В холмах изъеденных камней

После ужина наши беглецы, утомленные хлопотливым днем и большим переходом, улеглись спать вокруг костра, который нужно было поддерживать из-за холода сентябрьской ночи, а также во избежание нападения волков. Каждому по очереди приходилось бодрствовать.

Первым дежурил Пао. Он сидел возле костра и разгонял сон, разламывая кустики на отдельные прутья, которые подкладывал в огонь. Было совершенно темно и тихо. Слабый свет то вспыхивавшего, то угасавшего костра освещал спящих, закутанных в одеяла, ближайшие кустики, торчавшие из почвы глыбы гранита и заросли камышей у воды. Холмы краев котловины чуть выступали горбами при вспышках огня. Ярко мерцали звезды на темном небе.

Тишину нарушало потрескивание прутьев и по временам всхрапывание Мафу. Изредка вдали завывал волк, и Пао, клевавший носом, вздрагивал и поспешно подбрасывал прутик в огонь. Но присутствие старших и ружье, которое стояло на сошках позади Мафу, успокаивало мальчика. Он хотел было прибегнуть к счету, как в памятную ночь на холме возле Чий Чу, но оказалось, что вблизи костра не было камешков, а находился только грубый песок, на который распадался при выветривании белый гранит дна котловины.

Тогда Пао придумал откладывать в сторону прутик после каждой сотни. Но счет нередко прерывался, и мальчик спал по нескольку минут с очередным прутиком в руке, а костер превращался в кучку тлеющих углей, подернутых пеплом. Но в конце концов набралось много отложенных прутиков, и Пао решил, что пора разбудить Лю Пи. Последний, спавший всегда очень чутко, сменил мальчика, который моментально заснул, свернувшись калачиком под одеялом.

Лю Пи сначала побродил взад и вперед вблизи костра, чтобы разогнать сон, а затем занялся разбором провианта в своей корзине, пересчитал все головки луку и чесноку, пучки сухой зелени, переложил мешочки с гуамянью и пшеном и, наконец, долго и тщательно пересматривал золото, увязанное в нескольких тряпках, и выбрал из него кусочки кварца, попавшие при спешном толчении и промывке на дне шахты.

Мафу, дежуривший после полуночи, провел время за чисткой ружья и пересмотром запаса пуль; потом починил расшатавшиеся сошки, укрепив их ремешками, и в конце концов заснул, сидя и закрыв спину одеялом, так крепко, что если бы волки были поблизости, они смогли бы незаметно напасть на рудокопов, так как костер совершенно погас. Хун, продрогший под своим одеялом, проснулся, увидел, что огня нет, Мафу спит, а восток уже побелел, и сообразил, что его очередь караулить не только давно началась, но близка к концу; он разжег костер и занялся приготовлением завтрака, оставив Мафу спящим в сидячем положении с коварным намерением показать это Лю Пи.

Скоро звезды одна за другой стали меркнуть на посветлевшем небе, зарумянились легкие тучки, разбросанные веером на западе и предвещавшие ветреную погоду, и, наконец, над окраиной котловины блеснуло солнце и выкатилось красным шаром на гребень холмов, заливая теплыми лучами лагерь беглецов.

— Чай сварился, каша поспела, пора вставать! — провозгласил Хун, сдергивая одеяло с Пао.

Лю Пи приподнялся, протирая глаза, но Мафу продолжал спать.

— Посмотрите, как крепко караулит Мафу! — сказал Хун, помешивавший жидкую кашу в котелке.

— Здоров спать! — засмеялся Лю Пи, вылезая из-под одеяла.

— Он меня не разбудил, я сам проснулся, когда занялась заря и стало очень холодно, потому что огонь давно погас, — заявил Хун.

— Надежный караульный! Хорошо, что волки не бродили поблизости.

— А это что такое? — спросил Хун, указывая на нескольких крупных животных, которые спускались с холмов на северной окраине, направляясь, очевидно, к источнику. — Не дунганские ли лошади? Дунгане ночевали где-то по соседству!

— Сиди смирно! — прошептал Лю Пи. — Это куланы, дикие ослы. Может быть, они подойдут ближе. Какая досада, что Мафу спит, он мог бы подстрелить одного. Мясо у них жирное, вкусное.

Но куланы, очевидно, почуяли врагов, лагерь которых был скрыт от них зарослями камышей у воды, остановились в сотне шагов от источника, подняли головы и насторожили уши. Они были ростом с небольшую лошадь, желто-бурого цвета, со светлой грудью, очень короткой черной гривой и ушами длиннее лошадиных.

Куланов называют дикими полуослами, хотя они похожи на домашнего мула, то есть помесь лошади и осла. Вдоль спины у них тянется черная полоса, как у ослов, и хвост жидкий, похожий на ослиный, но уши значительно короче, чем у осла, а рост и общий облик ближе к лошадиному. Куланы бродят большими стадами в пустынных долинах Тибета, Цайдама и Западного Нань-шаня, встречаются также, но реже, в Хамийской пустыне и Джунгарии. Вблизи Джаира они живут в рощах и зарослях по рекам Кийтын и Манас, откуда летом иногда забегают и на холмы Джаира, спасаясь от докучливых комаров и слепней, которых очень много в зарослях в теплое время.

— Эх, если бы мы могли поймать одного или двух, — вздохнул Хун. — Мы бы навьючили на них свои вещи и шли бы налегке.

Лю Пи подполз на четвереньках к Мафу и начал его расталкивать.

— Мафу, Мафу, — шептал он. — Очнись! Твое ружье заряжено, здесь близко стоят куланы!

Рудокоп хотел вскочить, но Лю Пи удержал его за плечо.

— Тише, тише, спугнешь.

Куланам, видимо, очень хотелось напиться и пожевать зеленых камышей. Они стали опять подходить, но медленно, с перерывами, насторожившись.

Очнувшийся Мафу повернул ружье в их сторону, насыпал пороху на полку и присел за сошками. Сквозь вершины камышей ему были видны только головы куланов, представлявшие на таком расстоянии неверную цель для его ружья. Застывшие в одном положении Лю Пи и мальчики следили за движениями животных. Последние окончательно остановились шагах в шестидесяти; жеребец-вожак нюхал воздух, раздувая ноздри, и в нетерпении бил копытом по дресве.

— Ближе не подойдут, убегут, — прошептал Мафу и нажал собачку.

Грянул выстрел. Все вскочили и увидели, что куланы неслись галопом к холмам; еще несколько секунд, и они были уже на склоне; слышался скрежет камня под ударами копыт и ржанье вожака.

Мафу побежал к тому месту, где они стояли, но мальчики опередили его. Внимательно осмотрев белую дресвяную почву, на которой кое-где виднелись следы куланов, Мафу сказал с огорчением:

— Промахнулся, надо быть! Крови нигде не видно.

— Плохо целился, сон еще висел в глазах! — злорадно заявил Хун. — Ты ведь проспал и свою очередь и мою.

— Отчего же ты не разбудил меня раньше, нахал?

— Разбудил бы, если бы знал, что придут куланы проведать нас. Остались мы теперь без мяса.

Вернулись в лагерь, где Лю Пи уже разлил кашу по чашкам; стали есть, обсуждая происшествия — крепкий сон рудокопа, отсутствие волков, визит куланов. Мафу рассказал, что в песках к северу от Гучена, где он пас казенные табуны, живут не только куланы, но и настоящие дикие лошади с короткими ушами, длинной гривой и густым хвостом. Но охотиться на них очень трудно, они слишком осторожны, не дают подкрасться поближе.

Он говорил правду. В глубине песков Джунгарской пустыни водится дикая лошадь, открытая русским путешественником Пржевальским и получившая его имя. Охотники изредка ловят ее. В некоторых зоологических садах имеются экземпляры дикой лошади. Она среднего роста, чалой, внизу почти белой масти; голова большая, рыжеватая, конец морды белый; шерсть слегка волнистая, зимой довольно длинная; грива короткая, стоячая, темнобурого цвета; чолки нет. От кулана она отличается меньшей длиной ушей, более волосистым хвостом и отсутствием вдоль спины черной полосы, характерной для ослов. Живет небольшими табунами в 5—15 голов кобыл и молодняка во главе с вожаком-жеребцом.

После завтрака собрались в дальнейший путь по Ко-жур-Таю. Лю Пи осмотрел ямы на дне котловины, найденные мальчиками, и сказал, что в них, вероятно, добывали золотоносный песок.

— Только золота мало нашли, потому что скоро бросили. Ведь здесь десятка два ям нарыто, не больше, — заявил он. — Вот по речке Ангырты возле гор Кату таких ям много. Там, говорят, находили довольно много золота и песок промывали, вода близко. И все-таки оставили, когда нашли золото в жилах Чий Чу.

До полудня шли по холмам Кожур-Тая. Местами холмы сближались, и путникам часто приходилось подниматься на седловины и спускаться в котловины. Везде был тот же красный гранит, утесы которого часто имели прихотливые формы, напоминая то кучи толстых подушек, наложенных одна на другую, то неуклюжие столбы из больших глыб, то полуразрушенные, растрескавшиеся стенки. В глыбах часто виднелись малые и большие углубления в виде карманов, ниш и даже галерей, в которых ниши в глубине были соединены друг с другом, а спереди разделялись толстыми или тонкими столбиками. Увидев в одном месте галерею больших ниш, Хун воскликнул:

— Вот бы ночевать здесь! Мы растянулись бы под этими навесами, впереди развели огонь; было бы тепло, а волки не могли бы напасть на нас сзади.

— Дядя, кто выдолбил эти ямы в камнях? — спросил Пао. — Неужели рудокопы искали в них золото?

— Не слыхал я, чтобы в этом красном камне родилось золото, — ответил Лю Пи. — Уже первые рудокопы, пришедшие на Ван-Чжу-Ван-цзе, нашли такие ямы в холмах за речкой Дарбуты и удивлялись им.

— Калмыки, может быть, сделали их?

— Нет, калмыки никогда золотом не занимались.

— Может быть, это норы каких-нибудь зверей, лисиц или волков? — предположил Хун.

— Волки, лисицы, тарбаганы^[23] роют норы в мягкой земле, — пояснил Мафу. — Камень — слишком твердый, когтями его не выскребешь. Хорошую кирку нужно, чтобы высечь такую нору.

— И укрыться зверь в ней не может, он весь на виду будет, — заметил Лю Пи. — Норы у лисиц и волков глубокие, размаха в два, не меньше.

— Я думаю, что бывают такие червяки, которые грызут камень, — сказал Мафу. — Я видел червяков, грызущих дерево, но только норки у них маленькие.

— Эти червяки едят дерево, — возразил Лю Пи, — а камень какой червяк станет есть!

В одном месте внимание мальчиков привлекла ниша огромной величины в громадной глыбе гранита, составлявшей вершину плоского холма; на дне ее могли усесться несколько человек; в тонком потолке ее была в одному месте довольно большая дыра, через которую солнечные лучи падали на заднюю стенку. Это было так интересно, что путники поднялись на холм и вошли в нишу, высота которой достигала роста человека.

— Вот бы сделать привал здесь! — воскликнул Хун.

— Да, почти что фанза, — заметил Мафу, — можно бы отдохнуть в тени, пока не спадет жара. Жаль только, воды у нас нет, чтобы сварить чай.

— Вода есть, — заявил Лю Пи. — Я налил на всякий случай нашу баклагу, потому что не знал, попадется ли еще ключ на холмах до вечера. На чай хватит.

— Как хорошо! Отдохнем, покушаем! — воскликнул Пао, сбрасывая корзину на дно ниши.

Его примеру последовали остальные. Старшие уселись выкурить трубочку, мальчики побежали собирать топливо. Скоро возле ниши в широкой трещине между глыбами гранита затрещал огонек, а котелок и чайник примостили над ним. Лю Пи достал муки замесил крутое тесто для лапши. Хун нашел в соседней котловине несколько головок дикого лука. В похлебку прибавили сушеного мяса, купленного на руднике. Пообедавши, развернули одеяла и улеглись в тени, чтобы поспать часа два-три.

Образование ниш в граните осталось загадкой для наших путешественников, но мы можем разъяснить ее читателю. Углубления подобного рода встречаются особенно часто в гранитах, но бывают и в других породах — не слишком твердых песчаниках. Они образуются не только в пустыне, где очень многочисленны и характерны, но и з местностях с более влажным климатом, например на западной окраине Алтая, в окрестностях Кисловодска на Кавказе, в Саксонской Швейцарии. На Алтае такие ниши наблюдаются в гранитах, а в остальных указанных местах — в грубых песчаниках.

Ниши создаются процессами выветривания, главным образом химического, но при этом существенную роль играет и работа ветра. В какой-нибудь трещине породы собирается вода после дождя, а зимой набивается снег, который днем на пригреве тает. Зимние морозы, а также весенние и осенние ночные заморозки превращают воду в лед.

Вследствие увеличения объема льда по сравнению с водой мало-помалу нарушается связь между отдельными зернами гранита и песчаника. Вода, всегда содержащая некоторое количество углекислоты, растворяет известковый цемент, соединяющий зерна песчаника, и действует на полевые шпаты гранита, превращая их в глину.

Постепенно гранит и песчаник разрушаются по стенкам трещины и превращаются в дресву, выдуваемую порывами ветра. Трещина расширяется, образуется впадина, в которой воды и снега накапливается больше, и процессы механического (разъединение зерен давлением льда и колебаниями температуры) и химического (воздействие воды) выветривания действуют сильнее. Впадина постепенно, точно язва, расширяется вглубь, в бока и особенно вверх, где влага в тени держится дольше и где удалению отделившихся друг от друга зерен помогает сила тяжести; они падают на дно впадины, откуда их выметает ветер.

Так эти впадины превращаются в большие и малые ниши. Соседние _t ниши вследствие разрушения боковых стенок в глубине соединяются, и получается галерея из нескольких ниш, разделенных у поверхности скалы более или менее толстыми столбиками, которые разрушаются медленнее. Величина ниш ограничена в граните горизонтальными или пологими трещинами между глыбами, а в песчаниках — плоскостями наслоения; в толстых пластах и глыбах образуются большие ниши, в тонких — маленькие.

Огромные ниши, подобные той, в которой наши рудокопы нашли место для отдыха, встречаются редко — в особенно крупных цельных глыбах гранита или в очень толстых пластах песчаника (возле Кисловодска). Процесс разъедания потолка ниши в отдельно лежащей глыбе и в слое, образующем поверхность склона, может дойти до того, что в нем появляется отверстие. Постепенно оно расширяется, разъедается весь потолок, и ниша превращается в подобие кресла, ручки которого с течением времени понижаются. Этот процесс может уничтожить целый холм гранита или песчаника, от которого в конце концов останутся только днища самых нижних ниш с остатками ручек и спинок кресел в виде бугорков и грядок. Такие остатки автор видел возле колодцев Мин-шуй в Хамийской пустыне на месте одних холмов гранита, тогда как другие еще представляли собой ниши разной величины в разных стадиях разъедания.