Заповедей нет, есть лишь несколько просьб

26 ноября 1984 года

 

Бхагаван, что Вы думаете о десяти заповедях Моисея? Есть ли у Вас какие-нибудь заповеди для нас?

 

Моисей - один из самых харизматических лидеров, известных миру, но он не религиозный человек.

Он законодатель. Но быть законодателем - это одно, а быть религиозным человеком - совершенно другое. Он решает, что хорошо, что плохо для его людей.

Но хорошо и плохо - это не вечные понятия. В один момент что-то хорошо, в следующий момент это не хорошо. Что-то хорошо в одном контексте, а в другом контексте это может стать своей прямой противоположностью.

Законы мертвы. Раз вы определили их, они стали фикси­рованными. Они не изменяются вместе с контекстом, с ситу­ацией, со временем. Они не могут меняться, они - не живые существа.

Моисей выводил своих людей из рабства, давал им вели­кую надежду на будущее, воодушевлял их, но не мог сделать их религиозными. И так как он не мог сделать их религиозными, он был вынужден заменить религию законами. Законы - плохая замена сознательности. Но когда сознательности нет, ничего не остается, как издавать законы и следовать законам.

Почему Моисей не смог сделать своих людей религиозны­ми? Он сам не был религиозным человеком. Его встреча с Богом - не что иное, как галлюцинация. Бог не существует, поэтому те, кто повстречались с Богом, повстречались со своим воображением. Скитаться по горячей, обжигающей дикой пустыне годами; голодать, испытывать жажду; люди умира­ют, умирают их надежды... кажется, нет конца этому поиску земли обетованной.

Он взошел на гору подумать, поразмышлять, помолиться Богу. Он был, должно быть, в безнадежной ситуации. Люди спрашивали - и не было ответа, они спрашивали: «Где обещанная земля? Похоже, что у тебя нет и понятия, где она. Ты оторвал нас от корней. Конечно, мы были рабами, но, по крайней мере, мы жили. Теперь мы умираем».

Люди выбирают рабство по той простой причине, что если альтернативой является смерть, то лучше быть рабом. По крайней мере, можно жить, и есть вероятность когда-нибудь освободиться от рабства. Но когда вы мертвы, вероятность исчезает. Так что ничего плохого нет в том, чтобы выбирать рабство, когда альтернативой является смерть.

Моисей вывел своих людей из рабства, дал им самые разные мечты, и эти мечты постепенно начали превращаться в пыль пустыни. Проходили дни, проходили месяцы, прохо­дили годы, и люди умирали так, как этого еще никто не видел. Сорок лет он скитался по пустыням Ближнего Востока. За сорок лет из каждых четырех человек трое умерли. Не стало трех четвертей первоначального народа; и те, кто еще остава­лись, не могли сказать, что они живы. Эти сорок лет были таким страданием, что было бы намного лучше, если бы они умерли. Они были, как скелеты.

Естественно, Моисей испытывает огромную муку, вели­кую боль. Он не думал, что случится такое. Он не обманывал своих людей; он был искренним с ними, его намерения были добрыми. Не было другого пути вывести этих людей из египетского рабства, если не дать им великой надежды.

Но такое случалось со всеми великими лидерами. Когда они добиваются успеха, потом наступает момент их неудачи.

Такое случилось в Индии. Махатма Ганди вел страну сорок лет и заставил людей поверить в свои слова: «Когда наступит независимость, все ваши проблемы будут решены. Не будет нищеты, не будет страданий, не будет мятежей, не будет насилия. Эти индо-мусульманские мятежи, в которых тысячи людей погибают, сжигаются заживо, порождены бри­танским правлением». Легко все свалить на британское правление. Вы страдаете, потому что вы в рабстве. Вы бедны, потому что вас эксплуатируют. Вы не можете жить респекта­бельной жизнью, потому что вы под каблуком Британской Империи. Люди поверили ему, точно так же, как евреи поверили Моисею. Они последовали за ним. Независимость наступила... и это был великий момент неудачи для Махатмы Ганди, поскольку не так просто устранить все свои проблемы, лишь освободившись от британского правления.

Вашим проблемам миллионы лет. Британцы же были в Индии только триста. До этого вы были бедны, голодны, необразованны. В действительности Британская Империя де­лала все для поднятия стандарта жизни в Индии. Она внедрила самые разные технологии, науки. Она ввела медицину, шко­лы, но никто не думает об этом. Кто будет благодарить человека, поработившего вас? Они - причина всех мятежей, всех убийств, всех кровопролитий.

Поэтому люди ждали: «Когда уйдут британцы, мы впер­вые заживем как люди: не будет бедности, жизнь будет устлана розами. Но жизнь не только не осталась такой же, она стала хуже, поскольку британские правители знали, как править. За триста лет они создали систему контроля, систему сохранения дисциплины. Теперь вместе с ними все это исчезло. А люди, пришедшие к власти, не имели понятия о том, что такое власть. Что делать с властью? Как пользоваться ею? И неожиданно возник потрясающий взрыв насилия, которого до этого не знала Индия, может быть, не знала и ни одна другая страна.

Ганди был полностью сокрушен. Вот британцы ушли, а насилия в миллион раз больше, ведь у британцев была определенная дисциплина, власть, и они справлялись со страной триста лет. Теперь не было никого; каждый был свободен делать то, что хотел. Тысячи людей были убиты, сожжены; сжигались поезда, останавливались и просто под­жигались, и никому не разрешалось выходить из поезда. Поджигались дома. Вся страна была в хаосе. В Пакистане убивали индусов. В Индии убивали мусульман. И лидеры не знали, что делать. Сам Ганди сказал: «Теперь никто не слушает меня». А он был абсолютным лидером людей на протяжении сорока лет. Его голос был голосом страны. И теперь он говорит: «Никто не слушает меня. Я стал фальшивой монетой, бесполезным человеком».

До обретения Индией независимости он говорил, бывало, что хотел бы прожить сто двадцать лет, поскольку после наступления независимости будет настоящая жизнь; а сейчас - что за жизнь? Но когда страна стала независимой, она вся запылала в огне, повсюду были насилие, разрушение, даже его сторонники, самые надежные сторонники, больше не слушали его. Впервые он сказал: «Теперь я не хочу жить до ста двадцати лет». Может быть, когда Натхурам Годзе выстрелил в него, он почувствовал освобождение, поскольку нес тяжелый груз. Он не мог показать людям своего лица; у него не было ответа.

Такая же проблема встала и перед Моисеем. Он пошел в горы только потому, что хотел уйти от толпы, ведь они постоянно мучили его, спрашивали его: «Где обещанная земля? Мы не видим никакой земли обетованной. Проходят дни, мы не встречаем никакого оазиса. Люди умирают от жажды, и если нам встречается оазис, то совсем непросто найти пищу». Ведь они все были бедными людьми, у них не было денег, они были рабами. Им нечем было платить, все, что они несли с собой... так, какая-то мелочь. Стоит запомнить караван Моисея. Что несли с собой люди? Кто-то вел своего осла, кто-то тащил повозку, кто-то нес пару глиняных горш­ков, немного одежды... Не было ничего ценного. У них ничего не было. И по пути они продавали все, что несли с собой, - всю эту мелочь они продавали за хлеб.

Моисей испытывал, должно быть, ужасную боль. Никто не подумал об этом. Я никогда не встречал ни одной еврейской книги, в которой бы содержалось размышление о ситуации Моисея. Он отправился в горы не для того, чтобы медитировать, - это великая роскошь; Моисей не мог себе ее позволить, то было не время для медитации, - он отправился, чтобы просто убежать от этой толпы, посидеть немного и обдумать план. Что-то нужно было делать, иначе бы он нес ответствен­ность за смерть целой нации. И он ведь обещал им...

Помните всегда, вот так работает человеческий ум: когда вы начинаете обещать, вы забываете, что есть предел; не надо преувеличивать. Ум очень легко начинает преувеличивать. Он наслаждается преувеличением. Он преувеличивает двумя пу­тями. Всего лишь небольшая боль, а он создает вокруг нее такую суматоху. Всего лишь небольшое страдание, а он становится величайшим страдальцем мира. Всего лишь не­большое удовольствие, а вы уже на вершине целого мира, как будто никто другой не знает, что такое удовольствие. Вы влюбляетесь в женщину и думаете: «Такой любви никогда не было и никогда не будет. Наша любовь уникальна». Так случается повсюду, и каждый думает: «Наша любовь уникаль­на».

Ум все преувеличивает, усиливает - он усилитель, и вы верите ему.

У людей Моисея были настоящие проблемы. И здесь не было преувеличения. Уже невозможно было утешать их даль­ше: «Подождите еще немного, мы приближаемся, приближа­емся». Казалось же, что они удаляются, удаляются. Не было видно ни единого признака того, что они приближались. В этом состоянии муки, в обжигающе горячей пустыне, на горе, - а на горе еще жарче, поскольку на горах в пустыне не растут деревья, не растет зелень, — там, на горе, у него возникает галлюцинация. При таком состоянии ума у любого возникнет галлюцинация.

Он начинает разговаривать с Богом. Его человеческий ум не находит ответа. Это состояние галлюцинации: он видит сон с открытыми глазами. И он верит, что Бог дает ему совет, десять заповедей: «Вот эти десять правил. Иди к своим людям и дай им эти десять заповедей. Если они будут следовать этим десяти заповедям, все будет хорошо». Его галлюцинация - это не религиозное переживание. Прежде всего, нет Бога. Даже если есть, то он не говорит на древнееврейском. Как это вы подумали, что Бог - еврей? Если Бог есть и он узнает, что вы называете его евреем, как вы думаете, будет он счастлив? Но Бога нет вообще, так что нет и этой проблемы.

Галлюцинации возникают не только у Моисея; другие религиозные лидеры - конечно, так называемые религиозные лидеры - испытывали то же самое. Он приходит и с великой уверенностью и говорит своим людям: «Бог дал нам десять заповедей. Вы найдете землю обетованную только в том случае, если вы живете правильно, исполняя волю Бога. Но сначала вы должны стать достойными этого».

Вот хорошая стратегия. Эти бедные люди и не могут стать достойными исполнения этих десяти заповедей, и не могут спросить снова: «Где же обетованная земля?» Я не думаю, что он был политиком, но кто знает, это хорошая политическая стратегия - дать людям определенную идею: «Исполняйте; а если не исполните, тогда вся ответственность ляжет на вас, меня вы не сможете обвинять. Я заранее предупредил вас, что эти десять заповедей необходимо исполнить».

А эти десять заповедей не могут быть исполнены ни одним нормальным человеческим существом.

Сама их структура такова, что, как вы сами убедитесь, она идет против ваших естественных инстинктов, вашей биологии, вашей психологии, вашей физиологии. И скорее всего, чем обвинять лидера, вы начнете сами испытывать чувство вины, ведь это из-за вас обетованная земля оказыва­ется недостижимой.

Я не думаю, что Моисей вообще был религиозным чело­веком. Он великий революционер и, конечно, обаятельный лидер, человек не среднего калибра, величественный. Не просто держать людей в скитаниях по пустыне на протяжении сорока лет и при этом поддерживать в них живую надежду. Это была великая стратегия, сознательная или бессознательная. Мне кажется, что она была бессознательной. Ему точно казалось, что с ним разговаривал Бог, что он видел Бога, что эти десять заповедей от него. И, дав эти десять заповедей евреям, он снова доказал, что евреи - избранный Богом народ.

Вы спрашиваете меня, есть ли у меня какие-нибудь заповеди для вас?

Прежде всего, для меня само слово заповедь (по-англий­ски «заповедь» - commandment) безобразно. Оно хорошо для командира в армии. Само слово означает, что вы должны подчиняться. Не должно возникать вопросов, заповедь не подлежит сомнению. И заповедь идет от Бога - вы должны исполнять ее. И заповедь от Бога дает Моисею власть держать этих людей в спокойствии, в дисциплине, под его правлением.

Я не командир, и я не хочу, чтобы кто-нибудь был под моей властью.

Я не представляю никакого Бога, каким бы он ни был, иудейским, индусским, мусульманским, христианским. Я не являюсь ничьим представителем.

Я представляю просто себя. И авторитет, который у меня есть, мой собственный.

Я могу авторитетно сказать вам, каково мое переживание, но я не могу быть авторитарным с вами. Заметьте разницу: все, что я говорю, я говорю от авторитета моего собственного переживания. Но с вами я не авторитарен.

Если я говорю: «Верьте мне, - тогда я становлюсь авторитарным с вами. Не сомневайтесь во мне... Если верите, то рай - ваш. Если сомневаетесь, попадете в ад».

Я не обещаю вам никаких небес. Я не пугаю вас никаким адом.

Да, мои слова несут присущий им авторитет, но они не авторитарны. Они не порабощают вас.

Поэтому, конечно, я не могу давать вам никаких запове­дей. Это оскорбляло бы вас, это унижало бы вас. Это отняло бы у вас вашу целостность, вашу свободу, вашу ответственность. Нет, я не могу совершить такого преступного деяния.

Я могу попросить вас, я могу пригласить вас разделить со мной мое переживание. Я могу стать для вас гостеприимным хозяином, а вы будете моими гостями. Это приглашение, приветствие, - но не заповедь.

Какие просьбы я могу обратить к вам? Это будет выгля­деть немного странно, поскольку Моисей, Иисус, Мухаммед, Кришна, Махавира, Будда - никто не обращался к вам с просьбами. У них для вас были только приказы: «Следуй или попадешь в ад». Они не дают вам даже шанса подумать. Они сокращают само ваше существование, само ваше существо, сводят его до состояния объекта. Они сокращают вас до номера расчета в армии. Они не уважают вашу индивидуальность. Поэтому я вижу что-то нерелигиозное во всех этих людях. Они особенные; он особенный потому, что видел Бога своими собственными глазами... Как же вы можете быть равны ему? По какому праву вы задаете ему вопросы? Он видел самого Бога, разговаривал с ним. Он принес вам послание; он послан­ник.

Он - единственный рожденный сын. Что вы с этим можете сделать? Вы не можете быть равными Иисусу. Все, что вы можете, - это следовать, имитировать, быть в психологичес­ком рабстве, которое опаснее любого другого рабства.

Экономическое рабство - ничто по сравнению с рабством психологическим.

Я вспоминаю Диогена. Я люблю этого парня, Диогена, по той простой причине, что он не заявляет никакого авторитета от лица Бога. Он не дает никаких приказов, заповедей, наставлений другим. Он жил голым - не по какой-нибудь религиозной причине, не для того, чтобы попасть на небеса; он совсем не беспокоился о небесах и аде. Он жил обнаженным, потому что говорил: «Я таким родился. Таким меня захотела природа. Почему я должен быть другим? Я собираюсь быть просто естественным».

Однажды случилось так, что он пошел на реку. Он в то время носил с собой чашу для подаяний, в которую складывал пищу или наливал воду. Он бежал к реке - ему хотелось пить, - а рядом с ним бежала собака, которая добралась до реки раньше и начала пить. Диоген сказал: «Великолепно. Эта собака гораздо более независима, чем я». Он выбросил свою чашу в реку и сказал собаке: «Учитель, ты действительно показал мне способ. Я носил с собой этот груз напрасно».

Несколько воров схватили его: в те времена людей хвата­ли и продавали в рабство, а он выглядел для этого вполне заманчиво. Он был очень здоровым человеком и имел, опреде­ленно, выразительную внешность. Воры были уверены, что получат за него большие деньги, если смогут удержать его. Их было трое, а он - один, но они не были уверены, что даже втроем смогут одолеть его. Он мог бы убить всех троих. Они пошли за ним, колеблясь, попытаться ли им осуществить свою идею или отказаться, от нее, поскольку Диоген выглядел опасным. И кто знает, может быть, он был сумасшедшим, ведь он ходит голым и так радуется, а радоваться-то ему нечему.

Диоген услышал, о чем они думают и говорят, и сказал:

«Не беспокойтесь. Вы хотите украсть меня? Вы хотите продать меня на рынке?»

Они были потрясены. Они сказали: «Вот проблема. Если мы скажем да, он бросится на нас».

Но Диоген ответил: «Не бойтесь. Я сам собираюсь на рынок. Вы можете пойти со мной и можете продать меня. Я знаю только одно: никто не может сделать меня рабом. Так что вы получите деньги и будете счастливы. А я знаю точно, что никто не может сделать меня рабом. Так зачем мне беспокоить­ся? Пойдем со мной».

Они не смогли даже сказать: «Мы не хотим идти с тобой», - поскольку этот человек выглядел так странно, он мог заставить их силой идти вместе с собой. Поэтому они сказали: «Хорошо, если ты так говоришь, мы пойдем». Он пошел впереди, а они за ним, и он выглядел, как император, а они - как рабы.

Когда они добрались до рынка, где торговали рабами, он поднялся на платформу, куда обычно ставили рабов, чтобы люди могли рассмотреть их со всех сторон, измерить, взвесить, заглянуть в зубы, - точно так же, как покупают лошадь или быка, - они щупали мускулы, сильный раб или слабый, молодой или старый. Но эти три вора не могли сказать Диогену: «Пожалуйста, поднимись на платформу». Он сам забрался на нее, и то, что он сказал с платформы, стоит запомнить. Он сказал: «Послушайте!» - так громко, что весь рынок смолк, видя голого человека и такого здорового, такого прекрасного, такого пропорционального. Они никогда не ви­дели такого раба.

На всем рынке установилась полная тишина, все люди собрались там, и Диоген сказал: «Впервые продается хозяин. Любой раб из вас может купить хозяина. Но помните, вы покупаете хозяина». Те три вора спрятались в толпе, посколь­ку подумали, что толпа может разгневаться, их могут схва­тить; «Это вы привели сюда этого человека».

Но одному богачу эта идея очень понравилась. Человек говорит: «Продается хозяин; любой раб может купить его». Богач спросил: «Кому ты принадлежишь?»

Диоген сказал: «Я, конечно, принадлежу себе, но я обещал этим трем ворам, поэтому деньги пойдут им. Они прячутся где-то здесь. Они шли за мной. Я, на самом деле, заставилих прийти сюда - на полпути они пытались сбежать, да и сейчас они пытаются затеряться в толпе. Их трое. Вам нужно будет отдать деньги этим людям. А я пойду с вами. В том, что касается принадлежности, то я принадлежу себе, и никто другой не может владеть мною».

Богач сказал: «Мне это подходит. Я не возьму тебя как раба. Я приму тебя как хозяина. Достаточно твоего пребыва­ния в моем доме, твоего присутствия». Ворам заплатили. Диоген вступил на колесницу богача, и тот вел себя в точности так, как если бы он был рабом, а Диоген - хозяином.

Этот эпизод описывает определенное явление: если вы по-настоящему независимы психологически, то никто не может сделать вас рабом. Да, вас могут убить, но никто не сможет сделать вас рабом.

И все эти люди, отдававшие заповеди, наставления, показывавшие, как жить, как есть, как одеваться, что делать, чего не делать, - все эти люди так или иначе стараются сделать вас психологическими рабами. Я не могу называть таких людей религиозными.

Для меня религия начинается с психологической свобо­ды.

Я не могу давать никаких заповедей, но я могу обратиться к вам с некоторыми просьбами. До сих пор никто не делал этого, поэтому это может показаться немного не от мира сего, но что я могу поделать? Я могу обратиться к вам с некоторыми приглашениями.