Глава вторая. Битва деревьев

 

Мне кажется, что валлийские менестрели, подобно ирландским поэтам, декламировали свои традиционные сказания в прозе, перемежая ее драматическими стихами под аккомпанемент арфы только в самых эмоционально напряженных местах. Некоторые из этих сказаний полностью дошли до нашего времени, даже со стихами, другие без стихов, а, например, в сказании о Хливархе Хене сохранились только стихи. Самое знаменитое валлийское собрание — «Мабиногион»; название это часто переводят как «Сказания для юношей», то есть сказания, которые должны были знать те, кто начинал учиться профессии менестреля. Все они есть в собрании тринадцатого века «Красная книга Хергеста». Правда, стихи в основном не сохранились. Эти сказания — что-то вроде рабочей схемы для менестреля, и некоторые из них более, а другие менее современны как в языке, так и в описании поступков героев и их нравственной подоплеки.

«Красная книга Хергеста» содержит также пятьдесят восемь стихотворений, которые получили название «Книга Талиесина», и среди них есть вставные стихи из «Сказания о Талиесине», не включенного в «Мабиногион». Однако первая часть «Сказания» сохранилась в рукописи конца шестнадцатого столетия «Peniardd M.S.», впервые изданной в начале девятнадцатого века в «Myvyrian Archaiology» вместе с поэтическими вставками из «Книги Талиесина», правда, не без текстологических разночтений. Леди Шарлотта Гест перевела эту часть, дополнив ее материалами из двух других рукописей, и включила ее в свое широко известное издание «Мабиногиона» (1848). К сожалению, один из двух манускриптов был взят ею из библиотеки Иоло Моргануга, известного в восемнадцатом веке «украшателя» валлийских документов, так что ее версию никак нельзя читать с полным доверием, хотя и не доказано, что она работала с поддельным манускриптом.

Суть «Сказания» в следующем. У знатного мужа из Пенхлина по имени Тегид Войл была жена по имени Каридвен, или Керридвен[17], а также двое детей — Крейрви, самая красивая девица на свете, и Авагти — уродливый мальчик. Они жили на острове посреди озера Тегид. Чтобы как-то компенсировать уродство сына, Керридвен решила сделать из него самого образованного человека на земле. Итак, по рецепту, содержавшемуся в книгах колдуна Вергилия из Толедо (героя сказания двенадцатого столетия), она заварила Котел Вдохновения и Знаний, который нужно было кипятить на медленном огне ровно год и еще один день. Месяц за месяцем она добавляла в него новые травы, которые собирала в точном согласии с положением планет на небе. А пока она собирала травы, маленький Гвион, сын Гуреанга из Хланвайра, что в Кайрайнионе, должен был помешивать в котле. В конце года три капли упали на палец Гвиона и обожгли его. Гвион сунул палец в рот и в тот же миг понял природу и значение всего, что было в прошлом, есть в настоящем и случится в будущем, а также сообразил, что ему надо остерегаться Керридвен, решившей убить его, едва варево будет готово. Он бросился бежать, и Керридвен, похожая на черную ведьму, с воплями погналась за ним. С помощью недавно обретенных знаний ему удалось стать зайцем, но и она обернулась борзой. Добежав до реки, он стал рыбой, а она — выдрой. Он взмыл в небо птицей, но и она обернулась ястребом. Он рассыпался зерном в амбаре, а она накинулась на зерно черной курицей, отыскала его и проглотила. Когда же она вновь приняла облик женщины, то почувствовала, что беременна, и через девять месяцев родила мальчика. Она не нашла в своем сердце сил убить его, слишком он был красивый, поэтому положила его в кожаный мешок и за два дня до Майского праздника бросила мешок в море. Течение унесло Гвиона в залив Кардиган[18], где его нашел и освободил принц Элфин, сын Гвитно и племянник короля Майлгвина из Гвинета (Северного Уэльса), который как раз собрался сетью ловить рыбу. Хотя никакой рыбы ему не досталось, Элфин счел себя вполне вознагражденным за свои труды и назвал Гвиона — Талиесином, что значило «ценное приобретение» или «красивый лоб» и дало автору сказания возможность неплохо покаламбурить на сей счет.

Когда Элфин был посажен своим дядей королем в темницу в Даганви (возле Хландидно), столице Гвинета, мальчик Талиесин отправился выручать его и с помощью своей мудрости, в которой он убедил всех бардов Майлгвина, коих было двадцать четыре (историк восьмого века Ненний упоминает льстивых бардов Майлгвина), и главного барда Хайнина, добился освобождения принца. Сначала он заколдовал всех бардов так, что они могли только теребить пальцами губы, как дети, пускающие пузыри, а потом продекламировал загадочную поэму «Hanes Taliesin», в которой они ничего не поняли и которую я поместил в пятой главе. Поскольку версия «Peniardd M.S.» неполная, то возможно, что там был и ответ на загадку, как в похожих историях о Римпелстилокине, о Том Тит Тоте, об Эдипе и о Самсоне. Однако по другим вставным стихам напрашивается вывод о том, что Талиесин до самого конца издевался над невежеством и глупостью Хайнина и прочих бардов и не открыл им тайну.

Самый напряженный момент в сказании леди Шарлотты наступает, когда мальчик Талиесин задает такую загадку:

 

Скажите, что это:

Сильное существо с реки

Без плоти и костей,

Без жил и крови,

Без головы и без ног…

В поле, в лесу…

Без рук, без ног.

Оно такое большое,

Что закрывает землю,

И никто его не рожал,

И никто не видел…

 

Ответ «ветер» подсказан сильным порывом ветра, так испугавшим короля, что он повелел привести Элфина из темницы, а Талиесин с помощью заклинания освободил принца от цепей. Наверно, в более ранней версии ветер вырвался из-под плаща друга Талиесина, Авагти или Морврана, как это случилось с ирландским двойником Морврана — Марваном в раннесредневековой книге «Дела великой академии бардов», с которой «Сказание о Талиесине» имеет много общего. «Ветер толкнул бардов в грудь, и они встали». Сжатая форма этой загадки есть в «Flores» Беды, о котором говорится в одном из стихотворений «Книги Талиесина»:

 

Dic mihi quae est illa res quae caelum, totamque terram

replevit, silvas et sirculos confringit… omnia-que fundamenta

concutit, sed nec oculis videri aut (sic) manibus tangi potest.

 

Ответ: Ventus.

 

Здесь-то не может быть ошибки. Но «Hanes Taliesin» не предваряется формальным Dychymig Dychymig (загадай мне загадку) или Dechymic pwy yw (скажи, что это)[19], и потому комментаторы вообще не считают ее загадкой. Одни слышат в ней с важностью произнесенную чушь, которая предвосхитила сочинения Эдварда Лира и Льюиса Кэрролла и рассчитана исключительно на смех слушателей, другие — что-то мистическое, связанное с представлением друидов о переселении душ, но не дают никаких разъяснений.

Однако я должен попросить прощения за то, что вторгся в чужие владения. Я не валлиец, разве что почетный, поскольку прощаю все обиды в день святого Давида, когда несу службу вместе с Королевскими валлийскими стрелками, и хотя прожил в Уэльсе несколько лет, то приезжая, то уезжая, не научился даже современному валлийскому языку, к тому же я не историк средневековья. Моя профессия — поэзия, и я согласен с валлийскими менестрелями, что первейшее богатство поэта — знание и понимание мифов. В один прекрасный день, когда я бился над смыслом древнего валлийского мифа о Cad Goddeu (Битва деревьев), в которой сражались Араун, король Аннума (Бездонное место), и два сына Дона — Гвидион и Аматаон[20], со мной случилось почти то же, что с Гвионом из Хланвайра. Несколько капель кипящего Вдохновения брызнули из Котла, и я неожиданно понял, что если вновь вернусь к загадке Гвиона, которую не перечитывал с мальчишеских лет, то найду ответ.

Битва деревьев была «вызвана Чибисом, белой Косулей[21]и Щенком из Аннума». В старинных валлийских «Триадах», то есть собрании трехстрочных сентенций и исторических заметок, о ней говорится как об одной из «Трех незначительных битв Британии». «Сказание о Талиесине» включает в себя длинную поэму или несколько поэм под названием «Cad Goddeu», на поверхности столь же бессмысленных, как «Наnes Taliesin», потому что строки из них были самым невообразимым образом «перепутаны». Вот, например, перевод Д. В. Нэша викторианской эпохи, как говорят, неточный, но лучший на сегодняшний день. Оригинал написан короткими рифмующимися строчками, и одна рифма объединяет десять-пятнадцать строк, однако меньше половины их принадлежит поэме, давшей название всему сочинению, поэтому их надо тщательно рассортировать, прежде чем о чем-то, включая загадку Гвиона, говорить. Терпение!

 

Cad Goddeu (Битва деревьев)

 

У меня было много обличий,

Прежде чем появилось нынешнее.

Я был острым лезвием меча.

(Поверю, когда увижу сам.)

 

5 Я был каплей в воздухе.

Я был сияющей звездой.

Я был словом в книге.

Я был книгой в начале.

Я был светом лампады.

 

10 Год с половиной.

Я был мостом

Над трижды двадцатью реками.

Я летал, как орел.

Я был кораблем в море.

 

15 Я был военачальником в битве.

Я был завязкой на свивальнике дитяти.

Я был мечом в руке.

Я был щитом в бою.

Я был струной арфы,

 

20 Заколдованной на год

В пенистых водах.

Я был кочергой в очаге.

Я был деревом в лесу.

Нет ничего, чем бы я не был.

 

25 Я сражался, хоть был еще мал,

В битве Готай Бриг,

Прежде чем правитель Британии

Обрел свои корабли.

Равнодушные барды делают вид,

 

30 Будто они чудовище

С сотней голов

И прискорбным недовольством

В глотке и на языке.

И еще одна битва идет

 

35 Внутри головы.

Жаба, на лапах которой

Сто когтей,

Пятнистая с капюшоном змея,

Для наказания в их плоти

 

4 °Cта душ из-за их грехов.

Я был в Кайр Вевинет,

Где быстро растут травы и деревья.

Путники смотрят на них,

Воины удивляются

 

45 Возрождению старых ссор,

Гвидионовым подобных.

Взывая к Небесам

И к Христу, он вновь

Вызовет их к жизни,

 

50 Всесильный Боже.

Если Господь ответит,

Колдовством и магией

Прими вид деревьев

И в этом наряде

 

55 Обуздай людей,

Неопытных в битве.

Когда деревья были заколдованы,

Была для них надежда,

Что они сделают тщетным

 

60 Усилие окружившего их огня…

Лучше когда трое вместе

И довольны друг другом,

А один рассказывает

Историю Потопа,

 

65 И распятия Христова,

И скорого Судного дня.

Впереди ольха стоит,

Она [22] начинает.

Ива и рябина

 

70 Промедлили с одеянием.

Слива — не самое

Любимое дерево у людей.

Мушмула, что той же природы,

С трудом, но идет.

 

75 В тени бобов

Целая армия фантомов.

Малина, увы,

Не лучшая еда.

В укрытии живут

 

80 Бирючина, и жимолость,

И плющ в свое время года.

Велик утесник в битве.

Вишней пренебрегли.

Береза, хотя она великодушна,

 

85 Опоздала нарядиться;

Но не из трусости,

А из-за своей высоты.

Внешний вид…

Напоминает свирепого чужака.

 

9 °Cосна при дворе,

Сильная в сражении,

Мною немало возвышена

В присутствии королей

И подвластных ей вязов.

 

95 Она, не крутясь,

Бьет в середину

И издалека.

Судьею стал лесной орех,

Его плоды — твое приданое.

 

100 Бирючина благословенна.

Могучие вожди во время войны —

…и тутовник.

Богатый бук.

Темно-зеленый падуб

 

105 Был очень храбр:

Защищенный со всех сторон

Колючками ранящей руки.

Высокие тополя

Весьма пострадали в битве.

 

110 Взятый в плен папоротник;

Ракитник со своими отпрысками:

Дрок вел себя неважно,

Пока его не укротили.

Вереск несет утешение,

 

115 Радуя людей.

Черемуха преследует.

Дуб быстр в движенье,

Пред ним дрожат земля и небо,

Мощный привратник против врага —

 

120 Имя его во всех землях.

Связанный плевел

Предан огню.

Другие были отвергнуты

Из-за глубоких ям,

 

125 Вырытых сильными

На поле битвы.

Гневается…

Жесток угрюмый ясень.

Робок каштан,

 

130 Бегущий от счастья.

Наступит тьма,

Задрожат горы,

Явится очищающий огонь,

Высокая волна накатит,

 

135 Когда же услышат крик —

Верхушки дубов заново зазеленеют,

Изменятся и вновь оживут из праха;

Спутаны верхушки дубов

Из Gorchan Майлдерва.

 

140 Улыбается из-за скалы

Груша не пылкого нрава.

Не от матери и не от отца,

Когда я был сотворен,

Была моя плоть, была моя кровь;

 

145 Из девяти разных даров,

Из плода плодов,

Из плода Господь создал меня,

Из цветка горной примулы,

Из почек деревьев и кустов,

 

150 Из земли земной.

Когда я был сотворен

Из цветов крапивы,

Из воды девятой волны,

Я был околдован Матом

 

155 До того, как я стал бессмертным.

Я был околдован Гвидионом,

Великим колдуном бриттов

Айриса и Айруна,

Айрона и Медрона.

 

160 Мириады тайн

Открыты мне, как Мату…

Я знаю об Императоре,

Когда он чуть не сгорел.

Я знаю о звездах,

 

165 Сотворенных до земли.

Когда я родился,

Как же много миров уже было.

В обычае образованного поэта

Прославлять свою страну.

 

170 Я играл в Хлоугхоре,

Я спал, укрытый пурпуром.

Разве, я не был вместе

С Диланом Айл Мор

На скамье посередине

 

175 Между коленями короля

На двух тупых копьях?

Когда с неба пришли

Потоки на землю,

Губящие все вокруг.

 

180 [Я знаю] четырежды двадцать песен,

Чтобы веселить народ.

Нет никого из молодых и старых,

Кроме меня,

Никто не знает все девять сотен,

 

185 Известных мне

Об окровавленном мече.

Честь меня ведет.

Все полезные знания от Бога.

[Я знаю] как зарезать вепря,

 

190 Как он появляется, как исчезает,

Как понимает слова.

[Я знаю] свет, чье имя Слава,

И другой властный свет,

Который разбрасывает огненные лучи

 

195 Из дальней вышины.

Я был пятнистым змеем на горе;

Я был гадюкой в озере;

Я был недавно злой звездой.

Я был грузом на мельнице.

 

200 Моя сутана красная сверху донизу.

Я не предсказываю зла.

Четырежды двадцать колец дыма

Всем, кто унесет их с собой:

И миллион ангелов

 

205 На острие моего ножа.

Красива желтая лошадь,

Но в сто раз красивее

Моя кремовая лошадь,

Быстрая, как чайка,

 

210 Которая не пролетит мимо меня

По кромке моря.

Разве я не лучше всех на кровавом поле?

У меня сотня долей в добыче.

Венец мой из красных камней,

 

215 Золотом окаймлен мой щит.

Нет среди рожденных такого, как я,

И не было в прежнее время,

Кроме Горонви

Из долины Эдрави.

 

220 Пальцы у меня белые и длинные,

Давным-давно я был пастухом.

Я бродил по земле,

Прежде чем стал ученым мужем.

Я бродил, я все обошел,

 

225 Я спал на сотне островов;

Я жил в сотне городов.

Просвещенные друиды,

Вы предрекаете явление Артура?

Или меня вы чествуете,

 

230 И распятие Христово,

И скорый Судный день,

И один рассказывает

Историю Потопа?

Золотом в золоте

 

235 Стал я богаче;

Удовольствие мне доставляет

Тяжелый труд золотых дел мастера.

 

Немного требуется труда, чтобы отделить строки, принадлежащие поэме «Битва деревьев», от еще четырех-пяти поэм, с которыми она смешана. Вот мы и попытаемся восстановить то, что полегче, не трогая того, что труднее поддается расшифровке. Что привело меня к моему решению, я расскажу в свое время, когда буду определять смысл аллюзий. Я использую балладную форму как наиболее соответствующую оригиналу.

 

Битва деревьев

 

Я в Кайр Вевинете (строки 41–42)

Сижу на престоле —

Там мощны деревья

И травы на поле.

 

И путник, и воин (строки 43–46)

Глядят изумленно:

Вновь распри пошли,

Как во дни Гвидиона.

 

Одно в подъязычье (строки 32–35)

Бушует сраженье,

Второе в мозгу

Обретает рожденье.

 

Дерется ольха (строки 67–70)

На переднем краю,

Но ива с рябиною

Медлят в строю.

 

Вот падуб зеленый (строки 104–107)

Свирепствует в брани,

Пронзая шипами

Врагов своих длани.

 

Две тверди (строки 117–120)

Под натиском дуба звенят;

«Всесильный привратник», —

О нем говорят.

 

Утесник с плющом (строки 82, 81, 98, 57)

Красовался на вые.

Орешник судьей был

Во дни колдовские.

 

[Пихте] дикарской (строки 88, 89, 128, 95, 96)

Злой ясень сродни;

Стоят непреклонно,

Бьют в сердце они.

 

Береза в сраженье (строки 84–87)

Не столь поспешала —

Не трусость — достоинство

Гордой мешало.

 

Спасителем вереск (строки 114, 115, 108, 109)

Плывет по полям.

Высоким, урон

Нанесен тополям.

 

С размаху в стволы их (строки 123–126)

Оружье вогнали,

И прямо на поле

От ран они пали.

 

Вот вышла [лоза], (строки 127, 94, 92, 93)

Ей доспехи нес вяз.

«О, сильные мира!» —

Взопил я, дивясь.

 

Лишь жимолость, (строки 79, 80, 56, 90)

Что незнакома с войной,

В укрытье таилась

С придворной сосной.

 

Маленький Гвион ясно говорит, что это не сама Cad Goddeu, но

 

Возрождение старых ссор,

Гвидионовым подобных.

 

Комментаторы, смущенные хаотическим расположением строк, в основном удовлетворяются замечанием, что в кельтской традиции друиды имели власть обращать деревья в воинов и посылать их на битву. Однако, как первым заметил преподобный Эдвард Дэвис, умнейший, но безнадежно заблуждавшийся валлийский ученый, в «Celtic Researches» (1809) описанная Гвионом стычка — не «незначительная битва» и вообще не реальная драка, а интеллектуальная битва, в которой оружием были разум и язык. Дэвис также обратил внимание, что во всех кельтских наречиях «деревья» значит еще и «буквы», что школы друидов располагались в лесах, что бoльшая часть друидовских волшебств совершалась с помощью разных веток и что самый старый ирландский алфавит «Beth-Luis-Nion» (Береза-Рябина-Ясень) получил свое название от имен первых трех деревьев, чьи начальные буквы составляют алфавит. Дэвис был на правильном пути, хотя вскоре свернул не туда, не понимая, что стихи перемешаны, и неправильно перевел их, придав им, как он считал, некий смысл, но его наблюдения помогают нам восстановить кусок о деревьях:

 

Но жизни они (строки 130 и 53)

Разлюбили услады;

Вид букв алфавита

Принять они рады.

 

Следующие строки, по всей видимости, являются вступлением к описанию битвы:

 

На буках побеги (строки 136–137)

Воспрянули вновь:

Проходит пора —

Увяданья дубов.

 

Дубы еще дремлют (строки 103, 52, 138, 58)

В сетях волхвованья,

Но зелены буки —

Живут упованья.

 

Это значит (если вообще что-то значит), что в Уэльсе незадолго до этого возродился алфавит. «Бук» — общеизвестный синоним «литературы». Например, английское слово book (книга) происходит от готского слова, означающего буквы, и так же, как и немецкое Buchstabe, связано этимологи чески со словом beech (бук), поскольку таблички для писания делались из бука. Как писал епископ-поэт шестого века Венантий Фортунат: «Barbara fraxineis pingatur rипа tabellis» («Пусть варварские руны будут написаны на табличках из бука».) «Дубы… в сетях волхвованья» скорее всего имеют отношение к древним поэтическим тайнам. Как уже говорилось, derwydd, или друид, или поэт, был «дубовым прорицателем». Старинная корнуольская поэма рассказывает, как друид Мертин, или Мерлин, рано утром отправился со своим черным псом искать glain, или волшебное яйцо змеи (возможно, окаменелого морского ежа, каких находят в захоронениях железного века), собирать салат и samolus (herb d'or) и срезать самую верхнюю ветку с дуба. Гвион, который в строке 225 обращается к коллегам-поэтам как к друидам, говорит здесь: «Поэтические волшебства древних времен стали непонятной чепухой из-за долгого враждебного отношения к ним Церкви, однако и теперь у них есть будущее, когда литература процветает вне монастырских стен».

Он упоминает других участников битвы:

 

Могучие вожди во время войны

(?) и тутовник.

 

 

Вишней пренебрегли…

 

 

Черемуха преследует…

 

 

Груша не пылкого нрава…

 

 

Малина, увы,

не лучшая еда…

 

 

Слива — не самое

любимое дерево у людей…

 

 

Мушмула той же природы…

 

Во всех этих упоминаниях нет никакого смысла. Малина — на диво вкусная ягода, слива — любимое всюду дерево, груша — хорошо горит, и на Балканах ее часто используют вместо кизила, чтобы зажечь ритуальный огонь, тутовник не используют в качестве оружия, вишней никогда не пренебрегали, и во времена Гвиона она имела непосредственное отношение к истории Рождества, как о нем рассказывалось в популярном Евангелии псевдо-Матфея, к тому же черемуха никого не «преследует». Совершенно очевидно, что эти восемь садовых деревьев и еще одно, на чье место я поставил «пихту», зачем-то взяты из такой загадки в поэме:

 

Из девяти разных даров,

Из плода плодов,

Из плода Господь создал меня,

и ими заменены названия лесных деревьев, участвовавших в битве.

 

Трудно сказать, принадлежит ли история человека-плода поэме «Битва деревьев», или это речь-представление «вот я», как четыре других, перепутанных в «Cad Goddeu» и произнесенных, по-видимому, Талиесином, богиней цветов Блодайвет, предком кимров Хи Гадарном, а также богом Аполлоном. Что касается меня, то, я думаю, она входит в состав «Битвы деревьев»:

 

Мне девять дано (строки 145–147)

Несравненных умений;

Я плод девяти

Всем известных растений.

 

 

То слива, черника, (строки 71, 73, 77,

Тутовник, малина, 83, 102, 116, 141)

Две вишни и груша,

Айва и рябина.

 

Изучая деревья ирландского алфавита деревьев «Beth-Luis-Nion», с которым автор поэмы был хорошо знаком, нетрудно восстановить те девять деревьев, которые были заменены на садовые. Совершенно очевидно, что не самое вкусное дерево — дикая слива, что негорящая бузина не годится для топлива, зато она знаменита как лекарство от простуды и ожогов, что несчастливый боярышник и «той же природы» терн «не самые любимые у людей», а вместе с тисом — деревом лучника — они «доблестные вожди во время войны». По аналогии с дубом, из которого делались звонкие дубинки, и тисом, из которого делались крепкие луки и черенки для лопат, и с ясенем, из которого делались надежные копья, и с тополем, из которого делались большие щиты, я смею предположить, что вместо черемухи, что «преследует» кого-то, был неуемный тростник, из которого делали быстрые стрелы. Ирландские поэты считали тростник деревом.

«Я», которым пренебрегли, ибо он еще не вырос, — это сам Гвион, которого Хайнин и другие барды выставили на посмешище за его детский вид, однако, возможно, он говорит как бы от имени еще одного дерева — омелы, побег которой в скандинавской легенде убил бога солнца Бальдра, так как им пренебрегли за его малость и не взяли с него клятву не вредить Бальдру. Хотя в ирландской традиции нет даже намека на культ омелы и омела не фигурирует в «Beth-Luis-Nion», для галльских друидов, которые переняли у бриттов их законы, это самое главное из всех деревьев, и остатки омелы были найдены вместе с остатками дуба в захоронении бронзового века в Гристорпе, что возле Скарборо в Йоркшире. Вполне вероятно, что Гвион здесь более полагается на британскую легенду о старинной Cad Goddeu, чем на свои ирландские познания. Больше ничего не осталось, кроме:

 

Ракитник со своими детьми…

 

 

Дрок вел себя неважно,

Пока его не укротили…

 

 

Робок каштан…

Весеннее солнце укрощает дрок, чтобы его ростки могли есть овцы.

 

Робкий каштан не принадлежит к категории букв-деревьев, которые принимали участие в битве. Возможно, строчка, в которой он появляется, — из другой поэмы, включенной в «Cad Goddeu», и в ней рассказывается, как прекрасная Блодайвет (цветочная ипостась) была сотворена колдуном Гвидионом из побегов и цветов. Эту поэму нетрудно отделить от остального, хотя в ней и утеряны одна-две строки. Они могут быть восстановлены по ассоциации:

 

Из девяти разных даров, (строки 145–147)

Из плода плодов,

Из плода Господь создал меня.

 

Плод-мужчина был сотворен из девяти разных плодов, цветок-женщина был сотворен из девяти разных цветов. Пять упомянуты в «Cad Goddeu», еще три — ракитник, таволга и цветок дуба — перечислены в «Сказании о Мате, сыне Матонви», а девятый скорее всего боярышник, потому что Блодайвет — еще одно имя Олвен, королевы Мая, дочери (согласно «Сказанию о Килхухе и Олвен») боярышника или Майского Дерева, но вполне возможно, что и белого клевера.

 

Hanes Blodeuwedd

 

Не от матери и не от отца строка 142

Была моя плоть, была моя кровь. 144

Я была околдована Гвидионом, 156

Великим колдуном бриттов, 157

Когда я была сотворена из девяти цветков 143

Из девяти разных почек: 149

Из цветка горной примулы, 148

Из ракитника, таволги и опьяняющего плевела,

Связанных вместе, 121

Из бобов, в тени которых 75

Скрывается белая армия, 6

Из земли земной, 113

цветов крапивы, 1

Дуба, терна и робкого каштана — 129

Из девяти даров девяти цветов, 146

Из девяти разных даров, 145

Из девяти разных почек, 149

Пальцы у меня белые и длинные, 220

Как девятая волна моря. 153

 

В Уэльсе и Ирландии примула считается волшебным цветком, а в Англии в народной традиции она — синоним распутства: ср. «примуловая тропа праздности» («Гамлет»), «примула ее распутства» («Золотое руно» Брэтуэйта). Да и Мильтоновы «феи в желтых юбках» украшают себя примулой. «Плевел опьяняющий» и есть те «плевелы», которые в «Притчах» дьявол сажает в пшеницу, а бобы традиционно ассоциируются с призраками. Греки и римляне боролись с призраками, швыряя в них бобы, и Плиний в «Естественной истории» упоминает о поверье, будто бы души мертвых вселяются в бобы. Если верить шотландскому поэту Монтгомери (1605), то ведьмы скачут на свои шабаши на бобовых плетях.

Возвратимся же к «Битве деревьев». Хотя папоротник был «деревом» для ирландских поэтов, упоминание «взятого в плен папоротника» скорее всего ссылка на семена папоротника, которые могут сделать человека невидимым и обладают еще многими колдовскими свойствами. Подозрительно двойное упоминание «бирючины». В ирландской поэтике деревьев бирючина не так уж важна, по крайней мере она не рассматривается как священное дерево. Возможно, за ее вторичным появлением в строке 100 скрывается дикая яблоня, и это она скорее всего видится улыбающейся из-за скалы — символа безопасности, ибо Олвен, улыбающаяся Афродита из валлийской легенды, всегда ассоциируется с дикой яблоней. В строке 99 слова «его плоды — твое приданое» по совершенной нелепости отнесены к лесному ореху. Только два плодовых дерева могли быть связаны с приданым в дни Гвиона: церковный тис, чьи ягоды падают на церковное крыльцо, куда выходят молодые после венчания, и церковная рябина, которая в Уэльсе часто заменяет тис. Я думаю, здесь должен был быть тис, ибо его плоды особенно ценились за свой сладкий сок. В ирландской поэме десятого века «Король и отшельник» Марван, брат короля Гуойре из Коннаугта, высоко оценивает их вкус.

Таким образом, теперь мы можем с легкостью воспроизвести оставшиеся строфы:

 

Как папоротник (строки 110, 160, 161)

Благородный украл я,

Так в знаниях с Матом

Соперничать стал я.

 

И терн черноплодный (строки 101, 71–73, 77, 78)

Воитель был смелый,

И брат его сводный

Боярышник белый.

 

Тростник длинноногий, (строки 116, 111–113)

Ракитник с семьей

И дрок, что не любит

Узды над собой.

 

И тис бесшабашный, (строки 97, 99, 128, 141, 60)

По пояс в огне,

Прощальное слово

Шептал бузине.

 

А яблоня — (строки 100, 139, 140)

Та, что из Gorchan Майлдерва

У края скалы,

Улыбалась надменно.

 

А я хоть летами (строки 83, 54, 25, 26)

И не был велик,

Сражался в той битве

На Готай Бриг.

 

Ракитник не похож на воинственное дерево, но в «Genistae Altinates» Грация сказано, что высокий белый ракитник использовали в древние времена для изготовления копий и стрел, и, возможно, именно они подразумеваются под «отпрысками». Готай Бриг означает «верхушки деревьев», и это смутило критиков, которые решили, что Cad Goddeu — это битва в Готай (Деревья) — валлийское название Шропшира. «Gorchan (заклинание) Майлдерва» — это длинная поэма, приписываемая поэту шестого века Талиесину, который, как говорят, особенно настаивал на ее изучении как классического произведения его коллегами бардами. Яблоня была символом поэтического бессмертия, и поэтому она присутствует здесь как «выросшая» из заклинания Талиесина.

Далее я предлагаю, во избежание лишних разговоров, порядок Битвы в «Cad Goddeu»:

 

Береза	Рябина	Ольха	Ива	Ясень
Боярышник	Дуб	Падуб	Лесной орех	Дикая яблоня
Виноградная лоза	Плющ	Тростник	Терн	Бузина
Ракитник	Пальма	Пихта	Утесник	Вереск
Тополь	Тис	Омела
Дрок	Бирючина	Жимолость	Сосна

 

Необходимо также сказать, что в оригинале между строками 60 и 61 есть еще восемь строк, не понятых Д. Э. Нэшем.

Они начинаются со слов «вожди падают» и кончаются словами «кровь поднялась так, что не стало видно ног». Принадлежат они к «Битве деревьев» или нет, неизвестно.

Остальное в этой мешанине я оставляю для разбора кому-нибудь другому. Помимо монологов Блодайвет, Хи Гадарна и Аполлона здесь есть еще сатира на монахов-теологов, которые садятся в кружок с мрачным видом и с удовольствием предсказывают неизбежность Судного дня (строки 62–66), тьму-тьмущую, трясущиеся горы, очищающий огонь (строки 131–134), сотни проклятых человеческих душ (строки 39–40), а также размышляют о нелепых проблемах:

 

Коли на острие ножа (строки 204, 205)

Ангелов миллионы,

То сколько же миров на двух (строки 167, 176)

Копьях притупленных!

 

Здесь Гвион хвастается собственными познаниями:

Я прозорливец и моей (строки 201, 200)

Сутаны нет багряней.

Все знают о девятистах (строка 184)

Мне ведомых преданьях.

 

Как утверждает поэт двенадцатого столетия Кинтелв, самым почитаемым цветом одежды был красный, и Гвион противопоставляет его унылому цвету монашеских одеяний. Из девяти сотен легенд он упоминает только две, и обе они включены в «Красную книгу Хергеста»: это «Охота на Турха Труита» (строка 189) и «Сон Максена Вледига» (строки 162–163).

Строки от 206 до 211 принадлежат, по-видимому, «Can у Meirch» («Песня о лошадях») — еще одной поэме Гвиона, в которой он рассказывает о соревновании между лошадьми Элфина и Майлгвина, лишь упоминаемом в «Сказании».

Еще один интересный кусок можно восстановить из строк 29–32, 36–37, 234–237:

 

Безразличные барды делают вид,

Будто они чудовище

С сотней голов,

Пятнистая с капюшоном змея.

 

Жаба, на лапах которой

Сто когтей,

 

Золотом в золоте

Стал я богаче;

Удовольствие мне доставляет

Тяжелый труд золотых дел мастера.

 

Поскольку Гвион отождествляет себя с этими бардами, я думаю, он написал «безразличные» с иронией. Стоголовая змея, сторожащая сокровища в саду гесперид, и жаба со ста когтями и великолепным украшением на голове (упоминаемая Старшим Герцогом Шекспира) принадлежат старинным мистериям с опьянением с помощью поганок, знатоком которых был Гвион. Европейские мистерии гораздо менее исследованы, чем мексиканские, а мистер и миссис Гордон Вассон и профессор Хайм пишут, что бог-поганка доколумбовых времен Тлалок, имеющий облик жабы в головном уборе в виде змеи, не одну тысячу лет возглавлял всеобщую трапезу, когда ели psilocybe — внушающие галлюцинации поганки. На таком пиру можно было зреть видения дивной красоты. Европейский двойник Тлалока — Дионис — слишком во многом схож с ним, чтобы это было похоже на случайность. Наверное, они — два варианта одного бога, хотя до сих пор не установлено, когда начались контакты Старого и Нового Света.

В своем предисловии к исправленному изданию «Мифов древней Греции» я делаю предположение, что тайный культ дионисийского гриба был заимствован ахейцами у пеласгов из Аргоса. Кентавры, сатиры и менады Диониса, по- видимому, во время некоего обряда ели пятнистую поганку, называемую «летающей головой» (amanita muscaria), которая придавала им невероятную физическую силу и сексуальную мощь, внушала видения и наделяла даром пророчества. Участники элевсиний и праздников орфиков, а также других мистерий, наверное, знали еще panaeolus рарi lionaceus, маленький гриб (до сих пор используемый португальскими ведьмами), действие которого схоже с действием мескалина. В строках 234–237 Гвион говорит о том, что один камешек может под влиянием «жабы» или «змеи» стать целой сокровищницей. Его утверждение, что он столь же просвещен, как Мат, и знает мириады тайн, возможно, также связано с культом жабы-змеи. Как бы то ни было, psilocybe внушает космическое озарение, и я лично могу это подтвердить.

«Свет, чье имя Слава», возможно, имеет отношение к подобному видению, а не к солнцу.

«Книга Талиесина» содержит несколько перепутанных поэм, ждущих своего исследователя. Задача эта интересная, но пока придется подождать того, кто правильно расставит строки и переведет их. Работа, которую я предлагаю, ни в коей мере не может считаться окончательно завершенной.

 

Cad Goddeu (Битва деревьев)

 

На буках побеги

Воспрянули вновь:

Проходит пора

Увяданья дубов.

 

Дубы еще дремлют

В сетях волхвованья,

Но зелены буки —

Живут упованья.

 

Как папоротник

Благородный украл я,

Так в знаниях с Матом

Соперничать стал я.

 

Мне девять дано

Несравненных умений;

Я плод девяти

Всем известных растений:

 

То слива, черника,

Тутовник, малина,

Две вищни и груша

Айва и рябина.

 

Я в Кайр Вевинете

Сижу на престоле —

Там мощны деревья

И травы на поле.

 

Но жизни они

Разлюбили услады;

Вид букв алфавита

Принять они рады.

 

И путник, и воин

Глядят изумленно:

Вновь распри пошли,

Как во дни Гвидиона.

 

Одно в подъязычъе

Бушует сраженье,

Второе в мозгу

Обретает рожденье.

 

Дерется ольха

На переднем краю,

Но ива с рябиною

Медлят в строю.

 

Вот падуб зеленый

Свирепствует в брани,

Пронзая шипами

Врагов своих длани.

 

Две тверди

Под натиском дуба звенят;

«Всесильный привратник», —

О нем говорят.

 

Утесник с плющом

Красовался на вые.

Орешник судьей был

Во дни колдовские.

 

Пихте дикарской

Злой ясень сродни;

Стоят непреклонно,

Бьют в сердце они.

 

Береза в сраженье

Не столь поспешала —

Не трусость — достоинство

Гордой мешало.

 

Спасителем вереск

Плывет по полям.

Высоким урон

Нанесен тополям.

 

С размаху в стволы их

Оружье вогнали,

И прямо на поле

От ран они пали.

 

Вот вышла лоза,

Ей доспехи нес вяз.

«О, сильные мира!» —

Взопил я, дивясь.

 

И терн черноплодный

Воитель был смелый,

И брат его сводный

Боярышник белый.

 

Тростник длинноногий,

Ракитник с семьей

И дрок, что не любит

Узды над собой.

 

И тис бесшабашный,

По пояс в огне,

Прощальное слово

Шептал бузине.

 

А яблоня —

Та, что из Gorchan Майлдерва

У края скалы,

Улыбалась надменно.

 

Лишь жимолость,

Что незнакома с войной,

В укрытье таилась

С придворной сосной.

 

А я, хоть летами

И не был велик,

Сражался в той битве

На Готай Бриг.