Революция распространяется 5 страница

Как будет выглядеть наше будущее, зависит от того, смогут ли национальные государства одержать победу в «борьбе с изменой». Во время Второй мировой войны, как и во время первой, все ведущие политики и «премьеры-диктаторы» стран западных союзников с самого начала втайне согласились создать мировую организацию и подчинить ей их собственные национальные государства. Это был их план, а не воля их народов, чье мнение никто никогда не спрашивал. Ни один народ никогда не выражал желания раствориться в некоем «мировом государстве», управляемом неизвестно кем. Наоборот, национальное чувство, не ослабевающее несмотря ни на какие испытания и поражения, было сильнейшим проявлением человеческого духа в 20-м столетии, оно несомненно будет расти, пока не прекратится обман народов и не потерпят окончательное фиаско все попытки обезличить их. Тем не менее, лидеры военного времени, свободные от всякого общественного контроля над их совещаниями, обменом телеграммами и телефонными переговорами, в течение всей войны продвигали осуществление проекта нового мирового порядка, руководство которым по окончании войны оказалось в руках господ Хисса и Уайта. В биографии Бернарда Баруха можно прочесть, что Рузвельт вынашивал эту идею задолго до того, как стать президентом, и даже уже нашел для нее название «Объединенных Наций». У самого же Баруха, бессменного советника президентов, амбиции были пристине космические; его биограф цитирует его неоднократное высказывание: «Конечно, мы можем переделать весь мир». Полное отсутствие чувства человеческого смирения — наиболее характерное качество этих переоценивающих свои способности смертных. Черчилль в этом отношении производит столь же отрицательное впечатление, насколько исследователям этой эпохи импонируют его попытки отвратить печальный конец войны. В деле перестройки мирового порядка он был столь же неисправим, как и все другие, а его временами самоуверенная фразеология («Я не для того стал премьер-министром Его Величества, чтобы председательствовать при ликвидации Британской империи») плохо согласуются с его энергичной поддержкой плана именно такой «ликвидации» всех национальных государств.

Так в те годы, когда готовился катастрофический конец бушевавшей войны, все эти лидеры военного времени были заняты проектами переделки мира и мирового правительства. Они не в состоянии были довести войну до истинно победного конца, но были готовы перестроить весь мир: По словам Черчилля (октябрь 1944 г.), «вопросы всемирной организации навязывались теперь нам всем». Из далекой от событий Южной Африки снова раздался призыв генерала Сматса не забыть включить в эту мировую организацию и советскую Россию; а в Вашингтоне президент Рузвельт не оставлял сомнений в том, что революционное коммунистическое государство, помогавшее Гитлеру развязать войну, должно стать «полноправным и признанным членом любого объединения великих держав в целью предотвращения международных войн». Рузвельт предвидел период «разногласий» и «компромисов», пока «ребенок» не научится ходить. Для Черчилля же этот «ребенок» представлялся «всемирным инструментом», и с тех пор это лишенное всякого смысла выражение стало ходячим среди лидеров военного времени. Так с помощью еще одной мировой войны вновь возродилась «Лига принуждения к миру», а многочисленные агенты мирового эвговора прочие окозались на руководящих постах ее центрального органа и вспомегатеаьных учреждений, чего и следовало ожидать в свете того, что стало теперь известным: г-да Хисс и Уайт были главарями этого могущественного клана.

Ленинский завет о «распространении» революции путем Второй мировой войны осуществился. Это произошло вовсе не в результате успешной пропаганды и «убеждения» народов (там, где национальным государствам было позволено решать свою судьбу самим — как в Венгрии в 1919 г. и в Испании в 1936-39 г.г. — коммунизм оказался выброшенным за борт), а потому что заговорщикам удалось пролезть в руководство Западом, фактически упразднить все законы по борьбе с предательством и изменой, и завладеть направлением политики, экономики и военных действий.

 

Примечания:

1. Финансирование русской революции «мировым капиталом» можно считать вполне доказанным. Во время первой мировой войны оно проводилось одновременно по трем основным линиям:

В Америке ведущую роль в подрывней работе против России уже задолго до войны глава еврейского банкирского дома Кун, Леб и Ко, Яков Шифф, вместе со своим компаньоном и зятем Феликсом Варбургом. Этот банк финансировал Японию во время русско-японской войны (1904-06), оплачивал подрывную пропаганду среди русских военнопленных в Японии и одновременно финансировал революцию 1905 г., главным образом через Троцкего и Израиля Гельфанда (он же Александр Парвус). Под давлением Шиффа в 1912 г. был расторгнут действовавший с 1832 г. русско-американский торговый договор на том основании, что русское правительство «дискриминировало» евреев, эмигрировавших в США и затем возвращавшихся для подрывной работы в Россию под защитой американских паспортов. Шифф истратил на подготовку русской революции, по собственному признанию, 20 млн. долларов, из них 12 млн. до первой войны.

В Германии упомянутый выше Гельфанд-Парвус связался в 1915 г. через германского посла в Дании, влиятельного массона графа Брокдорф-Ранцау, с Берлином, получив миллионные субсидии «для поддержки революции в России», финансирование проводил банкирский дом Макса Варбурга (брат нью-йоркского Варбурга) в Гамбурге. Всего большевикам было передано 40 млн. золотых марок, т.е. 10 млн. Долларов.

В Англии подготовкой революции в России руководил член военного кабинета Ллойд Джорджа во время первой войны, крупный банкир и влиятельный масон лорд Мильнер (Milner) через английского посла в России сэра Джорджа Бьюкенена. После того, как в сентябре 1916 г. Англия вынуждена была признать права России (после окончания войны и победы над Германией и Турцией) на Босфор и проливы, в Лондоне было решено форсировать революцию, которая избавила бы Англию от выполнения союзных обязательств. В феврале 1917 г. английские агенты раздавали деньги солдатам петроградского гарнизона, подстрекая их к мятежу, они же, вместе с еврейскими агентами Парвуса-Гельфанда, использовали временные затруднения с подвозом муки в столицу и сеяли панику, распространяя слухи об отсутствии хлеба. Общая сумма, истраченная Мильнером на русскую революцию, оценивается в более чем 21 млн. золотых рублей, т.е. более 10 млн. Долларов.

Русская революция, таким образом, организовывалась и финансировалась во время первой мировой войны одновременно врагами (Германия), «союзниками» (Англия) и нейтральной страной (США). Координация действий столь разнородных факторов трудно представить себе без участия сил, стоявших над правительствами и достаточно ясно обрисованных Дугласом Рядом.

 

2. Карьеры обоих высших военных США, вплоть до их неожиданного продвижения на вершины военной иерархии во время Второй мировой войны, отличаются редкой бесцветностью, стояшей в противоречии к стараниям «Американской Энциклопедии» создать им ореол «полководцев».

Маршалл (род. 1880, производство в офицеры в 1901 г.) закончил первую войну 38-летним капитаном, что после 17 лет службы, в том числе одного года на европейском театре, геворит о весьма ограниченных способностях. Дослужившись в 1936 г. в возрасте 56 лет до бригадного генерала (после отказа в производстве в 1933 г.), он был произведен Рузвельтом в генерал-майоры в год его назначения нач-ком Главного штаба вооруженных сил США — беспрецедентный случай в военной истории цивилизованных стран.

Эйзенхауэр (род. 1890) был произведен в офицеры в 1915 г. в возрасте 25 лет, закончив офицерское училище 61-м по счету: в числе его способностей «Ам. Энц.» отмечает лишь таковые в футбольной команде училиша. Закончив первую войну подполковником в должности нач-ка учебного лагеря в американской провинции, он не получал дальнейших производств в течение 23-х лет. В 1940 г. он служил в штабе пехотного полка в безвестном калифорнийском форту, пока не был произведен Маршаллом по новому закону о внеочередных производствах в полковники в марте 1941 г. и в бригадные генералы в сентябре того же года.

 

3. Автор имеет в виду: 1) Эвакуацию 340.000 англо-французских солдат из Дюнкирхена в Англию после разгрома Франции, в конце мая 1940 г.; Гитлер питал иллюзии относительно возможности заключения мира и не желал окончательно «добивать» Англию, для чего имелась полная возможность. Спасенный британский экспедиционный корпус стал ядром развертывания армий, выигравших затем кампании в северной Африке в 1942-43 г.г. и в Нормандии в 1944 г. 2) Спасение в воздушной «битве за Англию» и от германского вторжения в том же 1940 г. Ни для того, ни для другого у германского командования не было достаточных военно-воздушных сил, прежде всего бомбардировочной авиации дальнего действия; в числе прочего, в этом доказательство того, что Гиглер не подготавливал не только «мировой», но даже и общеевропейской войны. Утверждения противного на Нюрнбергском процессе были основаны на фальшивке, т.н. «протоколе Хосбаха» от ноября 1937 г., от которого не существовало ни оригинала, ни копии, и чей никем не подписанный «микрофильм с копии», предъявленный обвинением в Нюрнберге, с тех пор также исчез.

 

4. Немаловажная деталь в предвоенных событиях бросает свет на подоплеку подготовки Второй мировой войны в соответствии с выводами Дугласа Рида, но рисует роль Англии в менее «рыцарском» виде.

В ноябре 1938 г. польское правительство лишило гражданства несколько десятков тысяч польских евреев, проживавших в Германии, что вызвало осложнения в отношениях с последней, уже отправившей обратно в Польшу 10.000 лиц того же сорта: лишение их польского гражданства затрудняло их высылку из Германии, как «нежелательных иностранцев». Другими словамя, положение евреев в Польше мало чем отличалось от их положения в Германии, причем обе страны всеми средствами стремились отделаться от нежелательного для них элемента.

Напрашивается вывод, что «обнажить меч за Польшу» Англии (а под ее давлением и Франции, причем за обеими странами стояло «непреодолимое давление» из США) пришлось для того, чтобы превратить локальный германо-польский конфликт, не затрагивавший ничьих иных интересов, в мировую войну, цели которой имели мало общего с «восстановлением суверенитета и свободы Польши»:

Английская «гарантия» от 31 марта 1939 г. имела целью настроить Польшу непримиримо в вопросе Данцига и «польского коридора», сделав соглашение с Германией невозможным;

Войну спровоцировали Советы, заключившие с Гитлером тайное соглашение о разделе Польши: об этом знали в Вашингтоне и Лондоне, но не сообщили полякам, посулив им военную помощь, заведомо считавшуюся невозможной. После начала военных действий война была немедленно объявлена Германии, но не Советам, напавшим на Польшу на 3 недели позже.

Польша была разгромлена немецкими руками. Германия — «западом» в союзе с Советами, обе страны за антиеврейские законы и «антисемитизм».

 

5. Со времени написания книги Дугласа Рида стали известны гораздо большие «ужасы», главным образом о выдаче русских военнопленных, «остарбейтеров», власовцев, казаков и др. на расправу Советам. Внук повешенного в Москве ген. П. Н. Краснова, Н. Краснов, освобожденный при Хрущеве, смог выехать из СССР и написать свои воспоминания («Незабываемое», Сан-Франциско, 1957), вышедшие в США на русском и английском языках. Н. Краснов лишь ненадолго пережил издание своей книги: его отравили в Аргентине.

Западной общественности история «великого предательства» (ген. Науменко) стала известной, главным образом, из книг лорда Николая Бетедля («Последняя тайна», 1974) и Николая Толстого («Жертвы Ялты», 1977) — см. библиографию. В обоих трудах детально описывается выдача гл. обр. 50 000 казаков с женами и детьми в Австрии, с точным перечислением участвовавших в этой «операции» шотландских и ирландских частей и имен их офицеров. Авторов трудно заподозреть в намеренном умолчании того, о чем сообщает Н. Краснов: окружившие казаков «англичане» были черноволосые, курчавые типы, говорившие по-польски и немедленно занявшиеся «обменом» на папиросы часов, колец и др. вещей их пленников, с пояснением на русско-польском жаргоне, что жить им осталось недолго и что папиросы пригодятся им больше всего другого. Очевидно участие еврейской Палестинской бригады (на английской службе) в этой «операции» было столь тщательно замаскировано, что упомянутым английским авторам (лорд Бетелль и Н. Толстой) не удалось найти следов «талмудистской мести» также и в этой трагедии Второй мировой войны.

В разгар «холодной войны» смерть Н. Краснова была в кругах русской эмиграции в Аргентине приписана советским агентам. Однако, в эпоху Хрущева у Советов не было особого интереса в сокрытии тайн сталинского режима; если бы существовало опасение разоблачений, то Н. Краснова не выпустили бы из СССР. Есть, поэтому, основания сомневаться в советском авторстве этого убийства; с другой стороны, убийство последнего члена семьи «черносотенца» и «антисемита» генерала Краснова, к тому же раскрывшего последний секрет в «последней тайне» (Бетелль), могло кое-где считаться весьма «богоугодным» делом. Для израильского Моссада (служба разведки и диверсии), оперировавшего в Аргентине в те годы, как у себя дома (похищение Эйхмана в 1960 г.), отравление беззащитного русского эмигранта не представляло большого труда.

 

6. Хрущев и Булганин были приняты королевой Елизаветой в Бэкингемском дворце, как в 1953 г. ей пришлось, под тем же «непреодолимым давлением» принимать бывшего слесаря, австрийского унтера первой войны, советского агента и массового убийцу, «маршала» Тито: на лондонской набережной против Вестминстера к приему Тито выстроились Черчилль в визитке и цилиндре, и его королевское высочество герцог Эдинбургский при всех орденах и в парадном мундире адмирала флота, в чин которого он только что был произведен. Пожав руку принцу Филиппу, Тито соблагоизволил заметить, что «он рад его встретить».

 

7. «Протоколы», составление которых датируется 1897 г. (Первый сионистский конгресс в Базеле: 1902 г. был годом первого их опубликования в России), имели в виду нашумевшее в те голы «дело Дрейфуса» во Франции: еврей-офицер французского генерального штаба был признан двумя военно-судебными разбирагельствами виновным в государственной измене и присужден к пожизненной каторге. В результате беспрецедентной еврейской пропагандной кампании он был помилован президентом (не получив судебного оправдания), реабилитирован, повышен в чине, награжден крестом Почетного легиона и превращен в «национального героя». Дело Дрейфуса разожгло во Франции атмосферу гражданской войны, привело к смене нескольких правительств и всего военного командования, подорвало авторитет армии и чрезвычайно ослабило военную организацию страны — результат, полностью отвечающий намерениям «Протоколов», и своего рода генеральная репетиция всех последующих аналогичных событий, включая аферы Хисса, Уайта и пр.

 

Глава 42

МЕСТЬ ТАЛМУДИСТОВ

 

Вопреки возражения гос. секретаря США Хэлла и военного министра Стимсона, как и со стороны министерства иностранных дел Англии, политика англо-американского руководства привела к тому, что Вторая мировая война закончилась «миром возмездия» или вернее, поскольку месть противоположна миру и никогда не может к нему привести, местью победителей, посеявшей, как в свое время и Версальский «мир», семена новой войны. Ответственность за это ложится на обоих «премьеров-диктаторов» Запада, Рузвельта и Черчилля, подписавших ялтинскую «хартию мести», сколько бы они ни критиковали этот документ впоследствии. В нем «христианский» Запад совместно с варварским «Востоком» порешили варварскую месть над Европой. Целью настоящей главы будет выяснить, на ком лежит главная и первоначальная ответственность, поскольку оба эти политика впоследствии утверждали, что они действовали по настоянию иных или же под давлением не названных лиц, либо же вообще не отдавали себе отчета в том, что подписывали: трудно найти лучшее доказательство фактического бессилия этих якобы всесильных руководителей военного времени.

В январе 1943 г. на совещании в Казабланке Рузвельт впервые задал тон «слепого возмездия» (Хэлл), «неожиданно потребовав безоговорочной капитуляции» противника. В их ветхозаветном звучании эти слова означали, что никакого «мира» с врагом не будет заключено вообще, что ставило на голову все «принципы», провозглашенные ранее западными лидерами. Государственный секретарь Хэлл отмечает, что ни он, ни его департамент не были поставлены в известность об этом неожиданном сальто-мортале в американской политике, и что равным образом был «ошеломлен» и сам Черчилль: британский же Форин Оффис настоятельно просил от употребления этого термина воздержаться. Тем не менее, тот же Черчилль (согласно его собственному заявлению в Палате общин после войны) был за его употребление, «но лишь после того, как его употребил президент, не посоветовавшись со мной». Черчилль добавил, что «если бы британский кабинет был об этом спрошен, он высказался бы против»; тем не менее; в течение долгих лет он настаивал на необходимости совещаний в том же духе «на высшем уровне» между московским диктатором и обоими западными лидерами, не взирая на этот печальный опыт.

Так в 1943 г. в Казабланке впервые было решено отпраздновать возмездие. На основе этого в сентябре 1944 г. был выдвинут «план Моргентау», явно задуманный в Москве, представленный Гарри Декстером Уайтом его министру, и затем подсунутый м-ром Моргентау Рузвельту, который, вместе с Черчиллем, скрепил его своими инициалами: дух этого «плана» пронизывал решения Ялтинской конференции и протоколы ее совещаний. Сколько бы ни поражался ему впослеаствии Рузвельт («он не мог понять, как он вообще мог поставить под этим свои инициалы») и ни сожалел о нем Черчилль («у меня не было времени детально познакомиться с планом Моргентау... я сожалею, что поставил свои инициалы под ним»), им трудно верить, поскольку оба подписали ялтинское соглашение, законное детище плана Моргентау, хартию мести побежденным. Подписывая ее, оба западных политика причинили Западу больший вред чем все, что могла наделать война; разрушенное бомбами можно отстроить вновь, но разрушенные духовные ценности, плод усилий христианских народов за 19 веков их развития, восстановить труднее, «Восток» не потерял на этом ничего, ибо месть всегда была его варварской традицией, нарушенной правлением царей, но восстановленной в 1917 году. На христианском Западе дело обстояло иначе. В течение долгих столетий Европа постепенно смогла облагородить ведение войны, дикие обычаи древности сменились рыцарским кодексом к концу царствования Людовика XIV, запрещавшим бессмысленные убийства или жестокое обращение с невоюющим населением, как и грабеж его собственности, и предписывавшим неприкосновенность белого флага сдачи и обращение с убитыми, ранеными и пленными противника, как со своими собственными солдатами. Из всего этого со временем выросла международная организация, взявшая на себя, под знаком креста, миссию заботы о каждом солдате, независимо от его национальности или чина. Этот кодекс гуманного ведения войны был вероятно наилучшим первым шагом к окончательному прекращению всех войн, на что обращало свои надежды человечество. Описание войн, которые велись согласно этому кодексу, облагораживает: описание тех, которые им пренебрегали, наполняет отвращением.

Войны 19-го столетия в Европе велись во все большей мере под знаком этого кодекса чести, и их аннаналы свидетельствуют о стремлении человечества к возвышенным идеалам, даже в кровавом деле войны. Так было во время Крымской войны, такими же были и три войны Пруссии против Дании, Австрии и Франции. Их честно вели, и их честно закончили. Темным пятном в военной истории Запада остается гражданская война в Америке, где победители также праздновали возмездие над побежденными. Возможно, что и здесь этого не произошло бы, если бы не убийство президента Линкольна, миротворца и объединителя, на другой день после победы: в тени этого до сих пор нераскрытого преступления вероятно скрываются те же самые революционные заговорщики, которые давно уже управляют событиями в этой стране. За одним этим исключением, войны велись в гуманном духе в Европе и повсюду, куда ступала нога европейца. На пороге нашего столетия разыгралась англо-бурская войта в Южной Африке, и немногие выдержки из дневника бурского полковника Дениса Рейтца, непосредственно после военных действий, показывают, как согласно этому кодексу обращались друг с другом воюющие стороны, всего лишь полвека назад.

Сцена в лагере для английских военнопленных: «Один из пленных попросил поговорить с моим отцом, его звали Уинстон Черчилль... он сказал, что он не солдат, а военный корреспондент, и попросил, чтобы его на этем основании освободили. Мой отец возразил, что, когда его взяли плен, при нем был пистолет Маузера, и что поэтому он должен оставаться здесь. Уинстои Черчилль ответил, что в Судане все военные корреспонденты носили оружие для самозащиты, и это сравнение рассердило моего отца, сказавшего ему, что буры не имеют привычки убивать невоюющих...».

После бурской победы под Спион-Копом: «Мы провели следующий час или два, помогая английским врачам Красного Креста и партиям носилыциков хоронить их убитых и подбирать их раненых...». После занятия бурами Данди: «Я видел смертельно раненого командующего английскими войсками, генерала Пен на Саймсона, и мне сестры сказали, «что он не доживет до утра. На утро... я увидел носильщиков с его телом, эавернутым в одеяло, и я сопровождал их до маленькой английской часовни, за которой его похоронили». Во время осады бурами Дедисмита: «Одному из наших прострелило обе ноги, а другой храбро тащил его на плечах к укрытию, под английским огнем, пока англичане не увидели, что он несет раненого товарища; после этого они оставили еге в покое и дали ему возможность вернуться к нашим линиям, не сделав ни единого выстрела»;... «Громадный солдат вдруг вырос передо мной в темноте... нацелившись на меня штыком, но споткнулся и упал. Он был теперь в моей власти, а мой карабин нацелен ему в бок, но тут мне стало противно убивать его, как собаку, и я велел ему поднять руки вверх...». «Я увидел убитого мной солдата и пришел в ужас, т.к. моя пуля снесла ему полголовы; причиной было то, что как-то в дозоре я нашел в заброшенной лавке несколько разрывных патронов Маузера и взял их для охоты. Я хранил их в отдельном кармане, но в спешке видимо зарядил им винтовку, не заметив этого. Эта ошибка меня очень огорчила... я никогда не стал бы пользоваться подобным оружием. Я выбросил все оставшиеся патроны в ручей...». После боя: «Наших тяжело раненых мы оставили, чтобы их забрали английские санитарные повозки... Англичане, как офицеры, так и солдаты, отличались неизменной гуманностью. Мы это так хорошо знали, что никогда не боялись оставлять им наших раненых, будучи совершенно уверенными в том, что их подберут и о них внимательно позаботятся»... «Мы увидели издали огни поезда, но генерал Сматс не разрешил ни завалить рельсы, ни открыть огонь по приближавшемуся паровозу, из боязни убить гражданских лиц, так что мы стояли и смотрели, как перед нашими глазами проезжали офицеры и прочие лица в вагон-ресторане... не подозревая, что на них смотрят из темноты»... По дороге к подписанию бурами капитуляции: «Мы провели целую неделю со всеми удобствами на борту английского линейного корабля «Монарх», и английские офицеры и солдаты соревновались друг с другом в гостеприимстве. При всех их недостатках, англичане все-таки великодушная нация... В продолжение всей поездки мы не слышали ни одного слова, которое могло бы задеть нас или оскорбить нашу честь, хотя они и знали, что мы едем подписывать поражение».

Так ведут себя на войне культурные люди. Сегодня все твердят, как попугаи, что «следующая война уничтожит культуру», но это лишено всякого смысла, поскольку культура есть состояние духа, которое не может быть уничтожено бомбами, однако она может быть уничтожена такими действиями, как акты мести побежденным в 1945 году. Война, как ее описывал полковник Рейтц, происходила, когда автор этих строк был еще мальчиком, а Кодекс, которому подчинялись он и ему подобные на всех сторонах, как на войне, так и в мирное время, был тем, в котором воспитывалирь англичане того поколения (1). Этот кодекс соблюдался еще и в Первую мировую войну. Автор помнит, как англичане обращались с немецкими пленными, и он же помнит освобождение английских пленных из немецких лагерей во время последнего наступления: обращение было одинаковым на обеих сторонах. Раненые не имели национальности: если они попадали в плен, о них заботились так же тщательно, как если бы они были на своей стороне. Невоенные и гражданское население щадились обеими сторонами, грабеж и насилия стояли вне закона.

Что тогда привело к неожиданному отказу от этого гуманного кодекса по окончании военных действий в последней войне? Народы не изменились за 27 лет, истекших со времени перемирия в 1918 году, они не стали ни более жестокими, ни менее сострадательными, чем раньше. Их ослепили пропагандой, скрывавшей от них истинный характер действий их руководства: а это самое руководство, по его же собственному признанию, действовало по настоянию других лиц или же не знало, что оно подписывает. Так начался разгул мести победителей 1945 года, а культурным людям не оставалось иного, как повторить слова Эдмунда Берка: «Все исчезло: и чувство принципиальности, и целомудрие чести, для которой малейшее пятно было глубокой раной».

Прелюдией к этому была, задолго до окончания военных действий, бомбежка без разбора гражданского населения уже фактически побежденной страны, которой не было дано возможности честно капитулировать. Английские и американские политики больше всех кричали об убийствах невоенных Германией в обеих войнах, 10-го февраля 1944 г. закончилась Ялтинская конференция, на которой Рузвельт, болтая с глазу на глаз то Сталиным, сказал, что он «становится все более кровожадным» в отношении немцев. 13 и 14 февраля англо-американские бомбардировщики часами сбрасывали бомбы на незащищенный Дрезден, переполненный беженцами, главным образом женщинами и детьми, спасавшимися от наступавшей Красной армии. Точное число убитых, сгоревших и засыпанных в развалинах в течение этого дня и ночи никогда не сможет быть установлено: оценки колеблются между 50 000 и 250 000, возможно даже еще много больше, и, следовательно, больше, чем в Хиросиме и Нагасаки, где были сброшены первые в истории атомные бомбы также на совершенно беззащитное гражданское население; это было сделано вопреки возражениям как американского, так и британского главнокомандующих, генерала Мак Артура и лорда Луиса Маунтбаттена, указывавших, что Япония и без того на пороге окончательного поражения. Изданные до сих пор документы военного времени так и не указывают, кто отдал приказ об уничтожении Дрездена, и все было сделано для того, чтобы не допустить общественного обсуждения этой позорной истории.

Затем последовал приказ генерала Эйзенхауэра остановить англо-американское наступление на линии Эльбы и отдать тем самым Берлин, Вену, Прагу и всю восточную Европу советской солдатне. Это было местью в равной степени врагам и друзьям, означая отдачу половины континента азиатскому порабощению, еще более усиленной варварским приказом (результаты которого были ясны из приведейных ранее показаний свидетелей) союзным армиям силой воспрепятствовать бегству из обреченных территорий на Запад. В этот момент англо-американские пушки были повернуты против многих жертв Гитлера, как и против немецких женщин и детей. Наивысшего пункта это варварство достигло, когда, из лагерей, где были собраны сотни тысяч бежавших разными путями на Запад, множество было выдано обратно их преследователям. Рабство было отменено в британских колониях за более, чем сто лет до того; в Америке оно было отменено президентом Линкольном в гражданской войне 1861-65 г.г.; англо-американские вожди военного времени восстановили рабство в Европе в 1945 году!

Вершиной мести побежденным были т.н. «процессы военных преступников», самым позорным был Нюрнбергский процесс над главными руководителями национал-социалистической Германии. «Злой дух», на уничтожение которого народные массы Запада натравливались в течение шести лет войны, не был упомянут ни в обвинении, ни в приговоре, даже в отсутствии, несмотря на то, что его заместитель Мартин Борман (смерть которого была доказана не более, чем смерть Гитлера) был в числе обвиняемых. Это любопытное белое пятно в самом конце карьеры Гитлера столь же загадочно, как и многие другие в его известной до сих пор биографии. В наши дни, когда проникновение агентов мировой революции во все партии, классы и правительства стало общеизвестным фактом, небезинтересно отметить, что в громадной литературе о нем не упоминаются его ранние политические связи, в том числе коммунистические. Венское полицейское дело о нем, по-видимому, исчезло. Будущий командующий его коричневой армии, капитан Рем, рассказывал одному офицеру СА (от которого автор этой книги слышал это впоследствии лично), что когда баварские воинские части выгнали в 1919 г. большевицкое правительство из Мюнхена, то некий Адольф Гитлер был взят в плен в составе личной охраны московского эмиссара Левине и спас свою шкуру тем, что стал осведомителем (что, возможно, и объясняет то, что Рем, хранивший этот компроментирующий секрет, был убит по приказу Гитлера вскоре по приходе последнего к власти (2). Название, которое сам Гитлер вначале предлагал для своей партии, было «партия социалистов-революционеров»; самого себя он считал «исполнителем марксизма», но вовсе не его могильщиком, и он сам говорил Герману Раушнингу, что построил свою организацию по образцу коммунистической. Автор лично встречался с Гитлером раз или два, и изучал эту личность с близкого расстояния в течение многих лет, до и после его прихода к власти; по его мнению, труда, который полностью освещал бы эту личность и ее роль, до сих пор еще не написано.