. 50 тысяч подписей против реформы собрали тогда в Галичине и Буковине. Но тщетно. Австрийское правительство прекрасно понимало свою выгоду. В 1893 году (у Николая Ульянова неверно значится 1895-ый) австрийский парламент официально утвердил фонетическое письмо для украинского языка. На сей раз антирусская партия одержала победу.

Но то, что народ в основном был против реформы, не могут скрыть даже самые ярые самостийники. В своей «Истории украинского литературного языка» (Виннипег, 1949) Иван Огиенко (Митрополит Илларион, министр просвещения и вероисповеданий в петлюровской Директории) пишет, что успех введения «фонетики» был обусловлен лишь тем, что «цей правопис здобув собi урядове затвердження», а совещания украинских ученых в Черновцах и Львове «все висловлювалися рiшуче проти змiни правпису». Выступления народа против реформы правописания Огиенко, впрочем, объяснял вполне традиционно: влиянием России.

Известный ученый, видный представитель карпатских русин доктор Афанасий Геровский в своих воспоминаниях, опубликованных в США в 60-годы, вспоминал, какими полицейским мерами внедряли австрияки в буковинских школах «фонетичний правопис».

Автор подробного исследования «Украинское движение как современный этап южнорусского сепаратизма» (Киев, 1912 — эта книга вызвала гнев известного интернационалиста В. И. Ленина и до сих пор вызывает ярость самостийников) «вiдомий україножер» С. Щеголев собрал немало фактов, свидетельствующих о народном недовольстве реформой. Он приводит слова о фонетическом письме поляка Воринского, которого трудно было заподозрить в русофильстве: «Чудовищное покушение на законы лингвистики».

Сам Иван Франко вспоминал, что галицкая публика возвращала газеты и журналы с сопроводительными записками «Не смийте мени присылати такой огидной макулатуры» или «Возвращается обратным шагом к умалишенным».

Чего пытались достичь дерусификаторы? Дело в том, что консерватизм правописания давно служит своеобразным фактором национального и политического единства больших народов. У китайцев, например, языковые различия между Сервером и Югом настолько велики, что часто выходцы из противоположных концов страны не понимают устную речь друг друга. Но, поскольку их система письма основана не на звуках, а на понятиях, то письменная речь любого китайца понимается без труда. Какая разница, кто и как лично произносит иероглиф, означающий «дом», если все знают, что это именно дом?

В принципе изменения, которые были внесены самостийниками в русское общепринятое этимологическое письмо, незначительны: букву «ы» заменили на «и», а «и» — на «i». Позже появилось ї и еще кое-какие отличия, которых, к слову, стало меньше после того, как большевики, в свою очередь, убрали букву «ять» и эти самые пресловутые «еры» в конце слов.

Но этого было достаточно, чтобы получить в свое распоряжение убедительный аргумент для дальнейшей украинизации и проведения политики, нацеленной на разрыв с Россией. Ведь, скажем, если бы большевики не остановились на достигнутом и провели бы более радикальную реформу (были горячие головы, которые это предлагали), то расхождения между русским и украинским языком стали бы более заметны, а потому и убедительнее. Пока что, например, слова «голова» и «берег» пишутся одинаково по-русски и по-украински, но в случае победы фонетического принципа русские стали бы писать эти слова как-то вроде «галава» и «бьерьек».

История украинского правописания в точности отражает путь, который проделали поляки, инициаторы и идеологи создания нового народа, отличного от русских. Вначале они пытались доказать, что галицике русины — всего лишь часть польской нации, а потому пытались заставить их писать латинскими буквами, как пишут поляки. А затем, следуя мудрым указаниям графа Потоцкого, стали всеми доступными методами убеждать самих украинцев, что они кто угодно, но, если не поляки, то и не русские. То есть в полном соответствии с популярным принципом «нехай гiрше, або iнше».

Фонетическое письмо в России было запрещено еще в 90-е годы. После революции 1905 года, когда наступила некоторая политическая либерализация, самостийничество постаралось закрепиться и на российской части Украины. Специально для этого в Киев вернулся лично профессор Михаил Грушевский, впоследствии разоблаченный как агент австрийских спецслужб. Грушевский самым активным образом стал внедрять фонетическое правописание (пусть даже и в несколько ином виде, нежели это было принято в Галиции — мы не будем вдаваться в лингвистические детали).

Он столкнулся, мягко говоря, с недопониманием. Один из подписчиков журнала «Засi в», например, писал: «Змiнить мерзенний провопис, бо вiн страшенно мiшає поширюванню нашої книжки в народ, в село... Буква «ы» есть буква свята i нiчого її змiнювати на «и» — це ж безтолковщина, медвежья услуга нашему народу».

Известный русский публицист Н. Гиляров-Платонов так написал о «кулишовке», одном из первых вариантов фонетического правописания: «Племенной сепаратизм в азбуке, — заметьте даже в азбуке, не только в языке, — есть племенное умственное самоумерщвление... Сила — в единстве и в общении; в общении единственно возможны жизнь и развитие».

Опять-таки неожиданно для самостийников против них резко выступил человек, от которого они этого не ожидали. Уже старый классик украинской литературы Иван Нечуй-Левицкий (1838-1918) в 1912 году опубликовал книгу «Кривое зеркало украинского языка», в которой подверг резкой критике реформу правописания в частности и насаждавшиеся Грушевским галицко-польские нормы языка вообще.

«С такой амуницией в украинских журналах и книгах украинская литература далеко вперед не убежит, ибо весь этот галицкий и польский груз обломит нашу телегу. На мой взгляд, этот груз — просто мусор, засоряющий наш язык, — писал Нечуй-Левицкий. — Галицкая орфография смешна, диковинна и не покоится на каких-либо научных основаниях». «И эту глупость премудрую, эти ребусы, — продолжает писатель, — зовут фонетическим правописанием». Обилие «i» в украинских текстах у современников вызывали ассоциации со стеклами, засиженными мухами. «С тучей точек над словами», — писал старик Нечуй. Особенно он протестовал против того, что его книги переиздаются таким варварским способом.

Но затем последовала революция, интернациональная ленинская политика, жестокая украинизация, которую большевикам помогал осуществлять... все тот же Грушевский, академик АН СССР, чей портрет некоторые из нас могут созерцать сейчас на 50-гривневых бумажках. Нужно ли удивляться, что в Советской Украине был принят тот же принцип письма, который утвердил австрийский парламент для Галиции в 1893 году?

А к тому же, постарались сделать так, чтобы никто не мог узнать обо всем, что мы здесь изложили. Не было жарких протестов юного Шашкевича, не было эмиграции Головацкого, не было «Кривого зеркала» Нечуя-Левицкого. Вот как описывает внедрение «фонетики» после первой революции в Малороссии сподвижник Грушевского филолог Агафангел Крымский: «I от настав 1905 рiк у Росiськiй iмперiї i дав пiдданцям волю друку, а українцям — волю друкувати своєю мовою i тою орфографiєю, яка їм до мислi...Всi українцi раптом тодi одкинули ненавидну «ярижку» i зачали писати справжнiм українським правописом, який вiдповiдав духовi нашої мови».

И многие так думают до сих пор.

А мы всего лишь хотели напомнить людям обо всех тех, о ком не пишут сейчас в официальных учебниках истории и языка. И об их борьбе за «азбучное единство» наших народов.

 

http://www.anti-orange-ua.com.ru/index.php/content/view/166/61/

http://www.karpatorusyns.org/weblog.php