I. Коля красоткин

Ноябрь в начале. У нас стал мороз градусов в одиннадцать, а с нимгололедица. На мерзлую землю упало в ночь немного сухого снегу, и ветер"сухой и острый" подымает его и метет по скучным улицам нашего городка иособенно по базарной площади. Утро мутное, но снежок перестал. Не далеко отплощади, поблизости от лавки Плотниковых, стоит небольшой. очень чистенькийи снаружи и снутри домик вдовы чиновника Красоткиной. Сам губернскийсекретарь Красоткин помер уже очень давно, тому назад почти четырнадцатьлет, но вдова его. тридцатилетняя и до сих пор еще весьма смазливая собоюдамочка, жива и живет в своем чистеньком домике "своим капиталом". Живет оначестно и робко, характера нежного, но довольно веселого. Осталась она послемужа лет восемнадцати, прожив с ним всего лишь около году и только что родивему сына. С тех пор, с самой его смерти, она посвятила всю себя воспитаниюэтого своего нещечка - мальчика Коли, и хоть любила его все четырнадцать летбез памяти, но уж конечно перенесла с ним несравненно больше страданий, чемвыжила радостей, трепеща и умирая от страха чуть не каждый день, что онзаболеет, простудится, нашалит, полезет на стул и свалится и проч., и проч.Когда же Коля стал ходить в школу и потом в нашу прогимназию, то матьбросилась изучать вместе с ним все науки, чтобы помогать ему и репетироватьс ним уроки, бросилась знакомиться с учителями и с их женами, ласкала дажетоварищей Коли школьников, и лисила пред ними, чтобы не трогали Колю, ненасмехались над ним, не прибили его. Довела до того, что мальчишки и в самомделе стали было чрез нее над ним насмехаться и начали дразнить его тем, чтоон маменькин сынок. Но мальчик сумел отстоять себя. Был он смелый мальчишка,"ужасно сильный", как пронеслась и скоро утвердилась молва о нем в классе,был ловок, характера упорного, духа дерзкого и предприимчивого. Учился онхорошо, и шла даже молва, что он и из арифметики и из всемирной историисобьет самого учителя Дарданелова. Но мальчик хоть и смотрел на всехсвысока, вздернув носик, но товарищем был хорошим и не превозносился.Уважение школьников принимал как должное, но держал себя дружелюбно.Главное, знал меру, умел при случае сдержать себя самого, а в отношениях кначальству никогда не переступал некоторой последней и заветной черты, закоторою уже проступок не может быть терпим, обращаясь в беспорядок, бунт и вбеззаконие. И однако он очень, очень не прочь был пошалить при всякомудобном случае, пошалить как самый последний мальчишка, и не столькопошалить, сколько что-нибудь намудрить, начудесить, задать "экстрафеферу",шику, порисоваться. Главное, был очень самолюбив. Даже свою маму сумелпоставить к себе в отношения подчиненные, действуя на нее почтидеспотически. Она и подчинилась, о, давно уже подчинилась, и лишь не моглани за что перенести одной только мысли, что мальчик ее "мало любит". Ейбеспрерывно казалось, что Коля к ней "бесчувствен", и бывали случаи, чтоона, обливаясь истерическими слезами, начинала упрекать его в холодности.Мальчик этого не любил, и чем более требовали от него сердечных излияний,тем как бы нарочно становился неподатливее. Но происходило это у него ненарочно, а невольно, - таков уж был характер. Мать ошибалась: маму свою оночень любил, а не любил только "телячьих нежностей", как выражался он насвоем школьническом языке. После отца остался шкап, в котором хранилосьнесколько книг; Коля любил читать и про себя прочел уже некоторые из них.Мать этим не смущалась и только дивилась иногда, как это мальчик вместотого, чтоб идти играть, простаивает у шкапа по целым часам над какою-нибудькнижкой. И таким образом Коля прочел кое-что, чего бы ему нельзя еще былодавать читать в его возрасте. Впрочем в последнее время, хоть мальчик и нелюбил переходить в своих шалостях известной черты, но начались шалости,испугавшие мать не на шутку, - правда, не безнравственные какие-нибудь, затоотчаянные, головорезные. Как раз в это лето, в июле месяце, во времявакаций, случилось так, что маменька с сынком отправились погостить нанедельку в другой уезд, за семьдесят верст, к одной дальней родственнице,муж которой служил на станции железной дороги (той самой, ближайшей отнашего города станции, с которой Иван Федорович Карамазов месяц спустяотправился в Москву). Там Коля начал с того, что оглядел железную дорогу вподробности, изучил распорядки, понимая, что новыми знаниями своими можетблеснуть, возвратясь домой, между школьниками своей прогимназии. Но нашлисьтам как раз в то время и еще несколько мальчиков, с которыми он и сошелся:одни из них проживали на станции, другие по соседству, - всего молодогонарода от двенадцати до пятнадцати лет сошлось человек шесть или семь, а изних двое случились и из нашего городка. Мальчики вместе играли, шалили, ивот на четвертый или на пятый день гощения на станции состоялось междуглупою молодежью одно преневозможное пари в два рубля, именно: Коля, почтиизо всех младший, а потому несколько презираемый старшими, из самолюбия илииз беспардонной отваги, предложил, что он, ночью, когда придетодиннадцатичасовой поезд, ляжет между рельсами ничком и пролежит недвижимо,пока поезд пронесется над ним на всех парах. Правда, сделано былопредварительное изучение, из которого оказалось, что действительно можно такпротянуться и сплющиться вдоль между рельсами, что поезд конечно пронесетсяи не заденет лежащего, но однако же каково пролежать! Коля стоял твердо, чтопролежит. Над ним сначала смеялись, звали лгунишкой, фанфароном, но тем пущеего подзадорили. Главное, эти пятнадцатилетние слишком уж задирали пред нимнос и сперва даже не хотели считать его товарищем, как "маленького", чтобыло уже нестерпимо обидно. И вот решено было отправиться с вечера за верстуот станции, чтобы поезд, снявшись со станции, успел уже совсем разбежаться.Мальчишки собрались. Ночь настала безлунная, не то что темная, а почтичерная. В надлежащий час Коля лег между рельсами. Пятеро остальных,державших пари, с замиранием сердца, а наконец в страхе и с раскаянием,ждали внизу насыпи подле дороги в кустах. Наконец загремел вдали поезд,снявшийся со станции. Засверкали из тьмы два красные фонаря, загрохоталоприближающееся чудовище. "Беги, беги долой с рельсов!" - закричали Коле изкустов умиравшие от страха мальчишки, но было уже поздно: поезд наскакал ипромчался мимо. Мальчишки бросились к Коле: он лежал недвижимо. Они сталиего теребить, начали подымать. Он вдруг поднялся и молча сошел с насыпь.Сойдя вниз, он объявил, что нарочно лежал как без чувств, чтоб их испугать,но правда была в том, что он и в самом деле лишился чувств, как и призналсяпотом сам, уже долго спустя, своей маме. Таким образом слава "отчаянного" заним укрепилась навеки. Воротился он домой на станцию бледный как полотно. Надругой день заболел слегка нервною лихорадкой, но духом был ужасно весел,рад и доволен. Происшествие огласилось не сейчас, а уже в нашем городе,проникло в прогимназию и достигло до ее начальства. Но тут маменька Колибросилась молить начальство за своего мальчика и кончила тем, что егоотстоял и упросил за него уважаемый и влиятельный учитель Дарданелов, и делооставили втуне, как не бывшее вовсе. Этот Дарданелов, человек холостой и нестарый, был страстно и уже многолетне влюблен в госпожу Красоткину, и ужераз, назад тому с год, почтительнейше и замирая от страха и деликатности,рискнул было предложить ей свою руку, но она наотрез отказала, считаясогласие изменой своему мальчику, хотя Дарданелов, по некоторым таинственнымпризнакам, даже может быть имел бы некоторое право мечтать, что он не совсемпротивен прелестной, но уже слишком целомудренной и нежной вдовице.Сумасшедшая шалость Коли кажется пробила лед, и Дарданелову за егозаступничество сделан был намек о надежде, правда отдаленный, но и самДарданелов был феноменом чистоты и деликатности, а потому с него и того былопокамест довольно для полноты его счастия. Мальчика он любил, хотя считал быунизительным пред ним заискивать, и относился к нему в классах строго итребовательно. Но Коля и сам держал его на почтительном расстоянии, урокиготовил отлично, был в классе вторым учеником, обращался к Дарданелову сухо,и весь класс твердо верил, что во всемирной истории Коля так силен, что"собьет" самого Дарданелова. И действительно Коля задал ему раз вопрос: Ктоосновал Трою? на что Дарданелов отвечал лишь вообще про народы, их движенияи переселения, про глубину времен, про баснословие, но на то, кто именноосновал Трою, то есть какие именно лица, ответить не мог, и даже вопроснашел почему-то праздным и несостоятельным. Но мальчики так и остались вуверенности, что Дарданелов не знает, кто основал Трою. Коля же вычитал обоснователях Трои у Смарагдова, хранившегося в шкапе с книгами, которыйостался после родителя. Кончилось тем, что всех даже мальчиков стало наконецинтересовать: Кто ж именно основал Трою, но Красоткин своего секрета неоткрывал, и слава знания оставалась за ним незыблемо. После случая на железной дороге, у Коли в отношениях к матери произошланекоторая перемена. Когда Анна Федоровна (вдова Красоткина) узнала о подвигесынка, то чуть не сошла с ума от ужаса. С ней сделались такие страшныеистерические припадки, продолжавшиеся с перемежками несколько дней, чтоиспуганный уже серьезно Коля дал ей честное и благородное слово, чтоподобных шалостей уже никогда не повторится. Он поклялся на коленях предобразом и поклялся памятью отца, как потребовала сама госпожа Красоткина,при чем "мужественный" Коля сам расплакался как шестилетний мальчик от"чувств", и мать и сын во весь тот день бросались друг к другу в объятия иплакали сотрясаясь. На другой день Коля проснулся попрежнему "бесчувственным", однако сталмолчаливее, скромнее, строже, задумчивее. Правда, месяца чрез полтора онопять было попался в одной шалости, и имя его сделалось даже известнымнашему мировому судье, но шалость была уже совсем в другом роде, дажесмешная и глупенькая, да и не сам он, как оказалось, совершил ее, а толькоочутился в нее замешанным. Но об этом как-нибудь после. Мать продолжалатрепетать и мучиться, а Дарданелов по мере тревог ее все более и болеевоспринимал надежду. Надо заметить, что Коля понимал и разгадывал с этойстороны Дарданелова и уж, разумеется, глубоко презирал его за его "чувства";прежде даже имел неделикатность выказывать это презрение свое пред матерью,отдаленно намекая ей, что понимает, чего добивается Дарданелов. Но послеслучая на железной дороге он и на этот счет изменил свое поведение: намековсебе уже более не позволял, даже самых отдаленных, а о Дарданелове приматери стал отзываться почтительнее, что тотчас же с беспредельноюблагодарностью в сердце своем поняла чуткая Анна Федоровна, но зато прималейшем, самом нечаянном слове даже от постороннего какого-нибудь гостя оДарданелове, если при этом находился Коля, вдруг вся вспыхивала от стыда какроза. Коля же в эти мгновения или смотрел нахмуренно в окно, илиразглядывал, не просят ли у него сапоги каши, или свирепо звал "Перезвона",лохматую, довольно большую и паршивую собаку, которую с месяц вдруготкуда-то приобрел, втащил в дом и держал почему-то в секрете в комнатах,никому ее не показывая из товарищей. Тиранил же ужасно, обучая ее всякимштукам и наукам, и довел бедную собаку до того, что та выла без него, когдаон отлучался в классы, а когда приходил, визжала от восторга, скакала какполоумная, служила, валилась на землю и притворялась мертвою и проч.,словом, показывала все штуки, которым ее обучили, уже не по требованию, аединственно от пылкости своих восторженных чувств и благодарного сердца. Кстати я и забыл упомянуть, что Коля Красоткин был тот самый мальчик,которого знакомый уже читателю мальчик Илюша, сын отставного штабс-капитанаСнегирева, пырнул перочинным ножичком в бедро, заступаясь за отца, которогошкольники задразнили "мочалкой".