История развития института крайней необходимости в постреволюционном уголовном законодательстве России

В Руководящих началах по уголовному праву РСФСР до принятия первого советского уголовного кодекса указание на крайнюю необходимость отсутствовало. По мнению В. Н. Филимонова - это можно объяснить «механическим упущением законодателя». В. И. Ленин в работе: «Детская болезнь «Левизны» в коммунизме», обосновывая заключение мира с Германией, ссылался на институт крайней необходимости. «Представьте себе,- писал В. И. Ленин,- что ваш автомобиль остановили вооруженные бандиты. Вы даете им деньги, паспорт, револьвер, автомобиль. Вы получаете избавление от соседства с бандитами... компромисс налицо несомненно.... Но трудно найти не сошедшего с ума человека, который объявил бы подобный компромисс «принципиально невозможным» или объявил лицо, заключившее такой компромисс, соучастником бандитов, (хотя бандиты, завладев автомобилем, могли использовать его для новых разбоев)».

«Руководящие начала» были первым опытом обобщения судебно-трибунальной практики за первые два года существования Советского государства и конечно не могли в силу этого предусмотреть все нормы Общей части.[12]

Этот недостаток был восполнен при разработке УК РСФСР 1922 г., где в ст. 20 указывалось, что «Не подлежит наказанию уголовно-наказуемое деяние, совершенное для спасения жизни, здоровья или иного личного или имущественного блага своего или другого лица от опасности, которая была неотвратима при данных обстоятельствах другими средствами, если причиненный при этом вред является менее важным по сравнению с охраняемым благом».[13] Природа ненаказуемости действий в состоянии крайней необходимости не раскрывалась ни в теории, ни в судебной практике того времени. Так в одном из решений Уголовной Кассационной Коллегий Верховного Суда РСФСР было отмечено, что «дача взятки должностному лицу, когда у давшего отсутствовал всякий личный интерес, а действовал он исключительно в целях сохранения общественного достояния, в силу ст.20 УК, не наказуема».[14]

Решение вопроса о ненаказуемости деяния в состоянии крайней необходимости основывалось на механическом сравнении вреда причиненного и вреда предотвращенного (объективный критерий). Это правило использовалось и в дальнейшем на всем протяжении развития советского уголовного законодательства. «Вопрос о том, является ли причиненный вред «менее важным» по сравнению с охраняемым благом, или нет, решает суд, причем для решения вопроса совершенно безразличен субъективный момент, т.е. каким представлялся причиненный вред действовавшему (менее важным по сравнению с охраняемым благом или более важным). Важен лишь объективный момент: наличный причиненный вред, который сопоставляется судом с важностью охраняемого блага».

При определении меры наказания учитывалось: «Совершено ли преступление в состоянии голода, нужды или нет».[15]

В ст. 20 Основных начал уголовного законодательства Союза ССР 1922г., где определение крайней необходимости не выделялось в отдельную статью, был расширен перечень благ и интересов предотвращение угрозы которым, не влекло за собой применение мер социальной защиты за счет включения в круг оберегаемых ценностей интересов государства.

УК РСФСР 1926 г. в ст. 13 воспроизводил это положение Основных начал: «Меры социальной защиты не применяются вовсе к лицам, совершившим действия, предусмотренные уголовным законом, если судом будет признанно, что эти действия совершены им в состоянии крайней необходимости, против посягательства на советскую власть, либо на личность и права обороняющегося или другого лица, если при этом не было допущено превышения пределов крайней необходимости. Меры социальной защиты не применяются, когда те же действия совершены для отвращения опасности, которая была неотвратима при данных обстоятельствах другими средствами, если причиненный при этом вред является менее важным по сравнению с предупрежденным вредом».[16]

Обоснование неприменения мер социальной защиты в теории основывалось на том, что такие действия не являются общественно-опасными. На практике суды, признавая, что лицо действовало в состоянии крайней необходимости, прекращали дела производством, указывая, что действия, совершенные в состоянии крайней необходимости исключают виновность, либо уголовную ответственность.

Взгляды на юридическую природу крайней необходимости также менялись с развитием советского уголовного права. Так, если в комментарии к УК 1922 г. деяние, совершенное в состоянии крайней необходимости, признавалось хотя и ненаказуемым, но все же противоправным, то в комментарии к УК, изданного в 1926 г. акт крайней необходимости признавался действием правомерным.

В ст.48 УК 1926г. в качестве смягчающих обстоятельств, при определении меры социальной защиты учитывалось, если преступление совершено:

г) под влиянием угрозы принуждения, служебной или материальной зависимости;

е) в состоянии голода, нужды или под влиянием стечения тяжелых личных или семейных условий.

Ч. 2 ст.162 «кража» рассматривалась, как привилегированный состав в случае, если она совершена «...в целях удовлетворения минимальных потребностей своих или своей семьи». Под минимальной потребностью понималась - потребность в самом необходимом.[17]

Основы уголовного законодательства РСФСР 1960г. при формулировании определения крайней необходимости на первое место ставили защиту государственных и общественных интересов и четко указывали, что действия, совершенные в состоянии крайней необходимости, не являются преступлением. Это определение затем полностью было воспроизведено в ст. 14 УК РСФСР 1960 г. «Не является преступлением действие, хотя и подпадающее под признаки деяния, предусмотренного Особенной частью настоящего Кодекса, но совершенное в состоянии крайней необходимости, то есть для устранения опасности, угрожающей интересам Советского государства, общественным интересам, личности или правам данного лица или других граждан, если эта опасность при данных обстоятельствах не могла быть устранена другими средствами и если причиненный вред является менее значительным, чем предотвращенный вред.».[18]

Следующий этап развития законодательства о крайней необходимости, определялся в концепции уголовного законодательства, авторами модельного кодекса, обобщившего и вобравшего в себя теоретические разработки 70-80х годов. Правоприменителю было рекомендовано, что при оценке правомерности действий, совершенных в состоянии крайней необходимости, учитываются характер и степень предотвращаемой опасности, реальность и близость ее наступления, фактические возможности лица по ее предотвращению, его душевное состояние в сложившейся ситуации, а также иные обстоятельства дела. Однако Основы уголовного законодательства СССР 1991 г. эти положения не воспроизводили.[19]

Таким образом, обобщив вышеизложенное, можно сделать следующие выводы:

1) Первоначально институт крайней необходимости «существовал» лишь при описании отдельных преступлений. По мере развития теории уголовного права законодатель шел по пути закрепления положений института крайней необходимости в нормах Общей части, где стремился к регламентации оснований, условий и пределов причинения вреда в состоянии крайней необходимости.

2) По мере развития уголовного права расширялся круг лиц, объем благ и интересов, угроза которым создавала состояние крайней необходимости.

3) Ненаказуемость деяний, причиняющих вред в состоянии крайней необходимости, оценивалась по объективному (сравнении вреда причиненного - вреду предотвращенному), либо субъективному критерию (учет субъективного мнения лица о важности блага спасаемого и повреждаемого и психологического состояния лица в момент причинения вреда).