Отступление 3. Собиратель слов

В марте 1819 г. по дороге из Петербурга в Москву на паре почтовых лошадей ехал молоденький мичман. Ямщик, поглядывая на небо, погонял лошадей. Вдруг он сказал:

- Замолаживает...

- То есть как замолаживает? - переспросил мичман.

Вот ведь русское слово, а непонятно. Ямщик стал объяснять, а мичман вытащил из кармана записную книжку и, коченея от холода, записал: «Замолаживать - иначе пасмурнеть - в Новгородской губернии значит заволакиваться тучками, говоря о небе, клониться к ненастью».

Звали мичмана Владимир Иванович Даль. Записав первые неизвестные ему русские слова, Даль стал внимательно прислушиваться к речи народа, и через десять лет его словарные записи требовали уже особой подводы. Даль захвачен мыслью составить словарь живого народного языка.

Сколько слов знает обычно человек? Предполагают, 10-12 тысяч. Подсчитано, что Пушкин использовал более 20 тысяч слов. В словаре Даля - более 200 тысяч.

Даль до тонкостей знал каждую вещь, все обозначения, к ней относящиеся. Так, нож, который в обычном словаре определяется просто как «инструмент для резания», в словаре Даля характеризуется следующим образом:

НОЖ, м- ножик, ножичек, ножища; стальная или наваренная сталью железная полоса, в черене, в колодке, для резания. В ноже отличают: плашку или полосу, лист, и колодочку, черен; в плашке: лёзо, лезвие, резь, острое ребро; обух, обушок, тупее, тупое, толстое ребро; плоек, плюск, голомень, плоские бока или стороны ножа; острие, тычек, жало, кончик, острый конец; ножка, осадка, часть, уходящая в колодку. - Жалом зовут и острый окраек лёза. Большой столовый нож: рушальный; ножища кухонный, мясничий: косарь, секач; поварской: приспешный или колодей; рещиковый, столярный: резак; чеботарный: клепйк; для бритья: бритва; лекарский: скальпель, бистури, ампутационный и пр. Плужной или сабанный нож, отрез, вставленный с боку лемеха. Бумажный нож, т. е. для взреза бумаги, бывает и костяной, и деревянный. Различают и еще ножи: карманные (складные), перочинные (ножички),садовые, охотничьи (кортик, кинжал) и пр. Секач делает переход от ножа к топору, кинжал к сабле. Бабий нож, ножницы; одна половинка разрозненных ножниц, которая, у баб, правит и замест ножа...

Далее описываются иные типы ножей - ножи машинные, ножи у свечников, копье с ножами и пр.

Беседуя с Пушкиным, Даль как-то спросил, знает ли поэт, как называется старая кожа змеи, т. е. шкурка, ко-; торую ежегодно сбрасывают змеи. Пушкин не знал. «Вы-ползина», - ответил Даль. Пушкину новое слово очень понравилось, и он заметил с грустью: «Да, вот мы пишем, зовемся тоже писателями, а половины русских слов не знаем!!..» За несколько дней до смерти Пушкин пришел к Далю в новом сюртуке и сказал: «Эту выпол-зину я теперь не скоро сброшу». В нем Пушкин был и на дуэли. Простреленный, с небольшой дырочкой черный сюртук - выползина - достался Далю после смерти Пушкина как память, реликвия.

Даль знал местные говоры и по выговору мог определить, из каких мест человек. Рассказывают, что однажды Даль встретил монаха и спросил его:

- Какого, батюшка, монастыря?

- Соловецкого, родненький, - ответил монах.

- Из Ярославской губернии? - сказал Даль (он знал, что родненький, родимый часты в речи ярослав-цев). Монах смутился:

- Нетути, родненький, тамо-ди в Соловецком живу.

- Да еще из Ростовского уезда? - удивился Даль. Монах упал в ноги:

- Не погуби.

Оказалось, это был беглый солдат из Ростовского уезда Ярославской губернии, выдававший себя за соловецкого монаха.

Открыв океан народного языка, Даль потерял интерес к языку литературному: он показался ему бесцветным, пошлым, вообще нерусским, испорченным иностранным влиянием. Даль пишет: «...в образованном обществе и на письме язык наш измололся уже до пошлой и бесцветной речи, которую можно перекладывать от слова до слова на любой европейский язык». А как же надо говорить? Говорить надо живым, выразительным и точным народным языком. И Даль приводит для сравнения образцы «образованной» книжной и народной речи:

Литературный язык	Народный язык
Литературный язык Казак оседлал лошадь как можно поспешнее, взял товарища своего, у которого не было верховой лошади, к себе на круп и следовал за неприятелем, имея его всегда в виду, чтобы при благоприятных обстоятельствах на него напасть.	Казак седлал уто-ропь, посадил бесконного товарища на за-бедры и следил неприятеля в назерку, чтобы при спопутности на него ударить.
Овцы получаются там-то, частью с тем, чтобы их резать на месте, частью же, чтобы гнать гуртами далее в Россию.	Овцы берутся на убой или в отгон.
Жизнь наша коротка, а бедствий встречаем много.	Веку мало, горя много.
Эта отрасль промышленности у нас в большом развитии.	Промысел этот шибко прошел.

«Сравните и решите, что лучше и как бы должно писать и говорить», - обращался Даль к Жуковскому. Жуковский отвечал, что вторым способом можно говорить только с казаками, да и то о близких, понятных им предметах.

Больше же всего, по мнению Даля, русский язык портят иностранные слова. Приводя иностранное слово, Даль дает тут же множество русских синонимов, он показывает, как легко найти замену иностранного слова, пусть даже привычного, принятого и уже освоенного нашим языком. Заимствованное когда-то из французского языка слово серьезный вполне обрусело. Но Даль пишет: «Значение этого слова весьма различно, но одним из следующих его всегда заменить можно: важный, чинный, степенный, величавый; строгий, настойчивый, решительный; деловой, дельный, озабоченный, внимательный, занятой; думный или думчивый, мысливый, резкий, сухой, суровый, нешуточный; нешутя, поделу, истинно, взаправду, взабыль и пр.».

Если же подходящей замены не было, Даль придумывал сам. Например, говорил он, французское пенсне можно заменить словами щипки, носохватка, щипонос-ка, клещовка, жемочки, очечки; гимнастика - ловкоси-лие; атмосфера - мироколица или колоземица; горизонт - небозем или глазоем (тут же он приводил областные слова - овид, оглядь) и т. д.

Иронически отнесся к этой идее Н. Г. Чернышевский, который писал: «Мы начинаем обращаться в славянофилов. Три месяца тому назад, когда мы хотели выразить впечатление, производимое львовскою газетою «Слово», нам подвернулись слова иностранного происхождения - «национальная бестактность». Теперь совершенно такое же впечатление, произведенное двумя первыми нумерами московской газеты «День», выразилось у нас словами чистейшего русского происхождения. Значительную долю славы за это спасительное обращение наше история, по всей вероятности, припишет «монументальному», по выражению «Дня», труду В. Даля: «Толковому словарю живого русского языка», в котором предлагаются чистые русские слова на замену всех взятых от латинских, лю-торских и других нехристей; например, астрономический термин «аберрация» заменяется золотопромышленным словом «россыпь»! «абордаж» - словом «сцепка», «абориген» - «коренник или сидящий на корню», «авангард» - «переды или яртаул», «автограф» - «своеручник», «автомат» - «самодвига», «живуля», «живыш» и так далее.

Для замены иностранных слов В. Даль широко использовал и областные слова, диалектные: этаж - жилье; аптека - снадобница, зельница; портрет - поличие, подобень; маршрут - путевик; маска - окружник; револьвер - скоропал и др.

Но не тем прославился В. Даль. Он остался в нашей памяти замечательным собирателем, исследователем народной речи. Он собирал не только слова, но и поговорки, пословицы - 37 тысяч. Например, В. Даль нашел 110 пословиц со словом глаз, 86 - со словом голова, 77 - со словом конь и т. д. После смерти В. Даля его «Толковый словарь живого великорусского языка» несколько раз переиздавался, к нему постоянно обращаются лингвисты, журналисты, писатели и все интересующиеся языком.

* * *

Критик. Все же лучший критерий истины - практика. История борьбы за богатство и чистоту нашего языка очень показательна.

Лингвист. В этом я с вами совершенно согласен. Дискуссии велись ожесточенные, выдвигались разнообразные доводы. Наше преимущество перед спорщиками прошлых десятилетий в том, что мы знаем результаты, мы знаем то, как сама жизнь решила их споры.

Уроки истории

И. А. Гончаров в «Литературном вечере» передает разговор своих современников о языке.

Один из них вздыхает:

«- Теперь что-то не пишут так!»

Другой спрашивает:

«- Как это «так»?»

И слышит в ответ:

«- Так приятно, плавно, по-русски, чтобы всякий понимал! Возьмешь книгу или газету - и не знаешь, русскую или иностранную грамоту читаешь! Объективный, субъективный, эксплуатация, инспирация, конкуренция, интеллигенция - так и погоняют одно другое! Вместо швейцара пишут тебе портье, вместо хозяйка или покровительница - патронесса! Еще выдумали слово игнорировать!»

«- Да и по-русски-то стали писать, боже упаси, как!.. Например, выдумали - «немыслимо», а чем было худо слово «невообразимо»? Нет, оно, видите, старое, так прочь его! Или, все говорили и писали: «Такой-то или такие-то обращаются к тому, другому, или друг с другом так-то»; не понравилось им, давай менять: «такой-то относится-де так-то». Лучше ли это, я вас спрашиваю?»

Еще в 1789 г. один из критиков писал о неологизмах П. Львова, популярного тогда писателя: «Что касается до отваги господина сочинителя помещать тут же в сочинении своем многие слова, как, например, себялюбие, себялюбивый... челопреклонцы, великодумцы, щедро-хищники и другие тому подобные; так в сем случае он совсем уже неизвинителен, и ему б было слишком еще рано навязывать читателям подобные новости, а надлежало б наперед аккредитоваться поболее в сочинениях».

Новые явления требуют для своего обозначения новых слов. Новые слова кажутся странными или вообще излишними. Себялюбие - к этому слову мы уже привыкли и не понимаем, чем оно могло поразить Болотова. Но для него, по-видимому, оно звучало так же, как для нас щедрохищники. Сам Болотов не боится использовать иностранное слово аккредитоваться, едва ли необходимое. Вообще же именно иностранные слова вызывали протест чаще всего.

Выступления против иностранных слов, споры, «русское или иностранное», имеют давнюю традицию. В середине XVIII в. в одном из журналов предлагалось заменить такие иностранные слова русскими: аппетит - побуждение, желание, хотение; багаж - имение, пожитки; директор - правитель; инженер - искусный строитель крепостей и т. д. Легко увидеть, что эти иностранные слова не заменили и не отменили русских, но и не исчезли из языка, они оказались необходимыми, они обогатили наш язык. Язык не потерпел бы двух совершенно одинаковых слов. Иностранные слова, как правило, отличаются от соответствующих русских слов, выражают дополнительные смысловые оттенки. Так, князь Н. А. Вяземский писал о заимствованном слове результат: «...порываемся к результатам, которых... по-настоящему нет у нас, и поневоле прибегаем к галлицизму, потому что последствия, заключения, выводы, все неверно и неполно выражает понятие, присвоенное этому слову».

Думаем ли мы, что результат - нерусское слово? Как-то даже странно слышать, что кровать, свекла, парус - слова заимствованные. Все знают, что макароны - слово итальянское, но салфетка кажется совсем русским. А между тем в нем есть признак «иноязычности» - звук [ф]. Почти все слова с буквой ф заимствованные: фонарь, фильм, форма, кефир, шкаф, так же как и слова, начинающиеся с буквы а: аптека, апрель, армия, атака. Это слова заимствованные, но не иностранные. Это самые обычные русские слова. Конечно, нужно время, чтобы слово стало «своим».

Словарь русского языка

Вначале же «психологический барьер» преодолеть трудно. В романе Н. Г. Чернышевского «Что делать?»

(гл. IV, ч. VIII) Кирсанов в разговоре с Верой Павловной употребляет слово инициатива: -...А я верил тому, что ты толкуешь о равенстве, если равенство, то и равенство инициативы. Инициатива - для нас вполне обычное слово, никого сейчас им не удивишь. Реакция же Веры Павловны иная:- Ха, ха, ха! Какое ученое слово!.. И дальше она с нажимом несколько раз повторяет поразившее ее слово: - Разве я не стараюсь иметь равенство в инициативе? Но, Саша, я теперь беру инициативу продолжать серьезный разговор...

В те годы слово инициатива только входило в наш язык и для современников Чернышевского, возможно, звучало примерно так же, как для нас какое-нибудь трансцендентный.

В 1865 г. газета «День» писала: «Инициатива! Какое варварское слово! Нельзя ли русским писателям и словесникам придумать и пустить в ход русские того же смысла слова, например, хоть начаток, початок, задумок, переодел или что-нибудь лучше этого?». Но слово инициатива живет.

К слову принцип, появившемуся в 40-х годах прошлого века, никак не могли привыкнуть. Даже произносили его по-разному. Герой «Отцов и детей» И. С. Тургенева говорит: «Мы люди старого века, мы полагаем, что без принсипов (Павел Петрович выговаривал это слово мягко, на французский манер, Аркадий, напротив, произносил «прынцип», налегая на первый слог)...

И у героев И. А. Гончарова это слово вызывает отвращение: -... это противно моим принципам! - заключил Кряков. - Слышь - «принципы», это стоит «игнорированья», - тихо заметил генерал Сухову.

Один из филологов XIX в. предрекал: «Я думаю, все эти абстракты, принципы и проч. недолговечны и никак не получат в русском языке права гражданства, а скоро, вместо них, по-прежнему войдут в употребление отвлеченность, начало и проч.».

Этот прогноз (уместно ли здесь иностранное слово или лучше предвидение, пророчество "?) не подтвердился.

Можно ли думать, что множество иностранных слов, принятых и освоенных нашим языком в течение столетий, обеднило, а не обогатило его? Иностранные, заимствованные слова образуют значительный слой лексики любого языка. Это неизбежный и, будем думать, необходимый результат общения народов. Другое дело - злоупотребление иностранными словами в речи.

Вызывали возмущение не только чужие слова, но и чужие значения, русские слова, «копировавшие» иностранные, слова-кальки. Например, русское полуостр0в - это буквальный (по частям) перевод немецкого Halbinsel (halb -'половина', Insel - 'остров'). Часто такое необычное образование или использование русского слова казалось неоправданным.

Один из филологов писал (в конце 20-х годов XIX в.): «Не довольно обруселые немцы, переводя с немецкого Sie sieht hubsch aus, говорят: она хорошо выглядит вместо она хороша собою или чернильница выглядит, как ваза, желая сказать, что чернильница имеет вид вазы. Слово выглядеть значит то же, что разглядеть, и отнюдь не может быть употреблено в значении, которое ему придают недоученные». Выглядеть - это буквальный перевод немецкого aussehen: aus - 'вы', sehen - 'смотреть, глядеть'.

И мы сейчас говорим, как «недоученные», хс\тя глагол выглядеть противоречит, по выражению акад. Я. Грота, «как духу русского языка, так и грамматике». Замечали ли вы, что приставочные образования глагола смотреть и глядеть синонимичны (различия почти исключительно стилистические, а не смысловые): рассматривать незнакомца - это то же, что разглядывать незнакомца; можно сказать: Отец внимательно посмотрел на меня или поглядел на меня; глагол недосмотреть легко заменить глаголом недоглядеть; то же мы видим и в возвратных формах: осмотреть(ся)-оглядеть(ся), присмотреть (ся)-приглядеть (ся), засмотреть(ся) - заглядеть(ся), насмотреть (ся) -наглядеть (ся). И вдруг: высмотреть - выглядеть - никакого соответствия.

В «Словаре русского языка» С. И. Ожегова у глагола высмотреть находим два значения: «1. Старательно рассмотреть. Высмотреть все подробности. 2. Рассматривая, найти. Высмотреть в толпе знакомого». Мы не скажем «выглядеть все подробности» или «выглядеть в толпе знакомого», хотя, если мы так скажем, нас легко поймут (правда, решат, что мы хотим быть остроумными). В том же словаре для глагола выглядеть дано только одно значение: «Иметь тот или иной вид. Хорошо выглядеть. Выглядеть больным». И вот при таком полном расхождении двух глаголов словарь все же фиксирует и нечто общее. При каждом глаголе дается по одному фразеологическому (устойчивому) обороту: «Все глаза высмотреть (прост.) -то же, что все глаза проглядеть», и «Все глаза выглядеть (прост.) - то же, что все глаза проглядеть». Полное совпадение. Но ведь ясно же, что это не два разных фразеологизма, это одно и то же выражение, в котором мы с одинаковым правом можем употребить и тот и другой глагол. Значения фразеологизмов полностью совпадают, но их употребление находится уже за пределами литературной речи, это просторечное выражение. И все же это исконно русское, идущее издавна. Чужое значение, заимствованное, хотя и нелепое, образованное не по правилам, вторглось в язык, заняло все слово, совершенно вытеснило прежнее основное (корневое) значение слова. Значит, оно было очень важно, необходимо в языке. Конечно, она хорошо выглядит и она хороша собой - это совсем не одно и то же.

Известный поэт начала прошлого века И. И. Дмитриев в своих записках «Взгляд на мою жизнь» привел длинный список слов, которые, по его мнению, портили русскую речь:

«Ныне молодые писатели в стихах и прозе, за исключением достойных почитателей Карамзина, признают уже устарелым и его слог, правильный, ясный, обдуманный и благозвучный... Требования века, дух времени, народность - вот пышные и громкие слова, непрестанно ими произносимые... Ныне удивляются только самородному, самостоятельному, гениальному. Но я, признаюсь, ничего подобного и не замечаю в новейших наших авторах. Гениальность и народность не в том состоит, чтоб созданиями своими, как они называют собственные нелепости, силиться потрясть наши нервы, возбуждать страх, ужас и отвращение, хотя они и того не производят, и щеголять языком простонародным или хватским, употребительным на биваках. Выпишем здесь для примера несколько нововведенных слов, с переводом оных на язык Ломоносова, Шишкова и Карамзина, и еще две-три фразы в последнем новейшем вкусе».

И дальше проводится сопоставление слов старых (образцовых, истинных) и новых (грубых, неправильных):

По-новому	По-старому
нисколько	нимало
проблескивает	просвечивает
суметь	уметь, сладить
колея привычки	Это слово чаще других употребляемо было ямщиками; значит же: прорез от колес по густой грязи
покаместь	доколе, пока
словно	как бы, подобно
поэтичнее	стихотворнее, живописнее (поэтичный и живописный - оба слова живут в языке; очень они близки по значению, но не мешают друг другу. - В. О.)
требовательный слог	хвастливый, затейливый
вдохновлять	вдыхать, одушевлять
вдохновлен страстями	воспламенен
безграничный	неограниченный, беспредельный (Дмитриеву кажется - зачем еще слово, когда уже два есть, и с тем же значением. - В. О.)
огромные надежды, огромный гений	Это прилагательное прикладывалось только к чему-нибудь материальному: огромный дом, огромное здание (как раз в те годы у многих слов развиваются новые, переносные значения; это слово обратило на себя внимание потому, что часто использовалось, и не всегда уместно. - В. О.)
ответить	отвечать (и, желая окончательно убить сарказмом своих противников, добавляет: «Так говаривали прежде только крестьяне и крестьянки в Кашире и других верховых городах»)
этих	сих, оных
пехотинец	пеший, сухопутный солдат, ратник
конник	конный, всадник (и снова не без ехидства замечает: «Нынешние авторы, любя подслушивать, оба свои названия переняли у рекрутов»)

Очень, конечно, важно, чтобы новое слово было безупречно в грамматико-словообразовательном и стилистическом отношении. Но нередко не это главное, и если слово необходимо, то оно рано или поздно пробьет себе дорогу, будет признано в языке.

В 1840 г. Н. И. Греч выступал против слов, которые составлены с «нарушением основных правил языка и смысла»: «Таковы, например, слова: вдохновить, вдохновитель, вдохновительный. Ими хотели перевести слова inspire, inspirateur. Но эти слова варварские, беспаспортные, и места им в русском языке давать не должно. Они производятся от слова вдохновение, которое само есть производное от глагола вдохнуть, как отдохновение от отдохнуть, столкновение от столкнуть; но можно ли сказать: отдохновитель, столкновитель? Если можно, то говорите и вдохновить».

Вокруг нового слова разгорелся спор. Зачем нужен этот глагол, когда есть воодушевлять? Другие возражали, у вдохновенный - вдохновить такие же отношения, как и у удивленный - удивить. Снова возражение: вдохновенный - вдохновить - столь же нелепо, как незабвенный - «незабвенить», надменный - «надменить».

Ю. С. Сорокин, рассказав об этих спорах, заключал: «Вопросы словопроизводства не разрешаются лишь грамматическими аналогиями; они решаются в ходе развития языка взаимодействием установившихся грамматических правил и развертывающихся лексико-семан-тических процессов. Во всяком случае появление и закрепление в языке глагола вдохновить не было-только случайностью и грамматической ошибкой... слово, впервые пущенное в ход Н. Полевым (известным журналистом той эпохи. - В. О.), уже у молодого поколения 30-х годов получило полное признание».

Полистаем популярный справочник по культуре речи, изданный в 1843 г., - «Справочное место русского слова». В предисловии сказано: «В «Справочном месте русского слова» собраны и исправлены ошибочные выражения, вкравшиеся в наш разговорный и письменный язык...» И сразу же уведомление: «На ошибки простонародья не обращено здесь никакого внимания...» Какие же ошибки делала образованная публика? На первых же страницах натыкаемся на глагол вдохновлять. Сказано просто и резко: «Вдохновлять. Многие пишут: Поэта вдохновил вид природы. Слов вдохновить и вдохновлять нет в русском языке. Они встречаются только у писателей, которые не обращают внимания на произведение слов, употребляемых ими».

Другая трудность: «Всходить. Часто употребляют слово входить там, где должно говорить: всходить. Не раз при описании торжественных актов читали мы профессор NN вошел на кафедру; должно сказать взошел на кафедру. Напротив того, не следует говорить я взошел в комнату, когда входишь в нее не по лестнице».

Сейчас глаголы всходить - входить для нас не представляют трудностей. Нас беспокоит другая пара: сходить - выходить. Мы спорим, можно ли в трамвае, автобусе спрашивать стоящих впереди пассажиров: Вы сходите на остановке? Нашим предкам было проще - не было трамваев. Сходить приходится там, где есть ступеньки.

Еще проблема: «Госпиталь... не должно говорить: морская госпиталь, сухопутная госпиталь; говори: морской, сухопутный госпиталь». Сейчас с этим словом все ясно, зато появились новые - тюль, толь, шампунь. Впрочем, мужской род побеждает и здесь.

Трудностей много. Например: «Долго. Часто говорят: «Спектакль продолжался очень долго» или: «Как он долго длится» и т. п. Эти выражения неправильны; должно говорить: спектакль очень продолжителен или Как он длится, не прибавляя слова долго; при словах продолжаться и длиться слово долго подразумевается и совершенно излишне».

Действительно, слово долго и длиться, продолжаться вышли из одного источника, это слова однокорневые. Долго длиться - почти то же, что масло масляное, повторение однокоренных слов - тавтология. Иногда сейчас говорят: своя автобиография, хотя авто- (от греческого autos - 'сам') и значит 'свой'. Говорят старый ветеран, а это ошибка. В современном словаре-справочнике «Правильность русской речи» (сост. Л. П. Крысин и Л. И. Скворцов) сказано: «Слово ветеран восходит к латинскому veteranus (от vetus 'старый') и по значению связано с понятием опытности, большого стажа деятельности в чем-н. и т. д. Нельзя оправдать поэтому «усилительные» тавтологические сочетания опытный 'ветеран, а также старый ветеран или старейший ветеран (когда не имеется в виду возраст человека), встречающиеся в современной устной и письменной речи...»

Сейчас же мы говорим Спор продолжался долго, и никто не считает подобные фразы неправильными. Разумеется, ведь спор может продолжаться и недолго. Продолжительность может быть различной, и это различие необходимо бывает обозначить. По-видимому, меняется значение слов, меняется и наше к ним отношение. Кажется, еще совсем недавно считали грубой ошибкой выражения монументальный памятник (монумент - это и есть памятник), букинистическая книга ('книжная книга'), патриот своего отечества (патриот - это человек, который любит родину) и др. Однако сейчас отношение к этим словам изменилось. Например, в том же справочнике читаем: «Патриот-'человек, любящий родину, преданный ей'. Это слово первоначально употреблялось без дополнения... Постепенно прямая соотнесенность слова с лат. patria 'родина' утратилась и в слове патриот основным смысловым стержнем стала идея любви, преданности чему-н. Так появились словосочетания патриот родного города, патриот своего завода и т. п.... Такое расширение и видоизменение значения слова патриот делает вполне допустимым сочетания типа патриот своей родины, патриот своего отечества, которые встречаются в устной речи и в печати».

А вот еще одна поучительная аналогия. Справочник прошлого столетия предписывал: «Характер. Часто говорят: «вот человек с характером», или: «в этом деле вы показали много характера». С каким же характером? много характера - какого же? можно спросить в этих случаях, потому что характер может быть твердый, слабый, нерешительный и т. д. Должно говорить: человек с твердым характером; показали много твердости характера».

Как это похоже на рассуждения современных любителей-филологов (нелингвистов): те же упреки, те же доводы против ряда слов, например, против слова качественный. В пособии по культуре речи читаем: «Один пропагандист сказал, например, что столовые борются за качественные обеды. Он забыл, что существуют слова доброкачественный и недоброкачественный, и нельзя говорить, что это некачественная или качественная работа, а надо говорить, что это работа плохого качества, а это работа хорошего качества». Увы! Столовые борются за доброкачественные обеды было бы еще более нелепо. И дело не в том, как говорят другие, что качество может быть плохим и хорошим. У языка своя логика. Вкус человека тоже может быть плохим и хорошим, но если говорят человек со вкусом, это значит - с хорошим. Когда говорят борьба за качество, ни у кого не возникает сомнений, о каком качестве идет речь.

Мнение лингвистов, выраженное в вышеназванном современном словаре-справочнике, таково: «В современном языке появление слова качественный с оттенком положительного свойства было вполне закономерным. Ср. квалифицированный (т. е. высокой квалификации), сознательный (т. е. высокой сознательности) и т. п. По тому же образцу: качественный (т. е. высокого качества). Кроме того, прилагательное качественный может иметь и особый оттенок смысла: 'удовлетворяющий определенным требованиям, обладающий необходимыми качествами' и т. п. Таким образом, нет никаких оснований осуждать само наличие слова качественный в современном русском языке». Это, конечно, не значит, что словом качественный можно во всех случаях заменить слова хороший, отличный и др. Качественный обед или качественный пирог можно сказать только в шутку. Каждое слово хорошо на своем месте.

Любопытно, что в разговорной речи людей прошлого века слово качество тоже не было вполне нейтральным, а значило - 'плохое качество', 'недостаток', 'порок'. Показателен диалог в одной из пьес А. Н. Островского:

Серафима Карповы а. Я хочу замуж идти...

Карп Карпыч. А чьих он?

Серафима Карповы а. Прежнев. Он благородный, хорошей фамилии, может место хорошее получить...

Карп Карпыч. Может, качества какие есть?

Серафима Карповы а. Качеств за ним никаких не слыхать.

Надеть или одеть?

Наконец, еще одна удивительная вещь. В справочнике прошлого столетия указывалось: «Одеть, надеть. Часто не обращают внимания на различие между этими словами. Одеть говорится о предметах одушевленных; например: одеть человека. Надеть можно сказать только о неодушевленном предмете, напр.: надеть шапку, надеть сапоги. Поэтому не должно говорить, например: одел шубу; правильно: надел шубу».

И в 1960 г. А. Твардовский говорил: «Я разделяю чувства преподавателя языка, пусть даже несколько педанта, который мучительно переносит те языковые неряшливости, искажения, мелькающие, к сожалению, даже и в большой печати. Я сам, как песчинку в хлебе, попадающую на зуб, не выношу слова одел шапку, а так упорно почему-то пишется вместо надел. Мы с вами знаем, что можно одеть ребенка, одеть кого-то, а шапку - только надеть, как и полушубок, как и сапоги».

Много изменилось в языке, многие ошибки исчезли, перестали быть ошибками, появились новые. А эта сохраняется «упорно». Почти полтора столетия словари, учебники, справочники указывают на нее, гонят ее, и все напрасно. Об этой ошибке сказано больше, чем о какой-либо другой, мимо нее не проходит ни одно пособие по культуре речи, но ошибку легко найти и в газетах, книгах, в языке радио, в речи лекторов, в разговоре. И вот у лингвистов возникло подозрение: а может быть, это уже и не ошибка, может быть, это уже норма? Мнения разделились. Вопрос так и остается вопросом. Какие же уроки можно извлечь из всего сказанного? Разные. Например, ясно, что бессмысленно бороться против того, что необходимо и что уже достаточно прочно вошло в язык. Рассуждения пуристов часто смешны. Но ясно также, что не следует спешить отказываться от старого, хвататься без оглядки за все новое. Очень быстрые изменения в языке - это плохо: распадается «связь времен», поколений. В прошлом накоплено столько богатств, что ключ, открывающий доступ к ним, надо беречь. В оценке возможностей слова приходится быть осторожным. Нельзя что-то одно, например, словообразовательно-грамматическую правильность, распространенность, традиции употребления и т. п., считать единственным и на основании этого допускать слово в речь или изгонять. В каждом конкретном случае важно внимательно присмотреться к слову, взвесить все «за» и «против», прежде чем вынести приговор.

 

Средство скрывать мысли

Приходилось ли вам решать такие задачи: как разделить три яблока между тремя девочками так, чтобы каждая получила по целому яблоку и чтобы при этом одно яблоко осталось в корзине? Это не математическая задача, хотя и помещается она в сборниках задач по математике. Это языковая задача. Делить тут нечего: надо дать двум девочкам по яблоку, а третьей дать корзину, в которой лежит последнее яблоко. Оказывается, в этой простой задаче, вернее, в способах ее языкового выражения скрыт особый, непривычный смысл. Ведь когда мы слышим: Одно яблоко должно остаться в корзине, мы понимаем, что это яблоко не получает ни одна из девочек. Если при раздаче кто-то получает часть предметов, а часть остается, то остаток так остатком и называется, потому что его никто не получает. Таков смысл слов, но не таков смысл действий. В реальной действительности, конечно, яблоки можно раздавать, вынимая их из корзины или не вынимая.

Приходится только удивляться, как иногда при точности и определенности значения смысл слова может быть неопределенным и расплывчатым. Так, обычно слово нормально, например, в высказывании Работа идет нормально может относиться к разным фактам - все зависит от того, что говорящий понимает под словом нормально. То, что ему кажется нормальным, в действительности может быть плохим (или хорошим).

Неопределенное и расплывчатое значение слова

На вопрос: «Что такое новое искусство?» - одни отвечают: это новая форма; а другие - это новое содержание. Кто прав? Можно согласиться и с теми, и с другими; все зависит от того, в каком смысле «форма», в каком смысле «содержание».

Форма в искусстве содержательна. Содержание неразрывно связано с формой. Поэтому не спешите зачислять в разряд формалистов человека, который говорит о значении формы.

Когда говорят Никто не возражал, это не всегда значит, что возражений не было, что все были согласны. Возможно, что те, у кого могли быть возражения, просто не захотели по каким-то причинам выступать.

Мы готовы легко одобрить, принять то, что полезно, но иногда целесообразно спросить: «полезно для кого?»

Древние греки, готовясь к какому-либо серьезному походу, вопрошали богов, обращаясь к ним за советом. Они отправлялись в Дельфы, в храм Аполлона, и оракул сообщал им волю бога. Так, могущественный лидийский царь Крез, который «владел великими богатствами и повелевал множеством людей» (ср. пословицу богат, как Крез), задумав пойти войной против персов, отправил в Дельфы послов, и они вопросили оракулов: «Крез, царь лидийцев и других народов, считая, что здесь он получил. С ранее единственно правдивые на свете прорицания, послал вам эти дары... Теперь царь спрашивает вас: выступать ли ему в поход на персов и искать ли для этого союзников». Рассказывая об этом, Геродот пишет: «Так вопрошали послы, а оба оракула дали одинаковый ответ и объявили Крезу: «Если царь пойдет войной на персов, то сокрушит великое царство...» А Крез, получив прорицания оракулов и узнав их содержание, чрезвычайно обрадовался. Теперь царь твердо уповал, что сокрушит царство Кира».

Уверенный в своей победе, Крез перешел пограничную реку Галис, но потерпел жестокое поражение. Персы овладели главным городом - Сардами, а сам Крез попал в плен. Кир весьма милостиво обошелся со своим недавним врагом. Однако Крезу не давала покоя одна мысль - как могли боги так жестоко обмануть его? И вот, по свидетельству Геродота, Крез обращается к персидскому царю: «Владыка! Ты окажешь мне величайшее благодеяние, позволив послать эллинскому богу, которого я чтил превыше всех других богов, вот эти оковы и спросить его: неужели у него в обычае обманывать своих друзей?»

Вновь отправились в Дельфы послы с поручением Креза, только теперь не дары - оковы возложили они на пороге святилища. И спрашивали теперь не о будущем; они спросили, «не стыдно ли было богу побуждать Креза прорицаниями к войне с персами, чтобы сокрушить державу Кира, отчего и получились такие вот «победные дары» - спросили с горькой иронией и указали при этом на оковы. И добавили: «В обычае ли у эллинских богов проявлять неблагодарность?»

Вскоре последовал ответ: предсказание сбылось точно; просто Крез не понял слов разрушит великое царство. «Если бы Крез желал принять правильное решение, то должен был отправить послов вновь вопросидь оракулов: какое именно царство разумеет бог - его, Креза, или Кира. Но так как Крез не понял изречения оракула и вторично не вопросил его, то пусть винит самого себя». Дельфийские жрецы были великими мастерами двусмысленных формулировок: что бы ни случилось, они всегда были правы.

Язык - великолепное средство выражать мысли, но, как это ни парадоксально, легко превращается в средство скрывать их. Умением хитро прятать суть дела за слово отличались не только служители бога, но и служители «денежного мешка».

Летом 1917 г. в газете «Правда» появилась небольшая заметка В. И. Ленина «Как прячут прибыли господа капиталисты (/С вопросу о контроле)». Существуют, конечно, десятки способов прятать прибыли. Финансовые махинации господ капиталистов весьма многообразны. В. И. Ленин разоблачил один из самых хитрых и неожиданных - способ прятать прибыли за слово. Оказалось, чтобы скрыть прибыль, достаточно назвать ее как-нибудь по-другому:

Именно в так называемый резерв или резервный капитал сплошь да рядом записывают прибыль, чтобы скрыть ее. Если я, миллионер, получил 17 млн. прибыли, из них 5 млн. «резервировал» (т. е., по-русски, отложил про запас), то мне достаточно записать эти 5 млн. как «резервный капитал», и дело в шляпе! Все и всякие законы о «государственном контроле:», «государственном обложении прибыли» и прочее обойдены!

Конечно, для того чтобы надежно скрыть суть дела, нужно выбрать слово достаточно «туманное», абстрактно-книжное, изысканное, возможно менее употребительное и менее понятное, далекое от конкретно-бытовой сферы. В этом отношении, например, слова резерв, резервировать очень удобны как иностранные, сугубо книжные, с достаточно «широким» смыслом. Именно поэтому В. И. Ленин, стремясь разоблачить господ капиталистов, не просто вскрывает истинное содержание слова резервировать, но и заменяет его общепонятным синонимическим выражением отложил про запас.

Чтобы скрыть прибыль, можно было найти и другие слова. В. И. Ленин отмечает, что так и поступали капиталисты:

Далее. В отчете имеется еще сумма в 3,8 миллиона рублей - «переходящие суммы». «Что это за переходящие суммы, - пишет нам товарищ, - трудно определить лицу, не принимавшему непосредственного участия в деле. Можно сказать только одно: под названием «переходящих сумм» можно скрыть, при составлении отчета, часть прибыли, а потом оттуда перенести «куда следует».

Границы слова оказываются зыбкими, колеблющимися. Значение слова как бы расплывается. И чем дальше слово от конкретно-бытового употребления, чем оно абстрактнее, тем неопределеннее. Это оказывается нередко причиной ожесточенных споров. Особенно часто по-разному осмысляются философские и политические термины.

Так в статье «О вреде фраз» (1917) В. И. Ленин разоблачал фразерство меньшевиков и эсеров:

Господа герои фразы! господа рыцари революционного краснобайства! Социализм требует отличать демократию капиталистов от демократии пролетариев, революцию буржуазии и революцию пролетариата...

Министериалисты народники и меньшевики фразерствуют о «демократии» вообще, о «Революции» вообще, чтобы прикрыть этим свое соглашение с империалистской, на деле уже контрреволюционной, буржуазией своей страны...

Об этом же В. И. Ленин предупреждает во множестве статей и заметок. Так, в статье «О твердой революционной власти» читаем:

Надо только, чтобы фраза не темнила ума, не засоряла сознания. Когда говорят о «революции», о «революционном народе», о «революционной демократии» и т. п., то в девяти случаях из десяти это лганье или самообман. Надо спрашивать, о революции какого класса идет речь? о революции против кого?

Последите за разговором, и вы убедитесь, как часто приходится задавать вопрос: «А в каком смысле?», «Что вы этим хотите сказать?». Уточняйте значения слов, говорил философ, и вы избавите мир от половины заблуждений. Один из героев А. Франса, господин Бержере, преподаватель филологического факультета, замечает: «Люди по большей части ссорятся из-за слов. Из-за слов они легче всего убивают и идут на смерть». А другой его герой рассуждает: «Господа, мы ничего не знаем. Причины нашего незнания многочисленны, но я убежден, что главная из них кроется в несовершенстве человеческой речи. Смутность наших понятий порождается туманностью слов. Если бы мы больше заботились об уточнении терминов, с помощью которых мы рассуждаем, наши мысли были бы отчетливей и уверенней».

В романе Чернышевского «Что делать?» скупой и недалекой матери Веры Павловны понравились рассуждения Лопухова о выгоде. И тот и другая стремятся к выгоде, говорят о выгоде. Но автор замечает: «Если бы, например, он стал объяснять, что такое «выгода», о которой он толкует с Верочкою, быть может, Марья Алексеевна поморщилась бы, увидев, что выгода этой выгоды не совсем сходна с ее выгодою...»

В жизни мы часто сталкиваемся с такими фактами, когда об одном и том же говорят по-разному. Например, говорят о нетактичности человека, когда вы обозначили бы его поведение словом развязность. В зависимости от нашего отношения к человеку мы говорим о нем: береж ливый или жадный, экономный или скупой, осторожный или трусливый, спокойный или бездушный, старается или усердствует и т. д. Эти синонимы нередко используются как антонимы, слова с противоположным смыслом.

Но «лжет» ли при этом язык или говорящий? Виноват ли язык? Есть ли что-то заложенное в самом языке, позволяющее скрывать мысль?

Эти вопросы вплотную подводят к изучению механизма словоупотребления, к природе слова. Что в самом языке может привести к двусмысленности, к различному пониманию, восприятию речи?

Анатомируя слово, мы прежде всего открываем двойственность его природы; его способность в одно и то же время обозначать и конкретный предмет, и понятие об этом предмете.

Например, слово дом может обозначать конкретное, данное строение в совокупности всех его индивидуальных признаков и общее понятие о доме, любой дом - каменный, деревянный, высокий, низкий - дом вообще. Словом собака мы называем и конкретное животное, и вообще всех собак. Может быть, это частный или временный недостаток языка? Может быть, это исчезнет с развитием языка? Нет, такая двойственность кроется в самой природе языка. Без способности слова обобщать мы просто не могли бы пользоваться языком: ведь для каждого конкретного предмета потребовалось бы свое, особое, непохожее на других слово. Без абстрагирования, без обобщения, которое обеспечивает язык, невозможно было бы человеческое мышление того уровня, которого мы достигли, невозможно было бы познание.

В. И. Ленин в заметке «К вопросу о диалектике» писал: «...отдельное не существует иначе как в той связи, которая ведет к общему. Общее существует лишь в отдельном, через отдельное... Всякое общее есть (частичка или сторона или сущность) отдельного. Всякое общее лишь приблизительно охватывает все отдельные предметы. Всякое отдельное неполно входит в общее и т. д. и т. д.».

Далее. Многозначность слова тоже является источником парадоксов, причиной недоразумений, непонимания. Вспомним эпизод из «Обломова». Счастливый Илья Ильич пишет пламенное письмо Ольге. Затем он велит Захару: «Когда придет человек, отдай ему это письмо к барышне». Обломов в нетерпении, с замиранием сердца прислушивается он к стуку двери. Отчаявшись, он кличет Захара:

- Не было никого? - спросил он. - Не приходили?

- Нет, приходили, - отвечал Захар.

- Что же ты?

- Сказал, что вас нет: в город, дескать, уехали. Обломов вытаращил на него глаза.

- Зачем же ты это сказал? - спросил он. - Я что тебе велел, когда человек придет?

- Да не человек приходил, горничная, - с невозмутимым хладнокровием отозвался Захар.

Обломов в отчаянии.

Впрочем, многозначно чуть ли не каждое слово. Так, например, в словосочетании каменный дом одно значение слова дом, в хлопотать по дому - другое, в торговый дом - третье и т. д. Случайно это или закономерно? Безусловно, это закономерность, которая содержится в природе языка. (Мы не говорим уже об омонимах: ключ - 'источник' и 'дверной ключ' и др.).

Слово не только многозначно, но и, так сказать, «многосмысленно». Например, новое платье - это может быть: а) не бывшее в употреблении, б) неизвестное до сих пор говорящему, в) только что купленное, г) платье, только что заменившее другое, д) платье с новым рисунком, е) платье нового фасона, цвета и т. п.

Важно учитывать и соотношение разных значений и оттенков в слове. Скажем, субъективный может в каких-то значениях совпадать со словом индивидуальный, а может иногда сильно расходиться. Недобрый - не обязательно 'злой'; вам говорят: Петров человек не добрый, вы можете подумать злой, а имелось в виду, что он и не добрый, и не злой. Могут быть и иные осмысления.

Большую роль также играют разного рода ассоциации, которые вызывает слово. Так, один человек говорит: Такси - это великолепно, имея в виду быстрый и удобный вид передвижения, а другой может с этим не согласиться, имея в виду высокую стоимость проезда и проч. Это одно из проявлений очень важной особенности речи, которая порождена тем, что собеседники могут рассматривать один факт, явление в разных отношениях. Человек, например, думает о том, как хорошо иметь собственный транспорт, не зависеть от других, и говорит: Собственная машина лучше, чем такси. Собеседник вспоминает, что машина требует большого ухода, отнимает много сил, времени и средств, и возражает: Такси лучше, чем собственная машина. Разгорается спор, в котором может и не родиться истина. Очень часто в быту спорят «о разных вещах» или об одном предмете, но рассматриваемом в разных отношениях.

К недоразумениям могут вести не только смысловые нюансы. Важно учитывать те оценочные моменты, которые заложены в слове вообще или появляются в речи. Когда мы говорим, что магазины наводнены синтетикой, мы не просто сообщаем о факте, но и высказываем к нему свое отрицательное отношение (наводнены). Слушатели понимают, что говорящий недоволен подобным «изобилием». Часто эмоциональная оценка выражается стилистически окрашенным словом. Сравните, в частности, объективную констатацию факта: Он ни с кем не считался - и резкую оценку: Да он вообще зарвался.

Усиливая или ослабляя эмоционально-оценочную сторону высказывания, говорящий может менять освещение факта, подавать его в «ином свете», т. е. скрывать нежелательный момент. Это может быть даже хитрой уловкой в споре.

Когда двое спорят и один утверждает, что X - поэт, а другой, что X - не поэт, оба могут быть правы: только первый употребляет слово поэт в обычном, нейтральном смысле - 'автор стихотворных произведений', а другой - в оценочном: 'плохой поэт, графоман'. Третий может прозаика назвать поэтом и т. д., четвертый может назвать поэтом даже человека, не имеющего отношения к литературе, а просто мастера своего дела.

Показательны в этом отношении заметки Ф. М. Достоевского в «Дневнике писателя» (1876). Речь идет о нашумевшем деле Кронеберга. Суть дела писатель передает так: «Напомню дело: отец высек ребенка, семилетнюю дочь, слишком жестоко, по обвинению - обходился с нею жестоко и прежде. Одна посторонняя женщина, из простого звания, не стерпела криков истязаемой девочки, четверть часа (по обвинению) кричавшей под розгами: «папа! папа!» Розги же, по свидетельству одного эксперта, оказались не розгами, а «шпицрутенами», т. е. невозможными для семилетнего возраста».

Преступление налицо, отвергнуть, отрицать факт невозможно, участь обвиняемого, казалось, решена. Но выступает адвокат Спасович. Он не намерен защищать, он хочет только объективно разобраться в деле, исследовать все обстоятельства. И вот Кронеберг оправдан. Достоевский внимательно, детально рассматривает речь Спасовича и выявляет те «ловкие приемы», которые использовал защитник. Достоевский отмечает, что адвокат слово истязание заменил словом наказание. Смысл как будто один. А эффект различный. Наказание - это нейтральное обозначение сечения розгами. Наказание может быть и оправданным и необходимым. В слове истязание заключена оценка, в нем скрыт образ мучителя, изверга. Истязание - такое наказание, которое мы считаем несправедливым, чересчур жестоким, которое вызывает в нас протест, чувство возмущения. Спасович устраняет эту нежелательную для него оценку, в связи с чем Достоевский иронически замечает: «То есть, видите ли: «наказание», а не «истязание», сам говорит, значит, всего только родного отца судят за то, что ребенка побольнее посек. Эк ведь время-то пришло!»

Спасович, говоря о девочке, старается использовать общие обозначения, и Достоевский ловит его на этом: «Но верх искусства в том, что г. Спасович совершенно конфисковал лета ребенка! Он все толкует нам о какой-то девочке, испорченной и порочной... и совершенно как бы забыл сам (а мы вместе с ним), что дело идет всего только об семилетнем младенце, и что это самое дранье, целую четверть часа, этими девятью рябиновыми «шпицрутенами»,- не только для взрослого, но и для четырнадцатилетнего было бы наверно в девять раз легче, чем для этой жалкой крошки!» Обратим внимание, что если Спасовичу важно устранить «оценочный момент», избежать эмоций, если ему нужны «нейтральные» слова - наказание, девочка, то Достоевский, напротив, взывает к нашему сочувствию и тот же факт обозначает резким, сильным, стилистически окрашенным словом дранье, он говорит о жалкой крошке, о младенце и шпицрутенах (Спасович - о розге; это также не ускользнуло от внимательного взгляда писателя: «Так все дело стало быть идет всего только о розге, а не о пучке розг, не о «шпицрутенах». Вы вглядываетесь, вы слушаете, - нет, человек говорит серьезно, не шутит. Весь содом-то стало быть подняли из-за розочки в детском возрасте и о том: употреблять ее или не употреблять»).

Заметим попутно, что двусмысленность может создаваться и синтаксической формой, структурой предложения: Директору надо указать на недостатки - т. е. директор должен указать или кто-то должен указать директору: такого типа предложения всегда двусмысленны.

Здесь два существенных момента. Во-первых, предметы и явления действительности обладают целым набором признаков - форма, цвет, материал, размер и др. Во-вторых, связи предметов многообразны. Говорящий может иметь в виду один признак, а слушатель может воспринять другой. Так, некто сообщает: У Ивановой сын скоро кончит школу. И эта фраза может иметь смысл простой информации. Но она может и осложняться, иметь особый, дополнительный смысл в зависимости от того, о чем шла речь - о том, есть ли у Ивановой дети вообще, или же о том, сколько Ивановой может быть лет.

Кроме того, в речи мы часто опускаем отдельные моменты, особенности и т. п., которые как бы подразумеваются, которые мы считаем само собой разумеющимися. Например: Вода кипит при 100°С. Верно, но только в нормальных условиях. Но то, что для нас «само собой разумеется», для другого может не быть таковым. Особенно важно это иметь в виду при обучении. Первоклассник не может решить простую задачу - разделить три на два. Он плачет: не делится. И это суждение истинно при условии: не делится без остатка. И это суждение ложно, если иметь представление об общих правилах деления, о дробях и т. д. В большинстве случаев мы не пользуемся такими уточнениями, предполагаем, что они излишни, что собеседнику все известно или может быть ясно из контекста, ситуации и т, п.

Связи и отношения элементов действительности многообразны, а способы выражения нередко одинаковы. Возьмем классический пример логики:

1. Прямоугольные ромбы суть квадраты.

2. Писатели суть литераторы.

3. Кама и Ока суть притоки Волги.

Структура этих трех предложений одна, а выражаемые отношения различны. В первом предложении налицо «отношения равнозначности» (прямоугольные ромбы - это то же, что квадраты, т. е. множества совпадают). Во втором предложении отношения иные: объем понятия 'литераторы' шире, чем объем понятия 'писатели': к литераторам можно отнести и неписателей (критиков, поэтов и т. п.). Здесь можно говорить об «отношении включения» одного множества (предметов) лиц в другое. В третьем предложении указывается особый характер отношения Камы и Оки к Волге - это не равно значность и не включение, а связь элементов множества с множеством.

Уже из приведенных примеров видно, как велика в речи роль контекста, ситуации. Любопытную иллюстрацию можно извлечь из романа Чернышевского «Что делать?»:

...Марья Алексевна, с самого начала слушавшая Лопухова серьезно, обратилась к Верочке и сказала: «Друг мой, Верочка, что ты все такой букой сидишь? Ты теперь с Дмитрием Сергеичем знакома, попросила бы его сыграть тебе в аккомпанемент, а сама бы спела!», и смысл этих слов был: «Мы вас очень уважаем, Дмитрий Сергеич, и желаем, чтобы вы были близким знакомым нашего семейства; а ты, Верочка, не дичись Дмитрия Сергеича...» - Это было для Верочки и для Дмитрия Сергеича, - он теперь уж и в мыслях Марьи Алексевны был не «учитель», а «Дмитрий Сергеич», - а для самой Марьи Алексевны слова ее имели третий, самый натуральный и настоящий смысл: «Надо его приласкать; знакомство может впоследствии пригодиться, когда будет богат, шельма»; это был общий смысл слов Марьи Алексевны для Марьи Алексевны, а кроме общего, был в них для нее и частный смысл: «приласкавши, стану ему говорить, что мы люди небогатые, что нам тяжело платить по целковому за урок».

Вот сколько смыслов имели слова Марьи Алексеевны.

Ситуация, отношение фактов реальной действительности может выражаться различными языковыми средствами. Вообще, соответствие «содержания» и «выражения» относительно. Один языковой элемент может иметь несколько назначений, может выполнять различные функции. Возьмем, например, союз и. Он служит для соединения слов и предложений. Но отношения соединяемых элементов могут быть очень разными. Сначала покажем механизм приема, а потом прием «сокрытия мыслей» в действии. Однажды, выступая по радио, директор одной из лучших здравниц сказал: (обеду у нас подают минеральную воду и сок. И эта как будто совсем простая и естественная фраза вызвала недоумение слушателей: подают ли там сразу и воду и сок (так поняли одни); подают ли воду или сок, т. е. в значении 'и' или в значении 'или' употреблен союз и.

Знакомый вам говорит: Если получу премию, то куплю мотоцикл и поеду на море. О чем здесь идет речь: о том ли, что товарищ надеется сделать две приятные для него вещи - купить мотоцикл и отдохнуть на море без мотоцикла (два действия не связаны между собой); о том ли, что товарищ намеревается, купив мотоцикл, поехать на нем на море (действия связаны). Кроме того, могут быть дополнительные «акценты»: товарищ говорит, что получит двойное удовольствие от поездки по хорошим местам на мотоцикле, что мотоцикл даст ему возможность наконец попасть на море и т. д.

В рекламном объявлении сказано: Новое изделие можно использовать и как украшение, и как предмет обихода. И снова неясно, подразумевается значение 'и' или значение 'или'.

Другую особенность сочетаний с союзом и хорошо иллюстрирует эпизод из романа Н. Г. Чернышевского: Вера Павловна, получившая известие от Лопухова о том, что он «сходит со сцены», убита горем, Рахметов приходит, чтобы ее утешить и помочь. Она не в силах рассказывать ему о своем горе, но Рахметов предупреждает:... я видел Александра Матвеича (Кирсанова. - В. О.) и знаю все. Как можно понять подобное заявление? Кажется, только так: Кирсанов, встретив Рахметова, все ему рассказал. Именно так и понимает эти слова героиня романа. Но это неверно. Такое построение позволяет Рахметову скрыть очень важный факт, о kotoрom он позже рассказывает Вере Павловне:

Я вам сказал, что встретился с Александром Матвеичем и чтр знаю все. Это действительно правда. Я точно виделся с Александром Матвеичем, и точно я знаю все. Но я не говорил того, что я знаю все от него, и я не мог бы этого сказать, потому что действительно знаю все не от него, а от Дмитрия Сергеича, который просидел у меня часа два...

Мы предполагаем, что два факта непосредственно связаны, находятся в отношении «причина - следствие» (т. е. 'знаю, потому что встретил'), а они фактически независимы. Рассуждение «после того, значит, вследствие того» - логическая ошибка. Союз и как способ выражения не позволил нам ее увидеть.

Любопытным примером того, как можно использовать двусмысленность, замаскировать или сознательно не видеть истинного смысла высказывания, является диалог между Иудушкой,и Петенькой в романе М. Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы». В конце бурного объяснения с сыном Иудушка восклицает:

-...Стало быть, по-твоему, я убил Володеньку?

- Да, вы!

- А по-моему, это не так. По-моему, он сам себя застрелил. Я в то время был здесь, в Головлеве, а он - в Петербурге. При чем же я тут мог быть? как мог я его за семьсот верст убить?

- Уж будто вы и не понимаете?

- Не понимаю... видит бог, не понимаю!

- А кто Володю без копейки оставил? кто ему жалованье прекратил? кто?

- Те-те-те! так зачем он женился против желанья отца?

- Да ведь вы же позволили?

- Кто? я? Христос с тобой! Никогда я не позволял! Ннни-когда!

- Ну да, то есть вы и тут по своему обыкновению поступили. У вас ведь каждое слово десять значений имеет: поди угадывай!

- Никогда я не позволял! Он мне в то время написал: хочу, папа, жениться на Лидочке. Понимаешь: «хочу», а не «прошу позволения». Ну, и я ему ответил: коли хочешь жениться, так женись, я препятствовать не могу! Только всего и было.

- Только всего и было, - поддразнивает Петенька, - а разве это не позволение?

- То-то, что нет. Я что сказал? я сказал: не могу препятствовать - только и всего. А позволяю или не позволяю - это другой вопрос. Он у меня позволения и не просил, он прямо написал: хочу, папа, жениться на Лидочке - ну, и я насчет позволения умолчал. Хочешь жениться - ну, и Христос с тобой! Женись, мой друг, хоть на Лидочке, хоть на разлидочке - я препятствовать не могу!

- А только без куска хлеба оставить можете. Так вы бы так и писали: не нравится, дескать, мне твое намерение, а потому, хоть я тебе не препятствую, но все-таки предупреждаю, чтоб ты больше не рассчитывал на денежную помощь от меня. По крайней мере, тогда было бы ясно.

- Нет, этого я никогда не позволю себе сделать! Чтоб я стал употреблять в дело угрозы совершеннолетнему сыну - никогда! У меня такое правило, что я никому не препятствую! Захотел жениться - женись! Ну, а насчет последствий - не прогневайся! Сам должен был предусматривать - на то и ум тебе от бога дан. А я, брат, в чужие дела не вмешиваюсь.

Как это мы нередко видим, при желании можно извлечь из слова нужный смысл для оправдания собственных действий, поступков. Персонаж прямо указывает: «У вас ведь каждое слово десять значений имеет». И в самом деле, сначала Иудушка ни за что не хочет признать переносного значения глагола убить. Он знает только прямое значение - и точно: за семьсот верст убить (в прямом значении) тогда было нельзя. Его замечание я был здесь, в Головлеве, а он - в Петербурге как раз должно подчеркивать конкретный смысл глагола. Собеседник его, соответственно, должен был выдвинуть иные признаки, усиливающие переносный смысл глагола: без копейки оставил, жалованье прекратил. А затем спор разгорается с новой силой, идет толкование, интерпретация просьбы Володеньки и ответа Иудушки. Если подходить строго, формально-логически,

Иудушку можно и оправдать. Действительно, хочу не значит 'прошу', и не препятствую не значит 'позволяю'. Но в языке, в речи отношения языковых единиц сложнее, многообразнее. В зависимости от обстановки, ситуации, тех отношений, в которые вступают друг с другом говорящие, смысл фраз меняется, варьируется.

Восклицание Свет! может означать и то, что вы заметили свет (например, в окне или в поле), или просьбу посветить, или приказ дать световой сигнал, и др. Замечание На полках пыль может быть и простой констатацией факта, и просьбой протереть, и выговором, и т. д. Когда сын пишет отцу о намерении жениться, то он вправе ожидать в ответ выражение согласия или несогласия, одобрения или возмущения и т. п. Обычный (возможный) ответ и отражается в реплике сына: «Так вы бы так и писали: не нравится, дескать, мне твое намерение, а потому, хоть я тебе не препятствую, но все-таки предупреждаю...» Но Иудушку такой общечеловеческий смысл никак не устраивает, ему нужно, чтобы сын его неправильно понял (при сохранении формальной правоты) - и все это дополняется игрой в благородство - он не позволит себе «употреблять в дело угрозы совершеннолетнему сыну - никогда!!» Как опасно иметь дело с подобными людьми, как важно видеть и понимать подобные уловки!

Об одном и том же можно сказать по-разному. Пусть кажется, что говорится одно и то же. Будьте внимательны - не может не быть оттенков мысли. Вам говорят: Пойдите и спросите у него, это он сделал или нет. Вы возвращаетесь. Вы можете ответить: Он этого не делал или: Он сказал, что он этого не делал. На первый взгляд оба утверждения одинаковы. Более того, второе, кажется, более точно, объективно передает ответ. Но в этих вариантах кроются дополнительные смыслы. В первом случае скрытый смысл «Я этому верю», во втором - «Я этому не верю» ('он утверждает, что якобы он этого не делал').

И здесь мы подходим к ряду важных научных тем - к проблемам соотношения языка и действительности, к тому, как обозначение явления влияет на действия людей, как ситуация определяет ваше понимание высказывания (отчасти об этом шла речь ранее). Любопытные наблюдения сделал американский лингвист Бенджамен Уорф. Он писал: «Я столкнулся с одной из сторон этой проблемы... в области, обычно считающейся очень отдаленной от лингвистики. Это произошло во время моей работы в обществе страхования от огня. В мои задачи входил анализ сотен докладов об обстоятельствах, приведших к возникновению пожара или взрыва. Я фиксировал чисто физические причины, такие, как неисправная проводка, наличие или отсутствие воздушного пространства между дымоходами и деревянными частями зданий и т. п., а результаты обследования описывал в соответствующих терминах». И вдруг Б. Уорф заметил, что нередко причиной пожара являлось... слово. Как же это проявлялось?

На складе, увидев надпись Бочки с бензином или Газолиновые цистерны, конечно, никто не станет курить, не бросит горящую спичку. Но в месте, где находятся просто бочки или пустые бочки из-под бензина и где висит соответствующая надпись, например Пустые газолиновые цистерны, люди ведут себя свободно - ведь пустые, а пустой значит 'ничем не заполненный, полый'. Но именно эти-то пустые бочки из-под бензина и могут стать причиной пожара: смесь паров бензина с воздухом взрывоопасна.

В теплой воде приятно купаться, но в воду, температура которой даже + 15°С, полезет не каждый - холодно, хотя и 15° тепла.

Отношения предметов и явлений в реальной действительности сложны и многообразны. Эта сложность может породить разное осмысление слова, может выделить те или иные смысловые нюансы, которые не всегда прямо отражаются в языке. Вот три предложения: 1. Судья независим и подчиняется только закону. 2. Судья может ошибаться, как и любой человек. 3. Судья живет в соседней квартире. Во всех предложениях одно слово - судья. Казалось бы,.слово с одним значением. А смысл разный. В первом предложении слово предельно абстрактно, выражено, как говорят логики, «содержание понятия». Во втором предложении имеется в виду каждый, любой судья, их совокупность, выражается «объем понятия». В третьем речь идет о единичном, конкретном человеке, об определенном лице. То есть каждый раз смысл слова варьируется, видоизменяется. Но даже когда смысл как будто один,