Возникновение разнообразия 3 страница

Похищения меркитам было мало. Они бросились искать Тэмуджина. Но в лесной чаще, «где сытому змею не проползти» (Сокр. ск. ¦ 102), меркиты оказались бессильны. Бросив бесплодную погоню, меркиты повернули коней домой.

Тэмуджин послал на разведку Бельгутея и Боорчу. Те следили за меркитами трое суток и выяснили, что это были три племенных вождя: Тохта‑Беги, Даир‑Усун и Хаатай‑Дармала — во главе трехсот всадников. Набег их был интерпретирован как месть за похищение Оэлун, но уж очень она запоздала: на целых 20 лет! И почему меркиты так искали в лесной чаще Тэмуджина? Видимо, им было нужно его убить, но для чего?

То, что непонятно нам, было ясно современникам событий, и в первую очередь самому Тэмуджину. В молитве или речи, произнесенной им после ухода меркитов, звучат трагические ноты: «Бурханхалдуном (название горы, поросшей лесом в Хэнтэе) изблевана жизнь моя, подобная жизни вши… защищена жизнь моя, подобная жизни ласточки. Великий ужас я испытал» (Сокр. ск. ¦ 103). И он повелел потомкам поклоняться этой горе, как святыне.

Самое удивительное, что никто из монголов XII‑XIII вв. не расценил поведение Тэмуджина как трусость или слабодушие. Наоборот, бегство в горы рассматривалось как подвиг, а пленение покинутой жены — как неприятность, не более. Видимо, была немалая разница между племенной борьбой внутри монгольского этноса и войной с меркитами, которые монголами не были, но соперничали с монголами за место под солнцем. Для того,чтобы уяснить разницу между войной на уровне этноса и войной на уровне суперэтноса, вспомним судьбу двух Наполеонов — III и IV. Первый после капитуляции в Седане был освобожден и коротал конец жизни в Англии, второй, попавшись зулусам, был тут же заколот ассегаями.

Но даже не просто опасность для жизни, а что‑то большее имело значение для Тэмуджина. Это будет видно из того, что похищение Бортэ вызвало те же последствия, что и похищение Елены Спартанской Парисом. Только монголы оказались куда оперативнее ахейцев, и война не затянулась.

 

123. "ТРОЯНСКАЯ ВОЙНА" НА СЕЛЕНГЕ

 

Тэмуджин не терял ни минуты. Сразу же после набега меркитов он поехал к Тогрулу в его ставку Темный Бор, на берегу Толы, рассказал о случившемся и просил помощи. Доха и тут решила дело. Тогрул ответил, что в благодарность за черную доху он предаст огню всех меркитов, возвратит Бортэ, выставит для этой цели две тьмы (20 тыс. сабель), но предложил немедленно обратиться к Джамухе, вождю джаджиратов, побратиму Тэмуджина, чтобы тот привел тоже 20 тыс. всадников для образования левого крыла, и назначил место встречи (Сокр. ск. ¦ 104).

Кажется удивительным и то, что против 300 меркитов, участвовавших в набеге, мало 20 тыс. кераитов, и то, что Тогрул ставит выполнение своего обещания помогать Тэмуджину в зависимость от позиции вождя джаджиратов Джамухи.

Джаджираты входили в раздел нирун, так как происходили от сына одной из жен Бодончара, которую тот захватил беременной. Бодончар ребенка усыновил.

Потомком этого мальчика был Джамуха‑сэцэн.

Юридически джаджираты считались равноправными с другими монгольскими племенами, но оттенок неполноценности из‑за сомнительной генеалогии родоначальника лежал на них нетяжелым, но противным бременем. И вот теперь от позиции их вождя зависела судьба военной операции, по масштабу равновеликой среднему крестовому походу. Приходится признать, что прямые данные источников по нашей проблеме создают у читателя не только неполное, но и искаженное представление о действительной расстановке сил в Монголии XII в.

Тэмуджин послал к Джамухе Хасара и Бельгутея напомнить о принадлежности к одной большой семье, передать обращение Тогрула и просить выставить 20 тыс. воинов для освобождения Бортэ. Все это выглядит похожим на мобилизацию ахейских базилевсов для возвращения Елены Прекрасной, с той лишь разницей, что Елену спасали вопреки ее желанию.

Мотив, по которому Джамуха должен был поднять в поход свой народ, — только общемонгольский патриотизм. Однако этого оказалось достаточно. Джамуха согласился привести одну тьму, а вторую составить из ''людей анды", т.е. Тэмуджина (Сокр. ск. ¦ 106). На том и порешили.

Тэмуджин послал уведомление кераитам и через некоторое время соединился с Тогрулом и его братом Чжа‑гамбу (тибетский титул, присвоенный этим принцем). Как ни странно, войска Тэмуджин не привел, но когда союзники с трехдневным опозданием прибыли к месту встречи, то Джамуха их ждал во главе двух тумэнов — своего и тэмуджиновского. Видимо, влияние джаджиратского вождя среди монголов было больше, чем у кого бы то ни было. И когда Джамуха взял на себя составление диспозиции и командование, то против такой инициативы никто не возразил.

Тумэн (букв. 10 тыс. воинов) — число условное: часто эти дивизии были в неполном составе. Даже в этом случае монголов и кераитов было около 30 тыс., т.е. в 100 раз больше, чем напавших меркитов. Но и при таком численном перевесе монголы стремились использовать фактор внезапности. Надо думать, за спиной у меркитов были большие силы из людей, настроенных к монголам дурно, и монголы это знали. Видимо, меркиты были не монголы или тюрки, а тогда остается только самодийская группа, к коей их и следует причислить ««См.: Грумм‑Гржимайло Г.Е. К вопросу о разделении монголов на восточных и западных. Л., 1933»».

И ведь вот что любопытно: огромная армия, равная тем, с которыми Чормагун завоевал Иран, а Батый прошел насквозь через Русь, была приведена в действие не для покорения меркитов, а, согласно официальной версии, для возвращения трех пленных женщин. Хотя Джамуха и заявляет, что «налетим и в прах сокрушим… весь народ до конца истребим» (Сокр. ск. ¦ 105), но это похвальба. Ниже мы увидим, что никто из четырех воевод к достижению этой цели не стремится. Наоборот, к походу готовились чрезвычайно тщательно, но крайне быстро, чтобы сохранить преимущество внезапности.

А меркиты почему‑то контрудара не ждали. Трудно объяснить это легкомыслие их вождей, потому что впоследствии Тохта‑Беги и Даир‑Усун проявили себя как незаурядные полководцы. Они рассредоточились, очевидно не предполагая, что Тэмуджин сможет поднять против них своих соплеменников. Это их погубило.

Монголо‑кераитская армия выступила из урочища Бото‑гон‑Борчжи (с верховий Онона), когда полынь пожелтела, рыбаки приступили к осеннему лову, а охотники — к промыслу соболя (Сокр. ск. ¦ 105, 109). Быстро добравшись до реки Хилок, монголы были вынуждены переправляться не вплавь, что было бы скорее, а на плотах, чтобы промокшие люди не застыли на ветру. Здесь они потеряли темп наступления, а меркитские рыбаки и охотники, завидев подходившего к реке врага, бросили свои занятия и поскакали, чтобы предупредить своих соплеменников. Благодаря этому Тохта‑Беги и Даир‑Усун, а также весь меркитский улус в панике бежали вниз по долине Селенги.

Счастливым удалось спастись в «Баргуджин», т.е. за Байкал ««Г. Ксенофонтов в своем замечательном труде «Уранхай‑сахалар» (Иркутск, 1937) поясняет, что «Баргуджин» означало Забайкалье. Для монголов, шедших с востока, это была земля западнее озера — Балаганская степь у верховий Ангары. Е.И. Кычанов ошибочно полагает, что победители закончили свой поход у слияния рек Орхона и Селенги (см.:Кычанов Е.И. Жизнь Тэмуджина... С. 39); тогда им не пришлось бы форсировать Хилок.»».

Отставшим пришлось плохо. Монголы настигли убегавших меркитов в лесистых низовьях Селенги ночью. Кераиты и монголы «гнали, губили и забирали в плен беглецов» (Сокр. ск. ¦ 110). Исключение составил сам Тэмуджин. Он обогнал толпу бегущих и громко кричал: «Бортэ, Бортэ!» Она услышала его крик, соскочила с телеги вместе со старухой Хоахчин, и обе женщины ухватились за поводья Тэмуджинова коня. Тут Тэмуджин послал нухуров к Тогрулу и Джамухе с просьбой прекратить преследование. Это спасло многих меркитов. Видя, что резня прекращена, они тут же расположились на ночлег.

Меркитам в ту ночь угрожали не только монгольские сабли. Осенняя тайга сулила старикам и детям смерть от утомления и холода (развести костер и обогреться, чтобы не выдать себя врагу, нельзя). Поэтому прекращение преследования было равносильно помилованию: те, кто мог и хотел бежать, получили эту возможность. Среди последних был богатырь Чильгир, которому отдали плененную Бортэ в наложницы. Его не преследовали. Как ни странно, от монголов бежала мать Бельгутея — Сочихэл. Она не пожелала даже увидеть сына, который нашел ее дом. Когда Бельгутей открыл правую дверь, его мать, накинув рваный тулуп, вышла в левую, только чтобы не видеть сына.

Разъяренный Бельгутей стал стрелять в сдавшихся меркитов и перебил тех, что сделали набег на гору Бурхан. После того как его уняли, родственниц убитых разделили победители: миловидных — в наложницы, прочих — в домашнюю прислугу.

А потом, как некогда ахейские цари ушли от развалин Трои, монгольские вожди разошлись по домам. О территориальных приобретениях не было и речи.

 

ПЕРВЕНЕЦ

 

Испытание, посланное Тэмуджину судьбой, не окончилось с возвращением любимой жены. Бортэ вернулась беременной и вскоре родила сына — Джучи.

Тэмуджин признал его своим сыном и заявил, что Бортэ попала в плен уже беременной. Но сомнения грызли и отца,и сына. В семье и ставке роились сплетни, которые преследовали Джучи до самой смерти. Даже родной брат Джагатай в присутствии отца назвал царевича «наследником меркитского плена» ««Палладий переводит: «Принесен от рода Мерки» (Палладий. С. 143); С. Калужинский пишет: «Merkickiej podrzutok» (Kaluzynski Si. Tajia historiai mongolow.Warszawa, 1970. S. 165)»» (Сокр. ск. ¦ 254), чем вынудил того отказаться от претензий на наследие престола в пользу младшего брата, Угэдэя.

Официальная история монголов, версия которой воспроизведена Рашид‑ад‑Дином, не могла обойти молчанием этот общеизвестный факт, который к тому же показывает, сколь беззащитен был в молодости будущий великий завоеватель.

Для нас, людей XX в., такой подъем от бедности до вершины власти кажется замечательным явлением, но для людей XIV в. трудно было признать, что народ не ценил своего будущего вождя и не помогал ему. Поэтому Рашид‑ад‑Дин опускает пленение Бортэ и ее спасение из истории подвигов хана Чингиса, но вводит этот эпизод в биографию Бортэ, являющуюся примечанием к его книге.

Делает он это крайне осторожно, употребляя оборот, с помощью которого в персидской историографии намекают на отсутствие достоверности сказанного:

«Утверждают следующее», а ответственность за переданное пусть лежит на тех, кто «утверждал». Якобы меркиты увели в плен беременную Бортэ и отдали ее кераитскому хану, а тот вернул ее вместе с новорожденным сыном Чингису ««Рашид‑ад‑Дин. Т.1. Кн.2. С.68‑69»». Тенденциозность версии очевидна.

В этих сложных обстоятельствах Тэмуджин показал то величие духа, которое затушевали и официальная,и «тайная» истории. Первая лакировала образ Тэмуджина, пока не превратила его в куклу, а вторая собирала сплетни и сдабривала ими повествование.

Вдумаемся не в слова, а в суть дела. Тэмуджин проявил великодушие, пощадив меркитов, за исключением одного из трех вождей набега, Хаатай‑Дармалы, которому надели колодку и увезли судить на место преступления, т.е. на гору Бурхан. Сына признал, жену не попрекал, друзей — Тогрула и Джамуху — поблагодарил и, самое главное, не велел разыскать обидчика Чильгира и свою мачеху Сочихэл. Вопрос с последней очень сложен. Будто бы она мотивировала свое бегство от любящего сына Бельгутея тем, что ей стыдно «смотреть в глаза детям», которые «поделались ханами», а она мается с простолюдином, который только месяц прожил с ней. Ой, врет баба! Ни Бельгутей не сделался ханом, ни она не успела бы привыкнуть к похитителю за столь краткий срок. А стыдно ей действительно было потому, что без помощи кого‑то из Борджигинов меркиты не смогли бы найти их ставку. Но если Сочихэл приняла миссию своего старшего сына, Бектера, то понятны и целенаправленный набег меркитов, и ее привязанность к новому мужу, и бегство в тайгу, потому что она боялась — не раскрыта ли ее предательская роль? Но честный и искренний Бельгутей не подозревал свою мать, поэтому он был в отчаянии, потеряв ее.

Да, тяжела была доля Тэмуджина, окруженного лжецами и предателями! И с каким достоинством он ее нес, не дав понять Бельгутею. которого он любил, чем занимались его брат и мать! Такая выдержка ради стремления к цели и есть характерная черта пассионарного человека.

 

СМЕНА ПОКОЛЕНИЙ

 

А теперь поставим вопрос иначе: что думали меркитские вожди, бросая 300 всадников в набег на целый народ? Как могли они не ждать контрудара? А ведь они не приняли никаких мер предосторожности. Простительно ли такое легкомыслие?

Однако вспомним, как вели себя монголы 20 лет назад, когда они потеряли Амбагай‑хана, предательски выданного татарами на казнь. Выбрали нового хана и напились. А после смерти Есугей‑багатура разграбили имущество его сирот.

Сирот! Таких врагов меркиты не опасались.

Но прошли годы, и число пассионариев в популяции возросло — соответственно изменился и характер этноса. Равнодушие перестало быть нормой поведения.

Более того, оно стало презренным. За обиду одной монголки 40 тыс. воинов сели на коней, и уговаривать их было не нужно. Конечно, не все они искали выхода обуревавшей их энергии. Наверно, многие из них могли бы, подумав, остаться дома и есть жирную баранину, но думать им было некогда. Энергичные и горячие энтузиасты в их среде создали такое настроение (или такое напряжение биополя этносоциальной системы), что оставаться в юрте стало позорно. А после того как воины встали в строй, их вовлекла лавинообразная инерция системы, приведенной в движение, остановить которое до достижения цели мог только равновеликий встречный удар.

Могли ли предвидеть это меркиты? Конечно, нет! Ведь сами они жили северо‑западнее ареала пассионарного толчка, и у них молодое поколение воспроизводило стереотип поведения старого. Меркиты были храбры, выносливы, метко стреляли из луков, были верны старейшинам, но этого мало для того, чтобы успешно сражаться с противником, способным на то же самое плюс сверхнапряжение.

Итак, пассионарность Тэмуджина была созвучна настрою многих его сверстников. Благодаря стечению обстоятельств — сочетанию происхождения и таланта, мужества и ума — Тэмуджин стал нравиться людям нового склада, а те в свою очередь были симпатичны ему. Но для того чтобы привести инертную систему в иное состояние, нужно было хоть маленькое потрясение. Так иной раз не закипает перегретая вода, пока кто‑нибудь не помешает ее: тогда кипение идет бурно.

Таким «помешиванием» оказался поход на меркитов. «Люди длинной воли» вдруг поняли, что поддержать симпатичного царевича можно, только рискуя жизнью.

Риск же был их стихией. И тогда начался процесс, который стимулировали кераитский хан и джаджиратский вождь, видимо не предполагая, к чему это приведет. Но они были не одиноки. Есть аутентичное сведение, хотя и анонимное, но заслуживающее доверия. "В то время существовал некий мудрый и проницательный старец из племени баяут. Он сказал: Сэчэ‑бики из племени кият‑юркин ««Это был предок Мамая, а его род соперничал с Борджигинами»» имеет стремление к власти, но это дело не его.

Джамуха‑сэчэну, который постоянно сталкивает друг с другом людей и пускается в лицемерные ухищрения различного рода ««О двойственности поведения Джамухи см.:Гумилев Л.Н. Поиски вымышленного царства. С. 261 и след.»», чтобы продвинуть свое дело вперед, это также не удается. Джучибэра, иначе говоря Джучи‑хасар, брат Чингиса, тоже имеет такие же стремления. Он рассчитывает на свою силу и искусство метать стрелы, но ему это также не удастся. У Алак‑Удура из племени меркит, обладающего стремлением к власти и проявившего известную силу и величие, также ничего не получится. Этот же Тэмуджин, т.е.

Чингис‑хан, обладает внешностью, повадкой и умением для того, чтобы главенствовать и царствовать, и он, несомненно, достигнет царственного положения.

Эти речи он говорил, согласно монгольскому обычаю, рифмованной иносказательной прозой" ««Рашид‑ад‑Дин. Т.1. Кн.2. С.119»».

Старец из племени баяут перечислил далеко не всех претендентов на исключительное положение в монгольском обществе конца XII в. Был еще кераитский царевич Илха‑сенгун; был жрец «черной веры» Кокочу, присвоивший себе титул Тэб‑Тэнгри — Образ Неба ««В персидском переводе — Бут‑Тэнгри»» чуть было не осуществивший государственный переворот в 1206 г.; был найманский принц Кучлук, биография которого могла бы стать сюжетом приключенческого романа; был Тохта‑беги, меркитский вождь, отдавший свою жизнь и жизнь своих сыновей за свободу своего племени: были Джэбэ — искусный стрелок, Субутай — замечательный стратег, Шики‑Хутуху — первый монгольский грамотей и многие другие, имена коих не сохранила история. Это показывает, что не личные способности Тэмуджина, добрые или злые, послужили причиной грандиозных событий, связанных с его именем. Больше того, когда Чингис очутился в чжурчжэньском плену ««Мэн‑да Бэй‑лу. С.49»» видимо около 1185‑1196 гг., процесс нарастания пассионарности не прекратился и в 1201 г. перешел в решительную борьбу, гораздо более ожесточенную, чем феодальные и межгосударственные войны. Это было начало монгольской истории.

 

XX. ЯСА И БОРЬБА С НЕЙ

 

 

ГОД СВЕРШЕНИЯ

 

После набега на меркитов полтора года не происходило никаких заметных событий, потому что энергия закономерностей набухала. Прошу простить применение этого отнюдь не научного термина, но он наиболее адекватно отражает направление процесса, описать который наконец необходимо.

Весной 1182 г. анды Тэмуджин и Джамуха почему‑то рассорились и разъехались ««Сокр. ск. ¦118»». Смысл этой размолвки, оказавшейся роковой для всей Евразии, был неясен даже автору «Тайной истории монголов». Он сообщает об этом эпизоде сбивчиво и невнятно ««См.: Гумилев Л.Н. Поиски вымышленного царства. С.156‑157»». Ясно одно: через сутки после того, как побратимы поссорились, к Тэмуджину стали стекаться монгольские богатыри, как будто они этого момента специально ждали, а Джамуха остался нойоном своего племени, пребывая в дружбе с нойонами соседних племен ««Спор о классовой природе внутренней борьбы в Монголии (1183‑1218 гг.) был между В.В. Бартольдом, считавшим Тэмуджина аристократом, Г.Е. Грумм‑Гржимайло, отрицавшим это, и С.А. Козиным, видевшим вождя аристократии в Джамухе (см.: Якубовский Д.Ю. Из истории изучения монголов периода XI‑XIII вв. // Очерки по истории русского востоковедения. М., 1953. С. 31‑95. Гумилев Л.Н. Указ. соч. С. 161 и след.)»».

Очевидец перечислил поименно 29 батуров (Сокр. ск. ¦ 120), из коих пять привели своих сыновей и братьев. Если этих родственников было по 5‑6, то окажется 50‑60 человек — число недостаточное для организации державы.

Однако это было ядро будущего государства, т.е. первичная консорция, из которых вырастают суперэтносы. У Мухаммеда в начале его деятельности было всего 43 последователя ««См.:Мюллер А. Указ. соч. Т.1. С.67»», а у Игнатия Лойолы — 6. При этом нельзя утверждать, что 29 богатырей были пассионарны. Субпассионарии тоже трудно уживаются в жестких системах родовых общин — куреней, но так как бежать из них рискованно, то они терпят унижения ради покоя. Когда же создалась орда ««Слово «орда» значит «станка хана», но в переносном смысле это эквивалент латинскому «ordo» — орден, т.е. упорядоченный стан (см.: Гумилев Л.Н. Древние тюрки. С.60)»», пусть небольшая, они стали примыкать к ней, сознательно предавая своих родственников. Образцом такого психического склада был старец Хорчи, отделившийся от Джамухи вопреки всем моральным нормам (Сокр. ск. ¦ 121) и предрекший Тэмуджину царскую власть ««Хорчи утверждал это, ссылаясь на видение, даже не сон. Якобы рыжая корова рогами раскидала юрту Джамухи и хотела забодать его самого, а комолый вол, везший юрту Тэмуджина, мычанием предрек Тэмуджину царство. Хорчи ему поверил и покинул родственника — Джамуху»». За это он потребовал обещания не только поставить его нойоном‑темником, но и дать ему в жены тридцать красавиц и слушать его советы. Это никакой не пассионарий, а предатель, подхалим и шкурник, и, вероятно, он был не один. Но когда начинается лавинообразный процесс, то он неизбежно втягивает в свое русло разных людей.

А как же «тьма (тумэн) из улуса анды», т.е. Тэмуджина? Очевидно, это племя, связанное с Борджигинами, их можно было пригласить для похода на меркитов как ополчение: после похода они расходились по домам. Драться они могли, но войском не были. Именно отсутствие войска делало монголов беззащитными перед регулярной армией чжурчжэней. Здесь же мы обнаруживаем хоть и небольшой, но дисциплинированный отряд. Это поняли главы некоторых куреней, которые пожелали примкнуть к орде Тэмуджина. Таких нашлось 6, в том числе потомки ханов: Алтан‑отчигин, сын Хутула‑хана, Хучар‑беки, сын Некун‑тайджи, Даритай‑отчигин, сын Бартан‑багатура и главы племени чжурки, считавшегося одним из самых сильных в Монголии: Сэчэ‑бики и Тайчу.

Вспомним, что Сэчэ‑бики назван выше одним из претендентов на престол.

Шестым был Ханум из рода Гэнигэс. «Посоветовавшись между собой, Алтан, Хучар, Сэчэ‑бики и прочие» поставили Тэмуджина ханом, обещав ему за это выделять половину военной и охотничьей добычи и соблюдать воинский устав, согласно которому за непослушание в военное время полагалась смертная казнь, а в мирное — ссылка на север, в Сибирь. Титулом хана было избрано имя — Чингис. Этносоциальная система усложнялась.

Примечательно, что здесь не было еще народа‑войска, собравшегося на курултай. Чингис воспринимался как первый между равными. Однако нойонам пришлось считаться с тем, что особу хана окружали не они, а богатыри.

Тэмуджин последних явно предпочитал и больше им доверял. Что же толкнуло нойонов от былой независимости к добровольному подчинению — источник не сообщает. Видимо, Джамуха чем‑то вызвал у них недоверие и вражду, но у него осталось еще много сторонников, а детали взаимоотношений между монгольскими нойонами нам неизвестны. Ясно одно: с обеих сторон были и аристократы, и народные массы.

 

ОБРАЗОВАНИЕ ХАНСТВА

 

Государство — институт не этнический, а социальный. Возникая при первобытнообщинном строе, оно может охватить один этнос целиком, или несколько соседних этносов, или часть своего этноса, так как две системы отсчета — социальная и этническая — не совпадают ««См.: Гумилев Л.Н. Гуманитарные и естественнонаучные аспекты исторической географии //Экономическая и социальная география. Л., 1984. С.51)»».

«Аристократы» и «демократы»‑багатуры, которых объединяло только стремление к смене старого, прогнившего родового строя на более справедливый, предложили Тэмуджину стать их предводителем с титулом «хаган» (хан), подразумевая под этим только несение военно‑административных обязанностей.

Эти люди были аналогией тюркских беков, военных вождей «черной кости» (кара‑сеок) ««Черный цвет отнюдь не считается унизительным. Бон — черная вера, точнее, темно‑синяя, ибо в высоких горах небо кажется почти черным; Кара‑будун — черный народ в смысле «весь, целый»»» у средневековых казахов, унаследовавших чингисовскую военную систему, сложившуюся именно в конце XII в. и отнюдь не повторившую ни хуннскую, ни тюркютскую, ни уйгурскую, хотя некоторые титулы тюрков были заимствованы найманами, кераитами и монголами, однако они приобрели у них иные смысловые оттенки, потому что наряду с обывателями в орде жили степные богатыри — «люди длинной воли», наиболее близкие к хану. Именно благодаря им Тэмуджин стал Чингисом, а термин «хан» получил новое значение — государь.

Термин «Kayav» зафиксирован в истории Восточной Азии сравнительно поздно ‑в III в. н.э. Хунны и южные сяньби называли своего правителя шаньюй, а слово «хан» отмечено китайскими географами у народа тоба, или табгач. Значение этого титула — военный вождь и первосвященник — по смыслу и звучанию совпадает с дакотским словом «waqan» и, видимо, является отголоском американо‑сибирских связей, имевших место на рубеже н.э., до того как эскимосы пресекли общение индейцев с сибирскими народами, причем прослеживалось проникновение американоидов через Берингов пролив в Сибирь, а не наоборот.

В 1‑м тысячелетии титул «каган» (или хан) распространился по всей степной зоне Евразии. Так именовались правители тюркютов, действительно бывшие царями‑жрецами; уйгуров — до принятия ими манихейства, ограничившего власть хана; хазар, пока еврейская община не перехватила инициативу и не превратила хана в марионетку. Ханами были правители авар, болгар, венгров и даже русов: этот титул носили Владимир Святой, Ярослав Мудрый и, наконец, его внук — Олег Святославич. Но при таком широком распространении смысловые нюансы неизбежно варьировали. В начальном виде значение термина помнили, пожалуй, только монголы, хотя, как было показано выше, не придавали титулу «хан» большого значения. Потому они избрали ханом человека небогатого и невлиятельного, хотя из знатного рода. Это была их ошибка, за которую они заплатили жизнью.

Теперь можно вернуться к вопросу о том, чьи интересы представлял Чингис: аристократии (по В.В.Бартольду) или демократии (по С. А. Козину) ««См.: Якубовский А.Ю. Указ.соч.С.б5‑88; Гумилев Л.Н. Поиски вымышленного царства. С.238‑239»», но прежде поставим другой, предваряющий вопрос: а были ли в Монголии XII в. аристократы и «демократы»? По происхождению все монголы были равны, ибо предками их были Пестрая Лань и Серый Волк. Богатство преходяще: оно то есть, то потеряно. Влияние в племени зависит от личных качеств, а не от социальной принадлежности. Думается, что сама постановка вопроса неправомерна. Она как бы механически переносит коллизии Западной Европы, где действительно была аристократия из победоносных франков и демократия из покоренных галло‑римлян во Франции и саксов в королевствах Германии и Англии, на Великую степь. Стоит ли отказывать этносам в праве на оригинальное развитие? Нужно ли подгонять их историю под рамки тех периодов, которые привычны для немца или француза? Именно это пытались проделать над историей Византии и Руси немецкие историки и их русские последователи в XIX в. Гордые греки с презрением отвергали сопоставление своей высокой культуры с диким Западом, а наши предки робко, но упрямо заявляли: «Мы хотим по‑своему пахнуть».

Надо полагать, что целесообразнее не искать сходство Монголии с Францией, а учитывать их различия, особенно очевидные в аспекте географии времени, или палеогеографии голоцена, куда входит и этносоциальная история как необходимый компонент.

Поскольку в Чингисовой орде, не традиционной, а возникшей вопреки традиции, главную роль играли добровольцы, то им было необходимо объяснить цель и смысл дела, за которое надо было отдавать «труды и силы». Иными словами, им была нужна простая и желанная программа. Тэмуджин, испытавший на себе половину тягот своих соратников… вторую половину ему еще предстояло испытать — великолепно понимал, что они хотят двух вещей: справедливого вознаграждения за заслуги, без учета родового старшинства, обычно сводившегося к непотизму (покровительству родственникам за счет героев), и мира! Да‑да, вселенского мира ««См.: Вернадский Г.В. О составе Великой Ясы Чингисхана. Брюссель, 1939. С.13»», при котором можно было бы жить не в тесных куренях, а в аилах, выпускать скот ночью на пастбище и спокойно спать в герах (юртах), не ожидая внезапного нападения чжурчжэньских или меркитских головорезов, а также их наемников — татар.

Первое желание было выполнено, потому что всецело зависело от характера хана, но второе порождало диалектическое противоречие: мира должны хотеть обе стороны, в противном случае он недостижим.

Меньшим, но все же существенным препятствием к установлению мира на границах была принятая в то время форма дипломатических посланий. Этикет требовал, чтобы хан выступал как миродержец и диктовал народам свою волю.

Так же составляли свои ноты все тогдашние суверенные государи: германские императоры, греческие базилевсы, арабские халифы и китайские «сыны Неба».

Когда эта манера выражения воспринималась буквально, возникали эксцессы, часто кровавые. Послов убивали, а за гостеубийство монголы шли в карательные походы. Да и не могли не идти, ибо их этническая психология была основана на принципе взаимовыручки и признания юридической ответственности коллектива за все поступки его членов. Хан не мог поступать вопреки сложившемуся стереотипу поведения, даже если бы он этого желал. Но ведь он сам был членом этого коллектива, думал и чувствовал так же, как его ратники, а следовательно, неизбежно вступал в войны ради обеспечения приемлемого мира. Увы, незнание соседей и невнимание к их особенностям иногда дорого стоили легкомысленным правителям и их невежественным подданным, полагавшим, что их задача — только подчинение султанам, королям, царям и князьям. Но об этом пойдет речь ниже, а пока отметим, что члены разных этносов реагируют на одинаковые возбуждения разнообразно. Если монголы XIII в. не мыслили, что предательство может остаться безнаказанным, и справедливости ради уничтожали население городов, где были убиты их послы, то переднеазиатские мусульмане считали убийство посла пустяком, из‑за которого не стоило волноваться, а «франки» — европейцы, пошедшие в крестовые походы, — не считали нужным кормить своих воинов, из‑за чего последние голодали, будучи вынуждены покупать пищу у венецианцев по повышенным ценам, в то время когда их герцоги давали роскошные пиры и балы.