Глава вторая. Грустная Социализация

 

 

Первый сигнал Пушистик получил, когда тётя Социализация сказала: «Ну что же, пора!» И познакомила со странным существом. Его лучики были поникшие и покрытые каким-то серым налётом. От него исходили незнакомые чувства грусти и одиночества. Пушистик сразу проникся этими чувствами и решил помочь новому Другу. Он подлетел к нему, привычно протянул лучики навстречу и… этот грустный отодвинулся! Это было так неожиданно, что Пушистик не понял, что случилось, решил – показалось! Он подошёл ближе, взяв лучиками провисшие нити, постарался перелить всю нежность и радость, накопленную за день. Вдруг лучи незнакомца напряглись, заострились и резко толкнули Пушистика. Это было больно и обидно. Мир в одно мгновенье рухнул и накрыл обломками! Первые слёзы потекли из его глаз, вымывая обиду и боль. Социализация грустно смотрела на Пушистика, и по лицу её катилась одинокая слезинка. Боль ушла, а на теле осталась отметина, ямка от укола.

Время шло, Пушистик рос и всё больше встречался с товарищами по Приключению, у которых лучики были покрыты серым налётом, а то и темнели острыми шипами. Он стал опасаться этих встреч, нежное тело уже несло много отметин от таких прикосновений. И однажды, взглянув на свои лучики, Пушистик обнаружил, что неприятный налёт, обнаружившийся на них совсем недавно, вдруг превратился в острые колючки. Сквозь них герой наш с грустью и тоской посматривал на шипастые клубочки соседей, выбирая себе в близкие попутчики тех, у кого колючки были чуть мягче и короче. А Социализация начала вводить нашего героя в мир Взрослых.

– Кто такие эти Взрослые?! Взрослые были очень похожи на Родителей. Только Родители были нежными, удивительно добрыми, всевидящими и справедливыми. А Взрослые оказались странными существами – говорили не то, что думали, делали не то, что хотели, а снаружи были покрыты тяжёлыми металлическими пластинками, между которыми выглядывали длинные шипы, опасными не только на вид, но и на ощупь. Когда Взрослые накатывались сослепу на маленьких соседей (а за глухой бронёй вообще мало что видно), то слабые скорлупки трещали и ломались. И Пушистик часто становился беззащитным и долго болел после таких наездов и уколов. Изредка Взрослые играли в странную игру, она называлась «Воспитание». Взрослый, нависая над маленьким Пушистиком, рассказывал, как правильно надо слушаться тётю Социализацию, а если её не будешь слушаться, то кто угодно может сделать больно маленькому. Так же нужно слушаться Взрослого, иначе Взрослый «разозлится» и «достучится» до непослушного. Что такое «достучаться», Пушистик уже хорошо знал и совершенно не питал желания стать объектом постукивания. Иногда эти Взрослые сталкивались друг с другом, и от порождаемого визга и скрежета рождалась некрасивая Какофония. Она была разная, но когда Пушистик слышал её, он её сразу узнавал и не мог на Неё смотреть без содрогания. Какофония оказалась такой гадкой, что без всякого спросу проникала внутрь Пушистика, плющила и творила с ним что-то невообразимое! Чтобы защититься от Какофонии, Пушистик нарастил свой первый панцирь. За этим панцирем далекие Родители стали казаться милыми сказочными героями, которые о тёте Социализации никогда не слышали и с её законами никогда не сталкивались.

Долго ли, коротко ли, Пушистик наш стал самым настоящим Броненосцем. Каждый день был заполнен «делом». Броненосец каждый день дружил дружбу с Социализацией. Выглядело это так: он просыпался, хмуро сталкивался в ванной с мрачным типом в зеркале, цеплял-чистил-подкрашивал свою броню, выкатывал на улицу во всеоружии и в течение дня с сотнями таких же стальных клубочков визжал сталью, требовал себе место под Солнцем и отстаивал свои «права», укрепляя собственную броню. При этом наш герой не забывал попробовать на прочность броню соседа. Иногда Броненосец дружил с теми, кто был выкрашен в синий цвет, против зелёных, иногда за зелёных против красных. Короче, был занят.

 

 

Глава третья. Подарок

 

 

И тут, в череде серых дней, мелькнул отсвет Приключения, похороненного в глубине забытой нежной сердцевины! Он увидел Ёе! О, конечно, Она тоже была в панцире, а Ёе колючки были так же остры и внушительны, как и у всех других. Но это уже не имело ровно никакого значения! Ведь за всеми этими грозными опасностями светилась нежными лучиками Пушисточка! Броненосец бросился к ней, как умирающий от жажды бросается к прохладному журчащему ручью, на ходу теряя куски панциря, пряча шипы в глубину, чтобы не поранить долгожданную Её! И случилось чудо! Пушисточка не пронзила его наточенным жалом, не наехала тяжёлым панцирем на доверчиво протянутые лучики, а внезапно протянула навстречу свой луч, нежный и звонкий! И снова, как когда-то давно, стало возможно вместе звучать, сокровищами поделиться и запустить Искринки радости и смеха и по общим, по живым лучам!

Они решили не разлучаться. И этот мир – он сказочно велик! И на двоих огромен и прекрасен!

Странно, но тётя Социализация опять оказалась рядом и тихо спросила:

– Ты не хотел бы отказаться от такого Подарка?! Мой опыт подсказывает, что ты рано или поздно пожалеешь об этом!

– Уйди! Я не хочу слушать тебя! – так прозвучал ответ.

Хотелось бы сказать, что теперь они жили долго и счастливо. Но, увы, не стоит ради своего желания нам приукрашивать реальность…

Не внешний враг, не тяжёлые природные катаклизмы нарушили счастье. Нет! Всё так же нежно светило Солнышко, Небушко мягко обнимало планету своими ласковыми руками, а Броненосцы, шагающие рядом, опускали шипы и умилялись творимой Красоте, когда Пушистик и Пушисточка, обнявшись, словно парили по земле! Враг высунул коварно лапы изнутри. Шипы, которые спрятались на время, до поры, потихоньку начали выглядывать наружу и чуть-чуть задевать незащищенные лучики, больно царапаться. Тот, кто был ранен, от обиды норовил кусочек панциря набросить на больное место, потом расстраивался и царапался в ответ! А мог в запале и «наказать» «преступника», не зная то, что близкий не со зла! Что там, внутри спрятанные до поры шипы его же сердце больно колют! Пока что им дарован был Подарок, колючек как бы не видно! Да, видно, время для подарков вышло! Как жизнь теперь без панциря прожить? Чуть зазевался – обеспечен лазарет! Как ни грустно было Пушистику в колючего Дикобраза да в толстокожего Броненосца рядом с любимой обращаться, да пришлось. Колючки пристроить более удобно, расстояние сократить до минимума, договориться о ненападении и взаимопомощи, совместном воспитании своих Пушистиков-Дикобразиков. А жаль, однако…

 

 

Глава четвёртая. Тайна

 

 

Однажды, после серого трудового дня, сел Броненосец в кресло и стал думу думать. Как бы ему что-то такое в Жизни своей изменить, чтобы радость Жизни вернулась в его мир, да лучики могли наружу светить. Устал он за панцирем прятаться, да и возраст вроде уже не тот, чтобы бояться всего на свете. Взял с собой Социализацию, и пошли они лучшую долю искать да мудреца какого-нибудь, кто Правду расскажет, поможет лучики радости в Жизнь Пушистика вернуть.

Много дорожек исходили они, многих мудрецов повстречали на Пути. Казалось, вот он, мудрец-то, который Истину знает! Ан нет – глядь, а среди словесного благолепия и нескольких живых лучей торчат предательски шипы наружу! И как ни украшай, а всё равно ведь больно! Да-а-а! Не про то!

«Не найти!» – как-то устало подумал Броненосец. Отпустил он Социализацию поспать-отдохнуть, лёг на травушку-муравушку, на Небушко глядит. Просто так, без всякой пользы и дела. А с Небушка на него Солнышко светит своими лучами тёплыми. Тихо и спокойно тут стало Броненосцу. И подумал он: «А может, я не там мудрецов-то ищу? Может, совсем рядом тот, кто знает ответы на все-все мои вопросы?»

Раскинул он руки, любуется бегом облаков. Незаметно наступил вечер, появились первые Звёзды-Искринки, протаивая всё ярче в тёмном покрывале неба. Мысли всплывали из глубин Души неспешно, одна за другой, подобно пузырькам воздуха:

«Надо же: красота-то какая!»

«Как приятно чувствовать себя в нежных ладошках Айи-Матушки!»

«Странно: столько живу, столько глупостей по жизни успел натворить, а Солнышко меня всё равно каждый день согревает! Ничего вроде не успел сотворить для Земли, на которой живу, а Матушка-Земля носит да кормит меня, неразумного».

«Может, тут Тайна какая-то сокрыта?!»

«Стоп. Тайна!!!»

Что-что, а тайны Броненосец просто обожал! Над его любопытством часто смеялись окружающие:

– Ну что тебе все неймётся? Неужели не можешь жить как все, голову впустую не ломая? Нет, не мог наш герой жить просто так! Не мог! Наверно кто-то в роду из дедушек да бабушек тайны всяческие уж больно любил! Не удержался Пушистик, дальше пузырьки мыслей освободил:

«Вот Солнышко, оно ведь всем светит, всех касается, а шипов да панцирей не имеет!»

«Ведь как это у него получается удивительно: не судит Солнышко-то жителей Айи на правых и виноватых, не оценивает!»

«А если меня обидеть?! Думаю я, надо, чтобы обидчик строго был наказан!»

«А Солнышко как бы поступило?»

«Наверное, простило бы и продолжило согревать Душу обидчика наравне со всеми!»

«Попробую и я так же пожить! Ну, хотя бы немного, самую малую, крохотную капелюшечку!»

И стал наш Броненосец пробовать прощать всех толкающихся да уколоть пытающихся. Уколов меньше не стало, но вдруг заметил Броненосец, что с Небушка солнечные лучики всё чаще стали касаться его теплом своим. Да шипы изнутри не так болюче колют! Да и панцирь не так уж и тяжко на плечах повисает. А уколы встречных не такие и болезненные, как раньше!

Кольнёт чей-нибудь недобрый взгляд, а наш путник позовёт Солнышко в помощь да над местом укола ладошку подержит. Да зла на недоброго встречного в карман свой не сложит. И действительно, немного легче Пушистику по жизни стало! Обрадовался он переменам таким:

– Ага! Вроде действует наука! Надо дальше у Солнышка учиться! Солнышко-то трудится! И мне негоже камнем у дороги лежать!

Пришёл и старых обид черёд. Долго своих обидчиков Пушистик вспоминал. Простил всех. Всех обиженных в прошлом Сердцем обнял, помощи для них у Солнышка попросил. Солнышко взяло и помогло ему.

 

 

Глава пятая. Кто же я?

 

 

Побежал наш герой к Социализации, за рукав дёргает, руками размахивает, горячо убеждает:

– Делиться, делиться надо со всеми! Не надо, оказывается, на Сердце железяки-то носить! Можно, можно жить легко и счастливо! – торопливо делился со своими близкими и не очень близкими наш радостный герой. Уж очень ему хотелось объяснить всем и сразу, что всё, оказывается, просто! Что надо научиться прощать себя и близких! И легко просить прощения – легче станет жить и отпускать кусочки панциря, колючки!

Достаточно времени прошло, пока не понял наш герой, что Путь у каждого живущего на Айе свой. И только силой убежденья Путь для страдальцев, ну никак не сократить!

– А что же дальше? – спросил у Солнышка Пушистик.

– А ты смотри, как Я живу! Ведь Я всех согреваю и люблю не потому, что Я хочу всех греть! А потому, что Свет и Радость Меня переполняют, наружу литься из Меня в той полноте они желают! А каждый, к кому луч Мой прикоснётся, для радости его душа проснётся! Теплом делиться приятно и легко! В труде таком и счастье возрастает многократно!

И правда, пригляделся Пушистик повнимательнее к себе и понял, что для себя самого тепла и света ему уже давно хватает! А его радость, без всякого насилья, сама стремится лучами светлыми коснуться встречного! А встречные удивлялись и говорили:

– Какой странный, этот пушистый житель! – а внутри у самих при встрече с Пушистиком становилось капельку теплее.

Легко стало герою нашему в глаза встречного смотреть да за панцирем Живое Существо видеть. Пусть прячется за панцирем страх с обидой жгучей! Но там, ещё глубже, куда взгляд Пушистика теперь легко проникал, он видел, что путник каждый на маленькой планете, дружбы и близости в пути своём искал! И если твой лучик касается сердито напряжённого клубочка, то лучики изнутри отзываются, наружу просятся. Если кто и толкается сослепу, то Свету внутри больно не становится, состраданьем к встречному разворачивается.

Так, понемногу, по чуть-чуть, всё больше и больше лучиков в жизни Пушистика объединяться начало. В их уютном тепле каждый себя чуточку настоящим вспоминать начал да шипы за ненадобностью прочь из своей жизни выбрасывал.

Всё изменилось в жизни нашего героя, вроде и стал он опять прежним, радостным и нежным Пушистиком, а вроде бы и совсем другим он теперь оказался.

«Кто же я теперь?» – спросил он у Солнышка.

А с Неба ему Солнышко шепнуло: «Теперь ты – Человек!»

 

 

Сказки о главном

 

Сказка-вопрос

 

 

Жарко. Лето. Высокое небо полно прозрачным знойным воздухом. Пыль дорог приятно обнимает осторожные ноги многочисленных путников.

Перекрёсток двух дорог. Это не просто место на земле. Это развилка судьбы. Чей-то выбор. А выбор – это, чаще всего, встреча. Встреча с собой, со своим будущим или же с прошлым. Встреча с таким же путником, чей путь равен твоей судьбе. Встреча со своим одиночеством, своими страхами, и благородством, что испокон веков живут внутри у каждого из нас.

Перекрёсток полон событиями и людьми. Вереница верблюдов, степенно покачивая упругими горбами, неторопливо окружает небольшой, выложенный мелкими цветными камешками, водоём. Затеяли возню чумазые мальчишки. Радуясь встрече, широко распахнутыми ладонями и сердцами обнимаются соскучившиеся друзья. А рядом происходит сочное, полное бурных эмоций, представление у палатки, заполненной улыбающимися зрителями. Летят о землю шапки двух торговцев, призываются в свидетели небеса и боги! Эти двое уже договорились о цене, но во имя искусства азартно продолжают сотрясать пространство из-за нескольких монет. Волшебный танец рук, чувств тонкая игра на тёмных лицах выражает бурю. Не несколько монет, не ритуал избытка южной крови! Вопрос искусства, власти мастерства решается в толпе, что затаив дыханье, кругом стоит и жаждет развлеченья.

Тут же, рядом, сидя на почётной поверхности древнего ствола, блестящего прошедшими веками, многозначительно поглаживают длинные бороды седые старцы. Всё идёт своим обычным чередом на самом обычном и простом пересечении судеб и дел людских.

Внезапно мерный гул толпы пронизывает нежное звучание колокольчика. Звук, вплетающийся в пыльный полдень, удивительно чист. И трепетное чувство щемящей тесноты охватывает сердце. Душа внезапно отрывается от суеты многочисленных дел и наполняется тревожным ожиданием. Его подхватывает следующий звук, издаваемый другим колокольчиком. Полновесное звучание наполнено светом чистого желания и затаённой страсти. А когда затихшую толпу наполняет следующий звук, рокочущий, перекатывающий пространство волной торжественной силой, – то все увидели высокого и оборванного бродягу, несущего в руках подвеску с тремя колокольчиками. Пыльная одежда давно выцвела в лучах жаркого солнца. Чуткие пальцы нежно касаются колокольчиков, издающих время от времени удивительное звучание. Глаза на скуластом смуглом лице наполнены синевой неба. Взгляд мягко перебирает устремлённые на него взоры, и каждая молчаливая встреча вдруг размягчает наполненное заботами сердце, пробуждая забытые чувства тишины и покоя.

Путника, проходящего сквозь замершую толпу, никто не останавливает. И только на выходе с перекрёстка он вдруг чувствует, что кто-то теребит его рукав.

Опустив взгляд, бродяга улыбается в искрящиеся любопытством глаза мальчишки:

– Ты что-то хочешь меня спросить?

– Простите, если я мешаю Вашему пути, но прошу Вас спасти меня!

– Что случилось с тобой, мой маленький Друг?

– Меня снедают муки любопытства. И понял я, что если Вы уйдёте, а я останусь молча здесь стоять, то мучиться потом всю жизнь мне предстоит. И всё из-за того, что упустил я тайну, прошедшую со мной так близко!

– Почему же ты спрашиваешь меня, если все остальные молчат? Ты, видно, храбр?! Или излишне безрассуден?!

– Вероятно, ни то, ни другое! Мои родные говорят, что когда я рождался, то любопытство родилось раньше меня. Может, они и правы?! Внутри покоя не дают мне тысячи вопросов! И если сам на них ответ не нахожу, – тогда своим родным несу… – Мальчик на мгновение помедлил:

– Вы мне поможете?

– Какие же вопросы овладели вдруг твоим умом?

– Кто Вы, почему так чудесно звучат Ваши колокольчики и куда Вы идёте?

Внимательно присмотревшись к собеседнику, путник негромко проговорил:

– Ты удивительный ребёнок! Свои ты задаёшь вопросы, и сердцем сам на них же отвечаешь! Зачем со мною говоришь, если ответы все свои и так ты в своём сердце знаешь?

– Может, Вы и правы, но я не слышу эти ответы, уважаемый!

Путник на мгновение подумал. Потом сказал:

– Я помогу тебе. Только взамен прошу о маленькой услуге.

– Если я в силах её исполнить….

– Быть может, человек не в силах сам прочитать своих ответов книгу. И время встречи только ждёт, чтоб друга мастерство вопросов и для ушей земных неслышимых ответов тебя к познанью приведёт?! – Бродяга посмотрел на мальчика загоревшимися надеждой глазами. – Про то, о чем три колокольчика звучат, я расскажу. Взамен тебя я попрошу, задать мне сразу те вопросы, что в твоём сердце будут рождены! Но только сразу, без раздумий!

– Это мне легко! Ведь я почти всегда так спрашиваю у моих родных. Я готов к вопросам!

– Уж много лет бреду в пыли дорог. Встречал я древних мудрецов, властителей людей и судеб. Из них ещё никто не смог ответить мне на то, что в сердце и душе уж давным-давно ношу я. Всего вопросов три горят в моей Душе, и в колокольчиках моих звучат, и не дают ни сна и ни покоя.

Первый мой вопрос: «Для чего создан этот прекрасный мир?» Не может этот мир быть создан просто так! В каждой травинке под ногами хранится таинство Вселенной мироздания. Как я могу закрыть глаза на тайну сотворения, избрав для цели жизни суету и прах страдающей земли? Что скажешь, друг мой юный?

– Я вижу каплю. Разве капля жаждет владеть бескрайним океаном? И если капля не ведает к нему пути – перестаёт ли она частью быть его?

– Хорошо. Вот мой второй вопрос: «Зачем рожден я в мире этом, в чём смысл бессмертья для моей души?» Разве не истинное благо искать величие пути земного каждому из нас? Есть ли вопрос на это слово, о, мой таинственный мудрец?

– Не знаю я ответа. Может, мы ищем то, чем мы владеем по праву своего рождения? Разве пчела, что покидает улей, чтобы наполнить соты сладостным нектаром, нуждается в подсказках на пути?

– Пусть так, но третий мой вопрос в тупик поставил сотню мудрецов на всем пути моём. Он прост как обручальное кольцо и сложен как сам мир! Ответь мне: «Кто я?» Кто-то мне сказал, что человек – толпа, кто-то твердит, что пустота. Так кто же я, ответь мне, мальчик?

– Ища дорогу к мудрецу, ответь правдиво ты себе – кого ты ищешь на пути? Зачем с закрытыми глазами в дороге и пыли идёшь так долго? Если их откроешь, ты не себя ли в друге сможешь обрести?

– Не отыскав кратчайший путь к ответам, ища друзей, могу я опоздать, и жертвы все окажутся напрасны!

– Терзаясь мыслью о себе, ответь сам на один вопрос: «Дороги пыль пути познанья рождает мир в душе твоей?»

Так, задавая друг другу вопросы, два человека совершали Выбор свой. А на перекрёстке, у водопоя, остались висеть три колокольчика, наполняя мир своими вечными вопросами про то, что испокон веков в сердечной глубине и сокровенной тайне ждут осторожного от нас и чистого вниманья…

 

 

Разговор на пороге зимы

 

 

Наконец-то пришла осень! Время зрелости и время воплощения всех задумок давних, дел всех завершение! Цель достигнута. Замкнулся полный круг. Золотой венец так светел, так легко лежит на волосах Человека, осени что смог достичь в делах!

Всё, что в неге томной сонно созревало под защитой бережной зимы! Что весною ранней пело и сверкало и плескалось в радостной Любви! Всё, что летним солнечным простором в грудь вливалось с запахом цветов! Осенью прекрасной, лаской полной сочным плодом на ладонь легло!

В тихом саду, под старой липой, на обветшалой покосившейся скамейке сидела пожилая женщина. Холодная земля под её ногами была устелена мягким шуршащим жёлтого цвета покрывалом. И было видно, что она сидит так долго, что само времени теченье как бы застыло, замерло вокруг. Пуховый серый платок сбился на плечи, обнажив серебряные касания приближающейся зимы на густых тёмно-каштановых волосах, легкие порхающие листья вплелись в грустную картину осеннего раннего утра и чьей-то осенней судьбы.

Одинокая женщина молча сидела и пронзительным отчаянием веяло от её сгорбленной фигуры, от горестных складок вокруг губ, от повисших рук с красивыми изящными пальцами, но уже тронутыми узловатостью прожитых лет.

– За что? – Безвольно лежащая рука устало шевельнула пальцами, сдвинув крохотный листок, и бездумный взгляд проводил порхающий огонёк к тихому пристанищу таких же осенних скитальцев.

– В чём не права я? Мой любимый сын, моя кровинушка, мой самый близкий человек на свете! Заботясь о тебе, себя я забывала! Как получилось, что тебя вдруг потеряла? – Жгучие слова обиды медленно, но верно разъедали Душу человека.

– За что мне наказанье? За любовь, с которой на руках тебя качала, кормила и ночей не досыпала! А с осенью и старость подошла, и вот теперь тебе я не нужна! – По кругу мысли ходят одна другой страшней. И горечь отравляет Душу усталой женщины.

– О чём ты говоришь? Зачем себя так мучишь? – наклонилась к измученному сердцу старая липа.

– Скажи мне, я что сделала не так? Ведь я себя вложила без остатка! Все силы, радость всю! Как сладко нам было с ним вдвоём…

– Не торопись! Ответ у ног твоих! – подруга женщине неслышно прошептала. – Я, так же как и ты, свой каждый лепесток с любовью трепетной рождала! И с каждым жизнь свою делила и соком каждого поила!

– Ты, как и я! И твой подходит срок! Ведь голые стволы – твоей любви итог!

– Нет, милая! Мой каждый лепесток не склад, куда сокровище я правильно сложила, а чистый перл Души, что Богом дан на малое мгновенье жизни! И дети все мои у ног моих живут. И осенью, как летом и весною, для каждого из них – опора и покой я! И пусть сейчас меня наряд мой покидает. Любовью Матери я их все так же нежно укрываю. Когда же осенью детей я отпускаю, и ветви голые мои зимы прихода ждут, они ковром шуршащим землю рядом устилают. Морщинистые корни мои бережно заботой согревают и в зиму благодарность со своим теплом в подарок мне дают!

Сладкие мгновенья осенней дрёмы мимолетно тают! Но так бывает, что искринки жизни, что сердцем нами прожиты сполна, творят малые, или большие чудеса! Дела, и чувства Светом мысли освещают!

Открыв глаза и глубоко вздохнув, Душа к сердечному теплу проснулась, седая женщина рукою тёплою к стволу с улыбкой прикоснулась:

– Спасибо, липушка, за тёплые слова! Ты к жизни меня ласкою вернула! Во всем, что говорила, ты права! И в осени моей достаточно тепла, чтобы семью согреть! Я для родных защитой светлой буду!

 

 

Путь Любви

 

 

Жил-был воздушный Шарик. Лёгкий, пронзительно-фиолетового цвета с огненно-красными всполохами. Среди многих разноцветных шаров он сразу приковывал взгляды прохожих, бредущих в раскалённом мареве летней жары. Взрослые и дети невольно замедляли шаг, и что-то неуловимое, словно чистая слеза восхищения, роднило выражение их лиц.

А Шарик рвался в небо. В его стремительных прыжках чувствовалось неукротимое стремление к Свободе, жажда полёта и родство с небесной синью. Красоту и силу; яркость и страсть; цельность и высоту – всё вобрал в себя пляшущий небесный огонёк.

– Мама, Мама, пожалуйста, купи шарик! Ну, пожалуйста!

– Потом, после садика! Если раньше никто не купит.

– Не хочу потом, купи сейчас! – безуспешно пыталась бороться девочка.

Но неумолимая Мама на правах Мамы уже заворачивала за угол, цепко держа за руку упирающуюся дочь.

– Как я устал от этой жары, суеты и бессмысленности! Как бы оборвать ненавистную нить, привязавшую меня к тяжести земли?! – думал в отчаянии Шарик. – Я помню, что рождён я для полёта! Я – часть Небесной Чистоты! Зачем кому-то надо, чтобы моя бессмертная Душа была в оковах оболочки, привязанной к земному тяготению?

– Отец-Небо, в чём я провинился, почто Ты меня погрузил в невежество и серость, лишил свободы, ограничил мой полёт? – взывал тоскующий пленник.

Небо наклонилось к бунтующему существу:

– Неужели ты и вправду думаешь, что тебя наказывают? Подожди, потерпи немного!

В этот миг налетел порыв ветра, дёрнул танцующую гирлянду вверх и оборвал ниточки у двух из шариков. Один взвился в Небо и напоролся на острый сук дерева, съёжился и упал на пыльную землю. А полёта второго никто не заметил. Ветер его поволок по листве, кинул на стену дома, и беглец пропал.

– Скажи честно, ты действительно хотел бы себе такой судьбы?

Шарик задумался, перестал рваться и затих. А тут в конце улицы появилась давешняя девочка с Мамой:

– Мама, Мама, его не купили, быстрее бежим! Быстрее, пока нас не опередили! – кинулась она к продавцу.

Девочка обхватила Шарик двумя руками и отказалась отпустить даже на миг. Дома дочка не могла насмотреться на своё сокровище:

– Какой же ты у меня удивительный!

Играла ли она, помогала ли по хозяйству, яркий небесный огонёк сопровождал её повсюду. Даже на улице к скамеечке рядом привязывала. Они подружились, и Шарик делился с подружкой жаждой полёта и Свободы. А девочка в полной мере одаривала его вниманием и Любовью.

Шло время. И вот однажды случилось чудо. Совсем не было ветра, а ниточка, привязывающая Шарик, распустилась. Сама собой.

Шарик легко поднялся вверх, потанцевал над девочкой, склонился к ней.

И тихо попрощался:

– Мне пора! Благодарю тебя за всё!

Шарик стал подниматься вверх, унося в Небо полные пригоршни искренней Любви маленького человека с большим Сердцем. А девочка спокойно смотрела, как Шарик возвращается к желанной Свободе, и радовалась за Друга. До конца своей жизни в её Сердце сохранилось тепло их близости и последний полёт любимого существа.

– Здравствуй! Видишь, как правильно всё завершилось! – Небо ласково взяло в свои ладошки радостный огонёк. – Мир станет много лучше, если каждый из нас, желает кто Свободы, в своём Пути сможет наполниться Любовью!

 

 

Неприкасаемый

 

 

Маленький, грязно-зелёного цвета Комочек одиноко висел недалеко от дна реки, из которого он недавно родился. Ему было очень тоскливо. Вокруг стремились к искрящемуся Небу весёлые пузырьки воздуха, сновали стайки мальков. Иногда какой-нибудь особо любопытный подплывал к Комочку, пытаясь понять: что же это здесь висит, но ему сразу же кричали со всех сторон:

– Не прикасайся к нему, он же весь в грязи, испачкаешься!

И тот сразу отплывал, поджатыми губами выражая отношенье к столь недостойному предмету.

– Ни в коем случае не касайтесь этого грязнули! – назидательно внушала малькам худая Уклейка, с подозрением косясь на сжавшийся Комочек. – Будете с ним дружить, станете такими же!

– Я неприкасаемый! – горестно думал отверженный. – Как же меня угораздило родиться в этой грязи! Даже пузырьки воздуха стремятся обойти меня стороной! Зачем меня злосчастная судьба таким подарком тяжким наградила? – Безнадёжно смотрел он на прочный толстенный канат, привязавший его к мрачному илистому дну.

Так, в тоскливых раздумьях проходили его тягостные дни. Но однажды он подслушал разговор двух пузырьков о Небе, к встрече с которым они торопливо бежали, устремляясь к свету, льющемуся сквозь мерное течение воды. И удивился: они были уверены, что жизнь их на верху придёт к концу и нисколечко не переживали по этому поводу. Тогда Комочек принял для себя решенье. Взглянул он на изменчивое Небо: то тёмное и суровое, то весёлое и манящее, он понял, что здесь ему терять уже нечего! И изо всех своих сил Комочек устремился в Небо, стремясь скорее завершить круг унижений и позора!

Шли дни, Комочек не слушал разговоры вокруг себя, да пересуды, сплетни. Он цель поставил! И в один из дней он дотянулся, прикоснулся к Небу!

С удивлением и трепетным восторгом он смотрел на этот новый мир, наполненный осторожным дыханием ветра и золотистыми прикосновениями какого-то огромного и нежного Существа, легко дарящего свой свет из высоты неизмеримой.

– Здравствуй! – ласково дотронулось Солнышко до Бутона цветка, едва пробившегося к поверхности воды.

– Зачем ты меня трогаешь, я же неприкасаемый, ты испачкаешься! – испугался тот.

– Я знаю! – ответило Солнышко, продолжая касаться исстрадавшееся существо теплом и нежностью своих лучей.

И от этих бережных прикосновений Бутон Лилии распустился удивительным цветком белоснежной чистоты!

– Я всё о тебе знаю! – повторило Солнышко. – Пробиться смог ты через ил реки, прошёл сквозь одиночество и суд обидный! Я тоже каждый день встаю из темноты. Но, как бы капли грязи ни стремились нас достигнуть, неприкасаемы мы для неё! И в этом мы, поверь, мой брат, уже давно с тобой едины!

 

Про память

 

 

– Привет! – сказало Солнышко, ласково погладив серую шершавую кожу.

– Привет! – ответил сонный Булыжник, почти вынырнув из прохладной ночной дрёмы.

– Ты как? – Солнышко было настроено затеять разговор.

– Да как всегда! – собеседник не сильно жаждал выяснять что-либо в такую раннюю пору.

– Послушай, а ты не скучаешь по прошлому?

– А что по нему скучать, я его и не помню уже!

– Неужели тебе не хочется вернуться в то время, когда ты был частью древнего храма, и паломники со всего света стекались, чтобы посмотреть на чудо, сотворённое под руководством самих богов?

– Ага, а потом с края света пришли варвары и разрушили этот храм до основания!

– Да! Но они построили из тебя свои новые дома! Лёгкие, изящные, они возносились в небо и сверкали синевой своих башен!

– Конечно, а потом, с другого конца света пришли другие варвары и разрушили эти дома на куски!

– Да, но они вымостили этими кусками мостовую своего нового города. И ты несёшь на себе следы сандалий тех, кто грозной поступью отправлялся на завоевание всего мира!

– А их далёкий потомок выковырнул меня, чтобы метким броском выразить своё недовольство о витрину ближайшего магазина! – сердито завершил диалог Булыжник. – И вообще, я – просто камень, и хватит из меня что-то строить!

– Конечно-конечно! – рассмеялось Солнышко. – Я вижу, по дороге идёт Человек, поднимает и рассматривает камни. Думаю, ты ему обязательно попадёшься на глаза! И недолго тебе осталось лежать без дела!

 

О зеркалах

 

Господин Пух любил, когда его считали умным и восхищались им, и за советом шли! И слухом чтобы полнилась земля, какой прекрасный муж живёт на этом свете, который может всё, проблемы все решит, и на тяжёлый Ваш вопрос легко ответит. А умница какой! Учёных книг прочёл он горы, с философами древности бывая в ссоре, ценителем духовной красоты в кругах богемных слыл. Он слабость тайную лелеял, но так, чтоб знал весь белый свет, что Пух наш гуру и эстет! И сам с собою втихомолку вёл личный счет своих побед над собеседником коварным в полях духовности бесед.

Блеснуть коротким поученьем, или, наморщив тяжко лоб, в молчании держать апломб! Мастак, короче, и учитель, он стал великим эрудитом. А как нанизывал он фразы, а как в глаза смотреть умел! В его устах простые мысли сверкали, словно божий перл!

А чтобы не стоять на месте, когда весь мир вперёд бежит, решил что было бы уместно своё призванье подтвердить. Места святые посетить, с одним-другим авторитетом соприкоснуться, наделив их парой-тройкою советов, а на вопросы дать ответы, и духом душу напитать в скитах, разбросанных по свету. С улыбкой светлой и без драм, всех мудрецов собрать в карман.

И вот, испробовав пути, познав, в чём смысл и соль земная, на скорый поезд гордо сел, наполнен планами без края как просвещение нести, по землям родины ступая. А на последнем полустанке решил традицию блюсти, и как ведётся на Руси, решил пешком он по просёлку босой ногой чуток пройти. Не рассчитал наш Пух немного и утомился на дороге. Одел ботинки и добрёл до деревеньки до убогой, где у колодца дед сидел. Устал наш путник, рядом сел, в изнеможении бросил ноги.

Наш «просветитель» отдохнул, воды колодезной напился, на дедушку орлиным взором, прищурившись слегка, стрельнул. Дедуля же такой был древний, что ветер рядом затихал. Давно он путь земли оставил и встречи с Небом тихо ждал. И Пух нежданно для себя вопрос задал, как бы шутя:

– Скажи-ка, дед, ты много прожил, тебе почти что целый век! В чём соль ошибки, что же создал, за что страдает человек?

– Ответ простой! – старик, не глядя на Пуха, тихо прошептал. – Из человеческих созданий, опасней мир его зеркал!

Пух ухмыльнулся: что же с деда взять?! И удалился, не прощаясь. Но с каждым шагом мысль такая все больше нравилась, прельщая глубокой мудростью простой. «А ну-ка, ну-ка» – он постиг, что говорил седой старик! В ученьях многих говорится, что зеркала наш злейший враг, и вспомнил он в единый миг, что почерпнул из многих книг! Что искажается реальность. И исказился человек. А это страшный, тяжкий грех! Конечно, зеркало! Дедуля! Он был не глуп, он что-то знал! И нужно как-нибудь вернуться, поговорить бы по душам! Но времени, уж право, нет, пора настала поделиться плодами мудрости бесед.

И семинар за семинаром в краю родном приносят свет! И лекции его недаром воспел в стихах один поэт! И слава, спутник долгожданный и вдохновение само в устах звучит, венец лавровый на голову его надет! Ну, а в конце своих занятий он взял за правило одно: сказать, что всех страшней, опасней, полно коварства – зеркало! И если жизнью дорожите, то не смотритесь в зеркала. Такую истину простую один дедок мне подсказал!

Всё хорошо: и честь и слава, и дело правды для людей! Вот жить бы всем так! Так работать: без шума, пыли и страстей! А вот однажды в ночь с субботы, к подушке сладостной прильнув, и сладким сном он беззаботно с чистейшей совестью заснул. И тут же Пух наш обнаружил, что на скамейке он сидит. И в то же Небо так же строго все тот же дедушка глядит. Наш Пух уж рот открыл для слова, что он за всех один творит! Что Пух наш – он совсем не жадный, и славы хватит на двоих! Что истину он стариковью без искаженья передал…

Сердито дед вдруг бровь нахмурил, губу брезгливо подобрал. И без размаху треснул больно, ладонь затылок повстречал! Как ветром Пуха с места сдуло, от страха скрючился, дрожит.

– Болтун несносный и безмозглый! – дедуля про себя ворчит. – Проблема не в стекле сидит! А в том, кто самостью поросший в нём создаёт свой важный вид! Ты в зеркале себя не видишь, ты сам себя уже забыл! А отражается лишь глупость! Уйди, смотреть уж нету сил!

– Прости, дедуля, был не прав! – вскричал испуганно наш гуру.

– Иди, болезный, не греши! – и дед немедленно пропал.

В поту проснулся, тяжело дыша, Пух диким взором комнату обводит. Вздохнул свободно: «Я же спал, к утру кошмар приснился вроде!» И успокоился, смеясь над злым ночным своим кошмаром и потянулся, почесав затылок… Вдруг вскричав от боли! Ужели это был не сон – и подзатыльник в самом деле? И осторожною рукой со страхом он баюкал темя…

Чтоб тыл надежно оберечь, чтоб не наполнить страхом время, учись от глупости беречь людей вокруг… и своё темя!

 

Капелька

 

 

Утром поднялся туман. Мягкими полупрозрачными волнами он укутал землю, невесомыми прядями обнял стволы деревьев, залил пушистой тишиной весь мир вокруг. И эти предрассветные часы наполнились тайной ожиданья грядущих перемен.

И вот уже знакомое всем Солнце, неспешно потянулось от ночного сна и приподнялось из-за края горизонта! И в нежности его живых лучей зажглись тысячью огней капельки росы на лепестках цветов и на густой траве! И сотни тысяч маленьких солнышек загорелись, засверкали этим тихим утром!

На одном из листочков скромного полевого цветка переливалась изумрудной зеленью крохотная Капелька. Её переполняло свечение, чувство солнечной радости и трепетного ожиданья:

– Я влюбилась! – думала Капелька. – Я знаю, Ты где-то рядом, Любимый мой, единственный мой!

Солнце неторопливо поднималось из-за горизонта, многие капельки стекали вниз, чтобы не обжечься в его опаляющих касаниях. Но Капелька ждала своего суженного. Она верила, что Он придёт, ведь она так любит, так ждёт его:

– Я знаю, что Ты где-то во Вселенной есть! Я знаю, что капельки не умеют ходить, но я прошу Тебя – приди ко мне!

Солнышко всходило всё выше и выше, и Капелька чувствовала, что она начинает таять под его жгучими лучами. Тогда она сказала:

– Я готова растаять, но дождусь Тебя, либо растворюсь без остатка в Любви к Тебе, долгожданный мой!

И в этот момент подул ветер и с верхнего листочка слетело крохотное существо, сотканное из солнечных лучей, мягкости воды и трепетного узнаванья. Его полёт был удивительно красив и точен.

– Родная моя, как я боялся, что Ты не дождёшься меня! – шепнуло его любящее Сердце, с нежностью обнимая Капельку, и Солнышко заполнило их объятья своим Светом и Любовью!

Конечно, они высохли в жарких лучах. Но завтра будет новое утро, и они опять будут преданно ждать друг друга! И встретятся, обязательно узнав друг друга в радостной Любви, что наполняет этот Мир извечно! И так же, как века назад, иль тысячи веков вперёд, Любви кто предан, или верно ждёт, пусть не боится встретить Солнце!

 

К Богу ближе

 

 

Исполнилось пять годочков дочери отца Геннадия, Ветланушке. Умница-разумница, родителям на радость, друзьям на загляденье. Любила Ветланушка в церковь прийти, послушать, как батюшка Бога славит да ближних причащает.

Как-то раз примостилась она на Папкиных коленях, хитренько так в глазки заглянула и вдруг спросила:

– А почему ты, Папа, со всеми говоришь, всех уму-разуму учишь, наставляешь, а вот меня своими поучениями-то обходишь?

Всплеснул руками Отец от неожиданного вопроса, подумал немного да отвечал с улыбкой простодушной:

– Как же я тебя поучать-то буду, коль сам у тебя учусь?

– Так я же маленькая ещё и мало знаю! – удивилась Ветланушка.

– Зато ты к Богу ближе, в твоих-то глазках Чистота и Любовь небесная плещется, а в моих забот мирских полно! Сама подумай, кто у кого учиться должен? – с нежностью проговорил отец Геннадий. – Вот видел я вчера, как ты котёнка больного да облезлого с такой любовью гладила, что сам я Духом укрепился да в церковь поспешал к тем, кто у Бога ждёт прощенья за прегрешения свои!

Мне, как и всякому Родителю, радостно, желанно подсказывать любимой доченьке по жизни. А вот про то, чей труд меж нас больше для Господа годится, то одному Ему судить!

 

Владыка

 

 

Однажды вечером пришёл отец Геннадий, с порога объявив семье:

– Ну, домочадцы милые! Благую весть несу Вам! Завтра после службы Владыка обещал почтить наш дом!

– Подарки он опять с собою принесёт? – мгновенно забралась на руки к папе дочь.

Нахмурился отец Геннадий, но потом, спустя мгновение, лицо его разгладилось улыбкой:

– Владыка честь окажет нам своим приходом! И многие хотели б подарка удостоиться такого, да вот не всем дано! Надеюсь, по заслугам, достойны мы принять такого человека!

– Давно хотела я спросить! – не замедлил прозвучать новый вопрос, – а почему Владыкой все его зовут? Неужто власть имеет больше, чем другие?

– Ну что ты, милая, какая уж тут власть? Чем выше ты сидишь, тем дальше видишь! Чем больше на миру живёшь – тем тяжче суд людей! А если можешь больше, чем многие на свете – за большее бываешь сам в ответе! «Владыка» не от корня «Власть» исток и смысл берёт, а от возможности в Ладу с собою жить, с людьми на белом свете! – смиренно дочери священник отвечает. – Если в Ладу ты сам живёшь, весь мир, который чувствуешь ты сердцем, с тобой сплетается незримой нитью, звучащей в лад и в такт Творенья Красоты!

– А ты хотел бы быть Владыкой, Папа?

– У каждого из нас своё призванье, дочка! – Отец по голове погладил любимую Ветланушку. – Я в церкви службу с радостью несу! Другой семье своей с любовью служит, с любовью кто одежду шьёт! Кто строит иль преподаёт – вопрос лишь в том, гармонию какую готова ты излить в летящий жизни миг, чтоб мир наш стал чуть более сердечным!

 

Цена реальности

 

 

Это было где-то далеко, под палящим южным солнцем пилигримов, путников, давших свои обеты не близким, даже не себе – синему Небу. Добровольно ушедших от уюта и комфорта, благополучия и довольства во исполнение добровольно взятых на себя обязательств.

Едкий пот не успевал стекать с бронзового лица путника, редкие капли жадно слизывали жгучие солнечные лучи. Зной сплошной стеной опирался на раскалённый песок, меняя очертания знакомой дороги, стремясь увести в сторону дрожащих в жарком мареве однообразных барханов. Шаг за шагом, растягивая последние крохи оставшихся сил, продвигался путник к одному ему известной цели. Его ноги по щиколотку привычно вязли в текуче обжигающих зёрнах земли.

Наконец пахнуло долгожданной свежестью, и за чередой барханов вдруг вырос сказочный мираж – оазиса уютный островок. Целая роща крепких, по южному скупых деревьев продавила узловатыми корнями мощную толщу песка, добравшись до истока влаги живительной, что в глубине любой живет пустыни. Тут же, между корнями, звенел устроенный заботливо руками друзей своих, благодарных пилигримов – весёлый родничок.

В кругу сидело несколько человек и спокойно слушало горячую речь старика, в чём-то убеждающего своих молчаливых попутчиков. Подойдя поближе к общему кругу, путник привалился спиной к выбеленному солнцем бревну, с удовольствием вытянул гудящие ноги и, прислушавшись к звучащему монологу, сказал:

– Братья мои, отриньте всё временное, непрочное! Все заботы и желания, обязательства и долги! Ибо всё, чем вы живёте, – не больше, чем Иллюзия, поймавшая вас в свои цепкие сети! Только истинная Реальность способна даровать вам истинное блаженство! Идите за мной! Мы пройдём по городам, и тысячи, сотни тысяч людей обретут свободу вслед за нами! Свет реальной жизни озарит Путь ваш, освободит от тяжести греха каждого брата нашего!

С непроницаемыми лицами слушали проповедника. Никто не спорил с ним, но никто и не рвался в ряды новой горячей религии. Послушав немного, путник встал, отряхнул одежду и засобирался в дорогу.

– Ну а ты, что ты скажешь? Я же вижу по твоему лицу, что не простой ты человек и Истины прекрасный Свет коснулся твоей жизни! Ответь же мне сейчас, разве Реальность не благо есть превысшее для каждого из нас?

Не ответив, пилигрим двинулся прочь.

– Нет, постой! – схватив за рукав, упёрся старик. – Не отпущу тебя, пока ты не ответишь!

Молча развернулся к нему путник, внимательно посмотрел в горящие праведным гневом глаза и негромко спросил:

– Ты действительно так жаждешь Реальности, что готов сам с ней встретиться?

– Да, я давно готов! В том Солнцем я клянусь, землёю под ногами!

– Хорошо, будь по-твоему, – вздохнул путник, легко коснувшись старика узкой ладонью с длинными изящными пальцами.

Повернулся и пошёл прочь, исполняя свои обеты, известные только ему и высокому Небу. А позади, у края оазиса, остался необычный камень. Грани камня переливались на солнце и казалось, что камень готов вспыхнуть ослепительным пламенем.

Что для Реальности Иллюзий миражи? И если в твой летящий миг суть твоя – камня суть и данность, готов ли ты собою быть, чтоб в жизнь свою принять Реальность?

 

 

Целитель

 

 

К одному Целителю пришло трое человек. У одного из них уже много дней так сильно болело горло, что он не мог ни есть, ни говорить. Второй, хрипло дыша и поминутно хватаясь за сердце, еле добрёл до крохотной лачуги, прилепившейся к небольшому уступу на склоне скалы. Третьего страдальца принесли на носилках двое мужчин, вконец измученных трудной дорогой и непрерывными стенаниями больного. Напившись из чистого ручья, наполненного студёной водой горного ледника, они омыли лица и руки и, не оглядываясь, стали спускаться вниз.

– Куда же вы? – в страхе вскричал человек, лежащий на носилках.

– Таков обычай! – прозвучал ответ. И люди в чёрных косматых шапках скрылись за поворотом узенькой тропы.

Долгое время ничего не происходило. Открытая дверь ветхого жилища слегка поскрипывала от сквозняка, свободно пронизывающего плетёные стенки. Пришедшие старались не смотреть друг на друга. Каждый из них видел в остальных только досадную помеху в конце долгого и трудного пути.

Опустился вечер. Стало прохладно. Люди тоскливо смотрели на звёзды и зябко кутались в летние одежды, совершенно не согревающие их измученные тела. В воздухе разливался отчётливый запах отчаяния.

– Зачем вы пришли? – внезапно прозвучавший вопрос заставил всех вздрогнуть. Из темноты проступила фигура человека, легко опустившего большую вязанку дров на землю. Спустя мгновение зажёгся огонек в руках пришедшего и принялся весело танцевать на потрескивающих веточках. Разгорающееся пламя осветило лицо, испещрённое глубокими морщинами, в которых прятались ночные тени; большой нос с крупной горбинкой и живые, неожиданно молодые и задорные глаза на старом лице.

– Зачем вы пришли? – повторил он свой вопрос.

– Я пришёл за чудом! У меня уже отнялись ноги вслед за руками! Дальше будет только хуже! – ответил человек, лежащий на носилках.

– Конечно за чудом! Ни на что другое уже надеяться невозможно! От меня отказались врачи, сказали, что жить осталось от силы пара месяцев! Люди говорят, что Вы можете помочь! – с нескрываемой горечью проговорил мужчина, держащийся за сердце.

Третий промолчал, но красноречиво развёл руками, указав на своё опухшее горло.

– За чудом, говорите?.. – Старик подбросил ещё одну ветку в костёр. – Что же вы за упрямцы такие! Даже перед лицом смерти вы помощи не видите, что милосердно вам Всевышний подаёт!

Пришедшие переглянулись, читая непонимание в глазах соседей.

Улыбнувшись, видя их мысли как открытую книгу, старик продолжил:

– Поверьте мне, ни одного человека Небо не оставляет своим вниманием, помогает ему, заботится о нём…

– Отец, хватит читать проповеди, лучше прямо скажи, что делать! А не можешь помочь – не морочь голову своими побасёнками! – проскрипел человек, держащийся за сердце.

– Если без побасёнок… – глаза старика прищурились на мгновение, – ты будешь всю ночь собирать дрова по склонам, поддерживать огонь, да помогать этим двоим! А тебе нужно взять его с носилок и отнести к ручью. Окунёшь его в воду с головой, да будешь растирать до самого утра! Мазь я дам! – обратился он к молчаливому гостю.

– Тебе же песни петь всю ночь, – кивнул он лежащему.

В мгновение ока трое больных буквально вскипели от праведного гнева:

– Меня предупреждали, что целитель прямо скажем, с чудинкой, но топиться в ледяном ручье, когда и так зуб на зуб не попадает! Вы с ума сошли! – вскричал лежачий.

– Да он точно безумец! – желчно поддакнул второй. – Ползать по горам в темноте? Может, ещё и сплясать на краю обрыва, потешить деда?

– Тихо! – спокойно, но властно проговорил старик. И вся толпа злобных и едких слов так и не прозвучала этим вечером, укрытым мерцающими звёздами.

– Посмотрите на него! – указал он на третьего из них, который растирал своё горло, пытаясь унять внезапно вспыхнувшие страдания. – Он всю жизнь злословил, и его горло уже не может пропустить больше ни одного дурного слова без боли! А ты, – обернулся он ко второму, – ты держишься за сердце, которое не смог наполнить ни Любовью, ни чувством заботы, ни нежностью даже к своим родным! И твоё сердце очерствело! Теперь оно как камень и не может жить! А ты! – взгляд на лежащего, – всю жизнь провисел тяжким грузом на своих близких! И теперь собственные руки и ноги уже не держат тебя!

Старик отвернулся от замерших соляными столбами гостей:

– Чуда они хотят! Да самое главное чудо – это то, что Всевышний привёл вас всех сюда в одно и то же время, и вы всё ещё можете спастись, того спасая от беды, кто рядом оказался! Делайте, что я сказал, или уходите!

Тихо горел костёр. Спокойно сидел у костра человек, уютно поджав под себя ноги, и отсветы огня играли с его лицом, создавая на нём таинственные узоры непостижимой жизни. Негромко отсчитывали время чьи-то часы, и в эти мгновения каждый из сидящих рядом с тихо потрескивающим костром совершал свой Выбор дальнейшего Пути.

– Что петь-то? – прозвучал голос с носилок.

– Да что видишь, про то и пой!

Вскоре послышалась мелодия без слов. Зашуршали камни с другой стороны костра – поющего взяли на руки и понесли в сторону ручья. Буркнув что-то себе под нос, поднялся с корточек третий и, ругаясь, пропал в темноте…

Занявшаяся заря встретила троих на пути в долину. Мокрые, грязные, с исцарапанными лицами они спускались вниз. Их радостные улыбки говорили сами за себя – чудо свершилось! Этой ночью произошло не только чудо исцеления телесных недугов. Этой ночью они нашли то, что искали всю свою жизнь: родных людей, готовых эту жизнь отдать за жизнь ближнего!

Три родных человека, спаянных родством крепче кровных уз, шли строить новую жизнь, отдав старую, а за их спинами крохотной точкой виднелась ветхая лачуга, прилепившаяся к небольшому уступу на склоне горы…

 

Если к тебе пришли

 

 

Жил Человек. Он постигал сто лет Судьбы круговорот и тайны мирозданья. Он выбрал для себя скупой обет отказа от мирских пустых желаний. Он мыслил о пространстве Бытия, и Свет Любви будил Огонь познанья. Читая знаки в тихой жизни дня, менял своё текучее сознанье. Он никого не трогал – просто жил. Не звал, не увлекал, не создавал, не строил! Он просто жил и глубоко любил Того, Кто в день начальный его Словом создал! Вся жизнь его молитвою была, и сладостно Душа его летела, ведь в глубине её, Любовью звуча, Искра Творца его так нежно грела! И день за днём, за годом новый год, в труде простом и в чистоте сердечной встречал с восторгом чистой жизни ход, чтоб благодарностью закончить каждый вечер!

И вот в один из тихих тёплых дней к нему чуть слышно робко постучали. Он дверь открыл, а там стоял за ней залитый жарким солнцем грустный Ангел.

– Мне холодно, – он тихо прошептал, без силы привалившись у порога. – Прошу тебя, хоть капельку согрей, я так устал, так тяжела дорога…

– Кто смог тебя так ранить, кто посмел обидеть столь прекрасное созданье? – Впервые за прошедшие сто лет у Человека прервалось дыханье. Как будто сердце замолчало вдруг, и незнакомое доселе чувство боли смешалось с горечью чужих дорог, плеснуло в душу незнакомой соли.

А Ангел протянул ему в ответ светильник с чуть мерцающим сияньем:

– Я столько лет нёс людям Жизни свет, что всё раздал всем тем, кто сердцем ранен. Среди болезней, горя и забот их душ касался я лампадой состраданья, а доставалось от людей в ответ лишь боль и гнев, и горечь их желаний! Я так устал и так в пути замёрз среди толпы усталых одиночеств! Пусти погреться, видно вышел срок, с пустой лампадкой некуда мне деться!

Без слов с земли он Ангела поднял и в дом занёс, наполненный покоем. И чаем напоил, и сердцем согревал, касаясь нежностью и теплою рукою. Весь день и ночь за раненой Душой ухаживал, напитывая силой. А ранним утром, в час, когда росой украсился рассвет и солнце засияло миру, с колен поднялся светлый Человек. И с полки снял горящую лампадку. За сотню лет, накопленный весь свет в Огонь светильника он вылил без остатка!

– Я ненадолго, – тихо прошептал он Ангелу, вверяя гостя дому. И дверь открыв, спокойно зашагал, неся Огонь, что был дарован Богом. Пошёл туда, где мира суета, где души полнятся обидами и мраком! Огнём гореть и зажигать сердца! Любовь к Любви, а прах пусть будет прахом!