На то, чтобы составить список, ушли недели напряженного умственное труда. Я презирала себя за то, что позволила Кларе уговорить себя не включать это время в один месяц, отведенный для моего пребывания у нее по договору. Все эти долгие дни я работала в одиночестве и тишине. Я встречалась с Кларой только за завтраком и за обедом на кухне, но каждый раз мы обменивались лишь несколькими словами. Она категорически отказывалась начинать со мной серьезный разговор, утверждая, что мы поговорим после того, как я закончу составление списка. Когда я справилась с этим, она сразу же отложила в сторону свое шитье и направилась вместе со мной в пещеру. Было как раз четыре часа дня, а раннее утро и конец второй половины дня, как сказала Клара, являются лучшим временем для начала масштабных работ.
У входа в пещеру она дала мне несколько указаний.
— Остановись на первом человеке, значащемся в твоем списке, и припомни все, что связано с ним, — сказала Клара, — начиная с того дня, когда вы встретились, и кончая днем, когда ты его видела в последний раз. Или, если хочешь, можешь работать в обратном направлении — от момента вашей последней встречи до дня вашего знакомства.
Вооружившись списком, я приходила в пещеру каждый день. Вначале вспоминание было нелегкой работой. Я не могла сосредоточить внимание, потому что боялась ворошить прошлое. Мой ум странствовал от одного, по моему мнению, болезненного воспоминания к другому, или же я просто отдыхала, предаваясь грезам. Но по прошествии некоторого времени меня начала впечатлять ясность и подробность моих воспоминаний. Я даже стала более объективно относиться к тем из них, которые всегда были для меня табу.
К моему удивлению, я действительно начала чувствовать себя более сильной и исполненной оптимизма. Иногда во время вдоха я ощущала, как энергия струится обратно в мое тело, согревая и наполняя силой мышцы. Я так увлеклась процессом вспоминания, что мне понадобилось меньше месяца для того, чтобы убедиться в его важности. После двух недель занятий вспоминанием во время обеда я попросила Клару, чтобы она нашла когонибудь, кто бы забрал мои вещи из квартиры, где я раньше жила, и положил их на хранение. Клара предлагала мне сделать это уже несколько раз, но каждый раз я отказывалась, потому что была все еще не готова к тому, чтобы отважиться на это. Теперь Клару очень обрадовала моя просьба.
— Я попрошу одну из своих племянниц сделать это, предложила она. — Она обо всем позаботится. Я не хочу отвлекать тебя от работы этими заботами.
— Раз уж мы заговорили об этом, Клара, — сказала я, — я хочу выяснить один вопрос, который очень меня беспокоит.
Клара ждала, пока я продолжу говорить. Я сказала, что мне кажется очень странным то, что еда всегда ждет нас готовая, хотя я никогда не видела, как она занимается ее приготовлением.
— Так происходит потому, что тебя не бывает в доме в течение дня, — серьезно сказала Клара. — И к тому же ты рано ложишься спать.
Я действительно большую часть времени проводила в пещере. Когда я возвращалась в дом, я направлялась на кухню, а потом шла в свою комнату и не выходила из нее, потому что размер дома пугал меня. Дом был огромным. И при этом не выглядел неухоженным, а был заполнен до отказа мебелью, книгами и различными украшениями, сделанными из керамики, серебра и эмали. В каждой комнате был порядок и совсем отсутствовала пыль, словно каждый день в ней работала горничная. И в то же время дом казался пустым, потому что в нем никого не было. Дважды Клара на некоторое время таинственно исчезала, отказываясь обсуждать свое отсутствие. Тогда в доме оставались только мы с Манфредом. В эти дни мы с ним отправлялись на прогулки по окрестным холмам. Я разглядела дом и двор с одного места на холме, которое, как я думала, я обнаружила сама. Тогда я не хотела признаться себе в том, что к нему меня привел Манфред.
Глядя с этого личного наблюдательного пункта на дом, я часами пыталась рассмотреть, как он ориентирован. Клара сказала мне раньше, что он расположен в соответствии с четырьмя сторонами света. Но когда я сверяла то, что я видела, с показаниями компаса, у меня создавалось впечатление, что дом стоит немного не так, как следовала ожидать. Еще хуже обстояло дело с двором дома, потому что мне никак не удавалось точно определить его местоположение. Со своего наблюдательного пункта я видела, что он намного больше, чем мне казалось, когда я находилась возле дома. Клара запретила мне ступать на территорию перед домом — с востока от него — и подходить к нему с юга. Но я вычислила, прогуливаясь вокруг него, что восточная и южная части по размеру соответствуют западной и северной, к которым я имела доступ. Однако, когда я разглядывала дом с расстояния, они не казались мне одинаковыми вообще, и я терялась в догадках, пытаясь это объяснить.
Затем я отказалась от попыток определить положение дома и двора и заняла свое внимание другой загадочной проблемой: родственниками Клары. Хотя она постоянно косвенно упоминала о них, ни одного из них я еще в глаза не видела.
— Когда твои родственники вернутся из Индии? спросила я Клару без обиняков.
— Скоро, — ответила она.
Она взяла свою тарелку с рисом так, как это делают китайцы. Я никогда не видела, чтобы она пользовалась палочками для еды, и была удивлена, с каким невероятным изяществом она умеет с ними обращаться.
— А почему тебя так волнуют мои родственники? спросила она.
— Сама не знаю почему, Клара, но, по правде говоря, меня снедает любопытство, — ответила я. — Иногда в этом доме мне приходят в голову беспокойные чувства и мысли.
— Ты хочешь сказать, что дом тебе не нравится?
— Нет, что ты, я люблю его. Он такой большой и загадочный.
— Какие же мысли и чувства в таком случае беспокоят тебя? — поинтересовалась она, ставя на стол свою тарелку.
— Иногда мне кажется, что в холле я вижу людей или слышу их голоса. И к тому же у меня постоянно присутствует ощущение, что за мной кто-то наблюдает, но когда я оборачиваюсь, я никого не замечаю.
— В этом доме действительно есть то, чего глазами не увидишь, — согласилась Клара, — но это не должно возбуждать в тебе страх или беспокойство. Вся эта местность, а не только дом, его двор и окружающие холмы окружены магией. Именно поэтому мы поселились здесь. Это также и причина того, почему ты сама решила здесь жить, хотя, возможно, у тебя нет ни малейшего представления о том, что это случилось именно поэтому. Но так все и должно быть. Ты приносишь в этот дом свое неведение, а дом со всем намерением, которое в нем заключено, превращает его в мудрость.
— Все это звучит очень красиво. Клара, но что в точности это значит?
— Я всегда говорю с тобой в надежде, что ты меня поймешь, — сказала Клара с ноткой разочарования в голосе. — Каждый из моих родственников, которых, уверяю тебя, ты рано или поздно встретишь, будет говорить с тобой подобным языком. Поэтому не думай, что мы говорим бессмыслицу, если ты сейчас не понимаешь нас.
— Поверь мне, Клара, я не думаю так вообще никогда, и я очень благодарна тебе за то, что ты пытаешься мне помочь.
— Помогает тебе вспоминание, а не я, — поправила меня Клара. -
Замечала ли ты в доме какие-нибудь странные вещи кроме тех, о которых ты мне только что рассказала?
Я сказала ей о несогласовании моих визуальных наблюдений дома с холма и со двора.
Она смеялась так долго, что даже начала кашлять.
— Мне придется учесть в своем поведении этот шаг в твоем развитии, — сказала Клара, когда к ней вновь вернулся дар речи.
— Ты можешь объяснить мне, почему двор мне кажется таким несимметричным, и почему показания компаса отличаются, когда я нахожусь возле дома и когда я поднимаюсь на холм? — спросила я.
Конечно же, могу, но ты все равно ничего не поймешь. Более того, это даже может тебя испугать.
— Связано ли это с компасом или со мной, Клара? Я схожу с ума, или как это понимать?
— Ясное дело, что это связано с тобой, с тем, кто проводит измерения. Но с ума ты не сходишь, влияет нечто другое.
— Что это такое? Скажи мне Клара. От всей этой загадочности у меня мурашки по коже бегут. Я чувствую себя так, будто попала в фантастический фильм, где действуют другие законы, и в любой момент может произойти все что угодно. Но мне не нравится это положение!
Клара всем своим видом давала понять, что не желает мне больше ничего открывать. Вместо объяснений она спросила:
— А разве тебе не нравятся неожиданности?
Я сказала ей, что выросла в обществе старших братьев, которые издевались надо мной, и поэтому стала раздражительной и болезненно реагирую на все, что они любили. Они смотрели по телевизору Сумеречная зона и приходили в восторг от этого фильма. Но мне всегда казалось, что это надуманное и неинтересное представление.
— Послушай, что я скажу тебе об этом, — согласилась продолжить разговор Клара. — Прежде всего, следует помнить, что это не дом из научнофантастического фильма. Лучше будет сказать, что этот дом наделен необычным намерением. Я не могу тебе объяснить, в чем различие в этих двух случаях, потому что я все еще не могу дать тебе представление, что значит намерение.
Пожалуйста, не говори загадками, Клара, взмолилась я. — Это не только пугает меня, но и просто раздражает.
— Для того, чтобы ты смогла понять эти нетривиальные вещи, я должна выражаться окольным путем, — сказала Клара. — Поэтому давай я сначала расскажу тебе о человеке, который непосредственно ответственен за мое появление в этом доме и косвенно — за мое знакомство с тобой. Его имя Хулиан, и он является самым удивительным человеком, которого ты когда-либо можешь узнать. Он встретил меня однажды, когда я заблудилась в горах Аризоны, и привел сюда, в этот дом.
— Погоди, Клара, я помню, как ты сказала, что этот дом принадлежал твоей семье на протяжении многих поколений, — вставила я.
— На протяжении пяти поколений, если быть точной, — ответила она.
— Как ты можешь так спокойно высказывать сейчас два противоречащих друг другу суждения?
— Я не противоречу себе. Это ты интерпретируешь все неправильно, не представляя себе, о чем идет речь. Истина в том, что этот дом принадлежал моей семье в течение поколений. Но моя семья — это не обычная семья. Это семья в том же смысле, в каком этот дом является домом, а Манфред — собакой. Но ты уже знаешь, что Манфред — не простая собака, а дом — не обычный реальный дом, как все другие дома, в которых ты когда-либо была. Понимаешь, о чем я говорю?
Я не была расположена к тому, чтобы разгадывать загадки Клары. Некоторое время я сидела спокойно, в надежде, что она изменит тему разговора. Затем я почувствовала, что напрасно раздражаюсь и таю в душе неприязнь.
— Нет, я не понимаю, о чем ты говоришь, — ответила я наконец.
— Для того, чтобы ты поняла это, ты должна измениться, — сказала Клара терпеливо. — А это как раз и есть то, для чего ты здесь живешь: чтобы измениться. Изменение в данном случае означает, что ты будешь способна совершать абстрактный полет, и тогда все станет для тебя очевидным.
В ответ на мои настоятельные просьбы она объяснила, что этот невообразимый полет символизируется переходом осознания из правой части головы в левую, однако в действительности он подразумевает возможность воспринимать нашу тонкую сущность дубля в обычном мире бодрствующего сознания.
— Я уже говорила тебе, что разделение человека на тело и ум не соответствует действительности, — продолжала она. — Подлинное различие существует лишь между физическим телом, в котором обитает ум, и тонким телом или дублем, — которое содержит нашу энергию. Абстрактный полет начинается тогда, когда мы достигаем способности участвовать в обычной жизни, не теряя связи с дублем. Другими словами, в тот момент, когда наше физическое тело полностью осознает присутствие своей энергетической оболочки, мы переходим на абстрактный уровень, где наше сознание работает совсем не так, как обычно.
Если речь идет о том, что я сначала должна измениться, я глубоко сомневаюсь в том, что я когда-либо смогу совершить этот переход, — сказала я. — Мои стереотипы так глубоко укоренились, что, мне кажется, жизни будет мало для того, чтобы мой характер существенно улучшился.
Клара налила в свою чашку немного воды. Она поставила керамический кувшин и посмотрела на меня в упор.
— Существует способ изменить себя, — сказала она. И сейчас ты уже с головой окунулась в него. Он называется вспоминание.
Она заверила меня в том, что глубинное и полное вспоминание дает нам возможность осознать все то, что мы желаем в себе изменить, потому что оно делает нас способными видеть жизнь такой, какова она есть. Опыт вспоминания дает возможность человеку в течение мгновения перед каждым действием принять решение вести себя так, как он привык, или с помощью намерения изменить свое поведение, прежде чем оно полностью завладеет им.
Как человек может изменить свое поведение с помощью намерения? — спросила я. — Что, ты просто произносишь слова: "Изыди, Сатана!"?
Клара засмеялась и отпила воды из чашки.
— Для того, чтобы изменение стало возможным, мы должны удовлетворять трем условиям, — сказала она. Во-первых, мы должны выразить вслух свое решение что-то изменить с тем, чтобы намерение услышало нас. Во-вторых, ясно осознавать происходящее в течение некоторого времени; иначе, если мы начнем что-то и тут же бросим это, разочаровавшись, — мы ничего не добьемся. И в-третьих, мы должны относиться к результату своих действий с чувством полного беспристрастия. Это означает, что мы не должны предаваться размышлениям об успехе или неудаче. Следуя этим трем правилам, ты сможешь заменить любые нежелательные проявления своего характера, — заверила меня Клара.
— Я даже не знаю, что мне и думать, — сказала я скептически. — В твоем изложении все звучит так просто.
Дело было не в том, что я не хотела верить ей, а в том, что я всегда была очень практичной. А с практической точки зрения изменение собственного характера представляется сложнейшей задачей, какие бы программы из трех правил она не предлагала.
Мы закончили еду в молчании. Единственным звуком на кухне был мерный звук капающей из известнякового фильтра воды. Он навел меня на мысль о том, что так же постепенно протекает процесс очищения в ходе вспоминания. Внезапно я пережила прилив оптимизма. Наверняка действительно можно изменить себя, капля за каплей, мысль за мыслью, очиститься, подобно воде, просачивающейся через этот фильтр.
Сверху тусклые лампы отбрасывали на белую скатерть замысловатые тени. Клара отложила палочки для еды и принялась делать над столом разные фигурки из пальцев так, чтобы на скатерти возникли картинки из теней. Я ожидала, что в любой момент из-под ее рук выскочит кролик или выползет черепашка.
— Что ты делаешь? — спросила я, нарушая тишину.
— Это своеобразная форма общения, — объяснила она, — но не с людьми, а с силой, которую мы называем намерением.
Она вытянула мизинец и указательный палец вперед, а затем сделала так, что большой и два остальных пальца Образовали круг. Она сказала мне, что такое положение пальцев помогает привлечь к себе внимание этой силы и дает ей возможность входить в тело по энергетическим линиям, которые начинаются и заканчиваются в кончиках пальцев.
Энергия входит через указательный палец и мизинец так, словно это антенны, при условии, что они вытянуты вперед, — объяснила она, показывая мне этот жест снова. — Затем энергия улавливается кольцом из трех остальных пальцев и накапливается в нем.
Она сказала, что используя это положение пальцев, мы можем накапливать в теле необходимое количество энергии для его укрепления и исцеления, а также для того, чтобы изменять свои привычки и настроение.
— Давай перейдем в гостиную, там нам будет удобнее, — сказала Клара.
— Не знаю, как ты, но я уже отдавила себе задницу, сидя на этой скамье.
Клара встала и мы прошли по темному двору через черный ход и холл большого дома в гостиную. К моему удивлению, керосиновая лампа здесь уже горела, и Манфред спал, свернувшись калачиком возле кресла. Клара удобно устроилась в этом кресле, которое, как я заметила, было ее любимым. Она взяла в руки вышивку, которой в это время занималась, и добавила к ней несколько стежков, внимательно прокалывая иголкой ткань и вытягивая ее неспешным плавным движением руки. Глаза ее были неподвижно устремлены на то, что она делала.
Мне было очень непривычно видеть, как эта сильная женщина вышивает, и я с любопытством заглянула, чтобы увидеть узор на ткани. Клара заметила мой интерес и подняла свое рукоделие вверх, чтобы я могла его разглядеть. Это была наволочка для подушки, на которой она вышивала бабочек и красочные цветы. На мой вкус, узор был слишком ярким.
Клара улыбнулась, словно почувствовала мое критическое мнение о своей работе.
— Ты, возможно, скажешь, что то, что я вышиваю, это всего лишь красивая вещица, и что я просто теряю время, — сказала она, делая очередной стежок, — но это меня ничуть не смутит. Такое отношение к замечаниям можно назвать "знанием собственного достоинства"? — Она задала себе риторический вопрос и сама же ответила на него. — И каково же, ты думаешь, мое достоинство? — Абсолютный ноль.
Я сказала, что, по моему мнению, она является очень хорошим и интересным человеком. Как она может говорить, что ее достоинство равно нулю?
— Все здесь очень просто, — объяснила Клара. — До тех пор, пока положительные и отрицательные силы уравновешивают друг друга, их сумма равна нулю, что я и сказала о своем достоинстве. Это также означает, что я ни при каких условиях не могу смутиться, если кто-то меня критикует, или возгордиться, если кто-то меня превозносит.
Клара подняла иголку и, несмотря на тусклый свет, быстро втянула в нее новую нитку.
— Древние китайские мудрецы утверждали, что для того, чтобы узнать свое подлинное достоинство, человек должен проскользнуть через глаз дракона, — сказала она, соединяя оба конца нитки вместе.
Она рассказала, что эти мудрецы были убеждены, что безграничная неизведанность охраняется исполинским драконом, чешуя которого сияет ослепительным светом. Они верили, что отважные искатели, которые осмеливаются приблизиться к дракону, приходят в ужас от этого слепящего сияния, от силы, заключенной в его хвосте, одно движение которого сокрушает все на его пути, и от испепеляющего дыхания дракона, обращающего в пепел то, что оказывается поблизости. Но они верили также в то, что существует возможность проскользнуть мимо этого дракона. Клара сказала, что они были убеждены в том, что, сливая свое намерение с намерением дракона, человек становится невидимым и проходит сквозь глаз монстра.
— Что это значит, Клара? — спросила я.
— Это значит, что с помощью вспоминания мы становимся пустыми, свободными от мыслей и желаний, что для этих древних провидцев было отождествлением с намерением дракона и достижением невидимости.
Я взяла в руки другую вышитую подушку — тоже образец Клариного рукоделия — и положила ее себе под спину. Несколько раз я глубоко вдохнула для того, чтобы прояснить свой ум, мне хотелось понять то, что она мне сказала. Но использование ею китайской аллегории еще больше запутало меня. Однако во всем, что она говорила, слышалась такая убежденность, что я чувствовала, что совершу ошибку, если хотя бы не попытаюсь ее понять.
Наблюдая за тем, как Клара вышивает, я неожиданно вспомнила о своей матери. Возможно, именно это воспоминание вызвало во мне великую грусть, тоску, которую невозможно описать словами. Или, быть может, на меня так подействовали слова Клары, или пребывание в ее безлюдном таинственном доме, или то, что я сидела в этой комнате, где горела, внушая суеверный страх, керосиновая лампа. Слезы потекли по моим щекам, и я начала рыдать.
Клара вскочила с кресла и встала рядом со мной. Затем она принялась шептать мне на ухо так громко, что это звучало для меня как крик.
— Как ты осмеливаешься скорбеть о себе в этом доме! Если ты будешь это делать, он отторгнет тебя. Он просто выплюнет тебя так, как ты выплевываешь оливковую косточку.
Ее увещевание сразу же подействовало на меня. Моя грусть тут же исчезла. Я отерла слезы, а Клара продолжала говорить так, словно ничего вообще не произошло.
— Искусство быть пустым — это тот метод, которым пользовались китайские мудрецы для того, чтобы пройти через глаз дракона, — сказала она, снова усаживаясь на свое место. — Сегодня мы называем это искусство искусством быть свободным. Мы чувствуем, что в действительности это лучшее название, потому что это искусство выводит нас в сферу абстрактного, где отсутствует само понятие о человеческом.
— Ты хочешь сказать, что в этой сфере все бесчеловечно, Клара?
Клара положила вышивку себе на колени и внимательно взглянула на меня.
— Я хочу сказать, что почти все, что мы слышали об этой сфере от мудрецов и тех, кто ее искал, наводит на мысль о том, что кое-что в ней имеет отношение к человеку. Однако мы — те, кто практикует искусство быть свободным, — убедились на собственном опыте, что такое описание не может быть удовлетворительным. Мы обнаружили, что все человеческое в этой сфере — если оно вообще существует там — настолько незначительно по сравнению с бесконечностью других возможностей, что его вполне можно не принимать во внимание.
— Погоди минутку, Клара. А как насчет той группы легендарных личностей, которых в Китае почитают достигшими бессмертия? Разве они не стали свободными в том смысле, о котором ты говоришь?
Они не достигли свободы в нашем смысле, ответила Клара. — Ведь для нас свобода подразумевает также и освобождение от человеческого. А те китайцы, которые якобы стали бессмертными, оказались пойманными в свои собственные мифы о бессмертии, о мудрости, о том, что им удалось достичь освобождения, и теперь они пришли на землю, чтобы помочь на этом пути другим. Среди них были ученые, музыканты и люди, наделенные сверхъестественными способностями, они были подчеркнуто добродетельными и капризными, во многом напоминая древнегреческих божеств. Ведь даже нирвана представляет собой состояние человека, и при этом блаженство связано со свободой от тела.
Кларе удалось нагнать на меня чувство беспросветного одиночества. Я сказала ей, что меня всегда обвиняли в том, что мне недостает теплоты в общении и желания понимать других. Фактически каждый раз случалось так, что мне всегда говорили, что я — самая неприветливая из всех людей, которых мой собеседник когда-либо встречал. И вот сейчас Клара утверждала, что свобода состоит в том, чтобы быть равнодушной к людям. В то же время мне всегда казалось, что я теряю что-то очень существенное, когда отношусь к другим без сострадания.
Я была на грани того, чтобы снова заплакать, но Клара еще раз пришла на помощь.
— Свобода от человеческого не подразумевает, что человек становится бессердечным и равнодушным ко всему идиотом, — сказала она.
— В таком случае свобода, которую ты описываешь, остается полностью непонятной для меня, — настаивала я. — И я не уверена, что захочу ее когда-нибудь.
— А я уверена в том, что она меня вполне удовлетворяет, — провозгласила она. — И хотя мой ум тоже не может понять ее, поверь мне, она действительно существует! Более того, поверь мне, что наступит день, когда ты будешь рассказывать о ней кому-то другому точно так, как я рассказываю тебе о ней сейчас. Возможно, ты тогда будешь пользоваться теми же самыми словами.
И она подмигнула мне так, будто у нее не было сомнений в том, что так оно когда-то и случится.
— По мере того, как ты будешь продолжать свои занятия, вспоминание, та сфера, в которой человеческое не имеет значения, начнет приоткрываться перед тобой, продолжала Клара. — Это послужит тебе приглашением пройти через глаз дракона. Именно это мы называем абстрактным полетом. В действительности он подразумевает переход через громадную пропасть в мир, который не может быть описан, потому что человек не может быть его мерилом.
Я оцепенела от ужаса. Я не могла относиться к словам Клары несерьезно, потому что она никогда не шутила со мной. Мысль о том, что я могу потерять даже ту человечность, которая у меня была, и свалиться в пропасть, была для меня более чем ужасной. Я собиралась было спросить у нее о том, знает ли она, когда передо мной должен открыться вход в этот иной мир, но она продолжила объяснение.
— Неожиданная истина состоит в том, что этот вход находится перед нами постоянно, — сказала Клара, — но только те, чей ум спокоен и у кого на душе легко, могут видеть и чувствовать его присутствие.
Она объяснила, что название "вход" — не простая метафора, потому что он на самом деле появляется перед внутренним взором в виде обычной двери, темного углубления, ослепительного света или какого-то другого вполне осязаемого образа, которым может быть, в частности, и глаз дракона. Она отметила, что в данном случае аллегория древних китайских мудрецов вовсе не является надуманной.
— Древние китайские посвященные верили также в то, что невидимость приходит вместе с достижением спокойного беспристрастия, — сказала она.
— Что такое это спокойное беспристрастие, Клара?
Не отвечая прямо на мой вопрос, она спросила меня, видела ли я когда-нибудь глаза бьющихся петухов.
— Я никогда в своей жизни не видела, как бьются петухи, — ответила я.
Клара сказала, что в глазах бьющихся петухов можно прочесть выражение, которого не встретишь в глазах других животных и людей, потому что в глазах живого существа всегда отражается озабоченность, участие, злость или страх.
— В глазах бьющегося петуха нельзя прочесть всех этих переживаний, — сообщила мне Клара. — В противоположность этому в них отражается невероятная беспристрастность, нечто такое, что можно встретить также во взгляде тех, кто совершил великий переход. Ведь вместо того, чтобы смотреть на окружающий мир, глаза такого человека обращены внутрь и созерцают там то, что еще не наступило.
— Глаз, который смотрит внутрь, неподвижен, — продолжала Клара. — Взгляд такого глаза не выражает ни человеческой обеспокоенности, ни страха, но лишь бесконечную необъятность пространства. Провидцы, которым посчастливилось взглянуть в бездонность, утверждают, что после этого бездонность смотрит их глазами, в которых теперь можно прочесть только спокойную непреклонную беспристрастность.
Глава 7. Движение тени.
Однажды во второй половине дня, ближе к вечеру, мы с Кларой возвращались в дом из пещеры по длинному маршруту, любуясь открывающимися панорамами. Она предложила сесть отдохнуть в тени каких-то деревьев. Мы рассматривали тени, отбрасываемые этими деревьями на землю, когда неожиданно налетел порыв ветра, заставивший задрожать листья на ветвях. Они заколыхались, и по земле пробежала рябь света и тени. Когда ветер стих, листья вновь замерли на ветвях, а вместе с ними — и тени на земле.
— Ум подобен этим теням, — тихо сказала Клара. Когда мы дышим ровно, наш ум пребывает в покое. Если же дыхание беспорядочно, ум приходит в движение точно так же, как эти листья.
Я попыталась выяснить, ровное у меня дыхание или возбужденное, но как я ни старалась, не могла искренне ответить на этот вопрос.
— Если ты дышишь как попало, в твоем уме не может быть покоя, — продолжала Клара. — Для того, чтобы успокоить ум, нужно прежде всего начать с успокоения дыхания.
Она попросила меня сидя выровнять позвоночник и сосредоточивать внимание на дыхании до тех пор, пока оно не станет плавным и ритмичным, как дыхание младенца.
Я заметила, что если человек был физически активен так, как мы, когда шли по холмам, его дыхание не может быть плавным, как у младенца, который просто лежит и ничего не делает.
— Кроме того, — сказала я, — я не знаю, как дышат младенцы. Я была младенцем только раз, да и то, тогда я не обращала внимания на такие мелочи.
Клара пододвинулась поближе ко мне и положила одну руку мне на спину, а другую на грудь. Непонятно зачем она стала сжимать меня до тех пор, пока я не почувствовала, что задыхаюсь. Я попыталась освободиться, но она держала меня железной хваткой. Для того чтобы хоть как-то дышать, мне пришлось начать ритмично двигать животом по мере того, как воздух входил и выходил из тела.
— Вот как дышат младенцы, — сказала она. — Запомни это ощущение раздувающегося живота для того, чтобы ты могла повторить его в любой момент, независимо от того, идешь ты, занимаешься чем-нибудь или лежишь и ничего не делаешь. Ты наверное не поверишь мне, если л скажу тебе, что в детстве мы росли в таких условиях, что теперь нам снова нужно учиться правильно дышать.
Она убрала руки с моей спины и груди.
— А теперь дыши так, чтобы воздух заполнял грудную клетку, — потребовала она, — но не давай ему заходить в голову.
— Воздух не может зайти мне в голову, — со смехом заметила я.
— Не понимай меня так буквально, — упрекнула она. — Когда я говорю о воздухе, я в действительности имею в виду энергию, которую ты получаешь в процессе дыхания и которая заполняет живот, грудь, а потом голову.
Она говорила так серьезно, что мне хотелось смеяться. Мысленно я готовила себя к тому, что сейчас услышу еще одну порцию китайских метафор. Она улыбнулась и подмигнула мне.
— Степень серьезности соответствует размеру говорящего, — сказала она, посмеиваясь. — Мы, большие люди, всегда более серьезны, чем маленькие веселые человечки. Разве не так, Тайша?
Я не поняла, почему она решила включить меня в число больших людей, Ведь я была по крайней мере на два дюйма ниже ее и на добрых тридцать пять фунтов легче. Мне очень не понравилось, что меня сочли большой, и тем более, когда при этом подразумевалось, что я должна быть серьезной. Но я не высказала вслух эти свои рассуждения, потому что знала, что она сделает этот предмет темой разговора и посоветует мне несколько занятий вспоминания посвятить тому, чтобы разобраться с отношением к своему росту и весу.
Клара взглянула на меня так, словно хотела определить мою реакцию на ее слова. Я улыбнулась, давая понять, что они меня ничуть не смутили. Видя, что я снова стала внимательной, она снова серьезным голосом заговорила о том, как наше эмоциональное равновесие зависит от ритмичности дыхания.
— Дыхание расстроенного человека, — сказала она, наклоняясь ко мне, — быстро, поверхностно и ограничено лишь грудью и головой. Но у того, кто безмятежен, дыхание опускается в живот.
Я попыталась опустить дыхание пониже, чтобы Клара не догадалась, что я расстроена. Но она с пониманием улыбнулась и добавила:
— Большим людям труднее дышать животом, потому что их центр тяжести находится немножко выше. Вот почему для нас еще более важно сохранять спокойствие и невозмутимость.
Она продолжала объяснять, что большая часть энергии тела локализуется в трех местах: в животе, в груди и в голове. Она коснулась моего живота в месте, которое находится немного ниже пупка, потом солнечного сплетения, а затем середины лба. Она объяснила, что эти три точки являются центрами соответствующих областей. И чем более спокойны ум и тело человека, тем лучше воздух может проникать в каждую из областей.
— Младенец, несмотря на свой небольшой размер, вдыхает огромное количество воздуха, — сказала Клара. Однако по мере того, как мы взрослеем, наше тело становится более закрепощенным, особенно в области груди, и поэтому мы вдыхаем не так много воздуха.
Прежде чем продолжить говорить, Клара глубоко вдохнула.
— Поскольку эмоции непосредственно связаны с дыханием, — сказала она,
— хороший метод успокоения состоит в том, чтобы восстановить правильное дыхание. Мы можем, например, научиться поглощать большее количество энергии, удлиняя каждый вдох.
Она поднялась на ноги и велела мне внимательно следить за ее тенью. Я заметила, что тень совершенно неподвижна. Затем она попросила меня встать и понаблюдать за моей тенью. Я сразу же заметила, что моя тень немного колышется, как тень дерева, ветвей которого коснулся легкий ветерок.
— Почему моя тень трясется? — спросила я. — Мне казалось, что я стою совершенно неподвижно.
— Твоя тень колышется, потому что через тебя дует ветер эмоций, — ответила Клара. — Сейчас ты уже более спокойна, чем тогда, когда начинала заниматься вспоминанием, но в тебе все еще осталось довольно много суетливости.
Она предложила мне стать на левую ногу, а правую приподнять, согнув в колене. Я покачивалась, стараясь находиться в равновесии, и удивлялась тому, что она стоит на одной ноге так, словно на двух, и при этом ее тень абсолютно неподвижна.
— Тебе, наверное, нелегко удерживать равновесие, заметила Клара, ставя ногу на землю и поднимая другую. — Это означает, что твои мысли и чувства так же неспокойны, как и дыхание.
Я подняла другую ногу, чтобы попробовать еще раз. На этот раз мне лучше удавалось сохранить равновесие, но когда я снова обратила внимание на то, насколько неподвижна тень Клары, я почувствовала неожиданный прилив зависти и тут же должна была поставить ногу на землю, чтобы не упасть.
— Какая бы мысль у нас не возникла, — объясняла Клара, поставив свою ногу на землю, — наша энергия движется в направлении этой мысли. Мысли подобны разведчикам, которых тело посылает вперед, прежде чем начать движение в определенном направлении. А теперь посмотри еще раз на мою тень, — приказала она, — но старайся видеть в ней нечто большее, чем просто тень. Попытайся разгадать в ней сущность Клары, отразившуюся в ее очертании на земле.
Я сразу же почувствовала в себе напряжение. Меня испытывали, и при этом мои способности оценивали. Во мне проснулось детское чувство соперничества, которое развилось у меня, когда я должна была во всем соревноваться со своими братцами.
— Не напрягайся, — строго сказала Клара. — Это не соревнование. Это просто радость. Понимаешь? Радость!
С детства меня учили реагировать на слова других. Когда Клара сказала "Радость!", я почувствовала себя в полном смятении, а потом меня охватил ужас. Она неправильно использует это слово, — ничего другого я не могла подумать. Она, должно быть, имеет в виду что-то другое. Но Клара повторяла это слово снова и снова, будто хотела, чтобы я прониклась им.
Я не сводила глаз с ее тени, и вскоре у меня создалось впечатление, что тень спокойна, красива и могущественна. Это была не просто темная заплатка на поверхности земли — она, казалось, наделена глубиной, разумом и жизнью. Но вдруг мне показалось, что я заметила, как Кларина тень движется полностью независимо от ее тела. Это движение было таким невероятно быстрым, что его трудно было заметить. Я ждала, затаив дыхание, уставившись на тень и сконцентрировав на ней все свое внимание. И вот это случилось вновь, но на этот раз я была к этому готова. Тень задрожала, а затем растянулась так, словно ее плечи и грудь вдруг увеличились в размере. Казалось, что тень живет независимой жизнью.
Я издала пронзительный крик и вскочила на ноги. Я крикнула Кларе, что ее тень — живая. Я была готова броситься прочь, но боялась, что тень будет преследовать меня. Клара удержала меня, взяв за плечо.
Когда я успокоилась настолько, что снова обрела дар речи, я рассказала ей все что видела, стараясь не смотреть больше на землю, потому что боялась, что снова замечу ее зловещую тень.
— Тот факт, что ты можешь видеть движения тени, означает, что ты с помощью вспоминания уже вернула себе огромное количество энергии, — заметила Клара.
— Ты уверена, что я не вообразила себе все это, Клара? — спросила я с надеждой на то, что она скажет, что так оно и было.
Именно твое намерение заставило ее прийти в движение, — заявила она авторитетно.
— Не кажется ли тебе, что вспоминание тоже возбуждает ум? — спросила я. — Ведь я должна быть довольно сильно возбужденной, чтобы видеть, как тени двигаются сами по себе.
— Нет. Смысл вспоминания в том, чтобы преодолеть те предрассудки, которые у нас сформировались в течение жизни, — терпеливо объяснила Клара.
— Не разделавшись с ними, мы не можем сделать так, чтобы сила воспоминаний не затуманивала нашего восприятия.
— Клара, объясни, пожалуйста, поподробнее, что такое сила воспоминаний.
— Этот мир подобен огромной ширме, составленной из воспоминаний. Если некоторые наши предрассудки удается устранить, — сказала она, — сила воспоминаний не просто оказывается контролируемой, но и вообще выходит из игры.
Я не поняла ее слов и обиделась на нее за то, что она выражается так туманно.
— Возможно, это ветер пошевелил листья, на которых лежала твоя тень, — сказала я, предлагая рациональное объяснение.
Клара отрицательно покачала головой.
— Давай попробуем еще раз, чтобы ты убедилась наверняка, — предложила она.
Я почувствовала, как мои руки покрываются гусиной кожей. Ничто не могло заставить меня снова посмотреть на ее тень.
— Ты утверждаешь, что тени людей не двигаются сами по себе потому, что так говорит тебе память о том, что с тобой было раньше, — сказала Клара. — Разве ты помнишь, чтобы они когда-нибудь двигались на твоих глазах?
— Нет, ясное дело, не помню.
— Теперь ты понимаешь, что произошло. Твоя способность сверять все с памятью на какое-то мгновение покинула тебя, и ты смогла заметить движение тени.
Клара, глядя на меня, покачала пальцем и захихикала.
— Так что ветер, который шевелит листья, здесь ни при чем, — сказала она. Затем она закрыла лицо руками так, как это делает пугливый ребенок. Внезапно меня поглотила мысль о том, что, хотя она и была взрослой женщиной, ее детские жесты никогда не выглядели смешными.
— У меня есть для тебя новости, — сказала она. — Ты видела, как движутся тени, когда была ребенком, но тогда ты еще не умела рассуждать, и поэтому тебя это не смущало. Когда же ты выросла, твоя энергия увязла в ограничениях, которые воспитало в тебе общество, и поэтому ты забыла, что когда-то могла видеть их движение, и помнишь только то, что тебе разрешают помнить.
Пытаясь разобраться в смысле слов Клары, я внезапно вспомнила, что когда была ребенком, часто видела, как тени на тротуаре покачиваются и извиваются, словно стараясь освободиться от людей, которым они принадлежат. Я всегда со страхом наблюдала, как тени разворачиваются в сторону и заглядывают друг на друга. Мне казалось странным, что взрослые никогда не замечают этих ужимок своих теней.
Когда я рассказала об этом Кларе, она объяснила, что мой страх был связан с моим пониманием несоответствия между тем, что я реально видела, и тем, что, по словам взрослых, было возможно и что мне разрешалось видеть.
— Мне кажется, я не совсем понимаю тебя, Клара. — сказала я.
— Попытайся представить себя как огромный склад воспоминаний, — предложила Клара. — На этом складе кто-то отличный от тебя разместил чувства, идеи, внутренние диалоги и модели поведения. Поскольку он твой, ты можешь входить туда, когда хочешь, и брать все, что там найдешь. Проблема в том, что ты совсем никак не можешь влиять на то, что там хранится, потому что весь склад был запакован еще задолго до того, как ты стала его владельцем. Таким образом, ты сильно ограничена в выборе того, что имеется в твоем распоряжении.
Она сказала, что наши жизни кажутся нам непрерывными последовательностями событий потому, что инвентарный список предметов, хранящихся в наших складах никогда не меняется. Она подчеркнула, что если человек не почистит свой склад, он не сможет быть тем, кем он есть в действительности.
Находясь под впечатлением своих воспоминаний и того, что мне сказала Клара, я села на большой камень. Краем глаза я увидела свою тень и ощутила прилив страха от мысли о том, что будет, если моя тень не захочет сидеть так же неподвижно, как я.
— Я не могу больше этого выносить, Клара, — сказала я, вскакивая. — Пошли домой.
Но она приказала мне оставаться на месте.
— Успокой ум, — посоветовала она, глядя на меня, и тогда тело тоже будет в покое. Иначе напряжение разорвет тебя на куски.
Клара подняла левую руку перед собой так, что запястье находилось как раз над уровнем пупка. Ладонь была обращена в сторону, а сжатые вместе пальцы были направлены вниз. Она сказала, чтобы я расположила свою руку точно так же и смотрела на кончик среднего пальца. Я посмотрела вниз, несколько скашивая глаза, потому что вынуждена была смотреть над переносицей. Она объяснила, что когда человек смотрит подобным образом в таком положении, его осознание выходит за пределы тела на землю, в результате чего его психическое возбуждение уменьшается.
Затем она велела, чтобы я глубоко вздохнула и, сосредоточившись на земле, выразила намерение получить из нее искру энергии, которая, как капля клея, должна влиться в мой средний палец. Затем я должна была повернуть руку в запястье так, чтобы она могла коснуться грудной кости основанием большого пальца. Я должна была считать до семи, глядя на средний палец, а затем сразу переместить осознание в точку между глазами над переносицей. Этот перенос должен сопровождаться выражением намерения переместить искру энергии из среднего пальца в точку между глазами, сказала она. Если перемещение энергии удалось осуществить, на темном фоне закрытых глаз возникает свет. Она отметила, что этот светящийся сгусток энергии мы можем направлять в любое место тела для того, чтобы побеждать боль, излечивать болезни и преодолевать дурные предчувствия.
Затем она подняла руку и мягко нажала на мое солнечное сплетение.
— Если тебе нужно быстро вызвать прилив энергии, как, например, сейчас, воспользуйся силовым дыханием, которое я тебе покажу, и я гарантирую, что ты почувствуешь новый прилив сил.
Я наблюдала, как Клара показывала мне серию коротких вдохов и выдохов через нос, которые она делала с помощью быстрых движений диафрагмы. Я сделала так же, как и она, и приблизительно через двадцать вдохов и выдохов путем сокращения и расслабления диафрагмы я почувствовала, как по телу потекло тепло.
— Мы будем сидеть здесь и заниматься силовым дыханием и созерцанием света при закрытых глазах до тех пор, пока страх не покинет тебя, — сказала она.
— Но ведь я не так уж сильно испугалась, — солгала я.
— Ты не видела себя со стороны, — ответила Клара. С того места, где я сижу, было видно, что кто-то чуть было не потерял сознание.
Конечно, она была права. Я никогда не испытывала такого смертельного ужаса как тогда, когда увидела, что тень Клары сама по себе вытягивается. Давно забытые переживания поднялись на поверхность моего сознания из таких глубин, что в течение секунды или двух я действительно чувствовала себя ребенком.
Я подняла руку так, как показывала Клара, — ладонью в сторону, — и пристально посмотрела на кончик пальца. Некоторое время я смотрела, не отводя глаз, а затем сосредоточила все внимание на точке между глазами. Я не увидела никакого света, но постепенно успокоилась.
Уже почти стемнело. Я видела, как недалеко от меня вырисовывается силуэт Клары. Ее голос звучал успокаивающе. Она сказала:
— Давай останемся здесь еще в течение некоторого времени, чтобы эта искра энергии рассосалась в твоем теле.
— Ты научилась этому в Китае? — спросила я.
Она отрицательно покачала головой.
— Я уже говорила тебе, что у меня был учитель здесь, в Мексике, — ответила она, а затем почтительно добавила:
— Мой учитель был удивительным человеком, который посвятил свою жизнь познанию, а затем учил нас искусству быть свободными.
— Но разве это не восточный метод дыхания?
Казалось, на какое-то мгновение она заколебалась, прежде чем ответить мне. Я подумала, что ее нерешительность связана с тем, что она не хочет разглашать какую-то тайну.
— Где твой учитель нашел этот метод? — настаивала я. — Что, он тоже был в Китае?
— Он научился всему от своего учителя, — сказала Клара уклончиво.
Когда я попросила ее рассказать мне побольше о своем учителе и о том, чему он научил ее, Клара извинилась передо мной за то, что пока не может ответить мне на мои вопросы.
— Для того, чтобы понять то, что я могу тебе рассказать, — объяснила она, — ты должна приобрести особую энергию, которой в настоящее время у тебя еще нет.
Она похлопала меня по руке.
— Не торопи время, — сказала она доброжелательно. — Мы собираемся обучить тебя всему, что знаем. А если так, то зачем спешить?
— Каждый раз, когда ты говоришь "мы", меня охватывает очень сильное любопытство, Клара. Дело в том, что я догадываюсь, что в этом доме живут и другие люди, и к тому же я начинаю видеть и слышать то, насчет чего мой рассудок говорит, что это невозможно.
Клара начала смеяться и продолжала так долго, что я испугалась, как бы она не упала с валуна, на котором сидела. Этот внезапный и непонятный мне смех раздосадовал меня еще больше, чем ее отказ рассказать о своем учителе.
— Ты даже не представляешь, каким смешным мне кажется твое положение, — сказала она, объясняя свое поведение. — Сейчас, как и тогда, когда ты увидела движение тени, я убеждаюсь в том, что ты успешно освобождаешь свою энергию. Ты начинаешь все выносить из своего склада. Помни, что чем больше предметов ты выбросишь из него, тем больше у тебя будет места для новых вещей.
— Что это будут за вещи? — спросила я по-прежнему раздосадовано. — Движущиеся тени и бестелесные голоса?
— Возможно, — ответила она неопределенно. — Но может быть и так, что ты увидишь тех, кому принадлежат эти тени и голоса.
Я захотела узнать, кому могут принадлежать эти голоса и тени, но она отказалась разговаривать об этом дальше. Она неожиданно встала и заявила, что желает вернуться домой до наступления сумерек, чтобы без труда включить электрический генератор.
Глава 8. Голос духа.
Я не виделась с Кларой три дня. Она предприняла какое-то таинственное путешествие и отсутствовала в доме. Теперь эго вошло в ее привычку. Не сказав ни слова, она оставляла меня одну в доме по несколько дней кряду в обществе одного лишь Манфреда. И хотя в моем распоряжении был весь дом, я не рисковала находиться где-нибудь за пределами гостиной, своей спальни, Клариного спортивного зала, кухни и, конечно, домика со службами во дворе. В доме и во дворе было что-то такое, что наполняло меня иррациональным страхом, особенно в отсутствие Клары. В результате получалось так, что, когда я оставалась одна, я делала все по собственному распорядку, и это немного успокаивало меня.
Обычно я просыпалась около девяти часов утра, готовила себе завтрак на электроплитке, потому что все еще не умела топить печь дровами, съедала его, а затем направлялась в пещеру для занятий вспоминанием или уходила с Манфредом на длительную прогулку. Как правило, я возвращалась поздно во второй половине дня и занималась еще некоторое время кунг-фу в Кларином зале для боевых искусств. Это было большое помещение с куполообразным потолком, лакированным деревянным полом и покрытой черным лаком стойкой, на которой было расположено множество видов восточного оружия. Вдоль стены напротив двери находилась платформа, покрытая соломенными матами. Однажды я спросила Клару, зачем она нужна. Она ответила, что здесь она занимается медитацией.
Я никогда не видела, как она медитирует, потому что она всегда, приходя в зал одна, закрывала дверь на замок. Сколько я ни спрашивала, какой медитацией она занимается, она отказывалась вдаваться в подробности. Единственное, что мне удалось узнать, — это то, что она называла ее сновидением.
Клара разрешила мне пользоваться своим спортивным залом в любое время, когда она не занималась там сама. Когда я оставалась одна в доме, меня тянуло зайти в него потому что здесь больше всего чувствовалось ее присутствие и сила, что положительно влияло на мои эмоции. Именно здесь она обучала меня очень интересному стилю кунг-фу. Я никогда не увлекалась китайскими стилями боевых искусств, потому что мои преподаватели японского каратэ всегда утверждали, что движения в этих стилях слишком запутаны и витиеваты чтобы иметь практическое значение. Они постоянно насмехались над китайскими стилями и превозносили свои собственные, говоря, что, хотя каратэ и происходит из китайских стилей, его приемы и стратегия были существенно доработаны и пересмотрены в Японии. Ничего не зная о китайских боевых искусствах, я верила своим учителям и ни во что не ставила все другие стили. Теперь я не знала, как мне относиться к тому стилю кунг-фу, которым занималась Клара. Но несмотря на мое невежество в этом отношении я сразу поняла одно: она бесспорно была мастером этого стиля.
Позанимавшись около часа в Кларином спортзале, я переодевалась и отправлялась на кухню, чтобы поесть. Каждый раз еда уже ждала меня там, на столе, но я всегда бывала настолько голодна после физических упражнений, что просто проглатывала все, что было приготовлено, не размышляя особо о том, как оно здесь появилось.
Когда я спросила Клару, она ответила мне, что во время ее отсутствия в дом приходит смотритель и готовит еду для меня. Он, должно быть, и стирал белье, потому что я каждый раз находила его аккуратно сложенным в стопку у двери моей спальни. Мне оставалось лишь выгладить его.
Однажды вечером, после особо успешного дня занятий я почувствовала такой прилив энергии, что решила нарушить обычный распорядок и сходить еще раз в пещеру в темноте, чтобы продолжить вспоминание, хотя Манфред критически поглядывал на меня и время от времени рычал. Мне так не терпелось добраться до пещерки, что я забыла взять с собой фонарь. Ночь была облачной, но, несмотря на кромешную тьму, я ни разу не споткнулась в течение всего пути. Я добралась до пещеры и, используя визуализацию и дыхание, провспоминала все, что было в моей памяти связано с моими преподавателями каратэ и теми демонстрациями и соревнованиями, в которых мне довелось принимать участие. Это заняло у меня большую часть ночи, но когда я закончила работу, мне показалось, что я существенно очистилась от тех предрассудков, которые переняла в ходе занятий от своих учителей.
На следующий день Клара все еще не вернулась, и поэтому я отправилась в пещеру немного позднее обычного. Возвращаясь домой, я решила поэкспериментировать и пройти по той же тропинке, по которой я ходила каждый день, только на этот раз с закрытыми глазами, будто вокруг непроглядная тьма. Мне было интересно узнать, смогу ли я пройти до самого дома, ни разу не споткнувшись, потому что до меня только теперь дошло, что в предыдущий вечер мне удалось каким-то чудом пройти так. Идя по тропинке днем, но с закрытыми глазами, я несколько раз упала, зацепившись за торчащие камни и пни, и набила себе солидный синяк на голени.
Я сидела в гостиной, накладывая повязки на свои ссадины, когда дверь неожиданно открылась и вошла Клара.
— Что с тобой случилось? — удивленно спросила она. Ты поцапалась с собакой?
В это мгновение в комнату неслышным шагом вошел Манфред. Я могла дать голову на отсечение, что он понял ее слова. Он хрипло пролаял, словно незаслуженно обиженный. Клара встала перед ним, слегка поклонилась ему, сгибаясь в талии, как это делают на востоке ученики, когда делают поклон своему учителю, и произнесла самое изощренное двуязычное извинение. Она сказала:
— Мне очень жаль, дорогой синьор, что я выразилась так беспечно о вашем безукоризненном поведении и ваших изысканных манерах, а также — и превыше всего — о вашей высшей рассудительности, которая делает вас un senor entre senores, el mas ilustre entre todos ellos — господином среди господ, самым выдающимся среди них.
Я была просто потрясена. Я подумала, что за три дня своего отсутствия Клара сошла с ума. Я никогда не слышала ранее, чтобы она говорила таким тоном. Я собиралась уже было засмеяться, но ее серьезность заставила мой смех застрять у меня в горле.
Она вот-вот должна была начать очередную серию извинений, когда Манфред зевнул, устало взглянул на нее, развернулся и вышел из комнаты.
Клара села на диван, и ее тело затряслось от беззвучного смеха.
— Когда он обижен, единственная возможность его утешить состоит в том, чтобы утомить его комплиментами, объяснила она.
Я надеялась, что Клара расскажет мне, где она провела эти три дня. Некоторое время я ожидала, что она сама вернется к разговору о своем отсутствии, но этого не произошло. Я сказала ей, что во время ее отсутствия Манфред каждый день приходил навестить меня в пещеру, где я занималась вспоминанием. У меня создалось впечатление, что он время от времени заглядывал туда, чтобы убедиться, что со мной все в порядке.
Затем я снова попыталась узнать от Клары что-нибудь о ее поездке, но она, как ни в чем не бывало, сказала:
Да, он очень заботлив и крайне внимателен к другим. Поэтому он от всех ожидает к себе такого же отношения, и стоит только ему заподозрить, что кто-то настроен против него, как он тут же приходит в бешенство. Когда он находится в таком состоянии, он смертельно опасен. Помнишь, в тот первый вечер он чуть было не откусил тебе голову, когда ты назвала его жабой?
Мне захотелось изменить тему разговора. Я не любила думать о Манфреде как о бешеном псе. В течение прошедших месяцев он стал мне другом, и я больше не считала его зверем. Он был таким другом, что я иногда с беспокойством думала, что он — единственный, кто действительно понимает меня здесь.
— Ты еще не рассказала мне, что случилось с твоими ногами, — напомнила мне Клара.
Пришлось рассказать ей о своей неудачной попытке ходить с закрытыми глазами. Я сказала, что вчера ночью у меня не было никаких затруднений с тем, чтобы пройти по той же тропинке в темноте.
Она взглянула на царапины и ссадины на моих ногах и потрепала мои волосы так, словно я была Манфредом.
— Вчера вечером ты не делала события из своего похода по тропинке, — сказала она. — Ты была исполнена решимости добраться до пещерки и поэтому ноги автоматически доставили тебя туда. А сегодня ты сознательно пыталась повторить то, что было вчера, но потерпела жалкую неудачу, потому что на твоем пути встал твой собственный ум.
Некоторое время она помолчала, а затем добавила:
— Или, быть может, ты не слышала голос духа, который мог бы благополучно провести тебя.
Она сморщила нос и губы в детской гримаске нетерпения, когда я сказала ей, что не слышала в последнее время никаких голосов, хотя иногда в доме у меня создавалось впечатление, что до меня доносится какой-то странный шепот. Но я была уверена, что это лишь завывание ветра в безлюдном коридоре.
Мы договаривались, что ты никогда не будешь принимать мои слова буквально, если я заранее не предупрежу тебя об этом, — сказала Клара строгим голосом. Опустошая свой склад, ты освобождаешь место для того, чтобы поместить туда что-нибудь новое. Вот у тебя уже и появилось достаточно места для того, чтобы держать в нем искусство ходить в темноте. Поэтому я подумала, что, возможно, там уже достаточно места для голоса духа.
Я так усиленно пыталась понять, что Клара имеет в виду, что на лбу у меня, должно быть, появились морщины. Клара уселась в свое любимое кресло и начала терпеливо объяснять, что она хотела сказать.
— До того, как ты оказалась в этом доме, среди твоих представлений не было сведений о собаках, которые больше чем собаки. Однако здесь ты встретила Манфреда, и в результате этой встречи твое представление изменилось.
Она встряхнула рукой, как итальянка, и спросила:
— Capisce?
— Ты хочешь сказать, что Манфред — это голос духа? — спросила я, недоумевая.
Клара засмеялась так громко, что едва смогла прийти в себя, чтобы сказать:
— Нет, я имею в виду другое, нечто более абстрактное, — выдавила она сквозь смех.
Она предложила мне достать из шкафчика подстилку.
— Давай выйдем во двор и посидим под сапотовым деревом, — сказала она, доставая из аптечки бальзам. Сумерки — лучшее время для того, чтобы слушать голос духа.
Я расстелила подстилку под деревом, увешанным зелеными плодами, похожими на персики. Клара втерла немного бальзама в ушибленные места на моих ногах. Было ужасно больно, но я старалась не морщиться. Когда она закончила втирать, я заметила, что самый большой ушиб уже почти рассосался. Она отодвинулась от меня и оперлась спиной о ствол дерева.
— Все имеет видимую форму, — начала она. — И кроме внешних очертаний существует внутреннее сознание, которое управляет вещами. Это безмолвное сознание есть дух, всеобъемлющая сила, которая проявляет себя разными способами в различных вещах. Эта энергия может вступать с нами в контакт.
Она велела мне расслабиться и глубоко дышать, потому что собиралась показать, как пробудить в себе дар внутреннего слуха.
— Ведь голос духа, — сказала она, — можно слышать лишь внутренним слухом.
Во время дыхания давай возможность энергии вытекать через уши, — продолжала она.
— Как мне сделать это? — спросила л.
Во время выдоха сконцентрируй внимание на отверстиях ушей и воспользуйся этой сосредоточенностью и намерением для того, чтобы направить поток.
Некоторое время она следила за тем, как я пытаюсь сделать это, давая мне указания.
— Выдыхай через нос с закрытым ртом, а кончиком языка касайся неба, — сказала она. — Выдыхай бесшумно.
После нескольких попыток я могла чувствовать ушные раковины и полости довольно отчетливо. Затем она велела мне тереть ладони одна о другую до тех пор, пока они не станут горячими, а затем приложить их к ушам так, чтобы пальцы левой и правой рук почти соприкасались на затылке.
Я сделала так, как она сказала. Затем Клара предложила мне, не изменяя положения рук, сделать массаж ушей легкими круговыми движениями ладоней. Потом, оставляя руки по-прежнему в том же положении, я должна была постучать указательными пальцами по голове за ушами, поднимая их для этого на средние пальцы и давая им резко соскакивать с них. Удары пальцев по голове представлялись мне подобными приглушенному звучанию далеких колоколов. Я простучала пальцами восемнадцать раз, ровно столько, сколько она сказала. Опустив руки, я заметила, что могу отчетливо слышать самые тихие звуки среди окружающей зелени, тогда как до этого они сливались в один недифференцированный, едва различимый звуковой фон.
— Теперь, когда уши стали чувствительными, ты, возможно, услышишь голос духа, — сказала Клара. — Но не ожидай, что кто-то будет кричать тебе что-то с верхушек деревьев. То, что мы называем голосом духа, ближе к чувству. Или это может быть идея, которая неожиданно возникнет у тебя в голове. Иногда этот голос напоминает ностальгическое желание вернуться в какое-то смутно припоминаемое место или едва ощутимое стремление сделать что-то неясно осознаваемое.
Возможно, именно сила ее внушения привела к тому, что я начала слышать вокруг неразборчивый шепот. Прислушавшись, я заметила, что этот шепот превратился в отдаленные человеческие голоса. Я могла различить чистый женский смех и глубокий грудной баритон мужчины, который пел. Я слышала эти голоса так, словно до меня порывами доносил их ветер. Я сосредоточилась для того, чтобы расслышать, что говорят эти голоса, и чем больше я прислушивалась, тем сильнее меня охватывала радость. Переливающаяся через край внутренняя энергия заставила меня вскочить на ноги. Я была так счастлива, что хотела прыгать, танцевать и бегать по двору, как ребенок. Не осознавая собственных действий, я начала петь, скакать, кружиться, как балерина, до тех пор, пока полностью не выбилась из сил.
Когда я в конце концов подошла к Кларе и села рядом с ней, я вся истекала потом, но это была нездоровая испарина. Это был холодный пот полного изнеможения. Клара задыхалась от смеха при виде моих выходок. Надо сказать, что мне удалось показать себя в самом нелепом виде, когда я прыгала и приплясывала по двору.
— Прямо не знаю, что на меня нашло, — сказала я, будучи не в состоянии объяснить свое поведение.
— Опиши, что произошло, — сказала Клара серьезным голосом.
Когда я смущенно отказалась, она добавила:
— В таком случае мне придется считать, что у тебя немного... ну, одним словом, крыша поехала, если ты только понимаешь, о чем идет речь.
Я рассказала ей, что слышала удивительное пение и смех, которые так меня заворожили, что мне захотелось потанцевать.
— Как ты думаешь, я не сошла с ума? — спросила я озабоченно.
— На твоем месте я бы не беспокоилась об этом, сказала она. — Твои выкрутасы были естественной реакцией на то, что ты услышала голос духа.
— Это был не один голос, а много, — поправила я.
— Ну вот, она опять за свое, эта буквально все понимающая мисс Совершенство, — сказала она с издевкой.
Она объяснила, что буквальное понимание — это одна из главных вещей, которые хранятся на нашем складе, и что для того, чтобы не понимать все буквально, нужно постоянно осознавать, что это только одна из возможных интерпретаций. Голос духа — это метафора, которая обозначает то, что не имеет никакого отношения к голосам, хотя иногда мы действительно слышим его как голос.
Она сказала, что для меня, поскольку я выросла в католической семье, лучше всего представлять себе дух в виде ангела-хранителя — доброго, покровительствующего мужчины, который наблюдает за мной.
— Но дух в действительности никого не охраняет, продолжала она. — Это абстрактная сила, которая по своей природе не добра и не зла. Сила, которой нет до нас дела, но которая, тем не менее, отвечает на нашу силу. Обрати внимание, не на молитвы, а на силу. Вспомни об этом в следующий раз, когда тебе захочется помолиться о прощении грехов!
— Но разве дух не добр и снисходителен? — с тревогой спросила я.
Клара ответила, что рано или поздно мне придется отказаться от всех своих предрассудков о хорошем и плохом, о Боге и религии и мыслить исключительно в рамках новых представлений.
— Ты хочешь сказать, что добро и зло не существуют? — спросила я, держа наготове целый свод логических доказательств в пользу существования свободы воли и зла, которые я усвоила в годы обучения в католической школе.
Но прежде чем я успела начать излагать свои аргументы, Клара сказала:
— В этом отношении мое мировоззрение и мировоззрение моих друзей отличается от общепринятого. Я уже говорила тебе, что для нас свобода означает свободу от человеческого. А человеческое включает Бога, добро и зло, святых, Деву Марию и Святой Дух. Мы верим в то, что только те убеждения, которые никак не связаны с человеческим, могут дать людям свободу. Если каши склады остаются переполненными обычными человеческими желаниями, чувствами, идеями и объектами, то как мы можем быть свободными? Ты понимаешь, что я имею в виду?
Я понимала ее, но не так ясно, как мне бы хотелось, отчасти потому, что я все еще не желала отказываться от идей о сохранении человечности, а отчасти потому, что к тому времени я еще не вспомнила все свои переживания, связанные с обучением в католической школе. Кроме того, я привыкла никогда не думать ни о чем, что не касается меня непосредственно.
Я сидела молча, пытаясь обнаружить изъян в ее рассуждениях, как вдруг Клара неожиданно резким ударом по ребрам выбила меня из состоянии задумчивости. Она сказала, что собирается показать мне еще одно упражнение для остановки мыслей и овладения навыком видеть энергетические волокна. Иначе я всегда буду оставаться в этом состоянии — в рабстве у представления о себе.
Клара велела мне сесть скрестив ноги и в процессе дыхания наклоняться в стороны — то вправо, то влево, — и чувствовать при этом, как меня водит по горизонтальной линии, которая проходит через уши. Она отметила, что, как это ни странно, линия при этом не начинает раскачиваться, а остается идеально горизонтальной, и что это — одна из таинственных закономерностей, которую обнаружила она вместе со своими друзьями.
— Такое покачивание, — объяснила она, — сдвигает в сторону наше сознание, которое в обычном состоянии направлено вперед.
Она приказала мне расслабить мышцы челюсти, сделав несколько жевательных движений, и три раза проглотить слюну.
— А зачем это нужно? — поинтересовалась я, судорожно глотая.
— Жевание и глотание перемещает энергию, которая локализована в голове, в направлении желудка, уменьшая тем самым нагрузку на мозг, — сказала она, посмеиваясь. — Тебе следовало бы делать это почаще.
Я хотела было встать и немного пройтись, потому что отсидела себе ноги. Но Клара потребовала, чтобы я продолжала еще некоторое время делать это упражнение.
Я покачивалась из сторо
