Питер Лейк срывается со звезды 5 страница

 

Так уж случилось, что в тот день, когда Питер Лейк забрел на выставку машин, рейдом руководил именно преподобный Мутфаул. К крайнему неудовольствию сопровождавших его полицейских, он также решил посетить выставку, поскольку страшно любил технику и инженерное дело. Он был одним из главных организаторов работы психушки. Прежде чем «посвятить его в сан», Оувервери заставил его закончить сразу несколько технических училищ. Все мысли, желания и мечты Мутфаула так или иначе были связаны с обработкой металлов, кузнечным делом, машиностроением, конструированием насосов, подъемом балок, намоткой кабелей и строительной техникой. Он постоянно находился возле горна или верстака, что-то мастеря, подпиливая или изобретая. Он не мог жить без стали, железа и древесины. Он владел всеми инструментами и мог изготовить все, что угодно. Он был совершенно безумным и совершенно бесподобным мастером.

Вскоре Питер Лейк вошел в состав элитной группы, состоявшей из полусотни ребят, проводивших все дни и ночи возле горна. Раннее и основательное знакомство с ремеслом сделало их настоящими механиками. Мутфаул и его ученики попали в десятку, поскольку именно в эти годы город только-только начинал механизироваться. Увенчанные облаками дыма и пара двигатели ожили и осветили своим светом самые дальние его углы. Их мерную поступь не могло остановить уже ничто – однажды заработав, они лишь набирали обороты. Они не только придавали телу города большую силу и быстроту, но и наполняли его новой жизнью. То, что прежде казалось бессвязным, было сведено воедино. Электричество спешило явить себя миру во всем блеске. Огромные двигатели, приводящие в действие динамо-машины, подземные поезда, здания, вздымающиеся все выше и выше, стали новым миром и для механиков. Как только машины начали свое победное шествие, превратив весь город в огромный механизм, миллионы людей стали денно и нощно работать над тем, чтобы напитать его пульсирующее сердце сталью, камнем и орудиями.

Строители и механики, покрывавшие город новым стальным каркасом, прибывали отовсюду. Они моментально использовали все производимые материалы. Пустынная прежде Пенсильвания превратилась в огромный горн. Они свели все леса, потому что нуждались в древесине. Они рыли шахты, корчевали пни, извлекали динамитом породу и снабжали город сырьем. Нет ничего удивительного в том, что потребность в разного рода предметах и устройствах, изготовленных руками мастеров, все время росла. Среди них были и изделия из стали, которые научился изготавливать Питер Лейк: прокладки, болты, рычаги, шпонки, пластины, спицы, извлекавшиеся из огня или выходившие из-под пресса. Он, помимо прочего, научился управлять двигателями, приводившими машины в движение, и разобрался в конструкции турбин, доводивших печь до белого каления, с работой кулачковых механизмов загрузчиков топлива, электрических систем, коробок передач и трансмиссий, двигателей внутреннего сгорания и бойлеров, с тонкостями металлургических процессов и прочностных расчетов – иными словами, со всеми основными секретами тех, кто величает себя механиками.

Они трудились в постоянно озаряемом ревущим пламенем нескольких десятков топок огромном ангаре, где блестело маслом великое множество тяжелых станков. Звук работающих станков и рев топок походили на звучание обезумевшего оркестра ударных. На мальчиках, стоявших возле топок и наковален, были черные кожаные фартуки и толстые тяжелые перчатки. Они трудились по шестнадцать часов в сутки, Мутфаул же работал и того дольше. Их труд приносил немалый доход, но их самих волновала только сама работа. Они работали в разных концах города и были известны не только своими черными фартуками и редкостным мастерством, но и необычайным усердием.

Мутфаул носил китайскую шляпу, защищавшую его волосы от жара в те минуты, когда он, встав на колени возле топки, оценивал готовность прокаливавшейся в ней стальной заготовки. Он обращался с раскаленным металлом на удивление бережно и в то же время ловко. Его удары были поразительно точны и ровно той силы, какой необходимо. Надо сказать, что Мутфаул отличался необычайным ростом (в его присутствии Питер Лейк всегда казался себе жалким пигмеем). Морщинистое и обветренное его лицо светилось изнутри, глаза были круглыми, словно у совы. Глядя в них, Питер Лейк вспоминал, что в ту далекую пору, когда он еще жил на болоте, его несколько раз угощали жареной совятиной. Под неусыпным наблюдением Мутфаула Питер Лейк научился не только читать и писать, но и считать, торговаться с заказчиком и достаточно уверенно перемещаться по городу. Поскольку мальчишки по большей части были ирландцами, он освоил ирландский диалект, который почему-то ассоциировался у него с катанием на волнах, забыв при этом язык обитателей болота. Его печалила эта утрата былой самости. Он не был ни уроженцем болота, ни ирландцем, ни полноценным воспитанником Мутфаула, поскольку в отличие от шумных пятилетних беспризорников, осваивавших в углу ангара миниатюрные инструменты, попал в приют достаточно поздно. Он так и не мог понять, где же находится его подлинный дом, однако полагал, что эта неопределенность, свойственная большинству «лунатиков», со временем пройдет.

Мутфаул и его ребята работали не покладая рук, город же тем временем рос ввысь и вширь подобно коралловому рифу. Новые башни недолго радовались свободе и свету, поскольку буквально в следующее мгновение они навеки погружались в тень новых, более высоких строений. Огромным мостам в этом смысле повезло куда больше. Их горделивому одиночеству не угрожало ничто. Мутфаул обожал мосты. Ему довелось работать на нескольких из них, и потому, услышав о строительстве нового бруклинского моста через Ист-Ривер, он возликовал, поскольку мост такой длины нуждался в особых кованых деталях и в особо искусных ремонтниках, и даже вспомнил о том, что однажды ему довелось поработать под началом самого полковника Роублинга. Он и его кузнечный горн висели высоко над рекой на одном из четырех главных тросов будущего Бруклинского моста, кружа на ветру подобно пташкам. Его работа вызывала бурный восторг у тысяч пассажиров курсировавшего под ним фултонского парома.

– Джексон Мид, – сказал Мутфаул с необычайным почтением, – прибыл из Огайо с массой замечательных людей, с тонной денег и с кучей стали для строительства нового моста. Они прибыли вскоре после шторма. Белая стена много дней держала взаперти всю округу, но их поезд, шедший из Лакаванны, сумел-таки проскочить под нею. Они говорят, что от трения о нижний край стены крыши вагонов раскалились добела и жутко покорежились. Впрочем, все это, ребятки, теперь не важно. Главное, что Джексон Мид уже здесь и скоро он начнет строить новый мост. Мы должны молиться об этом, ребята.

– Это еще зачем? – полюбопытствовал один из маленьких литейщиков, который всегда отличался особым скептицизмом.

Мутфаул смерил его взглядом.

– Мосты – вещь особая, – сказал он. – Вы никогда не обращали внимания на их необычайное изящество? Они парят в воздухе подобно птицам, они воплощают наши сокровенные чаяния и при этом взмывают в небеса. Стальная конструкция в милю длиной буквально висит в воздухе – разве это не чудо? Как церковный служитель, я могу сказать вам, что это чудо физики, этот совершенный баланс бунта и послушания был бы невозможен, не будь на то Божьей воли. Ему нравится то, что мы строим мосты. Честно говоря, порой мне даже кажется, что со временем весь остров превратится в собор.

– А как же Бронкс? – поинтересовался один из мальчишек.

– Бронкс-то здесь при чем? – недоуменно пожал плечами Мутфаул.

Положив наземь свои инструменты и склонив головы, они под неустанное пение пламени помолились о новом мосте. Произнеся последние слова молитвы, Мутфаул подскочил, словно стальная пружина, и воскликнул:

– За работу! Будем работать всю ночь. Завтра мы отправимся на эту стройку!

О Джексоне Миде было известно лишь то, что он построил на реках Запада множество прекрасных подвесных мостов, вздымавшихся над бездонными каньонами и теснинами. В интервью одной из газет он сказал, что город станет по-настоящему красивым только в том случае, если в нем появятся высокие мосты.

– Топография Лондона или Парижа, – заявил он на пресс-конференции, проводившейся в офисе, мостостроительной компании, – не идет ни в какое сравнение с топографией Сан-Франциско или Нью-Йорка. Тонущий в зелени окрестностей, округлый и компактный, словно сердце или почка, город не вызывает особого интереса. Настоящий город должен простирать себя во всех более или менее притягательных направлениях: пересекать водные преграды, завладевать мысами, высотами и островами, с которыми он будет связан мостами…

Упоминание Сан-Франциско, где не было построено ни одного моста, показалось газетчикам более чем странным, и Мид с улыбкой признал свою ошибку.

Его внешность вызывала восторг как у упомянутых выше газетчиков, так и у дам. Он имел крепкое телосложение, рост его составлял шесть футов и восемь дюймов. Волосы и усы его были белы, словно снег, он носил белоснежные костюмы с непременной жилеткой, в кармане которой лежали огромные часы на платиновой цепочке (впрочем, в его ладони огромными эти часы уже не казались). Судить о возрасте Мида в силу его необычайной крепости и здоровья было крайне сложно. Ходили слухи, что он ест сырое бизонье мясо, купается в минеральной воде и пьет орлиную мочу. Сам он не отрицал этого, но подобные вопросы всегда вызывали у него смех.

Одни Мидом восхищались, другие его ненавидели. Когда Питер Лейк увидел его, он потерял от восторга дар речи. И ему, и сорока девяти другим ребятам, стоявшим перед Джексоном Мидом в его новом, наспех обставленном офисе, он представлялся сказочным великаном. Рядом с ним Мутфаул выглядел маленькой куколкой. Мид казался Питеру Лейку женихом, а Мутфаул – его уменьшенной копией, сделанной для украшения свадебного торта.

Он не понимал людей, ненавидевших Мида или находивших его грубым и жестоким. Скорее всего, они не могли простить ему его белых костюмов и белоснежной шевелюры, его спокойствия и самообладания. Он занимался серьезным делом и при этом казался воплощением уверенности. Люди, изнывавшие от сомнений и неопределенности, страшно завидовали ему, ибо он твердо знал, что и как ему надлежит делать. Такое впечатление, что он обдумывал свои жизненные планы в течение нескольких столетий, после чего решил заняться строительством мостов.

После того как Мутфаул объяснил Джексону Миду цель своего прибытия, тот одобрительно кивнул и сказал, что находит его предложение заманчивым, поскольку ему действительно нужны искусные кузнецы, механики и станочники, и тут же выразил сомнение в том, что эти ребята, сколь бы усердными они ни были, смогут справиться со столь сложной работой.

– Я ожидал такого поворота событий, сэр, – ответил Мутфаул, – и потому готов держать экзамен. Вы можете выбрать любого из ребят и предложить ему выполнить операцию, которая представляется вам наиболее сложной.

Он отступил назад, взволнованный, но гордый собой.

Джексон Мид сказал, что он примет их на работу в том случае, если парень, на котором он остановит выбор, сможет выковать правильный семиугольный профиль. Когда он встал со своего места, чтобы получше рассмотреть претендентов, им показалось, что он взобрался на вышку. Белокурый строитель мостов тут же остановил взгляд на маленьком полном мальчике, жавшемся к стене, и сказал:

– Вот этот. Прочность цепи определяется прочностью самого слабого ее звена.

Он остановил свой выбор на юном Сесиле Мейчере, рост которого составлял пять футов и один дюйм, а вес – двести Фунтов. Лицо Мейчера заплыло жиром настолько, что глаза превратились в щелочки. Сначала он выжимал сок, но потом уговорил Мутфаула сделать из него механика. На остриженную «под ежик» голову Сесила была натянута дурацкая круглая шапочка. Его руки походили на сосиски; когда он шел вперевалку в своем черном фартуке, он казался ожившим пушечным ядром. Он появился у Оувервери сравнительно недавно и практически ничего не знал о своем прошлом, хотя сохранил смутные воспоминания о своей жизни на английской посудине, команда которой занималась промыслом селедки. Ему было всего четырнадцать, и он плохо ориентировался в этом мире.

Поняв, что испытание придется держать именно ему, он ухмыльнулся и направился к горну. Все последовали за ним, желая посмотреть, что же произойдет дальше. Они любили его, как любят неуклюжую, ни на что не годную собаку, сорвавшуюся с лестницы и переломавшую себе все кости. Мутфаулу еще только предстояло поставить его на ноги. Парнишка был старательным, но редко справлялся с порученной ему работой. И потому, когда он разогрел заготовку в печи и перенес ее на наковальню, все внутренне содрогнулись. Каждый новый его удар был ужаснее прежнего. Через пять минут заготовка была уже здорово запорота, но ее все еще можно было спасти. Сесил Мейчер опустил молот и сделал шаг назад. Он поправил съехавшую на затылок шапку и посмотрел сквозь щелки своих глаз на изуродованную деталь. В следующее мгновение он вновь взялся за работу, решив довести дело до логического конца. Вначале деталь представляла собой нечто достаточно округлое и соразмерное, когда же Сесил Мейчер закончил свои труды, она стала походить на только что упавший метеорит. Сесил Мейчер смущенно скрылся за спинами товарищей. Джексон Мид поблагодарил побелевшего и потерявшего дар речи Мутфаула (который и не подозревал о присутствии Сесила) и отправился инспектировать новую партию стальных скоб.

Они возвращались в цех, напоминая своим видом похоронную процессию без мертвеца. Потрясенный происшедшим, Мутфаул словно забыл об их существовании, позволив им бездельничать целую неделю. Все это время он лежал на крановой балке, бессмысленно уставившись в залитое солнечным светом небо. В конце концов он вдруг вызвал к себе Питера Лейка.

Мутфаул редко общался со своими воспитанниками один на один, и потому Питер Лейк поспешил к нему, предвкушая что-то необычное и уж в любом случае радостное. Он нашел наставника в цехе. Тот возился с неким диковинным устройством. Питер Лейк почему-то решил, что он собирает новую машину, которую они покажут Джексону Миду.

Он помог Мутфаулу установить несколько деталей, так и не понимая, что же они строят.

– Кажется, все, – сказал наконец Мутфаул. – Теперь дело за малым. Когда я дам тебе команду, ты должен будешь изо всех сил ударить молотом по этой балке, понял? Я же сделаю пару последних замеров. – Он исчез за деревянным щитом, за который уходила стальная штанга, и вскоре скомандовал: – Давай, Питер, бей изо всех сил!

Питер Лейк послушно выполнил команду и замер в ожидании новых указаний. Прождав так несколько минут, он заглянул за деревянный щит и, к собственному ужасу, обнаружил за ним недвижного Мутфаула, пронзенного прямо в сердце стальным штырем, пригвоздившим его к дубовой колоде.

– О господи… – пробормотал Питер Лейк, отказываясь верить собственным глазам.

Разумеется, убийство духовного лица не могло остаться ненаказанным. Питеру Лейку пришлось оставить фартук и взяться за меч.

 

Во время бесконечных блужданий по улицам и авеню повзрослевший Питер Лейк, которому было уже почти двадцать, нередко задумывался о себе и о своем месте в этом мире. Появившиеся у него заметные залысины несколько старили бывшего болотного жителя и вместе с тем, обнажая его высокий лоб, придавали лицу особую привлекательность. Он производил впечатление мягкого и доброго человека и выглядел примерно так же, как выглядят все хорошие люди на свете. Будь он аристократом, он смог бы пойти очень и очень далеко. Впрочем, Питеру Лейку и без того казалось, что весь мир открыт пред ним, ведь он был прекрасным механиком, здоровым и симпатичным молодым человеком, отлично владеющим своей профессией. Да, конечно же, за ним охотилась полиция, но что с того? Он не был связан никем и ничем и потому не боялся полицейских.

Стоило ему подумать об этом, как он увидел перед собой улыбающегося Сесила Мейчера.

– Сесил, ты откуда взялся? Разве я тебя звал?

– Я сам к тебе пришел!

– Уходи. Меня разыскивает полиция.

– Подумаешь…

– Я серьезно. Шел бы ты лучше домой.

– Лучше я с тобой останусь.

– Ты не можешь остаться со мной, Сесил! Ступай домой!

– Где хочу, там и хожу, понял?

– Неужели ты не понимаешь, что с тобой они изловят меня в два счета? Зачем мне такой хвост нужен?

– Мы живем в свободной стране. Куда хочу, туда иду. Таков закон. Любой судья это подтвердит.

– Я тебе голову отрежу!

– А вот и не отрежешь!

– Я от тебя сбегу, только и всего!

– Не сможешь. Я тоже бегать умею. Да и толк от меня какой-никакой, а будет. Я ведь в школе овощи готовил, пюре овощное, помнишь?

– Мне не до пюре, меня в убийстве обвиняют.

Они шли быстрым шагом по Бауэри.

– У Джесси Джеймса и у Бутча Кэссиди такие повара, ясное дело, есть. Этого требует этикет. Я не только овощи умею готовить, я и стирать могу, и сторожить по ночам. Да и кузнец я неплохой.

Они прокладывали себе дорогу через габардиновые людские волны, гулявшие по Бауэри. Солнце клонилось к горизонту, отражаясь в темных кривых зеркалах бесчисленных окон. На вечерний промысел стали выходить лоточники с жаровнями для мяса и уличные музыканты; мюзик-холлы призывно засверкали переливчатыми разноцветными огнями. Музыка доносилась даже с пароходов, выскользнувших из-за Манхэттена и исчезнувших в опустившемся на Ист-Ривер вечернем сумраке, с тем чтобы изведать прелесть залитой лунным светом теплой ночи, оглашаемой криками пересмешников.

– Еще я умею делать татуировку.

Питер Лейк остановился как вкопанный и перевел взгляд на юного Сесила.

– Чего-чего?

– Татуировки умею рисовать, вот чего.

– Ты это серьезно?

– Пока они меня не зацапали, я работал учеником в специальном кабинете.

– Ты же вроде как селедку ловил?

– Это давно было. А потом я татуировки стал рисовать.

– Где?

– В Китае.

– Ну да, конечно.

– Там одни китайцы живут. Чайнатаун называется.

– Ну и что из того, что ты татуировки рисовать можешь?

– Я могу деньги зарабатывать. Я когда-то даже очень богатым женщинам татуировки делал! Мне тогда десять лет было.

Сесил предстал Питеру Лейку в совершенно новом свете.

– И что же это были за татуировки?

– Карты, санскрит, билль о правах (я его из книжки списывал). Мы с Фа-Вунем даже у мэра побывали. Я расписывал задницу его супруге: на одной половинке карта Манхэттена, на другой – карта Бруклина. Фа-Вунь и мэр стояли за занавеской, а работу всю делал я. Фа-Вунь за нее пятьсот долларов получил.

Пораженный разносторонностью дарований Сесила Мейчера, Питер Лейк дозволил ему остаться с условием, что в любой момент они могут расстаться, а Сесил выбросит свою дурацкую круглую шапочку с фестонами.

Они направились прямиком в галантерейный магазин, с тем чтобы купить там китайскую шляпу (поскольку именно такие шляпы носили и Мутфаул, и Фа-Вунь, о котором у Сесила остались самые теплые воспоминания). Приосанившись, Питер Лейк обратился к владельцу магазина:

– Мой повар и татуировщик господин Сесил Мейчер хотел бы приобрести у вас китайскую шляпу.

Продавец быстро нашел шляпу нужного размера, которая в любом случае была ничем не хуже дурацкой круглой шапчонки Сесила.

Они жили на чердаках и под водонапорными башнями, существуя главным образом на деньги, вырученные за татуировки. Когда же шумиха, связанная с убийством Мутфаула, стала стихать, Питер Лейк стал выполнять кузнечные подряды, называясь вымышленным именем, после чего дела у них явно пошли в гору. Однажды вечером, утомленные тяжкими трудами, они отправились в салун, с тем чтобы выпить там пива и утолить голод жарким, горячей выпечкой и овощами. В залитом ярким светом салуне стоял оглушительный гвалт, поскольку там в этот час находилось никак не меньше двух сотен не вполне трезвых посетителей. Однако в тот самый момент, когда на стол было подано брызжущее соком долгожданное жаркое, в зале установилась гробовая тишина (ее нарушало лишь доносившееся из ледника капанье).

В салун вошел не кто иной, как сам Перли Соумз, изнывавший от скуки и походивший на огромного ощетинившегося кота. Серебристые усы и борода, а также кошачьи баки, украшавшие розовые щеки, наделяли его странной гипнотической силой, которая устрашила бы и кобру. Он был поразительно самоуверен, энергичен и подл. Он любил пугать посетителей салунов. Прошло совсем немного времени с той поры, как Перли Соумз расчетливо и жестоко убил первого главаря банды Мейхью Роттинела и занял его место. Перли направился к стойке бара в сопровождении своей омерзительной свиты, численности которой позавидовал бы и лорд-мэр. Осмотревшись вокруг, он заметил Питера Лейка и Сесила Мейчера, застывших над жарким, и остановил взгляд на ножнах, висевших на поясе Питера Лейка.

– Ты что, владеешь мечом? – спросил он вполголоса. Почувствовав в этом вопросе неприкрытую угрозу, Питер

Лейк поднялся на ноги.

– Да, сэр.

– В самом деле?

Питер Лейк утвердительно кивнул.

– Так воспользуйся им! – выкрикнул Перли Соумз, швырнув в него яблоко.

Яблоко исчезло, однако Питер Лейк, судя по всему, не успевший отреагировать на этот бросок, сохранял прежнюю позу. Перли Соумз презрительно фыркнул. В следующее мгновение кто-то подобрал с пола четвертинки яблока и подал их Перли, который объявил во всеуслышание, что яблоко разбилось о грудь незадачливого фехтовальщика. Питер Лейк рассмеялся и сказал, что он разрубил яблоко своим мечом.

– Покажи-ка мне свой клинок.

Клинок оказался совершенно чистым.

– Разумеется, – хмыкнул Питер Лейк. – Я вытер меч, прежде чем вложить его в ножны.

– Ты это серьезно?

– Да. Видите?

Он показал Перли Соумзу на влажный след, оставшийся на брюках. Перли тут же решил угостить Питера и Сесила пивом, из чего они заключили, что дело приняло скверный оборот.

Перли хотел, чтобы они стали членами его банды. Однако они с ходу отвергли это предложение, сказав, что это чересчур опасно.

– Только не для вас, – покачал головой Перли, который редко делал подобные комплименты. – Куда опаснее не принять мое предложение.

Молодые люди опять взялись за жаркое. Перли не сводил с них глаз – и тут хлопнул себя по лбу:

– Я знаю, кто вы такие. Да-да, знаю. Именно вы пронзили сердце этому набожному трудяге.

Друзья изумленно уставились на Перли.

– Если мне не изменяет память, это был… это был Мутфаул! Сработано было неплохо, но после этого полиция сбилась с ног, разыскивая двух молодых злодеев. У тебя же, толстяк, на редкость запоминающаяся внешность, верно? Ну, что вы скажете теперь?

В тот же вечер Питер Лейк и Сесил Мейчер стали членами банды Куцых.

 

За десять лет, проведенных Питером Лейком в банде Куцых, он научился множеству необычных вещей. Он ориентировался в городе все лучше и лучше, хотя и понимал, что этот город был слишком огромен и изменчив для того, чтобы кто-то мог охватить его своим сознанием. Он постоянно менялся, подобно тому как менялись его занятия в банде, являвшей собой живую энциклопедию преступлений. Он получил хорошую школу и научился смотреть на город, что называется, под разными углами. В ту пору, когда бандитам было приказано собраться в «заварочном чайнике» под Гарлемом, Питер работал «вулером», однако владел и множеством прочих профессий. Он был грабителем, шулером, галерейщиком, сумочником, кошелечником, взломщиком сейфов, разработчиком операций и корабельным вором. Теперь он осваивал появившуюся незадолго до этого узкую специальность «вулера».

«Вула-вула» – так именовали достаточно своеобразную технику ограбления грузовиков и фургонов. Под началом главного «вулера» Дорадо Кейнса работала целая дюжина Куцых. Двое или трое «вулеров» за дверью парадной или за кустами ожидали появления фургона. Как только машина выруливала из-за поворота, один из «вулеров» выскакивал на дорогу и, подскакивая на одном месте, начинал орать: «Вула-вула-вула! Вула-вула-вула! Вула-вула-вула!» Пока водитель соображал, как ему следует поступить, другие «вулеры» занимались разгрузкой его фургона. Хорошие «вулеры», помимо прочего, умели прыгать с места на пять футов, скашивать глаза и кричать по-птичьи. Несчастные водители приходили в себя далеко не сразу и, как правило, обнаруживали пропажу доброй половины груза лишь в пункте назначения.

«Вулеры», будучи настоящими профессионалами, постоянно совершенствовали свое мастерство. Дорадо Кейнс, навечно зачисленный в «вулеры» (он назвал Перли сукиным сыном, чего тот, являясь таковым, вынести не смог), усердствовал в этом более других. Он исполнился решимости увеличить высоту прыжков и приступил к усиленным тренировкам, выполняя «попрыгушки» с тяжелыми грузами. Постепенно он довел вес свинцовых грузов, крепившихся к поясу и к специальному корсету, до двухсот фунтов. Он развил мышцы ног настолько, что превратился в настоящую живую пружину. Он научился прыгать с места на десять футов. Когда же Питер Лейк изготовил для него пару пружинных ботинок, он довел высоту своих прыжков до пятнадцати футов. Разумеется, вид человека, прыгающего на пятнадцать футов с криком «вула-вула-вула», мог ввести в состояние транса кого угодно, однако Дорадо Кейнс не остановился и на этом. Он сделал пару складных парусиновых крыльев, которые позволяли ему планировать. Благодаря этому он стал преодолевать расстояние в тридцать футов. Вскоре он обнаружил, что крылья, пружинные ботинки и развитые мышцы ног позволяют ему прыгать с третьего этажа. Немного попрактиковавшись, он стал совершать прыжки с четвертого и даже с пятого этажа (Сесил Мейчер как-то вполне резонно заметил, что он мог бы прыгать на крыши фургонов и с шестого этажа). Дорадо Кейнс сшил себе костюм из цельного куска черного блестящего шелка, который оставлял открытым лишь его лицо, и перед выходом на дело раскрашивал оранжевой краской лицо и ладони и красил губы в пурпурный цвет. Внутренняя сторона его крыльев была ярко-желтой. Дорадо Кейнс всегда напутствовал водителей такими словами:

– Я – Винни Тотмул. От лица духовенства, мэра и начальника полиции позвольте поздравить вас с прибытием в наш замечательный город. Не берите сдачу деревянными монетами, не путайтесь с женщинами дурного поведения и не путайте раковину с унитазом.

Питеру Лейку нравилась его новая профессия. Он постоянно учился чему-то новому, работы было хоть отбавляй, да и денег она приносила куда больше, чем профессия механика. Он освоил законы механики, воровское искусство и ряд странных навыков, присущих болотным жителям. Питер Лейк был молод и достаточно свободен и потому не мог нарадоваться красоте этого огромного города. Он был уравновешен и доволен своей жизнью. Он созерцал смену времен года, смотрел на красивых женщин и внимал поразительной бесконечной опере, действие которой происходило на улицах города.

Все изменилось в одночасье в ту самую ночь, когда они собрались в «заварочном чайнике» под рекой Гарлем и Перли Соумз объявил о том, что он собирается уничтожить всех обитателей болота, начиная с женщин и детей. Питер Лейк понимал, что, если он попытается переубедить Перли, тот просто-напросто прикончит его на месте. Единственное, что он мог сделать в этой ситуации, – предупредить Хампстоуна Джона о готовящемся нападении, чтобы Куцые получили такую трепку, после которой никогда уже не решились бы сунуться в Бейонн-Марш или в Ньюарк-Медоуз.

Именно так он и поступил. Когда сотня Куцых тихо подплыла на своих каноэ к тонувшему в тумане поселку болотных жителей, там стояла полная тишина. Уже не таясь, Куцые взяли в руки оружие, будучи уверенными в том, что не встретят здесь ни малейшего сопротивления. Однако в следующее мгновение откуда ни возьмись появилось множество болотных жителей, посиневших от холода. Одни поджидали Куцых под водой, дыша через тростниковые трубочки, другие прятались в норах, вырытых в песке, или таились в зарослях рогоза. Не меньше дюжины болотных обитателей выехали из-за укрытия на першеронах и скаковых лошадях. Они вмиг смели боевые порядки Куцых, со свистом разрезая воздух своими страшными мечами. Кони топтали огромными копытами бандитские лодки, женщины и дети, вооруженные пиками, преследовали и добивали раненых врагов на суше. Объятые ужасом Куцые Хвосты пытались бежать по мелководью, но их быстро настигали на быстрых каноэ и на взбивавших мутную пену конях болотные жители.

Ромео Тэн, Блэки Уомбл, Дорадо Кейнс и еще девяносто четыре Куцых Хвоста были убиты. Несчастный Сесил Мейчер, которому еще не исполнилось и двадцати, не послушался Питера Лейка, приказавшего ему находиться рядом, и припустил что было сил в направлении облачной стены. Всадник, вооруженный мечом, хотел было снести ему голову, но Питер Лейк вовремя успел издать принятый у болотных обитателей характерный свист, и тот тут же повернул коня, предоставив беглеца собственной судьбе. Тот продолжал нестись вперед, и вскоре его навсегда поглотила колышущаяся облачная стена.

Сумевший сохранить свое обычное спокойствие Перли Соумз (которому, видать, суждено было погибнуть вовсе не от рук охотников за моллюсками) обратил внимание на странный эффект, произведенный свистом Питера Лейка. Он тут же понял, что на Питера Лейка никто даже и не думает нападать, и в следующий миг исчез в бурных водах потока, отходившего от основного русла Килл-Ван-Кулл.

Удрученный Питер Лейк вернулся в город (вид бурых утесов городских зданий несколько успокоил его) и стал наблюдать со стороны за тем, как Перли Соумз сколачивает новую банду. Вскоре тот набрал новую сотню безликих энергичных воинов, которые были столь же испорченными, одержимыми и безжалостными, как и породившая их эпоха.