Зима 2019 года. Правительственный Бункер.

 

Я шел со своим научным руководителем и человеком из службы режима по лабиринту переходов бункера, казавшихся бесконечными. Раньше нам не доводилось тут бывать, поэтому для нас все казалось удивительным. Невысокий узкий коридор, около трех метров высотой, был полностью собран из массивных бетонных блоков. Толстые кабели проводов на каждой стене тянулись под самым потолком. Любой наш шаг гулко отражался от стен и гарцевал эхом далеко впереди и позади нас. Камеры наблюдения пристально отслеживали весь наш путь, просматривая своим зорким глазом каждый метр коридоров, каждую лестницу, каждый лифт. Бывало, попадались пока что безжизненные дула миниганов из потолка, а иногда целые блокпосты с пулеметами на турелях калибра 7,42. Нам было немного не по себе от обилия средств слежения и охраны, стоявших на каждом повороте. Безусловно, будь мы здесь одни, то заблудились бы в два счета, так как боковых ответвлений было бесчисленное множество.

Зашли за еще один ничем не отличающийся от предыдущих поворот, и нашему взгляду представилась массивная стальная дверь. На вид гораздо толще и тяжелее, чем банковская. Около нее еще двое вооруженных солдат в защитных шлемах с затемненными стеклами до такой степени, что лиц различить мы не могли. В такой же униформе грязно-серого цвета и армейского пошива, что и у провожатого, только с желтой полосой на рукаве. Прозвенел звонок, запищала негромкая сирена; охрана синхронно отошла на два шага от двери, и створки с шипением разъехались в разные стороны. За дверью сновали разные люди с бумагами, спорили у каких-то таблиц и графиков на экранах. Провожатый указал нам рукой за дверь, и мы прошли в этот бункер, хотя язык не поворачивался так назвать его. Он больше был похож на штаб запуска ракет на МКС. Дверь так же закрылась; никто даже не обратил внимания на то, что на станции прибавилось персонала. К нам подошло всего два человека в белых халатах и без эмоций поинтересовались:

— Вы Вячеслав Валентинович и Евгений Павлович?

— Да, это мы, — ответил мой руководитель. — Это доктор Евгений…

— Нам это неинтересно, — Грубо оборвали Славу. — Расскажете ЕМУ все. Пройдемте с нами.

Они развернулись и, не оборачиваясь на нас, пошли вглубь этого «ЦУПа». На стене висела огромная электронная карта России. Сейчас к ней сбежались все ученые и неотрывно смотрели. Вот позеленел еще участок где-то в районе Красноярска. Похоже, всем, кроме нас, было понятно, что здесь происходит. Наши провожатые, принявшие нас на руки от службы охраны, остановились у еще одной двери, набрали какой-то код, приложили палец к сканеру и дали просканировать сетчатку глаза. Многослойная дверь раздвинулась в разные стороны. Прямо как в одном старом фильме про космическую империю и повстанцев. Мы зашли в этот кабинет и остались стоять одни перед большим столом. Следует заметить, что хоть в самом убежище и был Hi-Tech, то тут преобладал домашний уют. Стол из палисандра, небольшие бра по периметру комнаты. Стены драпированы тканью. Черные кожаные кресла с удобными подлокотниками, на полу ковролин. И многостворчатая дверь с этой стороны сделана «под дерево».

Из неприметной двери вышел главнокомандующий вооруженными силами РФ. Не такой, каким он смотрел на нас из камер телевидения — молодым, для своего не малого возраста, поджарым и с румянцем на щеках, а уставшим, осунувшимся, с посеревшим лицом. На нем была видна пудра, плохо скрывавшая синяки под глазами. Мы оба от удивления чуть не открыли рты. А он, в свою очередь, негромко поздоровался и несколько сгорбленно прошел к креслу. Мы стояли как сомнамбулы и смотрели на него. Когда нам в НИИ Агропром сказали, что нас вызывает кто-то сверху, мы не ожидали увидеть подобного. Он предложил нам сесть, и мы на негнущихся ногах прошли к креслам и сели на самый краешек.

— Здравствуйте Владимир Владимирович…

Он сморщился, как от зубной боли, и прервал меня.

— Постойте. Давайте просто Владимир. Так будет удобнее и быстрее всем нам, согласны?

— Да, — хором ответили мы.

— Тогда еще формальность. Прошу ничему не удивляться и слушать меня, не перебивая, договорились?

Я кивнул головой, и Владимир начал свой рассказ.

Он рассказывал нам не как глава самой большой страны на планете, ни как верховный главнокомандующий, чье одно нажатие на кнопку может кардинально поменять ландшафт какого-либо континента, а как обычный уставший человек, которому хочется чуточку покоя. Медленно и неторопливо, проговаривая каждое слово, с неизменным эмканьем.

— Первые признаки изменения планеты начались прошлой весной. В апреле месяце из труднодоступных районов Сибири стали приходить сведения о быстрорастущих растениях, эмм… Не на месте ВУРС[1], а из более восточных областей. Растительность в какие-то дни стала поглощать небольшие поселки с населением в 2-3 тыс. человек. Когда подобные сообщения стали приходить и из других частей Сибири, было принято решение о введении чрезвычайного положения на территории страны и отмене результатов выборов, эмм... О реальных причинах таких мер знало всего несколько человек из ближнего окружения. Для остальных же была придумана байка, согласно которой была обнаружена фальсификация результатов. После того как в ООН возник вопрос о не прекращении чрезвычайного положения в стране, хотя на тот момент прошло уже около полугода, и адекватном объяснении о действиях руководства страны, было рассказано об аномалии и им. Тогда же на секретном совещании о схожих случаях было заявлено Канадой, США и Аргентиной. У них в таких местах было замечено полное изменение биогеоценозов, эмм… К нынешнему моменту уже трудно удерживать эту информацию от общественности, потому как растения все быстрей и быстрей захватывают территорию, — закончил президент.

— Так что же от нас требуется? — поинтересовался мой руководитель. — Вы так и не поставили нам конкретной задачи.

— Нам нужен препарат, который остановит стихийный рост, так, чтобы скорость развития растений вернулась к норме. Сколько вам нужно для этого времени: неделя? Месяц?

— А сколько у нас есть всего, — Я вклинился в разговор. — До тех пор, пока не начнется паника и беспорядки на улицах?

— Может два, может три месяца. Но не больше. Потом уже будет некого спасать.

— Хорошо. Наше НИИ постарается сделать все возможное. Мы свободны?

— Да, конечно, можете идти. О результатах будете докладывать непосредственно мне по спецканалу.

Мы развернулись и уже дошли до открывающихся дверей, как меня посетила мысль.

— Скажите, а мы одни будем работать над формулой? Или в стране и в мире есть еще группы ученых, уже бьются над созданием гербицида?

Он поднял голову от экрана, вмонтированного в стол:

— Конечно же, вы не первые. Но советую работать быстрее. Потому что, кто первый создаст, как вы его назвали, гербицид, тот сможет больше получить с него и потом иметь влияния в мире.

Он отвернулся к монитору, давая понять, что разговор окончен. Я, не дожидаясь каких-либо понуканий с его стороны, развернулся, и нас повели через лабиринты обратно на поверхность. Не стараясь запомнить систему переходов, не глядя никуда, кроме как перед собой, я с другом безразлично шел, сопровождаемый теми же самыми охранниками. Или не теми же. Они были все на одно лицо, из-за своей униформы. Так нас проводили до подземной парковки, на которой стоял черный «мерседес» с сильно затонированными задними стеклами и плотной шторкой на каждом.

— Глаза завязывать будете? — Попытался я как-то пошутить, тем самым разрядив сложившуюся обстановку.

Ответом мне было безмолвие охраны и водителя. Слава глянул на меня и повертел пальцем у виска. Охранник открыл дверь и, приглашающе, но вместе и с тем угрожающе, указал рукой в сторону автомобиля, что на его языке, по-видимому, означало: «Прошу присаживаться, пока мы вас не заставили сделать это силой». Я проскользнул вперед Славы поближе к окну и исчез в темноте задних сидений. Мой напарник несколько неуклюже пролез вперед, вталкивая свое могучих размеров тело, в гробницу немецкого автопрома. Охранник захлопнул дверь, и машина тут же тронулась с места без пробуксовки.

Все, что я запомнил из-за шторки и метели, нехарактерной для данных широт, за окном машины — это белая стена, на фоне которой иногда проносились вдали черные силуэты стволов деревьев, настолько редковстречающиеся, что казалось, будто мы едем по степи, а не в Подмосковье.

Уже после того, как нас высадили недалеко от наших домов, а «немец» укатил, я сказал Славе:

— Вот урод! Еще хочет поиметь что-то с формулы, с тех стран, у которых ее не будет. Сам еле держится на ногах.

— А ты как хотел? Это же политика, етить ее, где каждый старается нагнуть весь мир для себя.

На этом он замолчал, намекая, что не хочет говорить со мной об этом, и наш разговор закончился так и не успев начаться. Каждый думал о будущем, которого, в принципе, могло и не быть.