Карабахский конфликт в контексте СССР

Рассматривая Карабахскую проблему в контексте СССР, ввиду замкнутости и формализованности этой системы, можно предложить наиболее четкую хронологию:

5 июля 1921 г. - 21 августа 1991,

т. е. от решения Кавбюро РКП (б) о передаче Нагорного Карабаха в состав Азербайджана при условии предоставления “широкой автономии” вплоть до провала путча, предопределившего конец СССР. Кульминация, т. е. событие, в результате которого проблема манифестируется как конфликт - февраль 1988 г., когда почти одновременно сессия облсовета НКАО принимает решение ходатайствовать о воссоединение с Арменией и происходит погром в Сумгаите.

Основной движущей силой протекавших процессов явилось противодействие политике постепенного вытеснения армянского населения Нагорного Карабаха. Сама НКАО образовывалась именно как армянская область, что было отмечено даже в Декрете ЦИК Азербайджана от 07. 07. 1923 о ее образовании (“Образовать из армянской части Нагорного Карабаха автономную область”). Однако в результате целенаправленной политики руководства Азербайджана армянское население резко сокращалось; если в двадцатых годах оно составляло 300 тыс. (с учетом не вошедших в состав НКАО армянских районов Нагорного Карабаха), то по переписи 1979 г. - 140 тыс. (Это при том, что вне Нагорного Карабаха только в Армении проживало около 500 тыс. его уроженцев, а в Азербайджане, России и Средней Азии - еще более миллиона бывших карабахцев) Одновременно увеличивалась численность азербайджанского населения, составив к 1979 около четверти. Учитывая значительное различие в темпах демографического роста, возможность механического увеличения численности азербайджанского населения путем строительства требующих привозной рабочей силы объектов (уже в 1991 г. отвечая на сессии азербайджанского парламента на нападки оппонентов, Гейдар Алиев ставил себе в заслугу то, что за годы его правления доля азербайджанцев в составе населения увеличилась на 12 процентов), вынужденный отток армянской молодежи, следует признать, что к 1988 г. сложилась критическая ситуация. Карабах ожидала судьба Нахичевани, другой армянской автономии в составе Азербайджана, где к этому времени оставалось не более двух процентов армян. В среднем в 1926-1979 гг. из НКАО ежегодно мигрировало около двух тысяч армян, при том, что начиная с 50-х гг. численность азербайджанского населения увеличивалась примерно на тысячу человек в год. Вне Нагорного Карабаха уже проживало в десять раз больше карабахцев, чем в нем самом, и тенденция эта начиная с семидесятых годов приняла угрожающий характер. Даже если взять за основу официальную статистику (сборники: “НКАО. 50 лет в дружной советской семье”, Степанакерт, 1973; “Численность и состав населения СССР”, Москва, 1984, стр. 126), за период между переписями 1970 и 1979 гг. абсолютный прирост армянского населения составил всего лишь 2 тысячи человек, в эти года в НКАО оставался лишь один из десяти родившихся здесь армян, остальные девять вынуждены были мигрировать. При этом возрастная структура армянского населения резко изменялась в сторону старения. В целом армянское население НКАО (без учета не вошедших в состав автономии армянских районов) с 1926 г. к 1979 г. возросло всего лишь с 111, 7 тысяч до 123, 1, тогда как азербайджанское - с 12, 6 тыс. до 37, 2 тыс. (более подробный демографический анализ содержится в сборнике “Нагорный Карабах”, Ереван, 1988 г.; заметим также, что по данным Управления статистики НКАО, располагающим сведениями за 1923 г., армянское население не только не увеличилось, но и уменьшилось на 26, 5 тыс. человек, т. к. в 1923 г. в НКАО проживало 149, 6 тыс. армян и 7, 7 тыс. азербайджанцев - см.: “Карабахский вопрос”, Степанакерт, 1991, стр. 67). Еще интенсивнее процесс исхода армянского населения происходил в не включенных в состав НКАО районах Нагорного Карабаха, путем многократного изменения границ Дашкесанского, Ханларского, Шамхорского районов их население включалось в состав более крупных азербайджанонаселенных районов, и к 1988 г. армяне составляли в этих районах, за исключением Шаумяновского, меньшинство. В самом НКАО армяне уже были меньшинством в Шушинском районе.

Процесс вытеснения армянского населения имел характер целенаправленной государственной политики, методы которой видоизменялись в зависимости от политики кремлевских властей. Если в тридцатых годах это были массовые аресты и ссылки т. н. “националистов”, то в середине 80-х - т. н. “антиалкогольная кампания” (одним из инициаторов которой был тогдашний член Политбюро Гейдар Алиев): под видом борьбы с пьянством вырубались виноградники и искоренялось виноделие, т. е. уничтожалась основная традиционная отрасль сельского хозяйства и перерабатывающей промышленности Нагорного Карабаха. Политика угнетения последовательно осуществлялась в трех основных сферах: политической, культурной и социально -экономической. Для большинства населения, особенно активной его части, создавались условия, заставляющие его покидать Нагорный Карабах. Край управлялся назначаемыми бакинским руководством эмиссарами, основной задачей которых являлась борьба с “армянскими националистами”, все кадровые назначения - вплоть до медсестры городской больницы - должны были быть утверждены в Баку. Такая кадровая политика была направлена прежде всего на изоляцию карабахской интеллигенции. Получившие образование в Армении становились на своей родине persona non grata, они не могли занять соответствующие их образованию должности. Практиковались высылки интеллигенции, причем под угрозой расправы (так и оставшееся нераскрытым убийство руководителя крупнейшего в Нагорном Карабахе совхоза Адамяна доказывает, что эти угрозы не были безосновательными). Интеллигенция вынуждалась либо служить проводником азербайджанской политики и пропаганды, либо мигрировать, либо же заниматься неквалифицированным трудом.

В социально-экономической сфере политика Баку также не отличалась особым разнообразием. Самым простым было не вкладывать капиталовложений в экономику Карабаха, не создавать каких-либо инфраструктур и, учитывая естественный износ оборудования и почвы, оставлять Нагорный Карабах в состоянии даже худшем, чем в 20-х - 30-х годах. Так, в пятидесятые годы в НКАО в перерасчете на душу населения капиталовложений приходилось в десять раз меньше, чем в среднем по Азербайджану. Правда, в годы правления Гейдара Алиева социально-экономическая политика приняла несколько иную форму - если до него в Карабах попросту не вкладывали капиталовложений, то при нем стало поощряться усиленное развитие азербайджанских населенных пунктов, что и привело к вышеупомянутому резкому демографическому сдвигу. (Но даже при этом объем капиталовложений на душу населения в НКАО уступал средним показателям по Азербайджану в 1981-1985 гг. более чем в два, а с 1986 г. - 2,7 раза; данные из сборника “Народное хозяйство Азербайджанской ССР к 70-летию Великого Октября”, обобщенные в кн.: “Нагорный Карабах”, с. 48-50) Кроме того, бакинским руководством был взят курс на экономическое растворение НКАО в инфраструктуре близлежащих азербайджанских районов. Так, основные автодороги проектировались так, что из любого райцентра до Степанакерта можно было попасть только через соседние азербайджанские районы (аналогично, дорога в Ереван пролегала через Агдам и Кировабад). При этом внутри НКАО практически отсутствовали асфальтированные дороги. Навигационные службы Степанакертского аэропорта были расположены в Агдаме, а сам аэропорт считался филиалом Евлахского. Система теле- и радиотрансляции располагалась в Шуши, а физический износ линий радио, телефонной связи, крайне низкая степень охвата приема телепередач обрекали Нагорный Карабах на коммуникационную изоляцию. Через Шуши и близлежащие азербайджанские районы регулировались и контролировались также и системы газо-, электро- и водоснабжения. Даже полностью расположенная на территории Мардакертского района Сарсангская ГЭС и водохранилище управлялись из Мир-Башира, где и определялись направления снабжения (почти все уходило вне области). Все это сводило на нет возможность какой-либо самостоятельной экономической политики. НКАО последовательно превращалась в сырьевой придаток с крайне неразвитой инфраструктурой. Даже существовавшая в зачаточном виде промышленность (в основном перерабатывающая) была ориентирована на производство исключительно полуфабрикатов. Поставляя весьма значительное количество мясопродуктов, НКАО не имела собственного мясокомбината и даже холодильного завода. Основной отраслью было виноделие, но в самом Карабахе производился только коньячный спирт, а сам коньяк производился в Агдаме и Ханларе. То же самое относилось и к дорогим сортам вин: их розлив осуществлялся за пределами НКАО. Продукция крупнейшего промышленного предприятия - Карабахского шелкового комбината - аналогичным образом вывозилась за пределы области, где из нее изготовлялись ткани и другая продукция. В области, богатой лесом и стройматериалами, полностью отсутствовала деревообрабатывающая промышленность, а обработка стройматериалов находилась в зачаточном состоянии. Во всей НКАО, как и в прилегающих к ней армянских районов не было ни одного производства, где получались бы готовые изделия. Особенно болезненным, подрывающим основы традиционного экономического существования, процессом явился проводимый Баку курс на структурное изменение сельского хозяйства этого почти исключительно аграрного края. Помимо уже отмеченного курса на уничтожение основной культуры -виноградарства и виноделия, осуществляемого под лозунгом “борьбы с пьянством”, отметим следующие целенаправленные структурные изменения: 1) изменение структуры животноводства - уменьшение поголовья крупного рогатого скота и свиней при росте поголовья овец, что влекло весьма существенное изменение жизненного уклада и переход от оседлого к полукочевому образу жизни; 2) изменение структуры посевных площадей - за счет фруктовых садов и злаковых культур увеличивались посевы кормовых культур, а также увеличивались площади для выпаса овец, что подрывало возможности самообеспечения НКАО, сокращались тутовые насаждения, уменьшалось производство зерна; 3) отсутствие мукомольных предприятий, мясоперерабатывающих и консервных предприятий влекло за собой спад производства в этой сфере и обрекало хозяйства НКАО на роль придатков соответствующих предприятий, расположенных вне области; 4) сведение к минимуму возможностей водопользования приводило как к снижению урожайности, так и создавало тяжелые бытовые условия для населения; 5) крайне слабое развитие производства строительных материалов не давало возможности расширять производственную базу сельскохозяйственного производства и создавало подчас непреодолимые проблемы даже для ремонта приходящего в негодность жилого фонда. В азербайджанской экономике НКАО мыслилось исключительно в качестве сырьевого придатка. Какие-либо самостоятельные экономические связи автономии оказывались почти полностью блокированы, и, как отмечалось азербайджанскими экономистами в качестве довода о невозможности существования НКАО вне Азербайджана, в общеэкономических связях НКАО на долю оборота с соседними Арменией и Грузией приходилось лишь два процента (бакинская газета “Коммунист”, 11 марта 1988 г.). Если при этом учесть, что в советской экономике цены на сырье были крайне низкими, то становится ясным, что такими мерами НКАО обрекалось на нищенское существование. Отсутствие рабочих мест и крайне низкие заработки обрекали, таким образом, на миграцию не только армянскую интеллигенцию, но и большинство трудоспособного населения, в первую очередь, молодежь. Эта миграция поощрялась и так называемыми кампаниями “профнабора” - молодежь начиная со школьников 8-го класса отправляли на учебу в профессионально- технические и фабрично-заводские училища за пределы НКАО, после чего распределялась по новостроящимся промышленным объектам Азербайджана (Сумгаит, Мингечаур и т. д.). При этом молодежь обеспечивалась постоянной работой и даже жильем, т. е. тем, на что они никак не могли рассчитывать в самом Карабахе. И напротив, в НКАО, если и открывались учебные заведения, то преимущественно с азербайджанским языком обучения, что служило дополнительным фактором привлечения молодежи из близлежащих азербайджанских районов. (Не зная этого, посторонним наблюдателям трудно было понять, почему в 1988 г. население Нагорного Карабаха требовало закрытия Степанакертского педагогического института - на его непропорционально большое азербайджанское отделение практически без ограничений принимались азербайджанцы, не сумевшие поступить в вузы Баку и Кировабада.) Крайне низкий уровень жизни населения определялся не только неразвитостью промышленности и сельского хозяйства, но и практиковавшейся политикой узаконенного ограбления НКАО. Как было написано в письме Хрущеву в 1963 г., “нашей области предъявлялись высокие и непосильные требования, были случаи, когда приходилось шерсть вынимать из матрацев, одеял и подушек для отдачи на заготовки”. В советской экономической системе существовала форма так называемых “государственных закупок”, когда республиканские органы по крайне низким ценам забирали производимую в сельских хозяйствах продукцию. По сути эта была форма изъятия продукции. Применительно к НКАО это общая для СССР уродливая форма отношений государства с сельхозпроизводителями принимала особо жестокую форму. Так, в 1986 г. государственные “закупки” скота и птицы в перерасчете на душу населения в НКАО были в 4,6 раза выше, чем в аграрной Нахичевани, молока - в 2,7 раза, зерна - в 1,4, а винограда - в 1,5 раза. Все это уходило за пределы автономии, лишая ее население возможности самому решать, как оно может пользоваться результатами собственного труда. К социально-экономическому давлению добавлялась бытовая дискриминация и даже прямая уголовщина. Правоохранительные органы НКАО подчинялись азербайджанскому руководству. Усиленные чистки среди армян-служащих МВД и рекрутирование личного состава МВД и КГБ из других районов Азербайджана создавали возможность беспрепятственного произвола. Еще в 1965 г. в коллективном письме в партийные органы приводились многочисленные факты безнаказанных убийств, виновные в которых (как, например, брат заместителя председателя облисполкома Байларов) не понесли какого-либо наказания. В Карабахе до сих пор живы воспоминания об зверском убийстве после надругательства десятилетнего Мовсисяна (1965 г.) и последовавших за этим событиях. Родственникам удалось найти убийцу-маньяка, директора местной школы Аршада Мамедова. за год до этого убившего из националистических побуждений Григория Согомоняна. Но суд превратился в провокацию. Еще до суда распространялись слухи, что приговор будет мягким, а убийцу очень быстро освободят. Приговор (десять лет заключения) был оглашен почему-то не в зале суда, а на площади, где заранее были размещены пожарные машины, которые были пущены в ход сразу же после оглашения приговора. На площадь были выведены и осужденные - Мамедов и двое его сообщников. Милиция открыла огонь по толпе, убив и ранив двенадцать человек, в то же время дав возможность родным убитого мальчика расправиться с преступниками. Бениамин Мовсисян, отец убитого мальчика и его родственники были арестованы. Власти Баку попытались использовать этот случай для того чтобы начать кампанию репрессий. Незамедлительно прибывший в Степанакерт председатель Совета Министров Азербайджана Алиханов лично принял участие в торжественно организованных похоронах преступников, а на собрании партхозактива заявил о существовании в НКАО антисоветской националистической организации, руководимой из Армении. Лишь после вмешательства прибывших из Москвы представителей ЦК и КГБ азербайджанское руководство вынуждено было отказаться от планов по раздуванию инцидента с последующим “разгромом антисоветской организации”, представив происшедшее как “ссору двух семей” (доклад секретаря ЦК компартии Азербайджана Ахундова на партийном активе НКАО).

Случай с убийством Мовсисяна - наиболее громкий, но далеко не единственный. Попытки наказать виновных не только не пресекались, более того - рассматривались как разжигание национальной розни. Массовым явлением были стычки между землепашцами-армянами и овцеводами -азербайджанцами (как правило, из соседних районов). Ежегодные перегоны скота из соседних районов к высокогорным пастбищам Карабаха причиняли большой ущерб посевам, а также горным лесным массивам. В возникавших в этих случаях конфликтах правоохранительные органы всегда становились на сторону азербайджанцев. Все это создавало у населения ощущение беззащитности и также усиливало миграцию.

Однако в массовом сознании наиболее остро воспринималась дискриминация в национально-культурной сфере. Из находящихся на территории НКАО многочисленных армянских церквей не действовала ни одна, они не функционировали даже в качестве объектов культуры, хотя среди них были памятники IY века. (В 1914 г. в состав Карабахской епархии армянской апостольской церкви входило 222 действующих церкви, обслуживавших 224 селения). Армянский язык практически был исключен из официальной сферы. Это нашло отражение даже в Законе Азербайджанской ССР “О НКАО”: в этом Законе законодатель сумел ни разу не упомянуть слово “армянский” и обойти его даже там, где, казалось бы, это невозможно. (Союзное законодательство в наибольшей мере соблюдало лингвистические права граждан в судебной сфере, гарантируя возможность пользования родным языком. Поэтому соответствующая статья в законе “О НКАО” оговаривала права граждан использовать в судебном процессе азербайджанский, русский и “язык местного населения” - такой перифразой обозначался армянский) Из года в год сокращалось количество армянских школ, практически не было учебников на армянском языке (два-три на класс), поскольку изданными в Армении учебниками пользоваться запрещалось, а в Азербайджане они издавались крайне малым тиражом. А составленные азербайджанскими авторами учебники истории, в первую очередь, армянской, содержали извращенные сведения, оскорбляющие национальные чувства армян Карабаха. Время появления армян в Карабахе датировалось 1828 г., (сегодня эта дата азербайджанскими историками отодвинута аж к 1878 г.), они рассматривались как беженцы, нашедшие приют на гостеприимной азербайджанской земле, и ассимилировавшие коренных жителей Карабаха - кавказских албанцев, предков азербайджанцев. Все христианские памятники культуры и письменности Карабаха объявлялись албано-азербайджанским наследием, которое пытались сфальсифицировать армяне. Дело доходило до того, что написанная акростихом, т. е. основанная на особенностях армянского алфавита, поэма автора седьмого века Давтака Кертога рассматривалась как памятник азербайджанской литературы, оригинал которой после ее перевода на армянский язык был уничтожен. В сознание как азербайджанцев, так и армян официальной пропагандой систематически внедрялось то, что армяне в Карабахе - пришлый элемент, вытеснивший исконных обитателей этой земли. Теория албанского происхождения азербайджанского этноса несмотря на всю ее лженаучность становилась официальной доктриной. Она поощрялась и московским руководством, которое, стремясь удержать Азербайджан в своей орбите, осознавало опасность турецкого фактора, и поэтому ему был на руку подобный отказ от реальных тюрских корней и замена их на мифические албанские корни. Применительно к карабахским армянам эта теория имела крайне расистские практические следствия: раз карабахцы - это албано-азербайджанцы, забывшие под воздействием пришлых армян свой язык и культуру, то необходимо помочь им вернуться в родное этническое лоно. Албанская “теория” обоснововывала, с одной стороны, вытеснение “пришлого армянского элемента”, с другой - этническую ассимиляцию остающихся, запрещение родного языка и культуры, навязывание им якобы “забытых” ими ценностей. А объявление Карабаха, опять-таки вразрез с историческими фактами, утраченной колыбелью албано-азербайджанского этноса, являлось идеологическим обоснованием грядущей “реконкисты”, этнических чисток 1990-1991 гг. Манипуляция историей, как это нередко бывает, преследовала довольно очевидные политические цели, и неслучайно, что первый этап карабахского движения проходил под знаком дискуссий, в первую очередь, исторического характера. История оказывалась политический программой. Доказательства автохтонности армянского этноса или же наоборот, утверждения о его пришлости, имели под собой весьма актуальную политическую подоплеку, определяющую дальнейшую судьбу Карабаха. Поэтому наиболее острую реакцию вызывали не экономические факторы, а культурно-исторические: в них армянское население видело и угрозу своему существованию, и обоснование для своих опасений.

Стихийной формой протеста против складывавшейся ситуации явилось никогда не затихавшее движение за воссоединение с Арменией, в котором слилось воедино и борьба за гражданские права, и за национальное достоинство, и за экономическое равноправие, и за местное самоуправление, и за культурную самобытность, и за лучшее образование и медицинское обслуживание, и за многое другое. Такой синкретизм не случаен. В демократическом обществе каждый из перечисленных аспектов относительно независим и возможен прогресс в одной области без глобализации проблемы. В тоталитарном, причем сверхцентрализованном обществе такой подход был невозможен: глобализация лежала в основе как политической системы, так и идеологии. В идеологической сфере это была идея возможности коренного изменения действительности путем революционизирующего изменения “главного” фактора: необходимо найти “главное”, все остальное придет само собой. Эта модель, определившая политическую теорию марксизма (уничтожение частной собственности автоматически приводит к справедливому обществу) постоянно редуплицировалась в советской системе, причем не только в официальной, но и в диссидентской социальной психологии (например, устойчивое убеждение в том, что свободные выборы сразу же, решив все проблемы, приведут к созданию демократического общества). Естественно, что воссоединение с Арменией не могло решить сразу же проблему отсутствующих автодорог, но без этого воссоединения попытки решения какого-либо частного вопроса представлялись сизифовым трудом. Поэтому в качестве ответной реакции на проводимую азербайджанским правительством политику население Нагорного Карабаха отвечало не последовательным сопротивлением по каждой позиции, а глобальным. Прекрасно осознавая наличие тысячи и одной проблемы, социальная психология подменяла ее одной Проблемой-Мечтой - о воссоединении с Арменией, которая, существуя на всем протяжении истории вхождения Нагорного Карабаха в состав Азербайджана, предопределила в конце восьмидесятых формы и методы карабахского движения, которое всякий раз отвергало эволюционные пути постепенного решения имевшихся проблем, предпочитая революционное коренное решение главной Проблемы.

Однако такой путь вовсе не был лишь порождением особенностей воспитанного в формах советской идеологии социального сознания. Политическая реальность того времени не оставляла никаких других возможностей, кроме как революционного кардинального решения сверху. Парадоксально, но поднять вопрос о гражданских правах отдельного человека (скажем, крестьянина, избитого милиционером) в существовавших координатах означало выход за пределы существовавшей системы. Борьба за права человека, - как гражданские, так и экономические и социальные - рассматривалась как самое опасное преступление и решительно подавлялась. В силу специфических условий Советского Азербайджана трудно было даже вообразить какую-либо возможность правозащитного движения, не говоря уже о политических процессах трансформации существовавшей политической системы. Эволюционный путь был невозможен, ибо он с неизбежностью был бы классифицирован как антисоветский. Он не решал никаких проблем, но создавал новые, поскольку влек за собой обвинения в антигосударственной и антисоветской деятельности. Так, борьба за расширение прав и полномочий автономии сразу же порождало конфликт уже не с руководством Азербайджана, а со всей существовавшей системой. Революционный же - воссоединение с Арменией - в масштабах СССР вовсе не рассматривался как антисистемный. Он жестоко преследовался в Азербайджане, но в рамках системы при соблюдении ее правил поднимать этот вопрос не возбранялось. За это можно было поплатиться жизнью, но в принципе сам этот вопрос вытекал из существовавшей национально-политической системы, в целом стремившейся соблюдать принцип национально-территориального деления СССР. И если одним из выдвинутых Берия в адрес застреленного секретаря компартии Армении Ханджяна обвинений было и его позиция относительно Карабаха, то следующий секретарь - Арутюнов - в ноябре 1945 уже официально обращается с таким предложением к Сталину: “Исходя из этого желания населения Нагорного Карабаха Центральный Комитет и Совнарком Армении вносят на рассмотрение ЦК ВКП (б) и Союзного правительства вопрос о включении в состав Армянской ССР Нагорно-Карабахской автономной области Азербайджанской ССР в качестве Карабахской области” (сб. “Карабахский вопрос”, с. 78) В дальнейшем этот вопрос поднимался и при Хрущеве, и при Брежневе. Поскольку до 60-х гг. вся политическая жизнь была сосредоточена в внутрипартийных рамках, то инициатива, как правило, исходила от партийных органов. Однако начиная с 60-х гг., после хрущевской “оттепели”, известная либерализация общественной жизни позволяет придать движению за воссоединение новую форму - сбора подписей, петиций и обращений в высшие союзные партийные и государственные органы. Под письмом 1963 г. на имя Н. С. Хрущева было собрано 2,5 тысяч подписей (в основном это были представители местной интеллигенции). Для своего времени это был весьма резкий документ, подпись под которым требовала большого мужества. В документе перечислялись факты дискриминации в социальной и экономической сфере, фактическое отсутствие какой-либо самостоятельности. В заключении письма говорилось: “Подчинение предприятий и учреждений Нагорного Карабаха соответствующим предприятиям в азербайджанских районах, зачастую в 40-60 км от области, срыв строительства необходимых для области и предусмотренных по плану промышленных и других предприятий, привело к полному распаду административно-экономической деятельности области. Из-за односторонних вредных мероприятий население области лишилось работы, благосостояния и вынуждено покинуть родную колыбель... Политика притеснения и дискриминации вызывает справедливую ненависть к ее источнику: руководству республики и области. Жаль только то, что на этой почве создаются нежелательные межнациональные взаимоотношения... Мы просим незамедлительно решить вопрос воссоединения Нагорного Карабаха и всех прилегающих армянских районов с Армянской ССР или же включения их в РСФСР”. Несмотря на ряд внесудебных расправ с инициаторами письма и даже просто случайно попавшими под руку армянами, движение усиливалось и расширялось, и уже в 1965 г. под аналогичной петицией было собрано 45 тысяч подписей. Чувствуя серьезность положения, в 1966 г. секретариат ЦК КПСС принимает специальное решение, в котором партийному руководству Армении и Азербайджана поручается совместно подготовить предложения по статусу НКАО. Однако реальным “итогом” оказалась новая волна репрессий, арестов, и высылка из НКАО наиболее видных представителей интеллигенции. Движение было обезглавлено, а начавшийся с приходом к власти Брежнева процесс ужесточения режима вновь сделал невозможным формы массового волеизъявления. Новый всплеск массовой активности стал возможен только в 1977 г., когда было инициировано “всенародное обсуждение” новой Конституции СССР - в этих рамках стали возможны предложения коллективов и организаций о присоединении Нагорного Карабаха к Армении. Все это свидетельствует, что идея воссоединения - как ответ на дискриминацию - латентно существовала в сознании населения НКАО, и поэтому даже малейшая возможность ее артикуляции (как при обсуждении проекта Конституции) сразу же приобретала характер массового движения. При этом движение за воссоединение, над котором постоянно висел дамоклов меч обвинений в национализме и антигосударственной деятельности (как известно, в СССР любое неподконтрольное властям движение, будь то рабочее, конфессиональное или даже в сфере искусства, рассматривалось как антигосударственное), постоянно избирало возможные на данный период легальные формы. Так, в восьмидесятые годы застоя использовались партийные собрания, а с первых шагов перестройки движение вначале приняло форму сбора подписей под петициями, как и в 60-ые, но которые уже интерпретировались как форма референдума, а также решений трудовых коллективов и советов районных депутатов. В 1987 г. под петицией было собрано уже около 80 тыс. подписей. Стремлением к легальности диктовался отказ от каких-либо иных методов - так, отвергались любые намеки на вооруженную борьбу, они рассматривались как провокационные. О характере планируемых и осуществленных акций можно судить по распространенной в январе 1988 листовке: “Настало время для проведения на ведущих предприятиях, в колхозах и совхозах области общих партийных, профсоюзных и комсомольских собраний, в повестку дня которых должен быть включен вопрос о воссоединении Карабаха с Матерью-Родиной. Дух гласности и демократии должен стать импульсом для открытого и откровенного обсуждения этого вопроса. Выписки из резолюций этих собраний, заверенные соответствующими печатями, необходимо отправлять в ЦК КПСС. К выпискам из протоколов собраний прилагаются подписи участников”. И напротив, власти Азербайджана постоянно подчеркивали, что в ответ на поднятие карабахского вопроса они применят силу. Так, в 1965 г. в заключении вышеупомянутого доклада (после инцидента с убийством Мовсисяна и Мамедова) секретарь ЦК компартии Азербайджана Ахундов заявил:”Забудьте ваше требование о воссоединении с Арменией. Имейте в виду, что Нагорный Карабах был, есть и останется неотъемлемой частью Азербайджана. Никто из вас не отрекся от своей головы, чтобы встать и твердить обратное”. Подобные угрозы бакинского руководства повторялись неоднократно, в частности, и в феврале 1988 г., когда в духе той же риторики прибывшие в Степанакерт второй секретарь ЦК Коновалов, зав. отделом административных органов Асадов и первый секретарь обкома НКАО Кеворков говорили о “ста тысяч фанатиках, готовых ворваться в Карабах”, о том, что Карабах станет “армянской могилой” и т. п. Тогда же было заявлено, что подобные вопросы могут решаться только кровью. И уже в конце 1988 г. новый руководитель Азербайджана Везиров заявил Андрею Сахаров: “Землю не отдают, ее завоевывают - кровью! Кровью.. “. (Ел. Боннер. “Предотвратить второй геноцид армян” - Фигаро, 20 июля 1990).

Так что при анализе событий 1988 г. следует учесть, что их парадигма оформилась по крайней мере уже в 60- х гг.: армяне Карабаха использовали возможные на тот момент легальные формы поднятия вопроса (сбор подписей, решения райсоветов и областного совета депутатов), незамедлительным ответом на это явился 22 февраля поход агдамцев на Аскеранский район НКАО и начавшийся 26 февраля Сумгаит. Так оказалась актуализованной латентно существовавшая ситуация 60-х, и проблема, решение которой могло быть найдено в легальных рамках, переросла в кровавый конфликт. Как писал Сахаров в письме Горбачеву в августе 1988 г., “если кто-либо мог сомневаться в необходимости отделения Нагорного Карабаха от Азербайджана до Сумгаита, то после этой трагедии каждому должна быть ясна нравственная неизбежность этого решения. После этой трагедии не остается никакой нравственной возможности настаивать на сохранении территориальной принадлежности НКАО к Азербайджану” (“Независимая газета”, 27 октября 1992).

Между тем, как в действиях населения Нагорного Карабаха, избиравшего легальные формы, так и бакинского руководства, начиная с Нариманова постоянно намекавшего на возможность “сильного движения фанатичных мусульман против Советского Бакинского правительства” (письмо наркоминдела Чичерина Ленину, 29 июня 1920 г.) и угрожавшего погромами армян, была своя логика. Само поднятие карабахской проблемы соответствовало существовавшему национально-государственному устройству СССР, в основу которого - пусть даже декларативно - был заложен принцип самоопределения. Поэтому и в 60-х, и в начале 1988 карабахское движение развивалось под лозунгом восстановления “ленинской национальной политики” (напомним, что и диссидентское движение в целом начинало с борьбы со сталинизмом и требований “восстановления ленинских норм”). Поскольку собственно правовая система в СССР лишь легализировала идеологические лозунги, то в противовес “ленинскому принципу самоопределения” азербайджанским и затем союзным руководством выдвигались лозунги “братства народов и пролетарского интернационализма” - лишь в 1989 серьезный разговор стал идти о противоречиях между статьями Конституции СССР, а не между лозунгами КПСС. Но не обязательно связывать такой подход с данью марксистской фразеологии - по сути в те самые двадцатые годы тот же подход, но связываемый уже с именем Вильсона, а не Ленина, восторжествовал и в Европе. Созданная большевиками территориально-государственное система по сути явилась воспроизведением Версальской системы, но в рамках одного сверхгосударства. Именно решение Кавбюро РКП(б)о передаче Нагорного Карабаха Азербайджану нарушало логику системы (и, кстати сказать, оно противоречило инструкции Политбюро от 7 июля 1920 г. - при определении границ между закавказскими республиками “руководствоваться этнографическим составом населения и его волей”). В такой системе действительно было алогизмом существование двух граничащих между собой армянских национально-государственных образований, и исправление этого алогизма диктовалось самой системой. В истории СССР было множество примеров преобразования и передачи автономий, и поэтому требование о воссоединении армянской автономии с армянской союзной республикой могло восприниматься и как попытка улучшения всей системы. Со своей стороны, руководство Азербайджана старалось исключить подобную возможность - в качестве превентивной меры оно, используя нахичеванский опыт, проводило политику вытеснения армян за пределы НКАО, а в случае поднятия этого вопроса путем организованных погромов перейти к прямой депортации всего армянского населения Азербайджана (что и было почти полностью осуществлено уже в ноябре 1988 г., за исключением фактически вышедшей из его состава НКАО).

Следует отметить, что конфликт между союзной республикой и автономией порождался самой существовавшей иерархией, конституционно закреплявшей неравенство между народами и особенно остро ощущавшегося в тех случаях, когда автономия была подчинена инонациональной республике. В таких случаях конституционное и фактическое бесправие автономии перед республикой неизбежно принимало форму национального угнетения и именно так воспринималось народами автономий, особенно если были живы воспоминания об интервенции и оккупации, в результате которых данные автономии оказались в составе данных союзных республик. И если в РСФСР, где не существовало некоего российского центра, политические требования автономий сводились к расширению их полномочий и большей самостоятельности, то там, где имел место конфликт между разнонациональными республиканским центром и автономией, поднимался вопрос выхода автономии из состава республики. Несмотря на специфику каждого случая универсальным было стремление освободиться от инонационального республиканского центра при готовности подчиниться юрисдикции наднациональной власти. Поэтому даже в случае Нагорного Карабаха при наличии сильнейшего стремления к воссоединению с Арменией в качестве альтернатив с самого начала предлагалось вхождение в РСФСР или же прямое подчинение союзному центру. (Напомним, что вхождение в РСФСР предлагалось как альтернатива в 60-х, а еще в 1923 представитель Закрайкома в Нагорном Карабахе предлагал непосредственное вхождение автономии в Закавказскую федерацию.) В дальнейшем предлагались и другие модификации, наиболее интересная и перспективная из которых была выдвинута на 1-ом Съезде народных депутатов СССР в 1989 г. Андреем Сахаровым в его проекте Конституции. Сахаров, считая бесперспективными косметические изменения предлагал радикально пересмотреть существовавшую систему: “ Мы получили в наследство от сталинизма имперскую систему с имперской идеологией, с имперской политикой “разделяй и властвуй”. Систему угнетения малых республик и малых национальных образований, входящих в состав союзных республик, которые таким образом превращались в империи меньшего масштаба.. Всем республикам - союзным и автономным, автономным областям, национальным округам надо предоставить равные права с сохранением нынешних территориальных границ. Все они должны получить максимальную степень независимости.. Начинать надо с полного демонтажа имперской структуры. Только так можно решить национальную проблему в малых империях, которыми по существу являются союзные республики... В предлагаемой системе должны быть только республики. Бывшие автономные области также превращаются в республики. Например, республика Нагорный Карабах не будет принадлежать ни Армении, ни Азербайджану - она будет сама по себе и получит право вступать в экономические и другие отношения с теми, с кем сама захочет” (журнал “Огонек”, 1989, N 31, в предложенном Сахаровым проекте Конституции эти идеи отражены в статьях 16, 17, 25 и 26 - последняя содержит не вошедшую в журнальную публикацию норму о том, что границы между составляющими союзное государство республиками, в том числе и бывшими автономиями, “остаются незыблемыми первые 10 лет. В дальнейшем изменение границ осуществляется в соответствии с волей населения республик и принципом самоопределения наций в ходе мирных переговоров”.) 
В 1989 г. такой подход рассматривался как направленный на развал СССР, против него были как союзный Центр, так и союзные республики. Между тем дальнейшие события развивались по предуказанному Сахаровым пути - после распада СССР вместо автономий де-факто образовались республики, и если в Российской Федерации это процесс проходил в мирных конституционных рамках, поскольку российский центр не пошел по пути вооруженного подавления автономий и в федеративном договоре закрепил их права (в проекте Конституции, подготовленным конституционным совещанием, они признаются суверенными государствами в составе РФ), то в других случаях процесс приобрел характер кровавого конфликта: союзная республика в одностороннем порядке упраздняла автономию и стремилась подавить ее военным путем, автономия в одностороннем порядке провозглашала себя республикой и оказывала вооруженный отпор. Видимо, сахаровский подход мог бы предотвратить многочисленные нежелательные явления, связанные с распадом Союза (или даже сам распад) и, в первую очередь конфликты после его распада. К сожалению, подобные идеи были отвергнуты, а автономии оказались заложниками в сложной игре союзного центра с союзными республиками, что имело самые губительные последствия для Нагорного Карабаха - он использовался как рычаг попеременного давления на Армению и Азербайджан. Парадоксальным образом идеи Сахарова, которые могли предотвратить распад Союза, были использованы только в Законе СССР о выходе союзной республики из состава СССР - только там автономиям и компактно проживающим этническим группам предоставлялась возможность самостоятельно определеть свой политико-правовой статус. Это прекрасно иллюстрирует роль, которая отводилась автономиям союзным руководством: об их правах вспоминали, когда требовалось заблокировать возможность выхода союзной республики из СССР, в другое же время при военной и политической поддержке Центра автономии были отданы во власть республики. Все эти универсальные для всего СССР явления в случае Карабаха проявлялись с особой остротой ввиду незаживающей памяти не только о попытках Азербайджанской республики захватить Карабах, но и об аналогичной позиции московского большевистского руководства и оказавшимся решающим участии войск Советской России, вошедших в 1920 г. в Карабах как нейтральные посредники -миротворцы.

Сравнивая ситуацию 1965 г. с ситуацией 1988, можно наглядно проследить, каким образом проблема перерастает в открытый конфликт. В 1965 г. население Нагорного Карабаха добилось того, что ЦК КПСС признало наличие проблемы и поручило подготовить соответствующие предложения, и добиться большего было невозможно. В то же время попытка бакинского руководства обострить ситуацию также была пресечена Москвой. В то время руководство Союза полностью контролировало ситуацию и какие-либо самостоятельные действия как со стороны населения, так и со стороны руководства Азербайджана были исключены. Москва предпочла ничего не менять: проблема осталась, но конфликт был заморожен. Инициаторы петиций были высланы за пределы НКАО, азербайджанское руководство активизировало деятельность по вытеснению армянского населения и заселению автономии азербайджанцами, что, конечно же, подспудно усиливало конфликтообразующие компоненты проблемы. Все шло к тому, что при естественном течении событий Нагорный Карабах ожидала судьба Нахичевани, и к 1988 г. для армянского населения сложилась критическая ситуация, побуждавшая к немедленным действиям.

Таким представляется рассматриваемый в контексте СССР генезис конфликта. Сложившаяся к февралю 1988 г. ситуация отражает как универсальные черты (конфликт между союзной республикой и автономией), так и специфические, определяемые предшествующей ситуацией 1918-1921 гг. и общей напряженностью армяно-азербайджанских отношений. В частности, воспринимаемаемая как аналог проблема Нахичевани не могла не влиять на общее восприятие ситуации. В рамках этой системы решением могло быть либо присоединение Нагорного Карабаха к Армении, либо же постепенное вытеснение армянского населения, что к 80-м уже произошло в Шушинском районе и не включенных в состав НКАО районах Нагорного Карабаха (за исключением Шаумяновского). Других вариантов (типа прямого подчинения центру) тогдашняя система не допускала. Более вероятным оказывался второй вариант, что усиливало существовавшую напряженность и делало конфликт более вероятным.

Считая определяющими процессы, протекавшие в Нагорном Карабахе, следует указать и на восприятие проблемы в Армении. Отношение к ней было двояким. С одной стороны, партийное руководство Армении при благоприятных условиях поднимало этот вопрос, хотя и в крайне осторожной форме. С другой стороны, оно препятствовало его широкому обсуждению, поскольку в общественном сознании Карабах мыслился в более широком контексте - как один из компонентов замалчиваемого геноцида армян 1915 г. и отторжения от Армении ее исторических территорий. В отличие от Карабаха, где основным импульсом служила дискриминация, проблема Карабаха воспринималась скорее как идеологическая и поднималась в комплексе с проблемами признания геноцида и восстановления исторической справедливости и даже восстановления независимости. Ставшее возможным после хрущевской либерализации движение национального возрождения впервые громко заявило о себе в апреле 1965, когда в годовщину пятидесятилетия геноцида в Ереване прошли массовые несанкционированные митинги и демонстрации. Основным требованием было официальное признание геноцида, но среди маргинальных фигурировало также и требование о возвращении Армении Карабаха и Нахичевани. Вся эта проблематика замалчивалась официальными властями, что в свою очередь, привело к тому, что любое из ответвлений диссидентского движения в Армении в той или иной форме ставило и карабахский вопрос. Широчайший и мгновенный резонанс, которое получило решение февральской сессии облсовета в Армении, объясняется укорененностью вопроса в общественном сознании и его связанностью с экзистенциальным для нации вопросом его существования. Погромы и резня в Сумгаите и безнаказанность его организаторов и исполнителей актуализировали идеологическую связанность карабахского вопроса и геноцида 1915 г. Карабахское движение в Армении протекало в отличных формах, воспринимаясь и как протест против существовавшей системы. Поэтому начавшись в умеренных рамках, оно очень быстро вобрало в себя и демократические лозунги, а в дальнейшем, отодвинув собственно карабахскую тематику, трансформируется в движение за независимость. Требование независимости, которое вначале воспринималось лишь как последнее средство давления на нежелавшее решать вопрос союзное руководство, к концу 1989 г. становится уже целью, что, конечно же, отрицательно повлияло на позицию центральных властей относительно карабахского вопроса, и 28.11.1989 постановлением Верховного Совета СССР (на своем последнем заседании в ноябре 1991 Комитет конституционного надзора СССР признает его неконституционным) союзные власти уже без каких-либо оговорок встают на позиции азербайджанского руководства. Следует констатировать, что по понятным причинам основная информация о карабахском движении шла из Армении и об Армении, что несколько исказило общее восприятие движения, в особенности же процессы, протекавшие в самом Нагорном Карабахе.

Однако события начиная с 1988 г. вносят много нового и специфического - это уже иная хронологическая и концептуальная рамка, период распада СССР. Начинаются новые процессы, невозможные в прежней системе, Усиливается роль республик, возникают народные движения, власть от партийных органов переходит к Советам депутатов. С другой стороны, усиливаются репрессивные структуры, давшие свой последний бой в августе 1991. Все эти процессы модифицируют и карабахскую проблему, поэтому считаем необходимым особо остановиться на тех новых по сравнению с предшествующим (хотя и актуализующим еще более раннюю ситуацию) процессах, которые возникают после 1988 г.