Фёлькишер Беобахтер — печатный орган НСДАП с 1920 года.
Квинтэссенция расисткого обоснования антикоммунизма была преподнесена «Фёлькишер Беобахтер». Газета утверждала, что в Совестском Союзе «тот, кто не может доказать еврейского происхождения и не проявляет рабской покорности.ю объявляется большевиками классовым врагом... и подлежит уничтожению», о чем свидетельствует статистика массовых убийств в нацистских концлагерях. К реальности эта чудовищная фраза имела лишь то отношение, что она, так сказать, в перевернутом виде предсказала судьбу, которую германские расисты уготовили евреям».
Насаждая стереотипы «коммунистических смутьянов», «красных убийц» и т. п., германские фашисты самыми разнообразными способами использовали его для маскировки собственных акций.
Летом 1927 года Геббельс задумал издавать погромную газетку под названием «Дер ангриф» («Атака»). Встал вопрос, как привлечь внимание к ней. Однажды на улицах Берлина появился исполненный в красном цвете плакат с единственным словом «атака» и большм вопросительным знаком. После этого по Берлину поползли слухи, то коммунисты готовятся к «решающему насильственному выступлению». Несколько дней спустя на берлинских улицах было вывешено извещение коммунистов с перечнем пунктов первой помощи, куда рекомендовалось обращаться в случае получения травм от штурмовиков, терроризировавших в те дни всю Германию. Но на этот раз по поводу извещения поговаривали, что оно сделано в связи с предстоящим «восстанием коммунистов», тем более что в тот же день был расклеен второй характерный плакат с надписью: «Атака последует 4 июля». 4 июля 1927 г. вышел первый номер «Ангрифа», о чем извещал выполненный в той же манере третий плакат, но уже с текстом, указывавшим на принадлежность еженедельника к НСДАП.
1 апреля 1933 г., когда по всей Германии проводился бойкот еврейских торговых заведений, на самом видном месте первой полосы «Фёлькишер Беобахтер» появилась заведомо лживая заметка. В ней говорилось: «Внимание! Коммунистическая провокация в связи с бойкотом! Как явствует из определенных сообщений, члены коммунистических боевых организаций, одетые в форму штурмовиков, будут пытаться использовать национал-социалистский бойкот для грабежа торговых заведений с целью вызвать всеобщие беспорядки. Все признаки говорят за то, что коммунисты даже создали моторизованные отряды с целью осуществить это намерение в местностях, где полиция столь же быстро появиться не может. Они намереваются предоставить таким образом в руки загранице «материал» для дальнейшего развертывания кампании по поводу творящихся в Германии ужасов. Следует иметь в виду, что штурмовикам и эсэсовцам дано строгое указание вест себя так, что ни у одного еврея не упало с головы и волоса». Сообщение было достаточно четкой инструкцией по организации антисемитских погромов, призванных дискредитировать... КПГ, многие члены которой, начиная с Эрнста Тельмана, уже находились в фашистских застенках.
После окончания Ялтинской конференции появилась статья Геббельса под названием «2000». Устрашенный итогами важной встречи союзников по антигитлеровской коалиции, ближайший приспешник Гитлера предпринял одну из последних отчаянных попыток внести раздор между ними, играя на антикоммунистических предрассудках западных лидеров. Ради этого он даже сделал первое публичное допущение, что гитлеровская Германия может проиграть войну, связав с таким исходом комашрные для Запада перспективы. В статье Геббельс впервые употребил выражение «железный занавес», которое подхватил Черчилль, употребив его в антисоветском послании к Трумэну от 12 мая 1945 года. Теперь оно известно как послание о «железном занавесе».
Легенда о неизвестном штурмовике.
В Германии создавалась «национал-социалистская этика героизма», в силу которой категория «возвышенно-героического» стала также одним из главных рабочих критериев нацистской эстетики. Но проблема состояла в том, что, если абстрагироваться от спекуляций на именах великих немцев, вошедших в историю, реальная жизнь представляла поборникам «возвышенно-героического» крайне убогий материал. «Художественная фантазия» апологетов нацизма в литературе и искусстве способно была создавать слащаво-кровавые боевики вроде фильма «Штурмовик Бранд». Но отыскать и прославить на всю Германию хотя бы одного живого штурмовика с чертами подлинно героической личности оказалось просто невозможным делом.
Поэтому Геббельс носился с идеей создания героического образа неизвестного штурмовика. Когда же, наконец, подвернулся случай преподнести в качестве образа пример реально существовавшего человека, его причисление к «лику святых» стало возможным только в результате его смерти. Таким «героем» стал наполовину рабочий, наполовину студент Хорст Вессель, написавший песню, которая впоследствии стала официальным партийным гимном НСДАП.
Утверждалось, что не иначе, как однажды вечером в одном бедняцком кабаке пальцем на пыльном оконном стекле этот «романтик» вывел слова:
«С высоко поднятым знаменем, тесно сплотив ряды, штурмовики маршируют спокойно твердым шагом...»
из которых родилось шестнадцатистрочное стихотворение, отосланное потом в недавно созданную газету «Ангриф». Возможно, в результате этого Хорст Вессель и попал — как минимум, однажды — во время костюмированного шествия штурмовиков в объектив репортерского фотоаппарата. Он даже начал продвигаться по иерархической лестнице чинов и званий штурмовиков, но далеко не ушел. Его остановила особа женского пола, представлявшая первую древнейшую профессию. История печальная — сутенер дамы застрелил совратителя честной труженицы. По иронии судьбы, пуля попала еще неизвестному тогда автору еще не признанного тогда партийного гимна прямо в рот.
Каким-то образом весть об этом уголовном происшествии дошла до Геббельса, и он увидел в ней шанс раз и навсегда персонифицировать своего «неизвестного штурмовика». Этому способствовала обстоятельство, что раненый, дела которого пошли на поправку, вдруг умер от заражения крови. Других свидетелей рождения легенды о Хорсте Весселе впоследствии «убрало» гестапо. Хорсту Весселю был отпущен грех «измены движению», а его татуированный убийца срочно перекрашен в «красного фронтовика».[1]
Идеологи фашизма бессовестно спекулировали на таком в высшей степени человеческом чувстве, как чувство чести, которое напрямую связывалось с понятием верности.
В приложение к плану «Барбаросса» была написана песня «Фюрер, вели». В тексте этой песни были сведены воедино все постулаты нацистского «героизма»: «Марш, начатый Хорстом Весселем в коричневой форме СА, завершают серо-зеленые колонны. Великий час настал. От Финляндии до Черного моря вперед, вперед, вперед на восток, штурмующее войско. Цель — свобода, девиз — победа. Фюрер, вели, мы выполним твой приказ».
Было несколько подобных песен, но исполнение одной из них Геббельс запретил. Речь идет о песне «Лили Марлен». Содержание песни было бесхитростным:
Перед казармой,
Перед большими воротами
Стоял фонарь,
И он еще стоит перед ними до сих пор
Так давай мы там опять увидимся.
Снова постоим у фонаря.
Как когда-то, Лили Марлен.
Наших два силуэта
Выглядели как один.
Как нам было хорошо,
Можно было сразу заметить.
И всем людям должно это быть видно,
Когда мы стоим у фонаря
Как когда-то, Лили Марлен.
Твои шаги знает он [фонарь],
Твою изящную походку.
Каждый вечер он горит,
А меня он давно забыл.
И если со мной приключится беда,
Кто будет стоять у фонаря
С тобой, Лили Марлен?
Из тихого места,
Из глубины земли
Поднимут меня наверх, как во сне,
Твои влюблённые уста.
Когда закружатся поздние туманы,
Я снова буду стоять у фонаря.
Как когда-то, Лили Марлен…
Эту песню исполняли солдаты в строю, она стала «неофициальным гимном». Геббельс настоял на запрете, так как, по-видимому, он был одного мнения с каким-то английским генералом, заявившим, что «солдаты, которые любят слушать на ночь такую песню, не могут выиграть войну».
Миф почвы, крови и расы.
Экспуатировалось чувство родины (почва). Констатация национальных (кровь) и расовых различий трансформировалась в проповедь национальной исключительности и расового превосходства немцев, как раз в открывавшую дорогу к разгулу низменных интстинктов.
Наиболее развернуто и достаточно откровенно претензии на мировое расовое господство немцев были изложены в розенберговском «Мифе XX столетия». Обрушиваясь на католицизм и марскизм, а заодно и на классическую русскую литературу с ее пафосом любви и сострадания, Розенберг призывал внедрить в сознание немцев миф «расовой души», апеллирующий к воинственности.
