Еще в глубокой древности Гераклит сказал: "Все течет, все изменяется". Ничто в мире не стоит неподвижно, а постоянно изменяется. День сменяется ночью, ночь опять днем, ни один день не похож на другой, а сегодняшняя ночь не похожа на вчерашнюю; дерево так же зелено сегодня, как и вчера, но сегодня оно уже не то, что было вчера и чем будет завтра. Нельзя в одну и ту же реку войти дважды, ибо она постоянно течет. Теория трансформизма (дарвинизм и ламаркизм) то же доказывала относительно явлений жизни, а изучение (хотя бы самое поверхностное) человеческой истории — доказывает ту же непрерывную изменяемость относительно человечества. Все изменяется, все течет, все развивается, эволюционирует — такова точка зрения современной науки, подтверждаемая ежедневным опытом всех и каждого. Появляются человеческие общества, развиваются и гибнут. Появляются определенные формы общественной организации: определенные формы производства, формы семьи, политического устройства и т. д. живут, развиваются
и в конце концов сменяю гея новыми. Появляются определенные религиозные верования (анимизм, тотемизм, фетишизм и т. д.), целые религиозные системы (брахманизм, буддизм, даосизм, христианство, исламизм и т. д.) развиваются и сменяются новыми. Этот факт постоянного изменения различных сюрон человеческого общежития уже давнымдавно обратил на себя внимание человеческого разума и вызвал разнообразные попытки его объяснения. Появились многие теории, разнообразные гипотезы, чрезвычайно любопытные и интересные, тем не менее не завоевавшие себе до сих пор общего призвания. Особенно резко этот вопрос — вопрос о причинах или "факторах" социальной эволюции — выдвинулся со времени обоснования социологии О. Контом. Теперь каждый более или менее значительный социолог считает как бы профессиональным долгом поставить и так или иначе разреши гь этот вопрос. Все содержание социологии многих авторов сводится почти исключительно к разработке проблемы "факторов". Да и сам О. Конт, как известно, определил социологию как науку о "порядке и прогрессе (эволюции) общества" и тем самым установил обычное теперь деление социологии на две части: на социальную статику и социальную динамику. Однако, несмотря на массу теорий, посвященных разработке проблемы социальных факторов, до сих пор нет еще ни одной более или менее общепризнанной...
Одни выдвигают в качестве такого решающего фактора географические и климатические условия: климат, флору, фауну, ту или иную конфигурацию земной поверхности — горы, моря и т. д. (Л. Мечников, Ратцель, Мужоль, Маттеуци и др.); другие — чисто этнические условия, главным образом, борьбу рас (Гумплович, Гобино, Аммон и др.); третьи — чисто биологические факторы: борьбу за существование, рост населения и др. (М. Ковалевский, Коста и др.); иные — экономические факторы и классовую борьбу (марксизм); многие, едва ли не большинство, — интеллектуальный фактор: рост и развитие человеческого разума в различных формах — в форме аналитических, чисто научных знаний (Де-Роберти, П. Лавров), в форме мировоззрения и религиозных верований (О. Конт, Б. Кидд), в форме изобретений (Г. Тард); некоторые выдвигают в качестве такого основного фактора свойственное человеку, как и всякому организму, стремление к наслаждению и избегание страдании (Л. Уорд, Паттэн); иные — разделение общественного труда (Дюркгейм и отчасти Зиммель) и т. д.
Как видно из сказанного, число теорий факторов чрезвычайно велико, и одного уж этого факта достаточно, чтобы заключить, что каждый из социологов односторонен и не вполне прав. Но вместе с тем теория каждого из них разработана и доказана автором настолько основательно, что едва ли есть возможность отрицать частичную правоту каждой теории. Любой из приведенных факторов имеет свое значение, но вместе с тем нельзя не согласиться со следующими словами М. М. Ковалевского относительно взаимозависимости и связи всех этих факторов в конкретной действительности: "Говорить о факторе, то есть о центральном факте, увлекающем за собой все остальные, для меня то же, что говорить о тех каплях речной воды, которые своим движением обусловливают преимущественно ее течение. В действительности мы имеем дело не с факторами, а с фактами, из которых каждый так или иначе связан с массою остальных или обусловливается и их обусловливает"'.
Ковалевский М. М. Современные социологи. Спб., 1905. С. 8.
Но не менее прав он и тогда, когда к сказанному добавляет: "Чтобы выйти сколько-нибудь из хаоса бесчисленных воздействий и противодействий, совокупным влиянием которых обусловливается сложность общественных явлений, они (то есть социологи) желали бы свести все их разнообразие к более или менее ограниченному числу знаменателей"1.
Вот именно это-то условие и делает необходимой разработку вопроса о факторах и заставляет думать, что и будущее не упразднит эту проблему, как думает М. М. Ковалевский. Не упразднится эта проблема еще и потому, что хотя в конкретной действительности все эти факторы и находятся во взаимодействии, однако научное изучение их не может и не должно (как и всюду) останавливаться перед эмпирической "пестротой", а должно разложить этот пестрый и сложный клубок взаимодействия различных факторов на ряд причинных связей или зависимостей.
В существующих в настоящее время теориях социальных факторов имеется один весьма существенный недостаток, который сильно мешает правильному решению данного вопроса, а именно недостаточное различение чисто социальных факторов от других: биологических и "физикохимических" (под последними я разумею ряд различнейших условий: географические, климатические и другие условия).
Нет никакого сомнения в том, что как "физико-химические", так и биологические факторы имеют решающее значение на ход социальной эволюции. Это следует из того, что человек прежде всего есть материя или энергия (следовательно, подчинен физико-химическим законам), затем — организм (следовательно, подчинен биологическим законам) и, наконец, уже социальное существо. Все мы подчинены, например, закону тяготения, и он решающим образом определяет данный, а не иной ход социальной эволюции. Не будь его — совершенно другой была бы жизнь человечества: другими были бы способы передвижения, а тем самым торговля, охрана, защита, политические границы, подданство и другие условия социальной жизни.
Будь иными географические (например, флора и фауна, конфигурация земной поверхности — распределение гор и долин, суши и моря) и климатические условия — иной была бы и история человечества. (Иным был бы, например, "жилищный" вопрос, иными были бы занятия человечества; не будь "домашних" животных — лошадей, ослов, мулов и т. д., — иными были бы условия человеческого труда; при ином распределении суши и воды иными были бы политические границы государств и занятия его обитателей и т. д.)
При другой антропологической организации другой был бы и весь уклад жизни. (Допустите, что человек обладал бы наподобие растений способностью перерабатывать неорганические вещества в органические. Какая разница жизни возникла бы из этого одного факта!)
То же относится и к биологическим факторам, в частности к выдвинутому Ковалевским и Костом явлению разложения2 или же к подчеркиваемому Уордом и Паттэном факту неодинакового реагирования на различные раздражения, из которых одни возбуждают страдание, другие — наслаждение. Как эти, так и ряд других чисто биологических факторов, например, питание, приобретенные привычки, так называемые
' Ковалевский М. М. Современные социологи. Спб., 1905. С. 8. 2 См. об этом типе в "Социологии" Г. Зиммеля, гл. "Die quantitative Bestimmtheit der Gruppe".
"рефлексы и инстинкты", наследственность, выдвигаемое ламаркизмом значение упражнений и повторения и ряд других биологических свойств, несомненно, обусловили и продолжают обусловливать данный, а не иной уклад социальной организации и эволюции человечества.
В этом смысле и биологисты, и "физико-химисты" в социологии вполне правы. Прав, например, Де Ланессан, когда заявляет в своей так недавно вышедшей работе "La morale naturelle" (Парис, 1908), что "моральные явления представляют, несомненно, биологические явления" (С. 403); прав Летурно, когда основания нравственности и права ищет в физиологических свойствах клетки'; прав и Оствальд, когда все явления человеческого общежития сводит на те или иные формы и свойства энергии2; вполне правы и многочисленные сторонники органической школы вроде Шеффле, Новикова и других.
В этом отношении вполне резонны следующие слова В. Вагнера. В человеке, говорит он, существуют способности, "которые целиком унаследованы им от животных и которые заложены в нем гораздо прочнее и гораздо глубже, чем его специальные способности; это — область его инстинктивной деятельности, в своем генезисе, эволюции и своем отношении к разумным способностям подлежащая законам, которые с необходимой полнотой и всесторонностью могут быть установлены только путем изучения мира животных"3. Но не менее резонны и следующие его слова. "Мы признаем, — говорит он, — научно установленным положение, по которому человек обладает способностями, только ему одному свойственными и существенно отличающими его от животных; мы считаем доказанным, что человек благодаря своей членораздельной речи, дающей ему возможность жить знанием, опытом и мыслями не только современных, но и умерших поколений, создал себе на земле совершенно исключительные условия существования; мы вполне разделяем идею о том, что нравственное чувство человека представляет собой явление, которому равного мы не знаем в животном мире и развитие которого объяснить путем одного естественного подбора невозможно"4.
Вот именно в этом-то отличии человека от животного и лежит вся суть дела. Это-то отличие и дает возможность существования особой от биологии науки — социологии, специально изучающей явления и свойства специфически человеческие. Если бы не было этого отличия, не должна была бы быть и социология — тогда все человеческие явления умещались бы в области биологии. Но это отличие налицо, а потому налицо и социология. А отсюда само собой вытекает, что ее объектом изучения должны быть специфически социальные (отличные от биологических) явления, и в частности в вопросе о факторах эволюции — не биологические, а чисто социальные факторы. Между тем многие из указанных факторов — размножение, питание, борьба рас, антропологическое строение, географические и климатические условия, страдание и наслаждение и другие — все эти факторы, общие миру животных, — общебиологические и даже физико-химические. Все это объекты биологии, а не социологии. Отсюда становится понятной незаконность
' Летурно Ш. Основания нравственности. С. 34; Его же. Evolution juridique. P.. 1891. С. 7—12.
2 См.: Оствальд В. Die Energetischen Grundlagen der Kulturwissenschaft. Leipzig, 1909.
3 Вагнер В. Биологические основания сравнительной психологии. Т. 1. С. 6—7.
4 Там же.
подобного решения проблемы социальных факторов. Выражаясь терминами профессора Л. И. Петражицкого, здесь налицо порок "хромания", эти теории — неадекватны, и потому они должны быть отброшены'. Выдавать за социальные факторы то, что свойственно всему миру животных, равносильно положению, что закон тяготения приложим только к данному падающему камню, — занятие малопродуктивное и во всяком случае не экономное.
Ill
Как видно из сказанного, в вопросе о факторах социальной эволюции должно и формально, и по существу иметь дело только с социальными же, а не с иными факторами. Теперь спрашивается: каковы же эти или этот фактор, та основная причина, которая обусловливает собою не самый факт социальной эволюции (он вызывается другими — биологическими и физико-химическими — условиями), а ее определенный характер?
Для того чтобы правильно ответить на этот вопрос, необходимо указать на то, что составляет сущность социального явления, как явления, отличного от области биологических явлений. Как бы ни были разнообразны с виду ответы социологов на этот вопрос, по своему существу они более или менее тождественны. Сущность социального явления — это взаимодействие людей, устанавливающееся не в случайной, а в более или менее постоянной группе. Социальное явление "da existiert, wo mehrere Individuen in Wechselwirkung treten"2*, говорит Зиммель. В социальном явлении "мы видим не что иное, как длительное, непрерывное, многостороннее и необходимое взаимодействие, устанавливающееся во всякой постоянной агрегации живых существ между свойственными им психофизическими (то есть высшими биологическими) явлениями и процессами, притом уже сознательными", говорит Е. В. Де-Роберти. "Под социальными явлениями мы понимаем отношения, — пишет Гумплович, — возникающие из взаимодействия человеческих групп и обществ". Предметом социологии, говорит Гиддингс, является "изучение взаимодействия умов и взаимного приспособления жизни и окружающей ее среды через эволюцию социальной среды".
То же, только в иных словах, говорят Тард, с его изобретениями и подражаниями, Уорд, с его понятием синэргии, Дюркгейм, Драгическо, Бугле, Штаммлер и другие3*.
Итак, сущностью социального явления служит факт взаимодействия индивидов и групп. Но, конечно, этим сказано еще далеко не все. Ведь взаимодействие есть и среди животных, например "общество" пчел, муравьев и т. д. Значит, один факт взаимодействия еще далеко не характеризует собой сущности социального факта. Необходимо прибавить к нему еще то условие, чтобы это взаимодействие было
' См. об этом: Петражиикий Л. И. Введение в изучение теории права и нравственности Спб., 1907.
2 * "существует тогда, когда множество индивидов действуют во взаимодействии" (нем).
3 * См. подробнее: Зиммель Г. Социология; Де-Роберти. Новая постановка вопросов социологии; Гумплович. Основы социологии; Гиддингс. Основы социологии; Тара. Законы подражания; Уорд. Чистая социология; Дюркгейм. Метод социологии; Штаммлер. Хозяйство и право; Драгическо. Du role de l'individu; Бугле. La democratie devant la science.
сознательным, а не инстинктивным или рефлекторным. Между тем в обществах низших животных, в частности насекомых, по словам специалиста этого дела биопсихолога В. Вагнера, как раз этой сознательности-то и нет. "Работа так называемых обществ насекомых, — говорит он, — есть не общее совместное дело для общей всем им цели, а работа нескольких или многих особей общего происхождения, в одном месте, каждого по-своему. В результате от такой работы получается нечто целое и единое, по независящим от каждого из участников обстоятельствам, вследствие сходства инстинктов, велению которых эти многие подчинены"1. Таким образом, социальный факт своей сознательностью резко отличается от подобных "взаимодействий" низших животных, чисто инстинктивных.
Что же означает это сознательное взаимодействие? Оно означает обмен ощущении, представлений, чувств, эмоций и т. д., а еще короче
— коллективный опыт. Индивидуальный опыт, хотя и сознательного, но изолированного индивида (те или иные представления о мире, его различных явлениях, то или иное получение раздражений и реагирование на них и т. п.), очень ограничен и с его смертью исчезает. Тогда как коллективный опыт, то есть взаимодействие индивидуальных опытов — обмен ощущений, представлений и т. д., несравненно глубже, шире и продолжительнее. Индивидуальный опыт может быть ошибочным (например, человек может быть ненормальным, галлюцинировать, находиться под влиянием различных эмоций — страха, гнева и т. д., составит о каком-нибудь факте совершенно неверное представление), тогда как коллективный опыт безошибочен: недаром же истиной считается то, с чем все согласны. Поскольку дана взаимодействующая группа — постольку уже дан в ней коллективный опыт. И так как эта группа со смертью данного поколения не исчезает, а продолжает существовать, то и коллективный опыт этого поколения также не исчезает, а передается следующему поколению, отцы передают свои знания детям, дети — своим детям и т. д.; вместе с этим каждое поколение к полученной по наследству сумме знания (опыта) прибавляет свою часть, приобретенную им в течение жизни, и сумма коллективного опыта (знания) таким образом постоянно растет. Более или менее смутные, полусознательные, полуинстинктивные ощущения, представления, эмоции и т. д. сменяются в процессе этого взаимодействия все более и более ясными; темные и неверные представления о различных явлениях мира, об опасных и безопасных, вредных и полезных и т. д. сменяются с ростом коллективного опыта все более и более верными, и, наконец, в процессе этого взаимодействия из потока представлений и ощущений появляется абстрактное отвлеченное понятие2 — элемент или кирпич, из которого построено здание любой науки, в отличие от конкретных образцов, представлений и т. д., которые, строго говоря, в науку как совокупность суждений, в свою очередь составленных из понятий, не входят. (Наука представляет совокупность "логических", а не "психологических" суждений, а логическое суждение имеет своими элементами понятия — опять-таки
' Вагнер В. Биологические основания... Т. 1. С. 94.
2 Для ясности дальнейшего привожу определение понятия по Зигварту. "Понятие в логическом смысле, — говорит он, — отличается от возникшего в естественном течении мышления и обозначенного посредством слова общего представления своим постоянством, не выдающей исключений неизменной определенностью и надежностью и общезначимостью своего словесного обозначения" (Зигварт. Логика. Т. 1. С. 278).
в логическом смысле, — а не представления. Об этом см. "Логику" Зигварта, главным образом том 1.)
Только с появлением понятия и начинается знание (наука) в строгом смысле слова. Взаимодействие — иначе говоря, взаимный обмен теми или иными видами и формами энергии — с того момента, когда в его потоке появляется понятие, то есть когда устанавливается обмен не только представлений, ощущений и т. д., но и обмен понятий (усвоение и передача знаний: обучение, научные открытия и изобретения и т. д.), резко отделяется от всех остальных видов взаимодействия и становится исключительно человеческим достоянием. У низших стадных животных взаимодействие чисто инстинктивное, у высших хотя и имеются уже элементы сознательности, но они еще очень смутны и неясны и дальше темных представлений — и то едва ли многочисленных — они не идут. Только в человеческом обществе взаимодействие принимает специфически-сознательную форму, доходит до "логического" или научного взаимодействия и дает свои высшие плоды в виде "культуры". Таким образом, мир понятий — или логическое взаимодействие — иначе — взаимодействие понятий — вот окончательный признак чисто социального (человеческого) явления. Отсюда само собой вытекает определение социального явления: социальное явление есть мир понятий, мир логического (научного — в строгом смысле этого слова) бытия, получающийся в процессе взаимодействия (коллективный опыт) человеческих индивидов.
Такова сущность социального явления как явления специфически человеческого. Конечно, в эмпирической действительности существуют не резко обособленные группы биологических и социальных явлений, а постепенный переход от первых ко вторым. Это, однако, не мешает их расчленению, как постепенность перехода от физикохимических явлений к биологическим не мешает различению их от биологических'.
О. Конт был прав, заявляя, что "идеи управляют миром и вертят им" и что "весь социальный механизм опирается в конце концов на мнения людей". Не менее прав У орд, когда говорит, что единственное отличие человека от животных — это интеллект. "Человек от природы не есть животное общественное, — говорит он, — и человеческое общество является исключительно продуктом разума человека и незаметно явилось по мере развития мозга"2.
То же говорит и Тард, когда он весь социальный прогресс сводит на изобретения (см. его работы).
Но всего точнее формулирует суть дела Де-Роберти, заявляя: "Produire des concepts, telle est la fin supreme de toute vraie societe. Abstraction et conservation sociale sont de stricts synonimes"3*, "абстракция (то есть мир понятий) есть подлинное imum fundamentum4* социального порядка, глубокая основа, на которой держится продолжительность, сила и могущество человеческих обществ"5.
' См. об этом великолепные страницы первой главы Е. В. Де-Роберти "Sociologie de l'action" (П., 1908); Драгическо "De role de l'individu dans le determinisme sociale"; вообще я здесь принужден за неимением места ограничиться сказанным, интересующихся отсылаю к указанным работам.
2 Уорд Л. Очерки социологии. М., 1901. С. 75.
3 * "Творить понятия и есть высшая цель всех подлинных обществ. Абстракция и социальное сохранение есть в строгом смысле синонимы".
4 *— самое основание (лат.).
5 Revue philosophique. 1911. № 11. С. 451.
Едва ли эта точка зрения может быть оспариваема, ибо указать друюе нечто, радикально отличающее мир животных от мира человеческого, в высшей степени трудно. Если же это "нечто" и было бы указано, то при достаточном анализе видно было бы, что оно само обусловливается знанием, идеями, то есть миром понятий.
Итак, изучая сущность социального явления как явления, представляющего своеобразный вид мирового бытия, наряду с физикохимическими и биологическими видами, мы приходим к выводу, что эта сущность есть мир понятий, отвлеченных концептов, в сумме составляющих то, что называется человеческим знанием или наукой. В процессе взаимодействия группы индивидов происходит взаимный обмен опытом, этот обмен углубляет, расширяет и дополняет индивидуальный опыт; образует постоянный поток психического взаимодействия — обмен ощущений, восприятий, представлений и т. д., из которого и получается в конце концов мир понятий.
Значит, человеческое общество, вся культура и вся цивилизация в конечном счете есть не что иное, как мир понятий, застывших в определенной форме и в определенных видах...
IV
Конечно, подобное понимание социального явления может показаться слишком узким. Помилуйте! Могут сказать, неужели же миром понятий ограничивается культура и цивилизация! Куда же вы дели религию, искусство, нравственность, технику и т. д.! Вы говорите про какой-то мир понятий, которых нельзя взвесить, измерить, ощупать и т. д.!
Это замечание с виду очень убедительно, но тем не менее оно поверхностно, и вот почему. Совершенно верно, мир понятий нельзя взвесить так просто, как мы взвешиваем хотя бы камень. Но, спрошу я в свою очередь, разве можно взвесить, например, жизнь, не тот комплекс материи, в котором она воплощена, а саму жизнь! Нельзя, конечно, и, однако, никому в голову не приходит отрицать ее реальность. То же относится и к миру понятий: его нельзя непосредственно взвесить, но оглянитесь вокруг себя, и вы его увидите всюду!! Вот, например, фабрика со сложнейшими машинами, вот школа, университет, академия, вот больница, построенная сообразно научным требованиям, вот почта и телеграф и т. д. и т. д., разве все это не застывшая мысль? Разве все эти фабрики и заводы, больницы и школы, дома и одежда и т. д. сами собой создались? Разве все это предварительно не было в виде мысли, хотя бы в головах их изобретателей? Разве все это, что теперь мы относим к культуре, не есть так или иначе выразившийся мир понятий?
Возьмите религию или, иначе говоря, миропонимание. Что она такое, как не трансформировавшийся мир понятий, как не мирообъемлющий синтез, представляющий простой вывод и обобщение мира понятий! Что это так, подтверждается всем ходом человеческой истории! Какова высота знаний — такова и религия; для первобытного человека с его невежеством и не могло быть иной религии, кроме наивно-анимистической. Изменилось знание — меняется и религия. Для современного. образованного человека подобная религия немыслима и невозможна. Сделайте разрез в современном обществе по отношению к высоте знания, и вы увидите, что в слое с одинаковым приблизительно уровнем
знания одинакова приблизительно и религия, в слое с иным уровнем
— иная. Постоянный опыт всех и каждого может подтвердить это. Отсюда практический вывод: если хотите изменить религию, дайте знаний — книг, микроскопов, телескопов и т. д., остальное все приложится. Эта форма мысли, как и все прочее, не остается бестелесной, а выражается вовне в тех или иных формах. Церкви, пагоды, иконы, статуи, жреческие и священнические одежды, обряды, молитвы, заклинания и весь культ с этой точки зрения есть застывшая, выразившаяся вовне религиозная (а тем самым научная) мысль.
Теперь перейдем к искусству. Как известно, эстетические вкусы и произведения искусства далеко не одинаковы у различных людей в различные эпохи. Чем же опять обусловлено то, что в Египте мы видим громадные пирамиды, сфинксы, обелиски; в Греции — храмы и прекрасные статуи богов и богоравных героев; в период христианский создаются христианские храмы, иконы, изображающие те или иные священные события; в современном "светском" обществе — тоже "светское" искусство?
Формы искусства, как и все, обусловлены ближайшим образом — миропониманием, а так как последнее само обусловлено знанием (миром понятий), то, следовательно, и искусство обусловлено и определяется последним.
На самом деле, возьмите представления египтян о будущей жизни, и вам будут понятны пирамиды, возьмите представление о боге солнца Ра, и вам будут понятны обелиски. Представьте ясно религиозные представления греков о богах, их жизни, их сонме и характерах — они объясняются одинаково: и Зевс Фидия, и статуи Венеры, Афины, Аполлона, Вакха, сатиров и нимф. Возьмите миропонимание средневекового христианина — и понятен будет Данте с его "Божественной комедией". или миропонимание итальянского Ренессанса — понятны будут и Петрарка, и Боккаччо и т. д.
При мировоззрении нашей эпохи невозможны ни пирамиды, ни готические храмы, ни "Божественная комедия"... Изменилось знание
— изменилось и миропонимание, изменилось последнее — изменилось и искусство, и современное "декадентство", например, не что иное, как показатель нового периода в мысли русского общества.
Отсюда становится понятной необходимость того метода изучения художественных произведений, которым пользовался во Франции И. Тэн, а у нас Д. Н. Овсянико-Куликовский, метода, объясняющего творчество какого-нибудь художника из его миропонимания, а миропонимание последнего — из "духа" эпохи.
Что же касается, наконец, всей техники, всей практики индивида ли или данной общественной группы: поведения, нравственности, права, форм общественной и политической организации, "сил и орудий" производства и т. д., — все это обусловлено миром понятий и представляет ту или иную его трансформацию. Это положение, несмотря на противоположное утверждение марксизма, может быть подтверждено всей историей политических организаций, техники, нравственности и права и ежедневным опытом каждого. Машины, прежде чем принять "материальное" бытие, должны уже иметь "логически-психическое" существование в мысли ее изобретателя, а не наоборот. Это ясно. То же относится и ко всей технике, и ко всем "орудиям" производства. Все это, по остроумному выражению Тарда, есть "застывшая мысль". Фабрики и заводы, паровые и электрические двигатели, та или иная форма жилища, характер или состав пищи, форма одежды и вообще весь материальный быт в конце концов являются застывшей мыслью современной ли или же предыдущих эпох.
.осмотрите на историю нравственности и права и попытайтесь дать причинную связь между формами морали и права и уровнем л в трех ее основных формах (научно-логической — знание; религиозной — миропонимание и эстетической — искусство), и вы увидите, что эта связь подтверждается на каждом шагу. В каждую эпоху добродетелью является то, что считается полезным для данной группы; преступлением то, что считается вредным для нее. Вполне прав Макарович', когда говорит, что понятие добра и зла зависит от "Auffassung des socialen Utilitansmus"2*. То же говорят и исследователи истории права и морали вроде Летурно, Дю Буа и т. д.
А так как понимание того, что действительно общественно полезно и что действительно общественно вредно, зависит от знания явлений мира и жизни, то понятно, что нормы морали и права представляют, по существу, лишь обнаружение и овеществление этого понимания. Чем выше знание — тем выше и лучше мораль и право, и наоборот. Эта связь мысли в ее основных формах и соответствующих нормах права и морали, а равным образом и всей политической организации чрезвычайно ясно доказана относительно Греции и Рима Фюстелем ДеКуланжем в его "La cite antique"3*. Нормы, касающиеся почитания, например, предков, святости семейного очага, кровной родовой мести и т. д., есть лишь следствие соответствующих верований или знаний. Изменяются знания — падает и старая мораль.
Я здесь не могу приводить еще ряд фактов, но при желании число исторических доказательств может быть умножено ad libitum4*.
Что поведение или практика человека обусловлены его знанием, это, в частности, подтверждается блестящим анализом механизма этого поведения, которым мы обязаны Л. И. Петражицкому. За исключением чисто бессознательных движений, которыми могут быть как унаследованные от животных и предков инстинкт или "эмоции" (биологический фактор), так и акты, бывшие вначале сознательными, но благодаря частому повторению сделавшиеся бессознательными, все остальное поведение человека регулируется посредсгвом тех или иных эмоций и интеллектуальных элементов.
Для совершения каждого сознательного поступка необходимы: 1) эмоция; 2) соответствующее представление того действия, которое должно быть выполнено почему-либо (интеллектуальный элемент). Но так как эмоции, за исключением "специфических эмоций" (эмоции голода, жажды, половые и другие, главным образом биологические), всегда побуждающих к определенной форме действий (например, голод — к принятию пищи), сами по себе ни к какому определенному виду поведения не побуждают ("бланкетные" эмоции), а тот или иной вид поведения зависит исключительно от соответствующего интеллектуального элемента, то понятно, что решающим фактором, определяющим самый характер поведения, является интеллект. То, что кажется в данный миг разумным, считается за нечто положительное, доброе, что кажется вредным, злое, запрещенное. "Против того (представляемого), от чего индивид терпит зло в жизни, развиваются в индивидуальной психике репульсивные эмоции, антипатии, — говорит профессор Петражицкий, — в пользу действовавшего в противоположном направле-
' Makarewicz. Einfuhrung m die Philosophie des Strafrechts. S 58
2 * "понимание общественной пользы" (нем.).
3 * "Античный город" (фр.)•
4 * сколько угодно (лат.).
нии — аттрактивные эмоции, симпатии"'. Итак, фактически и область практики в широком смысле слова — в том или ином виде — представляет то же экстериоризирование мысли, ее застывшую форму.
После сказанного ответ на поставленный вопрос чрезвычайно прост. Так как сущность социального процесса составляет мысль, мир понятий, то, очевидно, он же и является основным первоначальным фактором социальной эволюции. Все основные виды социального бытия (миропонимание, искусство, практика) обусловлены знанием (наукой) или, что то же, представляют модификацию этого фактора. Все социальные отношения в конце концов обусловливаются мыслью. Это, в частности, подтверждается "законом запаздывания" Де-Роберти, состоящим в том, что наше знание опережает миропонимание, миропонимание — искусство и все, вместе взятые, — практику, быт. И действительно, не было ни одного переворота, прежде чем соответствующий психический переворот не был сделан. Религия всегда отставала от науки, а практика (техника, общественная организация и т. д.) — бесконечно далека еще от мысли: мы уже давно думаем о социализме, но еще долго придется ждать его "вещественного" существования. Очевидно, что если бы мысль не была первичным фактором или же была бы следствием другого социального фактора, то подобного "опереживания" ею других форм социальности не могло бы быть; и обратно, то, что во временной последовательности наступает более поздно, то, очевидно, не может быть причиной события, наступающего раньше ею. Так как изменение практики, быта, в частности, способов и орудий производства, а равным образом и всей правовой и политической организации наступает лишь после соответствующего изменения в психике, в идеях, в знаниях и в убеждениях и без этого предварительного психическою изменения оно не может наступить, то очевидно, что эта материальная революция не может быть причиной психической, а может быть только ее следствием: оно только как бы символ, выражающий это психическое изменение2.
Таким образом, прав был Конт, когда говорил, что "идеи управляют (социальным) миром", ибо социальный мир есть мир идей, а человек есть животное, созидающее царство логического бытия — новую и высшую форму мировой энергии. Отсюда практический вывод: больше знаний! больше науки! больше понятий! — остальное все приложится!
