За более чем семь тысяч лет существования современного концепта городов на нашей планете городские ценности жизни прельстили колоссальную массу здоровых физически и морально сельских жителей. Без их постоянного притока в города эти злосчастные конгломерации не смогли бы на сегодня стать доминирующим в общемировых масштабах местом проживания людей. Без живительного пополнения селянами ущербного генофонда городского населения в городах проживали бы исключительно больные люди, а городские улицы были бы заполнены толпами инвалидов и омерзительных уродцев… Именно в такой форме село приносит человеческие жертвы прожорливому молоху города.
ПРЕЛЕСТЬ ГОРОДА
Городской житель гордится городом. Город – это цивилизация. В городе живут просвещённые люди. Город символизирует собой наивысший взлёт творческой мысли человека. Любой горожанин высокомерен по отношению к сельским жителям. Вектор развития человечества – от села к городу. Так установилось. Нужно жить так, чтобы сельское захолустье быстро забылось в тумане прошлого…
Иван Тихомирович был счастлив городом. Ему повезло в жизни – он осел в городе. Его жизнь в городе – это наслаждение плодами технического гения людей. То ли ещё будет завтра!!!
А назавтра случилась рядовая авария в метро. Из-за усталости металла ось шасси переднего вагона метропоезда обломилась. Вагон перекорёжило и разнесло по частям. Жизнь горделивого горожанина Ивана Тихомировича, ехавшего с работы домой в этом самом вагоне, закончилась под грудой металлических останков ещё несколько секунд назад изящного образца городского транспортного средства. Тем самым городской технотронике – современному языческому идолу горожан – была принесена очередная человеческая жертва…
В этот злосчастный для Ивана Тихомировича момент жители далёкого села, его родового поселения, брошенного им в угоду призрачному счастью проживания в городе, с весёлым задором возвращались с сенокоса. Слышался смех, прибаутки и песни селян. Радовалась сельскому приволью детвора… Село справляло тризну по своему родичу, загубленному прелестью города.
9.06.2003
Родился человек. Растёт. У него появляются какие-то желания, которые из года в год становятся всё более масштабными. По мере взросления желания постепенно формируют цели, к которым он стремится с той или иной степенью упорства. Чего-то он достигает, чего-то – нет. Когда эти цели утилитарного характера с непродолжительным сроком их достижения или недостижения, всё идёт в порядке вещей: быстро формулируется другая цель, и всё прокручивается заново. Но вот если у человека цель настолько масштабна, что для своего осуществления требует от него всей его жизни, тут уж приходится говорить в таких понятиях, как жизненный триумф, личная драма или трагическая развязка. В этом случае никто, кроме собственного сознания самого индивида, не генерирует и не навязывает ему цели всей его жизни. Конечно, на этот процесс каким-то образом влияет и существующая система общественных ценностей, и семья, и воспитание, и образование, и друзья, и ещё масса других обстоятельств, но в конечном итоге каждый человек, у которого есть цель в жизни (а таких людей с каждым годом стабильно становится всё меньше и меньше), самолично её определяет. Если же жизненная цель – всего лишь пустопорожний всплеск воспалённой самости, не направленный на общечеловеческий прогресс, тогда по истечении многих лет человека, поставившего перед собой такую убогую цель, ждёт драматический итог.
КРИК ПАДЕНИЯ В ОТЧАЯНЬЕ ПУСТОТЫ
Суетность раздирала душу человека, обречённого жить в темнице рабских возжеланий богатства и власти. Суета на работе. Суета дома. Суета на улице. Суета в метро. И нет места для укрытия, дабы оборониться от зловредных метастаз суетливости. Душа человека билась в конвульсиях погибели. Надежда на спасение уже умерла, а вера с любовью растворились в неизбывном отчаянии пустоты, высасывающей из груди последние соки жизни…
В юности Властимир Олегович измыслил блестящую будущность своей, как ему представлялось, яркой жизни. Вместе с тем он хорошо представлял себе, что осуществление своего жизненного замысла потребует от него изрядной суеты в течение многих лет, может быть даже до преклонного возраста. Обладая от природы, как казалось в молодые годы, неисчерпаемым запасом жизненных сил, он не боялся суеты, относясь к ней как к некой неистребимой данности людского общежития.
С восторгом в глазах он смело рухнул в объятия суеты. Оптимизм долго не оставлял его, ибо все издержки ежедневной суетности перекрывала сиявшая впереди так вожделенная им цель устремления всего его существа. Ради достижения этой цели, продиктованной ему максимализмом своей быстро удаляющейся в прошлое юности, он неустанно трудился, выдерживая бешеный темп суеты. Во имя цели своей жизни он, можно сказать, жертвенно суетился, суетился даже вопреки здравому смыслу, вопреки предупреждениям друзей о тщете суеты.
Шли годы. Окружающая жизнь буквально на глазах менялась весьма разительно и бесповоротно, что порождало всё новые и новые препятствия на пути к его цели. И хотя здоровье Властимира Олеговича уже было совсем не то, что в молодые годы, он продолжал суетиться. Ему грезилось, что до желанной цели вот-вот можно будет дотянуться руками, что блаженство исполнения мечты молодости – не за горами.
Напряжение многолетней суеты исключило для него всякую возможность приостановиться, чтобы осмотреться по сторонам. Его разум был сосредоточен на главном, оставляя без внимания второстепенные детали движения к поставленной цели. Марафон суеты не прекращался ни на минуту. Да, и сама суета по отношению к нему не допускала никаких поблажек, что вынуждало его выкладываться в полную силу.
Драматическая развязка неминуемо приближалась: перманентная суетливость не позволила ему вовремя уразуметь, что цель, к которой он так усиленно стремился из уже далёкой юности, превратилась со временем в иллюзию, абсолютно не связанную с реальностью. Жизнь брала своё, круша строптивые мечтания горделивых людишек.
Не в силах воспринимать сложившиеся очертания новых декораций жизни Властимир Олегович, продолжал суетливо семенить к своей фантомной цели, не понимая, что происходит вокруг, в кого он превратился под влиянием суеты, на что ему можно было ещё надеяться в оставшиеся годы жизни.
И вот, однажды, среди вязкого тумана привычной суеты его осветил луч озарения. Больно кольнуло обескураживающее прозрение, и наступило прояснение сознания зашоренного человека, уже стоящего у границы небытия.
Властимир Олегович вдруг увидел себя одиноко стоящим посреди безбрежной степи. Вокруг него волновался ковыль. Высоко в небе парил сапсан. И тишина. Рядом – никого. Солнца тоже не просматривалось. А со всех сторон в ускоряющемся темпе его пеленал мрак неизбывности. Накатывал холод забвения…
Суета пожрала его жизнь без остатка. Всё было зря. Свет померк в его глазах. И вот из груди немолодого человека вырвался истошный вопль запоздалой мольбы невесть к кому о потерянной жизни. Но этот вопль человеческого нутра не коснулся ничьих сердец – падающему в бездну отчаяния окружающие всегда подобострастно уступают дорогу.
12.07.2003
Много ли нужно человеку для душевного подъёма? Подключив ум, можно долго и обстоятельно разглагольствовать на эту тему. А в жизни для взлёта души в чертоги радости бывает достаточно всего лишь нескольких мгновений звучания мелодии задушевной песни!
МОТИВ ДУШИ
Буднично спеша по своим делам, Александр Фотиевич спустился по ступенькам метро и вошёл в вагон метропоезда.
Буднично думая о предстоящем рабочем дне, он стоял у последней двери вагона и не знал, куда деть свой взгляд.
Окружавшие его пассажиры выглядели тоже буднично.
И совсем не буднично с другого конца вагона запела скрипка.
Александр Фотиевич встрепенулся. На душе потеплело: молодой чернобородый скрипач выводил мелодию одной из самых любимых его песен. Конечно же, это была мелодия популярной песни пятидесятых «Что так сердце, что так сердце растревожилось…». И, конечно же, скрипач своей скрипичной игрой просил подаяние.
Всего несколько минут между двумя станциями метро звучала мелодия. Скрипач довольно быстро прошёл по вагону со своей скрипкой. Александр Фотиевич видел, что лившаяся мелодия многих пассажиров брала за душу. Некоторые из них при приближении скрипача даже начинали как-то нелепо суетиться: вроде бы и деньги на подаяние достают, но не хватает духа отдать их скрипачу.
Когда скрипач подошёл к той двери, у которой стоял Александр Фотиевич, тот зачерпнул в кармане пригоршню мелочи и молча опустил её в карман скрипача, хотя он уже прекратил играть и ожидал станции чтобы перейти в другой вагон. Скрипач благодарственно кивнул, получив подаяние. Поезд подошёл к станции, двери открылись, и скрипач покинул вагон, направившись к встречному поезду.
Александр Фотиевич смотрел ему вслед, ощущая прилив радости от красивой мелодии песни, продолжавшей звучать внутри всего его существа. И за это он был бесконечно признателен скрипачу.
В отличие от прижимистых пассажиров вагона ему не было жаль денег, отданных скрипачу. Он получил искреннее удовольствие за минуты звучания мелодии и подспудно ощущал, что мелодия этой песни будет сопровождать его в течение всего дня, благословляя на удачу. Это было приятное ощущение. Александр Фотиевич прошептал: «Спасибо тебе, скрипач».
В это день ему, действительно, необычайно везло во всех его будничных делах.
7.08.2003
Отгородиться от жизни можно разными способами. Один из таких методов ухода в ирреальность под действием страха естества земных реалий состоит в надменном образе существования эстетствующих особ. Однако рано или поздно сотканный из предрассудков занавес между реальностью и сознанием эстета под напором очистительных ветров жизни обрывается, оголяя всю немощь и недоразвитость натуры таких снобов.
ЭСТЕТСТВО, РАСТВОРЁННОЕ В СЕБЕ
Атмосфера интеллигентности с детства окружала Ольгу Петровну. В обществе людей утончённых нравов и взыскательных вкусов сформировалась, пожалуй, главная черта её характера – эстетство. На этом оселке оттачивались её чувства, привязанности, многие черты характера.
Круг знакомых Ольги Петровны складывался в полном соответствии с разновидностью эстетства её личности. Те, кто попадал в поле её зрения, относился к ней по-разному. Одни боготворили её, другие – сторонились, осуждая свойственную ей придирчивость к пустякам. Но были и третьи, стремившиеся научиться импозантно вести себя в модных салонах. Эти третьи из кожи вон лезли, пытаясь перенять у неё хоть малую толику её воинствующего эстетства, такого выигрышного на великосветских раутах.
С точки зрения господствующих в обществе эталонов элитарности жизнь Ольги Петровны сложилась удачно. Вот только после тридцати лет её начал подтачивать червячок сомнений в правильности своей жизни.
Она всё более ощущала, что к ней начинают относиться как к своеобразному изваянию, застывшему в своей гипертрофированности. Люди придирчиво осматривали её эстетскую оболочку, как в каком-нибудь музее осматривают, к примеру, мраморное тело Венеры или Афродиты. А посему её всё чаще посещала мысль о холоде вычурного эстетства и о собственной обречённости на прижизненное существование в его ледяном дворце.
К тому же блистательная молодость Ольги Петровны завершалась, так и не позволив теплу дружбы и жару любви пробиться через крепостную стену её эстетства. В её душу проник страх. Для кого же она так пестовала свой неземной эстетизм? Неужели она всю жизнь обманывала себя, боясь простых человеческих чувств?..
Знакомые Ольги Петровны, причисляющие себя к интеллектуальной элите общества, в последнее время с удивлением стали замечать, как она неспровоцированно выпадает в состояние угрюмой отрешённости от всего и вся. «Это привилегия совершенного эстета наших дней!» – с упоительным восторгом думали интеллектуалы…
Человеческому самообману, воистину, нет предела.
10.08.2003
Всех мастей хамелеоны в человеческом обличье всегда презирались простыми людьми. Когда же перед публикой витийствует хамелеон, специализирующийся на национальных вопросах, тут уж такому человечку приходится особенно несладко – можно и головы не сносить.
ЧУТЬЁ
На свете не редкость люди, способные ощущать общественные настроения особыми фибрами своей души. Правда, некоторые из них хорошо ощущают только настрой своего ближайшего круга дружков и всяких приблудных личностей. Ну и, конечно же, особенно хорошо многие люди ощущают настрой на какую-нибудь халяву – выпить, там, за чужой счёт или «хапануть» что-нибудь на презентации.
Но есть среди таких неординарных людей и особенно одарённые индивидуумы, весь облик которых изобличает в них персон высокого полёта. К последним с полным на то основанием относился и Константин Рафаилович. Мелочные настроения общественности всегда претили его государственному мышлению. Да, да, именно государственному, хотя работал он на скромной должности в райсобесе.
Надо сказать, что Константин Рафаилович периодически почитывал журнал с претенциозным названием «Силы народные». В журнале он вычитывал и впитывал в себя множество подробностей о национальных сторонах народной жизни. Чтение означенного журнала со временем развило способность к политическому чутью, что выразилось, в частности, в том, что он как-то обострённо вдруг почуял некую перемену общественного мнения в стране. Эта перемена заключалась в том, что теперь всяк, кому не лень, после многих лет осуждения всего национального начал безудержно превозносить эту крамолу вчерашнего дня. Чутье это вызвало у Константина Рафаиловича прилив национальных сил. И он был горд и счастлив осознанием национального в себе. Он чувствовал, как в нём зашевелились корни его далёких прародителей.
Не лишённый живости воображения Константин Рафаилович любил на досуге помечтать. Естественно, в своих мечтаниях он представлял себя в центре каких-нибудь важных событий. После приобщения к национальному течению мыслей его воображению рисовался собственный образ не иначе, как в доспехах былинных богатырей. Ему представлялось, как он, подобно летописным богатырям, бесстрашно сражался за свою землю, за свой народ, за своих потомков, за себя – могучего, отважного и справедливого.
От пребывания в таких мечтаниях он получал благостное наслаждение. Со временем ему стало казаться, что и в реальной жизни он стал могучим и отважным защитником народных чаяний. Эти мысли полнили его чувством восхищения своей особой, своим призванием вершить справедливость от лица простых сограждан России.
Надо сказать, что в течение рабочего дня Константин Рафаилович, выполняя свои профессиональные обязанности, консультировал по 100-150 посетителей. Это были разные люди, но у всех у них прослеживалась и одна общая черта – недовольство своим социальным положением. Но что самое удивительное – многие из приходящих к нему на консультацию почему-то придерживались откровенно русофобских настроений, не стесняясь их высказывать громко и безапелляционно.
…Когда на приём пришёл очередной клиент, между делом начавший открыто русофобствовать, наш былинный богатырь сжался, прогнулся и угодливым противным голоском стал поддакивать пришлому хулителю национальных особенностей народа, принадлежностью к которому так гордился Константин Рафаилович в своих восторженных мечтаниях…
16.08.2003
Человеку свойственно делать ошибки. На них нормальные люди учатся, совершенствуют себя, мудреют. Но ошибки ошибкам – рознь: ошибки длиною в целую жизнь ничему не учат совершающих их. Такие ошибки только морально калечат людей, а кого-то могут и убить. Как же избежать подобного самовредительства? Это возможно только при одном условии: нужно чутко внимать опыту предков, поскольку, воспринимая и осмысливая в том числе и советы родителей, человек почти наверняка избежит печальных итогов своей жизни. Ну, а молодые гордецы, которые слишком любят себя и высоко ставят своё лихое, отвергающее мудрость старших поколений умствование, – наипервейшие претенденты на участь моральных калек в годы своей старости.
ВСПЫШКА МОТЫЛЬКА В ЛАМПАДЕ СТРАСТИ
Любил же когда-то Леонид Степанович! Любил страстно и, как потом оказалось, безнадёжно. Ожог души был серьёзным. Настолько серьёзным, что жить, казалось, уже не имело смысла. От природы Леонид Степанович был честолюбив. Когда любил – мечтал принести к ногам любимой реальные свершения своего честолюбия. К несчастью для него, ей этого было не нужно. Да и сам он, со своей пылкой любовью, был безразличен ей: природа вылепила её совсем из другого теста.
После окончательного разрыва со своей любимой Леонида Степановича чуть было не разнесло на мелкие щепы его честолюбие, подобно потерявшей управление машине, крушащей всё на своём пути. Спасением для него стало ярко вспыхнувшее желание доказать отвергшей его дивчине свою прирождённую великость. Вот с этим-то спасательным кругом он и побрёл по жизни. Чувство оскорблённой самости и было тем самым мотором, что нещадно возбуждал в нём честолюбивые стремления, становившиеся год от года всё сильнее и круче. И, само собой разумеется, Леонид Степанович по жизни чего-то достигал, карабкаясь всё выше по лестнице социально значимых достижений.
Десятилетия его жизненного пути размеренно сменяли одно другое. И вот однажды, как-то походя, он обнаружил, что его честолюбие вдруг иссякло, а вместе с этим куда-то ушло и некогда страстное желание что-то доказать предмету своего юношеского обожания. Оглянувшись на свою прошедшую жизнь, он явственно увидел какую-то сумбурную, бессмысленную толкотню в попытках взобраться к вершинам обывательского понимания жизненного успеха. Взбудораженное им болото обывательщины, в котором он, как оказалось, барахтался все зрелые годы своей жизни, на пороге старости обрушилось на него приступами тошноты собственной бездарности. Зачем всё было? К чему? Противно. И ожог юношеской души Леонида Степановича обернулся смердящей язвой его поникшего духа…
…Со двора доносился звук отбиваемой косы.
9.09.2003
Кто-то где-то на просторах Вселенной зачем-то ускорил ход времени, и на Земле время потекло с резким ускорением, да так, что старшие поколения землян ещё при жизни успевают превратиться для своих молодых современников в древние артефакты давно минувших эпох. Если же говорить о недопонимании между людьми разных поколений, то оно бывает порой просто фантастическим! Часто слова вполне обыденного употребления, сказанные старшими, даже внутри семьи воспринимаются молодыми как некий тарабарский язык. Что уж тут говорить об общении незнакомых людей разного возраста?!
ТАРАБАРЩИНА
Степенный мужчина неспешно шествовал из магазина, обременённый пакетами с «хлебом насущным». Не доходя пару дворов до своего дома, ему навстречу попался забавный мальчуган, которого тянула на поводке шустрая собачонка. Глаза мальчугана, увеличенные большими, круглыми очками в пол лица, выражали некое беспокойство. Случайно их взгляды пересеклись. Мужчина чисто автоматически отметил про себя обеспокоенность мальчика чем-то.
Когда собака протаскивала мальчика мимо мужчины, тот вдруг встрепенулся и возопил писклявым голоском: «Скажите, пожалуйста, сколько сейчас времени?»
«Ага, – подумал мужчина. – Загулялся, дружок, и теперь тебе предстоит дома взбучка от матери». Степенно вскинув руку и взглянув на часы, он с растяжкой произнёс: «Без семи девять», – после чего двинулся по направлению к своему дому.
Но что-то его встревожило. Что-то было не так. Но, что? Почему-то перед его внутренним взором всплыло оторопелое выражение лица мальчика в тот момент, когда он сообщал ему о времени. Мужчина оглянулся и с удивлением обнаружил, что мальчик стоял на том самом месте, где они повстречались, и в оцепенении смотрел ему вслед, не обращая внимания на усилия собаки сдвинуть его с места.
И тут вдруг до мужчины дошло, что его ответ на вопрос мальчика был для того так же понятен, как речь какого-нибудь африканского зулуса. Ведь, все эти молодые ребятки уже настолько приучены к цифровой форме представления времени, что «без семи девять» не укладывается в их головах ни на одну из полочек сознания этой новой генерации людей. Ныне более сподручно представлять время в цифрах, а старые стрелочные часы теперь можно увидеть, разве что, на Спасской башне Кремля. Скажи он мальчугану «двадцать часов 53 минуты», тот не впал бы в оцепенение от непонятного ответа «без семи девять». Мужчина подумал, что пора уж, наверное, отбросить подобные выражения его детства-юности, чтобы окончательно не превратиться в посмешище для next-поколения, воспринимающего такие фразы как откровенную тарабарщину.
Казалось, что в этот момент между этими двумя людьми, живущими на одной улице, чуть ли не в соседних домах, вдруг разверзлась бездонная пропасть абсолютного непонимания миров друг друга. Степенный мужчина никак не мог отвести взгляд от широко открытых глаз мальчугана. Ему стало как-то очень неуютно, ибо он ощутил себя каким-то археологическим экспонатом, которого с изумлением разглядывает очередной посетитель музея…
Собаке удалось, наконец-то, сдвинуть застывшего в замешательстве мальчика с места, чтобы утащить его в новую жизнь, подалее от старой, архаической жизни степенных мужчин, почему-то ещё попадающихся навстречу.
12.03.2004
Детство – это священный период жизни человека, а дети – это божественные существа, спустившиеся к нам из горнего мира! Благословенен мир детства! Как же все феерично в его пределах! В этом мире светлая радость полноты жизни постоянно переполняет душу ребёнка! У маленьких фантазёров к самым простым и обычным предметам совершенно уникальное отношение, полностью непредсказуемое с позиции умудрённого жизнью взрослого человека. И что более всего поразительно, так это стойкое желание, явное или подспудное, взрослых людей вернуться в мир детства. Причём у многих с течением времени их жизни это желание становится всё более и более навязчивым! Но только в старости человеку вновь может приоткрыться дверка в этот блистающий буйством красок, исполненный безграничностью полёта фантазии мир маленьких волшебников!
ЧУДИЩЕ ТОЛСТОПУЗОЕ
С недавних пор мать стала замечать за своим малолетним сынком непонятные странности: Санёк часто застывал в оцепенении шагах в трёх от сарая, в который, как водится, сгружалось всякое ненужное хламьё, привозимое на дачу из городской квартиры. Оцепенение Санька длилось достаточно долго, иногда до получаса…
Паренёк, впадая в это встревожившее его маму состояние, замирал вблизи сарая, нервно сжимая свои крохотные кулачки. Глаза его при этом широко раскрывались, и всей своей миниатюрной фигуркой он наклонялся вперёд, как будто бы ожидая нападения кого-то. Через некоторое время, с трудом преодолевая это своё тревожное состояние, Санёк начинал потихоньку придвигаться к сараю. Схватившись за створку двери, он с опаской медленно приоткрывал её, настороженно заглядывая внутрь сарая. Собравшись с духом, мальчонка резко распахивал дверь и, постояв в нерешительности на пороге сарая, с видимым усилием быстро проникал в чрево сарая. При этом дверь за Саньком с пружинным скрипом захлопывалась, что лишало мать возможности наблюдать за всем тем, что далее происходило в сарае. Иногда, правда, до слуха матери из сарая доносилось какое-то тихое настойчивое позвякивание.
«Что бы всё это значило?» – озадаченно размышляла мама Санька, хлопоча на кухне у окна с видом на сарай. Все её попытки расспросить сына о происходящем, а также несколько неожиданных визитов в сарай вслед за ним ни к чему не приводили: Санёк или молчал, насупившись под пристальным взглядом матери, или безучастно сидел на старом стуле, вопросительно глядя на мать, когда та вдруг входила в сарай.
Надо сказать, что мать в его отсутствие неоднократно самым тщательным образом осматривала содержимое сарая, стараясь отыскать хоть что-либо, проливающее свет на такое необычное поведение Санька. Однако ничто из находящихся в сарае старых вещей не помогло ей разрешить мучившую её загадку. Обсуждение на семейном совете всей этой детективной истории также не помогло приблизиться к объяснению сарайной тайны Санька. Взрослые просто пожимали плечами и высказывались в том духе, что причуды детей, мол, вообще сложно понять, и поэтому не стоит особо тревожиться, поскольку у Санька, как это происходит у большинства детей его возраста, все его таинственные сарайные придумки быстро пройдут сами собой, после чего он, конечно же, придумает ещё что-нибудь из ряда вон выходящее.
Мать, исчерпав все возможности добиться разгадки Саньковой тайны, решила подождать, пока всё не раскроется естественным путём. Время летело быстро. Вот уже и лето перевалило на вторую половину. Однако поведение Санька у сарая нисколько не изменилось. Со стороны можно было подумать, что малец исполнял какой-то раз и навсегда заведённый ритуал, смысл которого был понятен только ему одному. Мать, зная о повышенной впечатлительности сына, начала не на шутку беспокоиться о его здоровье, подумывая о возвращении в город до окончания дачного сезона. И она бы без сомнения увезла Санька в город подальше от его таинственного раздражителя, если бы по воле случая тайна Санька не раскрылось во всём своём фантастическом великолепии.
Так случилось, что к ним на дачу заехал погостить давнишний друг семьи, всегда отличавшийся неординарными поступками. Вот и теперь, помогая отцу Санька по хозяйству, он высмотрел в сарае старый дедовский самовар, выказав при этом бурное желание испить чайку из этого раритета, топящегося еловыми шишками. Не откладывая предвкушаемое удовольствие в долгий ящик, гость вместе с отцом Санька тут же принялся за дело. Самовар был извлечён из сарая, в углу сарая отыскали самоварную трубу, сбегали в лесок за шишками, накололи растопочной щепы, влили в него почти двадцать литров колодезной воды и быстро растопили это медное чудо. Когда к самовару приладили трубу, из неё повалил густой беловатый дым, в результате чего весь дачный участок погрузился в дымовую завесу. Веселью взрослых обитателей дачи не было предела!
В этот момент появился где-то гулявший до сего времени Санёк. Приблизившись к фурчащему и изрыгающему столб дыма самовару, Санёк вдруг с радостным восторгом звонко закричал: «Ура! Наконец-то этот толстопузик проснулся! Я знал, знал, что он оживёт! Теперь он всегда будет жить с нами в доме!.. Правда, папа?!. Ведь ты, мама, не прогонишь его снова в сарай?»
4.05.2004
с/т Латорица,
Московская область
Готовясь к очередному посещению мира людей Земли, духовная сущность каждого человека, вскорости надлежащему родиться у избранной этой сущностью земной женщины, определяет совместно с двенадцатью старцами основную цель своего предстоящего воплощения в человеческом теле. И вот именно это целеполагание как раз и является тем самым смыслом жизни, который человек пытается осознать, а по сути – вспомнить, в течение всей своей земной жизни. Кому-то это удаётся, а кому-то – нет. Кто-то ещё в детстве начинает понимать, зачем он живёт на белом свете, а кто-то доходит до подобного осмысления своего предназначения только к концу жизни. Многие же люди проживают свою жизнь, так ни разу и не задавшись этим сакраментальным вопросом, причём часть из них даже не проживает жизнь, а прожигает её, бездарно растрачивая этот божественный дар небес на массу недостойных звания человека вещей и занятий. Смысл жизни может открыться тому или иному конкретному человеку неожиданно, иногда – в моменты смертельной опасности. Причём крест жизни часто донельзя шокирует человека, для которого он проявился в том или ином формализованном виде. И этот шок связан с тем, что людям часто бывает крайне тяжело смириться со смысловой наполненностью всего того, чему должна быть посвящена вся их последующая жизнь, ради чего им придётся кардинально изменить свой привычный образ жизни.
ЯВЛЕННЫЙ КРЕСТ ЖИЗНИ
Как обычно, прохлопотав целый день по своим многочисленным обязанностям, пожилой мужчина с внешностью, изрядно помятой за все те непростые годы, что как под резцом скульптора отпечатались на его угрюмом лице, устало опустился в обволакивающую мягкость старого кресла. Какие бы бурные эксцессы не происходили с ним в жизни, это старое потертое кресло всегда возвращало его в состояние внутреннего покоя, навевая на него отрешённо-философическое настроение. О чём только он не промыслил в этом кресле?! И странное дело, его давно уже не покидало стойкое, а лучше сказать – мистическое, ощущение, что явлению своих самых ярких и нетривиальных мыслей он был обязан почти человеческой одушевлённости этого своеобразного кресла.
Вот и сейчас, едва только растрёпанные в дневной суете чувства пришли в упокоение под влиянием чудодейственного кресла, ставшем для него за многие годы чуть ли не самым близким другом, мозг этого исконного московского интеллигента оказался во власти мощного потока мудрых мыслей, соперничающих между собой в истинности прикосновения к тайнам надземной жизни. И, конечно же, при таком активном мыслетворении он не мог не коснуться вопроса вопросов всех философских систем различных эпох и народов – вопроса о смысле жизни человека. Впав в глубокое раздумье, этот седобровый гражданин расползающегося по швам некогда великого государства пришёл в итоге к умозаключению, достойному самого Аристотеля или, к примеру, Демосфена: «Каждый человек несёт по жизни свой, сугубо индивидуальный крест. И поэтому любые обобщения по существу такого креста жизни обречены на неправдоподобность. Никому из сторонних, пусть даже это будет гениальный психоаналитик, не дано определить тот жизненный крест, что написан на роду конкретному человеку, ибо все люди уникальны в своей первооснове. Можно даже сказать, что осознание своего креста, то есть нечто такого, на что ты просто не можешь не растрачивать свои жизненные силы, такого, от чего ты ни при каких обстоятельствах не можешь избавиться, как бы не хотел и не старался это осуществить, как раз и означает понимание смысла своей земной жизни. И поэтому все досужие демагогии философов и иже с ними на предмет существования некоего универсального смысла жизни и формулирования вневременного стандарта жизненных установок, подходящих любому человеку вне зависимости от его личностных характеристик и обстоятельств появления на свет божий, – всего лишь жалкие потуги умствующих невежд, расписывающихся в своём полнейшем непонимании законов мироздания».
Придумав такую мудрую сентенцию, он испытал ни с чем не сравнимое ощущение всепоглощающего удовлетворения самим собой, вследствие чего его обуяло чувство необычайной гордости за высоту своего интеллекта. Посидев ещё несколько минут в кресле, наслаждаясь приятной негой осознания своей незримой сопричастности к кругу мудрых представителей человеческой цивилизации, сей достойный широчайшего общественного признания гражданин вдруг почувствовал нарастание какого-то неприятного душевного состояния, что очень быстро вывело его из благости приобщения к вселенской мудрости и заставило его горячечный мозг лихорадочно искать причину возникшей внутренней дисгармонии.
Нужно отдать должное высоте мудрости сего достославного гражданина, поскольку только благодаря ей он смог сразу же уразуметь что к чему в тот самый момент, когда неожиданно для самого себя задался вопросом: «А в чём, собственно, состоит крест моей собственной жизни?» Этот вопрос, навеянный его размышлениями о смысле человеческой жизни, по сути, явился вызовом его интеллекту. И хотя сам по себе вопрос был вроде бы простеньким, всё солидное существо мудрого гражданина в этот миг испытало страшное напряжение, ведь речь шла о его глубинной сущности, святая святых его души.
Некоторое время обескураженный гражданин находился в замешательстве, что и не мудрено, ведь любые философствования на абстрактные темы или вообще о людях без какой-либо реальной их персонализации всегда приятны, способствуя, помимо всего прочего, укреплению в человеке чувства собственной значимости, но вот беспристрастный анализ своих личных способностей и связанных с ними жизненных проблем, стремясь при этом оставаться честным и объективным перед своей совестью, – тяжкое занятие, которое далеко не каждому под силу.
Собравшись с духом, он стал размышлять о своём пожизненном кресте, но, как ни старался быть справедливым в суждениях о своём пути жизни, в голову лезли сплошь глупые мысли по этому поводу. «Так что же всё-таки представляет из себя мой кровный крест, который я волок, волоку и дальше буду волочь по жизни?», – вновь и вновь вопрошал гражданин, обращаясь к своим памяти и чувствам.
Ответ случился как будто бы сам собой, что стало такой же неожиданностью для него, как и сам взбудораживший его вопрос. Но что более всего обескураживало, так это краткость ответа, состоящего всего из одного словца – «надо». Можно было себе представить, что кто-то там, на небесах, чётко и недвусмысленно ответил гражданину о его крёстном пути, крестом на котором сияло психологическое клише «надо», капитально проросшее в нем чуть ли не с самого рождения.
И действительно, сколько он себя помнил, ему никогда не удавалось даже короткое время пожить без этого «надо», всецело довлевшего над его психикой: надо просыпаться, надо делать зарядку, надо учиться, надо выполнять общественные нагрузки, надо в магазин сходить, надо жениться, надо отвечать, надо работать, надо…, надо…, надо… – и так до бесконечности. Вот и сейчас ему надо выпить лекарство, надо дописать статью, надо связаться с издателем его книги, надо поехать навестить маму, надо позвонить сыну, надо в химчистку, надо… Да разве все эти «надо» можно упомнить?! Как же много их подобно надоедливым мухам роится вокруг него! Непостижимо, кто же и когда успел впечатать в него эту фатальную обязательность по исполнению этих нескончаемых «надо», в течение всей жизни безраздельно поглощавших и ныне поглощающих драгоценное время и небеспредельные силы? Наверное, другие, более счастливые избранники судьбы спокойно живут себе в своё удовольствие без этих удручающих «надо», а он по какой-то странности своей природы просто не может заставить себя не реагировать на них, поскольку в противном случае что-то у него внутри начинает свербить и тяготить, вслед за чем с ним случаются всяческие болезненные недомогания. В общем, легче исполнить какое-нибудь очередное «надо», нежели чуть ли не физически ощущать падение своего внутреннего «я» в тартарары бездны кошмаров.
«Точно, это мой крест, от которого мне уже никуда не уйти. Сомнений быть не может. И придётся нести этот крест до конца дней своих, ведь у человека бывает всего один пожизненный крест», – с этой грустной мыслью гражданин обречённо вздохнул, встал и поплёлся на кухню, поскольку в течение всего времени его философских изысканий желудок не уставал настоятельно напоминать ему о том, что «надо» бы и поесть чего-нибудь.
3.05.2004
Часто ли человек в суетности текущей жизни останавливает свой внутренний взор на мыслях о бренности всего того, что окружает его, окружающих его людях, себя самого, окружённого постоянно меняющимся внешним миром? Редко, очень редко, а то и вовсе никогда. По никому не понятным причинам время в наши дни значительно ускорило свой бег. Та динамика, в которую сегодня погружён человек, для живших, скажем, в восемнадцатом веке была бы принципиально несовместима с наличествовавшим тогда образом жизни людей. В ту неторопливую, обстоятельную эпоху, когда и за полстолетия в окружающей жизни практически ничего не менялось, люди ориентировались на широко распространённое в обществе стремление оставить потомкам внушительное культурное наследие, способное пронизать время вперёд на много веков и даже тысячелетий. Современный же человек, хочет он того или нет, уже на протяжении своей недолгой земной жизни принуждён наблюдать кардинальное изменение мира, в котором он живёт. Так, та обстановка, те строения, те отношения, к которым он привык в детстве и юности, в его зрелые годы уже исчезают из реальности, подвергаясь модернизации, трансформации или уничтожению на корню. Поэтому-то сегодня в жизни процветают те люди, которые, инстинктивно воспринимая невероятную ранее изменчивость современного мира, взяли за правило жить всего лишь одним днём, абсолютно не задумываясь о перспективе и даже – о завтрашнем дне. Традиционалисты объективно проигрывают им, поскольку ориентированы на долговременность результатов своей деятельности. В результате в обществе возникла новая проблема – как сохранить для потомков достижения цивилизации? Ведь лишённые цивилизационного задела предков потомки в своей жизнедеятельности всё боле будут нивелироваться с животным миром, где всё живёт исключительно текущим моментом.
ТОРЖЕСТВО ЖИЗНИ НАД ПРИЗРАЧНОСТЬЮ ИСЧЕЗНУВШЕГО
Являясь абсолютно чужеродным природной среде, при стопроцентном сосредоточении всех своих жизненных потуг на городе, как источнике непрерывно повышающегося личного благосостояния, он случайным образом попал в скромный домик своих друзей на околице маленькой, почти полностью вымершей деревушки. Его занесло в эту глушь по невероятному стечению из ряда вон выходящих обстоятельств. Здесь всё вокруг было для него фантастично, жило совсем по другим (абсолютно не известным ему!) законам и правилам и фактически полностью антагонировало привычному городскому комфорту.
Находясь в состоянии какого-то полушока-полуопьянения от происходящего вокруг него, он долго не отходил от окна сенцов домика, откуда открывалась впечатляющая воображение городского жителя панорама сельских угодий. Жадно вглядываясь в заливной луг, всё пространство которого было насыщено незнакомой ему жизнью естественной природы, он ощущал себя незваным гостем на чужой свадьбе. А в это время над лугом, царственно взмахивая крыльями, закружил сокол. Полёт сокола был настолько грациозен, настолько завораживал, что стоящий у окна человек, не мог оторвать восхищённого взгляда от этого воздушного виртуоза.
Но даже восторг, испытываемый им от соколиных фигур высшего пилотажа, не смог обороть в нём чувство полнейшего чужеродства природному миру. Сокол всё ещё кружил над лугом, а его вдруг неудержимо потянуло к тихой речке, что протекала в пяти минутах ходьбы от домика, поскольку у него возникло непреодолимое желание окунуться в прибрежный омут. Что послужило причиной такого странного для него, городского жителя, желания? Наверное, инстинктивно ему захотелось таким экстравагантным способом приобщиться ко всему тому, что пульсировало такой насыщенной жизнью вокруг него.
Выйдя из дома на травяную дорожку, он сбросил обувку и босиком побрёл через высокотравный луг к реке, возбуждённо озираясь по сторонам. В поле его внимания то здесь, то там, на косогоре и в низине, постоянно попадались какие-то бугры, из которых почему-то торчали остатки полуистлевших брёвен, а среди зарослей малины у высоких деревьев различалась даже некая регулярность. Он не мог отделаться от невесть откуда взявшегося чувства сопричастности к чему-то, давно канувшему в лету, ныне полностью поглощенному бурлящей жизнью пересекаемого им луга.
Неожиданно перед его внутренним взором полыхнуло вполне отчётливое, почти осязаемое видение деревенской улицы, на которой кипела полнокровная жизнь: гремели подводы, брели коровы, судачили бабы, мужики с косами на плечах возвращались с покоса, слышался звонкий гомон играющей детворы. Это ошеломительное видение угасло так же неожиданно, как и появилось, заставив его остолбенело застыть посреди заросшего разнотравьем луга в слабой надежде хоть как-то объяснить привидевшиеся ему картинки деревенской жизни.
При более внимательном осмотре окружающего пейзажа до него вдруг дошло, что он от самого дома шествовал среди останков стёртых безжалостным временем с лица земли крестьянских дворов. Стало понятно, что та еле уловимая регулярность, отмеченная им ранее, – это всё, что осталось под буйной луговой растительностью от различных деревенских строений. Была здесь когда-то деревня судеб людских – и нет её теперь.
С грустью ему подумалось о бренности всего земного. И тут же его всего передёрнуло от больно кольнувшей, ранее неведомой ему мысли и о своей собственной бренности в этом мире бесконечного и вечного. Впервые в жизни он ощутил реальную близость порога предела жизни, на который можно взойти в любой момент, а вот когда именно тебя вынесет за этот порог – остаётся только гадать. От такого прозрения на душе у него стало холодно и тускло.
…Посреди блистающей красоты луга стоял человек, глубоко погружённый в свои мысли о нетленном, над которыми неотступно витал призрак умершей деревни. А сокол, резко взмахнув мощными крыльями, стремительно растаял в пронзительной синеве неба. Жизнь всегда торжествует над призрачностью исчезнувшего в пучине стародавности.
7.08.2004
д. Тройня,
Смоленская область
Родовые места, родовые корни, родовые традиции – всё это вовсе не безобидные составляющие жизни человека, которыми без тех или иных последствий для себя и своих близких он мог бы пренебрегать, вычёркивая их из своего обихода ради соответствия господствующей в современном обществе идеологии безродного номадизма. Всё, что из века в век было связано с родом человека, что всегда давало ему родовую энергию жизни, на самом деле представляет собой ту питательную среду, без которой человек теряет не только своё здоровье и духовный стержень, но и саму способность к продолжению жизни на Земле. Люди, в основной своей массе ставшие к настоящему времени неразумными существами, при добровольном изничтожении собственной родовитости становятся подверженными процессу ускоренного вымирания. Поэтому те политики или учёные, которые витийствуют с различных высоких трибун о прогрессивности и библейской истинности жизни человека в состоянии перманентного перемещения по странам и континентам, чьи измышления о гуманизме, толерантности и истинном демократизме образа жизни вне отживших рамок родовой системы ценностей превозносятся на все лады в средствах массовой информации, реально обрекают приверженцев таких идей на депопуляцию под воздействием различных факторов, угнетающих функцию воспроизводства здорового потомства. Подобные факторы способны полностью разрушить основу человеческой природы современного кочующего мигранта, лишившегося традиционной защиты и поддержки как непосредственно своих родичей, так и исконных мест проживания рода.
РУССКАЯ ДОЛЯ
Деревенская пора жизни для Ивана Трофимовича закончилась с того самого момента, как его призвали в армию. Служба в городе областного значения и новые друзья-товарищи сыграли решающую роль в определении дальнейшей судьбы молодого человека: после демобилизации в деревню он не вернулся, устроившись работать шофёром автобуса в областном центре, где постепенно превратился в стопроцентного по убеждениям городского жителя.
Череда быстротечных, ничем особо не примечательных лет, сложившихся в несколько бесцветных десятилетий, промчалась для бывшего солдата как один день. Семья, взрослые дети и … ошеломляющий диагноз – рак. Самый оптимистичный прогноз врачей – в его распоряжении осталось не более трёх лет жизни.
После такого откровения Иван Трофимович впал в состоянии глубокой задумчивости, граничившей с фронтальной отрешённостью от всего и вся. Из этого состояния родным и сослуживцам не удавалось его вывести никакими способами, что бы они для этого только не предпринимали. И хотя в это трудно было поверить, но в то время, как близкие люди стремились всеми доступными способами вывести его из, как им казалось, депрессии, сам он вовсе не паниковал, не предавался отчаянию, не стал безразличным к окружающим его людям. Наоборот, обладая сильным и целеустремлённым характером, Иван Трофимович всеми мыслями погрузился в поиски путей достойного завершения своей земной жизни.
В результате глубоких раздумий по этому поводу он пришёл к чёткому, крепнувшему с каждым новым днём его источающейся жизни убеждению, что выявленный у него тяжкий недуг – это закономерная расплата за приобщение к чужеродному для него городскому образу существования. Мысль об этом неотступно пульсировала в его растревоженном мозгу, уподобляясь безжалостному палачу. Более того, она захватила в свою орбиту и опасение за судьбу и здоровье его детей и внуков, для которых город тоже мог оказаться зловещим местом. Подобные мысли поспособствовали возникновению всё более и более распаляющегося, всепоглощающего желания вернуться на жительство в свои родные места далёкого сельского захолустья, в места, со времён юности обречённые им на полное забвение в его городской жизни. После объявленного диагноза о грозящей ему в скором времени смерти это желание, стремительно охватившее всё его существо, стало для него единственно верным ключом к благостному эпилогу его жизни. При этом он не переставал казниться тем, что всей своей послеармейской жизнью фактически предал в самом себе того деревенского парнишку, который рос и мужал на родных просторах как чистый и непорочный человек земли русской.
Хорошо всё взвесив и досконально просчитав необходимые затраты, Иван Трофимович начал действовать, очередной раз поразив окружающих внезапным переходом из состояния полнейшей отрешённости от всего внешнего к сверхактивной деятельности. Прежде всего, будучи весьма прагматичным человеком, он оперативно навёл справки о своей родной деревне, выяснив, что она всё ещё не была вычеркнута из реестра действующих населённых пунктов, поскольку в ней сохранились коренные жители – пять одиноких старушек, живущих в полуразрушенных избах. Приехав в деревню, он в кратчайшие сроки решил вопрос со строительством дома на том самом месте, где когда-то находился родительский кров. И уже через год посреди убогих домишек вымирающей деревни красовался добротный дом Ивана Трофимовича, в который он переехал жить при первой же возможности. Поселившись же в деревне, этот вернувшийся к родным пенатам русский человек рьяно стал заниматься обустройством приусадебного участка, в чём весьма преуспел.
К величайшему удовлетворению Ивана Трофимовича все близкие ему люди, которые совсем недавно впервые в жизни сподобились посетить места его родовых корней, полюбили и этот дом, и эту деревушку, и близлежащие окрестные угодья. Жена, дети и внуки потакали его затеи всем, чем могли, радовались его мужеству и жажде жизни, восхищались его решимостью восстановить родовую усадьбу!
К слову сказать, новый дом никогда не пустовал, жизнь в его стенах била ключом. Многие жители даже соседних сёл приходили к хозяину, казалось бы, по тем или иным неотложным делам, хотя на самом деле их тянуло просто окунуться в радостную атмосферу этого дома, этой семьи. По хорошему завидуя счастью Ивана Трофимовича, им, конечно же, было невдомёк, что небесный метроном уже почти отсчитал все минуты земной жизни этого человека, вновь крепко укоренившегося на родовой земле праотцов.
…Пришёл его срок, Иван Трофимович умер. Но, как ни печально было это известие, быстро облетевшее округу, он ушёл из жизни в благостном настроении. Ему удалось вернуть долг своей малой родине, поскольку успел привести своих детей и внуков к святым для него и его предков местам. Поэтому-то и в последних своих словах на смертном одре он выразил заветное пожелание всем родственникам не потеряться в жизни, не забывать, кто они и откуда родом.
Такова судьба Ивана Трофимовича – простого человека крестьянского рода, который вопреки всем тяготам и трудностям жизни всё-таки отстоял свою исконную русскость. Теперь слово за его потомками. Хватит ли у них запала на подобное деяние?
8.08.2004
Кто или что определяет реальность обретения человеком счастья? Родился, вырос, реализовал себя в жизни хороший, добрый, трудолюбивый, душевный, самоотверженный человек, который по всем показателям вроде бы с лихвой заслуживает счастья, ан, нет – живёт такой прекраснодушный человек в таких социально-бытовых условиях, что счастье, простое человеческое счастье, так же далеко от него, как, скажем, центр галактики от Земли. И так происходит в нашей жизни сплошь и рядом – тот, кто по своим человеческим качествам должен был бы просто купаться в счастье, в реалии, как правило, влачит тяжёлую, гнусную во всех отношениях жизнь, в то время, как какой-нибудь проходимец, изверг, садист, выродок, представляющий собой отвратительно бездушную и бессовестную тварь, под завязку упакован всем набором того общественного стандарта, который символизирует счастливую жизнь индивидуума. Наверное, всем этим алогичным процессом осчастливливания людей управляют на небесах ангелы, архангелы, серафимы, которым виднее, что кому определить в этой жизни. Просто же нормальный человек, особенно с несчастливой судьбой, не воспринимает тех небесных критериев раздачи порций счастья, ибо зачастую страдания людские настолько запредельны, что в подобных случаях только смерть этих страдальцев может принести им освобождение от непомерных тягот, которые под силу выдерживать разве что чрезвычайно сильным натурам.
УЛЫБКА СВОБОДЫ ДУШИ
Пьянство, ругань, патологическая низость нравов были для Георгия Станиславовича той средой, в которой прошло его детство, в которой вынуждена была формироваться и развиваться его личность. Традиций крепкой семьи, комфорта и уюта родительского дома ему так и не удалось испытать в детстве, хотя мама при всём при этом всегда была для него почти святой, ибо многим жертвовала ради него, выбиваясь из сил, лишь бы он ведал поменьше горя и печалей в детские годы. Пройдёт много лет, и он, пытаясь отыскать в своей длинной непутёвой жизни хоть что-то, от чего веяло бы теплом семейного очага, будет вновь и вновь пестовать исключительно воспоминания о чистосердечности материнской заботы о нём, несмышленом и чрезвычайно ранимом в первые годы своей жизни. Эти маленькие островки любви и самопожертвования матери, её титанические усилия по поддержанию, пусть во многом и эфемерной, благости семейных радостей до конца жизни так и останутся для него единственными и незабываемыми впечатлениями безмерной доброты любящего сердца матери.
Не по своей воле оказавшись погружённым в атмосферу грубости, жестокости, безнравственности и обывательской пошлости окружавших его взрослых людей, Георгий Станиславович ещё в раннем юношеском возрасте дал себе зарок по созданию собственной семьи, в которой ярко полыхал бы семейный очаг, согревая, успокаивая, придавая новые силы жизни всем, принадлежащим к семейному кругу. Этот зарок он бережно пестовал во все бурные годы своей бесшабашной молодости, и, став взрослым самостоятельным человеком, образовал семью с умной красивой женщиной, которую возносил до небес, как хранительницу семейного очага. У них выросли замечательные дети.
Но почему-то богам – хранителям судеб людских – было так угодно, чтобы детско-юношеской мечте Георгия Станиславовича о крепкой и дружной семье, где царила бы атмосфера высокой нравственности, душевного тепла, интеллигентности и интеллектуальности, так и не суждено было сбыться. И в самом деле, как он не пытался добиться воплощения этой своей сокровенной мечты, задушенной близости в семье так и не состоялось: все жили исключительно своей индивидуальной жизнью, всё менее и менее испытывая потребность друг в друге, в сотворении и пестовании каких-то семейных праздников, в доверительном и благожелательном внутрисемейном общении. А семейный очаг, который во все годы семейственности не только не полыхал, а еле тлел, в один из тусклых зимних дней на третьем десятке лет существования семьи окончательно погас.
Едва дети повзрослели и стали более менее самостоятельными, всё пошло прахом и развалилось на мелкие осколки. Сказать, что осколки распавшейся семьи угнетали его сознание и отравляли его существование, – значит, ничего не сказать: одинокая жизнь посреди развалин возлелеянных им с детства семейных святынь, сопровождающаяся холодом отчуждения людей, формально состоящих в близком родстве, просто убивала его, убивала медленно, но неотвратимо.
Отчаяние от бездарно прожитых лет нарастало в его душе с каждым новым днём. И хотя по жизни Георгий Станиславович был решительным человеком, всегда зная, что делать в той или иной критической ситуации, теперь ему в голову не приходило ни одной здравой мысли о том, как выбираться из той бездны, в которую он попал, будучи уже в том возрасте, когда необычайно сложно кардинально менять что-либо в своей жизни. Так и не придумав ничего лучшего, он при первой же возможности старался окунуться в теплоту и гармонию семей своих друзей, прекрасно понимая при этом, что у чужого семейного очага отогреть душу невозможно. Как и следовало ожидать, подобные погружения только усугубили положение – он всё более замыкался в себе, быстро превратившись из весёлого, озорного человека в закоренелого нелюдима.
…Завсегдатаи парка часто обращали внимание на отрешённо бредущего по аллеям седовласого мужчину, лицо которого иногда освещала мимолётная улыбка. Это Георгий Станиславович так коротал своё одиночество среди людской суеты. А улыбался он воспоминаниям о тех далёких годах детства, когда ему ещё милостиво благоволила жизнь, освящённая всесокрушающей материнской любовью.
Человек обычно не живёт долго, если в его душе поселились одиночество и чувство бессмысленности своей жизни. Вот и Георгию Станиславовичу не пришлось прожить долгие годы в одиночестве: в один из осенних дней в предрассветной тишине душа покинула его бренное тело. Обнаружившие его неживым соседи с удивлением увидели, что уже закоченевшие губы почившего застыли в улыбке. Видимо, в свой последний земной миг ему, наконец-то, удалось сбросить с души тяжкий груз неисполненного зарока юности.
Так ушёл в мир иной этот противоречивый человек, ушёл в свете улыбки свободы своей души, той необычайной свободы полного раскрепощения, которую он обрел искренним прощением всех тех пустопорожних попутчиков, которые долгое время шли рядом с ним по жизни, отнимали у него душевные силы, не позволяя ему обрести земное счастье, которого, как любой другой человек, он без сомнения был достоин. Своей посмертной улыбкой Георгий Станиславович как будто бы благодарил тех немногих, кто щедро делился с ним так необходимыми ему мгновениями наслаждения жарким огнём их семейных очагов.
Печальная судьба. Но может юношеский зарок этого прирождённого семьянина всё-таки воплотится в жизни деяниями его детей или внуков? Кто знает, кто знает…
2.08.2005
Можно ли отнести убогий и губительный для человека процесс его социализации, основанный на принципах, в корне отличных от природного естества, к тому, что представляет собой та великая и всеохватная жизнь, существующая на Земле сотни миллионов лет? Если человек, дабы потешить свою гордыню, в полном соответствии с законами социума стремится любыми способами и средствами сделать себе карьеру, часто принося ей в жертву самых дорогих ему людей, добиться общественного признания, чтобы стать кумиром толпы слаборазвитых, занять положение в социуме с широким набором властных полномочий над себеподобными, что позволяет ему наслаждаться возможностью безнаказанного уничижения подвластных, разве можно всё это распутство человеческой самости назвать жизнью? Аморальная грызня за место у кормушки, бесконечные предательства, интриги, материально-финансовое уничтожение конкурентов и масса прочих подобных мерзостей – всё это по своей сути не может стоять в одном ряду с таким явлением жизни планеты Земля как, к примеру, прорастание семени какого-нибудь дерева. Социальная суета людского племени, ориентированная на достижение массы противоестественных целей, может рассматриваться всего-навсего как некая реакция по перегною отходов естественно-природных обменных процессов, в результате которых образуется гумус, необходимый для подпитки здоровых ростков извечной жизни матушки-Земли.
К МЕДНЫМ ТРУБАМ ПО ВОДЕ СКВОЗЬ ОГОНЬ
Общественные деятели, сумевшие вознести себя на властный Олимп в годы лихолетья, необоримо притягивали Клавдию Ивановну. К личностям, отмеченным пусть даже маломальским успехом, она стремилась прислониться любыми способами. И в каких только организациях и общественных движениях ей не пришлось поиспользовать себя в это лихое время?! Гипертрофированная интуиция вела её от одного пасынка блистательной судьбы к другому. Эта безудержная гонка за мечтой о личном успехе в жизни походила на некую эстафету, где очередной сиятельный набоб исполнял роль эстафетной палочки. Как в занимательной детской игре всё новые и новые особо важные персоны калейдоскопически мелькали в жизни Клавдии Ивановны, уступая место друг другу по мере потери её ничем не прикрытой деловой заинтересованности в них, что зависело от наличия или отсутствия у них благосклонности Фортуны.
Годы, насыщенные нескончаемой гонкой за преходящими властителями смятенных социальными катаклизмами умов граждан некогда великой страны, мелькали как кадры кинохроники. За это время адресная книга Клавдии Ивановны с координатами «нужных» людей распухла до размеров средневекового фолианта. Однако вместо, казалось бы, заслуженной гордости за обилие своих многочисленных знакомств с завсегдатаями телевизионных новостей она всё чаще и чаще стала терзаться муками сожаления по поводу неизменно проявлявшейся впоследствии бездарности своих именитых знакомых, большинство из которых на проверку оказывались всего лишь серыми, болезненно амбициозными посредственностями.
После десятилетия пустопорожних поисков своей ниши в новой жизни, наступившей с распадом Советского Союза, к Клавдии Ивановне как-то неожиданно пришло прозрение, что действительно серьёзных лидеров – ни новых, ни старых – на общественном небосводе уже почти не осталось в наличии. И тогда на неё накатило страшное осознание, что в свои уже немалые годы она оказалась фактически у разбитого корыта. В это непростое для неё время для многих её знакомцев, уже не раз испытавших на себе тяжёлый характер Клавдии Ивановны, было бы большим сюрпризом узнать, что эта волевая женщина, превратившаяся в жестоких схватках на полях политических битв в несгибаемого бойца за общественное признание себя любимой и неповторимой, начала страдать приступами всеохватного отчаяния. Элементарная логика подсказывала ей, что нужно срочно искать спасительную гавань, где можно было бы надолго кинуть якорь, возможно – на всю оставшуюся жизнь.
Полистав свою толстенную записную книжку и сделав несколько вроде бы дружеских телефонных звонков, она решила попытаться основательно прилепиться к своей старой приятельнице, которая держала собственный частный институт. По правде говоря, несколько лет назад она уже топталась возле этой дамы, но тогда у неё случилась более выигрышная партия, в результате чего Клавдия Ивановна без особых колебаний переметнулась к весьма импозантному новоявленному проповеднику в духе. И вот теперь, ввиду отсутствия хоть каких-то существенных в материальном плане вариантов обустройства своей дальнейшей судьбы, она вынуждена была пойти на попятную. Надо отдать ей должное: своё возвращение «блудной дочери» она осуществила с особо значимой помпезностью, что хоть как-то удовлетворило её профессиональную гордость.
Таким образом, в одном из частных институтов, подобно массе разнообразных сорняков проросших на плодородной ниве российского образования, произошло воцарение Клавдии Ивановны в качестве респектабельной надзирательницы за непутёвыми студентами и несознательными преподавателями. И всё бы ничего, да вот только и студенты, и преподаватели за глаза стали называть её самовлюблённой перестраховщицей. А это означало, что её основательно потрёпанный житейскими штормами корабль мог сорваться с якоря даже при небольшом волнении студенческого моря, которое, как известно, никогда не бывает спокойным. Собственно, так оно и произошло, когда она в глубоком испуге от необходимости брать на себя личную ответственность запретила проводить рядовую студенческую дискотеку.
Чтобы хоть как-то реанимировать своё подмоченное реноме, Клавдия Ивановна, несколько дней находясь в стрессовом состоянии, с какой-то лихой решимостью вдруг объявила своим коллегам по частно-образовательскому цеху о проявлении у неё сверхъестественных способностей. Все более-менее значимые её знакомцы немедленно были уведомлены о том, что она стала видеть вещие сны. Как известно, всё, чего человек долго и упорно добивается в своей жизни, рано или поздно приходит к нему весьма прозаически. Так и для неё этот статус вещей сновидицы, обретённый ею весьма непритязательным образом, стал реальным воплощением её многолетней мечты об общественном признании. К ней потянулся нескончаемый поток разномастных страдальцев, которым вдруг позарез понадобились её советы и нравоучения, почерпнутые ею, как она утверждала, в колдовской стране сновидений.
Обретя популярность вещуньи, Клавдия Ивановна сочла за благо покинуть институт. Теперь, выйдя по жизни на первую позицию вместо тоскливой отсидки за спинами опостылевших безликих «халифов на час», она наконец-то полной грудью вдыхала аромат личной славы! Как же сладострастны были эти мгновения наслаждения лучами собственного успеха, так вожделенного в течение многих лет! Видать, Фортуна смилостивилась и над нею, оценив все те подвижнические усилия на общественном поприще, которые эта уже давно немолодая женщина неустанно проявляла в горячечное время кардинального переустройства жизни страны.
Да вот ведь незадача, однажды Клавдии Ивановне приснился очень плохой сон, в котором она отчётливо увидела себя, лежащей на смертном одре. А поскольку к тому моменту она свято уверовала, что её сны истинно вещие, то в скорости она действительно покинула сей подлунный мир. Как говорится, сон – в руку.
14.01.2006
Нескончаемые научные споры учёных и общественных деятелей о преимуществах и недостатках таких исторических человеческих формаций, как патриархат или матриархат, к сегодняшнему дню так и не привели к выработке некой удобоваримой позиции общества по этому вопросу. Но вот, ежели в прошлые века общественное внимание всегда было приковано к различным нюансам подобной дискуссии, то в XXI веке публичный интерес к бесплодным рассуждениям на эту тему оказался утраченным. Простые люди отдали на милость провидения, которому они стали больше доверять, нежели теоретическим изыскам учёных мужей, решение гендерных вопросов. В результате, в каждом конкретном случае вопрос взаимоувязки патриархальных и матриархальных тенденций теперь разрешается строго индивидуально без каких-либо обобщений по этому поводу. И в обществе в связи с таким положением дел проявилась чрезвычайно красочная мозаичная картинка, в
