Когда прошло двадцать минут, Ка вошел в уборную в конце холодноватого коридора и сразу же увидел, что Неджип подошел к тем, кто стоял у писсуаров. Некоторое время они подождали перед запертыми дверьми кабинок, находившихся в глубине, словно двое незнакомых людей. Ка увидел лепнину в виде розы с листьями на высоком потолке уборной.
Одна из кабинок освободилась, и они вошли внутрь. Ка обратил внимание, что их заметил один беззубый старик. Неджип, спустив в кабинке воду, сказал: "Нас никто не видел". И радостно обнял Ка. Ловким движением Неджип встал на выступ в стене, мгновенно приподнялся и, протянув руку, извлек конверты, лежавшие на бачке. Он спустился вниз и очистил их, аккуратно сдув с них пыль.
– Я хочу, чтобы ты сказал кое-что Кадифе, когда будешь отдавать ей эти письма, – сказал он. – Я много размышлял над этим. С того момента, когда она прочтет письма, в моей жизни не останется никакой надежды или ожиданий, связанных с Кадифе. Я хочу, чтобы ты очень ясно сказал об этом Кадифе.
– Почему же ты хочешь, чтобы она узнала о твоей любви, если тогда, когда она узнает о ней, она узнает, что у тебя нет никакой надежды?
– Я не боюсь, как ты, жизни и своих страстей, – сказал Неджип, забеспокоившись, что Ка расстроился. – Эти письма для меня единственный выход: я не могу жить, страстно не любя кого-нибудь, какую-нибудь красоту. А для счастья мне нужно любить кого-нибудь другого. Но сначала мне нужно избавиться от любви к Кадифе. Ты знаешь, кому я отдам всю свою страсть после Кадифе?
Он отдал письма Ка.
– Кому? – спросил Ка, пряча письма в карман пальто.
– Аллаху.
– Расскажи мне о своем видении.
– Сначала открой это окно! Здесь очень плохо пахнет.
Ка открыл маленькое окно уборной, надавив на заржавевшие задвижки. Они с восторгом, словно были свидетелями какого-то чуда, наблюдали за снежинками, безмолвно и медленно падавшими в темноте.
– Как прекрасен мир! – прошептал Неджип.
– По-твоему, что самое прекрасное в жизни? – спросил Ка.
Наступило молчание.
– Все! – прошептал Неджип, словно раскрывая какую-то тайну.
– Но разве не жизнь делает нас несчастными?
– Да, но в этом только наша вина. Не мира и не его Творца.
– Расскажи мне о видении.
– Сначала положи руку мне на лоб и расскажи мне о моем будущем, – попросил Неджип. Он широко раскрыл свои глаза, один из которых через двадцать шесть минут будет размозжен вместе с его мозгом. – Я хочу жить очень долго и в богатстве и знаю, что в моей жизни произойдет много прекрасного. Но я не знаю, о чем буду думать через двадцать лет, и мне это интересно.
Ка приложил ладонь своей правой руки к тонкой коже на лбу Неджипа.
– О господи! – Он в шутку отдернул руку, словно дотронулся до чего-то горячего. – Здесь очень много активности.
– Говори.
– Через двадцать лет, то есть тогда, когда тебе исполнится тридцать семь, ты в конце концов поймешь, что причиной всего зла на земле, того, что нищие такие нищие и глупые и что богатые такие богатые и умные, причиной глупости, силы и бездушия, причиной всего того, что пробуждает в тебе желание умереть и обнажает чувство вины, является то, что все думают одинаково, – сказал он. – Поэтому ты чувствуешь, что в этом мире, где каждый, кто проявил себя нравственным человеком, стал глупым и умер, можно жить, только став злым и безнравственным. Но ты поймешь, что это закончится ужасно. Потому что я чувствую этот конец под своей дрожащей рукой…
– Какой конец?
– Ты очень умен и уже сегодня знаешь, какой. И поэтому я хочу, чтобы ты сказал о нем первым.
– О чем?
– Я знаю, что чувство вины, которое ты испытываешь из-за страданий и несчастий бедняков, ты на самом деле чувствуешь из-за этого конца.
– Так что же, я не буду верить в Аллаха, упаси Бог? – спросил Неджип. – Тогда я умру.
– Это не произойдет за одну ночь, как у бедного директора, ставшего атеистом в лифте! Это произойдет так медленно, что ты даже не заметишь. Это будет как с человеком, который заметил, что постепенно умирал, много лет находясь в ином мире, но заметил это однажды утром, выпив слишком много ракы.
– Как было с тобой? Ка убрал руку с его лба:
– Как раз наоборот. Уже много лет, как я понемногу начинаю верить в Аллаха. Это происходило так медленно, что я понял это, только приехав в Карс. Поэтому я здесь счастлив и могу писать стихи.
– Сейчас ты мне кажешься таким счастливым и умным, – сказал Неджип, – что я опять задам тебе вопрос. Человек и в самом деле может узнать будущее? А даже если и не узнает, может ли чувствовать себя спокойно, поверив в то, что знает? Я использую это в своем первом фантастическом романе.
– Некоторые люди знают… – проговорил Ка. – Владелец городской газеты «Граница» Сердар-бей знает; он выпустил свою газету, сообщив в ней о том, что произойдет сегодня вечером.
Они вместе посмотрели в газету, которую Ка вытащил из кармана: ".. сценки местами прерывались бурными овациями и аплодисментами".
– Это, должно быть, то, что называется счастьем, – сказал Неджип. – Если бы мы сначала писали в газетах о том, что с нами будет, а потом с изумлением проживали то прекрасное, о чем написали, то были бы творцами своей собственной жизни. Газета пишет, что ты прочитал свое последнее стихотворение. Какое?
В дверь кабинки постучали. Ка попросил Неджипа немедленно рассказать о "том видении".
– Сейчас расскажу, – сказал Неджип. – Но ты никому не скажешь, что слышал это от меня. Всем не нравится, что я слишком близко с тобой общаюсь.
– Я никому не скажу, – сказал Ка. – Сейчас же рассказывай.
– Я очень люблю Аллаха, – восторженно сказал Неджип. – Иногда я, вовсе не желая этого, спрашиваю себя, что было бы, если бы – упаси Бог! – не было Аллаха, и перед глазами у меня встает картина, которая меня пугает.
– И?
– Я смотрю на этот вид ночью, в темноте, из какого-то окна. Снаружи – две белые стены, высокие и глухие, как стены крепости. Две крепости – одна напротив другой! Я со страхом смотрю на узкий проход между ними, который протянулся передо мной как улица. В том месте, где нет Аллаха, улица покрыта снегом и грязью, как в Карсе, но она лилового цвета! В середине улицы есть что-то, что говорит мне: "Стой!", а я смотрю в конец улицы, в конец этого мира. Там дерево, оно без листьев, последнее голое дерево. От моего взгляда оно внезапно краснеет и загорается. Я начинаю испытывать чувство вины, так как заинтересовался местом, где не существует Аллаха. Красное дерево в ответ на это вдруг становится темным, как прежде. Больше не буду смотреть, говорю я себе, и, не сдержавшись, смотрю опять, и опять одинокое дерево в конце мира внезапно краснеет и загорается. Это продолжается до утра.
– Почему это тебя пугает? – спросил Ка.
– Потому что иногда дьявол нашептывает мне, что это видение может относиться к нашему миру. Но то, что я вижу, – мои фантазии. Потому что если бы такое место, как я рассказываю, было бы в этом мире, то тогда, упаси Господи, это означало бы, что Аллаха не существует. А раз это неправда, остается единственное предположение: я теперь не верю в Аллаха. А это хуже смерти.
– Понимаю, – произнес Ка.
– Я посмотрел в энциклопедию, слово «атеист» происходит от греческого атхос. Это слово обозначает не человека, который не верит в Бога, а одинокого человека, которого покинули боги. А это означает, что человек в этом мире никогда не сможет быть атеистом. Потому что Аллах нас никогда здесь не покидает, даже если мы этого хотим. Чтобы быть атеистом, нужно прежде всего стать европейцем.
– Я бы хотел и быть европейцем, и стать верующим, – произнес Ка.
– Даже если человек каждый вечер идет в кофейню и, пересмеиваясь, играет с друзьями в карты, если каждый день в классе хохочет и развлекается со своими приятелями, проводит все дни, беседуя со знакомыми, такой человек все равно совершенно одинок, потому что его покинул Бог.
– И все же у него может быть какое-то утешение, настоящая любовь, – сказал Ка.
– Нужно, чтобы эта любовь была взаимной.
В дверь вновь постучали, Неджип обнял Ка и, словно ребенок поцеловав его в щеки, вышел. Ка увидел, что кто-то ждет, пока освободится кабинка, но человек именно в этот момент убежал в другую. Ка вновь закрыл на задвижку дверь кабинки и закурил сигарету, глядя на великолепный снег, падавший снаружи. Он понял, что вспоминает сцену, о которой рассказал Неджип, слово за словом, так, словно вспоминает стихотворение, и если из Порлока никто не приедет, он сможет записать как стихотворение в свою тетрадь видение, о котором рассказал Неджип.
Человек, приехавший из Порлока! В последние годы лицея в те дни, когда мы с Ка говорили о литературе до полуночи, это была одна из наших любимых тем. Каждый, кто хоть немного знал английскую поэзию, знает о примечании, которое написал Кольридж в заголовке стихотворения «Хубилай-хан». В начале этого стихотворения, подзаголовком которого является фраза "Образ, увиденный во сне, стихотворный отрывок", Кольридж рассказывает, что он заснул под воздействием лекарства, которое он принимал из-за болезни (на самом деле он для удовольствия курил опиум), а предложения из книги, которую он читал перед тем как уснуть, в его чудесной фантазии, в глубоком сне, словно бы превратились в предметы, и все это вместе сложилось в стихи. Словно это было чудесное стихотворение, которое складывалось само собой, без каких-либо умственных усилий! К тому же, как только Кольридж проснулся, оказалось, что он слово в слово помнит это дивное стихотворение. Он берет бумагу, перо и чернила и с любопытством начинает быстро записывать стихотворение, строчка за строчкой. Он записал было строчки знаменитого стихотворения, которое хорошо известно, как вдруг послышался стук в дверь, он встал и открыл: это был человек, приехавший по поводу задолженности из города Порлока, находившегося неподалеку. Когда Кольридж избавился от этого человека, он торопливо вернулся к столу и понял, что оставшуюся часть стихотворения забыл, а в памяти у него остались только настроение и отдельные слова.
Так как никто из Порлока не отвлекал Ка, то когда его позвали на сцену, он все еще мог удерживать в памяти свое стихотворение. На сцене он был выше всех. Немецкое пальто пепельного цвета, надетое на нем, выделяло его среди всех, кто был там.
Гул в зале внезапно смолк. Яростные студенты, безработные, протестовавшие политические исламисты молчали, так как не знали, над чем смеяться и на что реагировать. Чиновники, сидевшие в передних рядах, полицейские, следившие за Ка весь день, заместитель губернатора, помощник начальника службы безопасности и студенты знали, что он поэт. Высокорослого ведущего тишина испугала. Он задал Ка вопрос, который обычно задавали на телевидении в программах по культуре: "Вы поэт, вы пишете стихи. Трудно писать стихи?" Каждый раз, когда я просматриваю видеокассету с записью этого вечера, я вижу, что в конце этого короткого вымученного разговора все, кто был в зале, поняли не то, трудно ли писать стихи или нет, а то, что Ка приехал из Германии.
– Как вам наш прекрасный Карс? – спросил ведущий.
Поколебавшись, Ка ответил:
– Очень красивый, очень бедный, очень печальный. Двое лицеистов имамов-хатибов из задних рядов рассмеялись.
– Бедная у тебя душа! – закричал кто-то другой. Несколько человек, которым это придало смелости, поднялись и закричали. Половина из них издевалась, а что говорили другие, никто не мог понять. Тургут-бей рассказал мне, когда я впоследствии приехал в Карс, что после этих слов Ханде начала плакать у телевизора в отеле.
– Вы представляли в Германии турецкую литературу, – сказал ведущий.
– Пусть скажет, зачем сюда приехал! – проорал один.
– Я приехал, потому что очень несчастлив, – ответил Ка. – Здесь я счастливее. Пожалуйста, послушайте, сейчас я прочитаю свои стихи.
После некоторой растерянности и выкриков из зала Ка начал читать. Через много лет, когда ко мне в руки попала видеозапись того вечера, я с любовью и восхищением смотрел на своего друга. Я впервые видел его читающим стихотворения перед толпой. Он продвигался вперед, погрузившись в свои мысли, как человек, который идет вперед внимательно и очень спокойно. Как он был далек от неискренности! Без остановок и усилий он прочитал свое стихотворение, будто вспоминая что-то, два раза запнувшись.
Заметив, что источником стихотворения является его «видение», о котором он только что рассказал, и что в стихотворение слово в слово вошло то, что он сказал о "месте, где нет Аллаха", Неджип словно зачарованный встал оттуда, где сидел, а Ка все продолжал читать так же медленно, как падает снег. Послышалось несколько хлопков. Кто-то из задних рядов встал и что-то закричал, другие последовали за ним. Была ли это реакция на строки стихов или же им просто стало скучно – не понятно. Если не считать тени Ка, которая через какое-то время должна была упасть на зеленый фон, это изображение вполне могло бы стать последним изображением моего друга, которое я потом смог бы увидеть, друга, с которым я дружил уже двадцать семь лет.
