Проторенная дорога

 

Когда по приказанию Изидора и по просьбе Себастьена лакей пошел узнать о докторе Жильбере, тот был у короля.

Спустя полчаса Жильбер вышел. Король все больше ему доверял: он всей душой тянулся к Жильберу, зная его преданность.

Едва он вышел, как лакей сообщил ему о том, что его ожидают в приемной королевы.

Он прошел по коридору; вдруг в нескольких шагах от него отворилась и затворилась боковая дверь, выпустив молодого человека, который, видимо, плохо знал расположение комнат и потому никак не мог решиться, куда ему пойти: налево или направо.

Молодой человек увидел Жильбера и стал ждать, когда тот подойдет к нему, чтобы спросить дорогу Внезапно Жильбер замер: свет кенкета падал прямо на лицо молодому человеку.

— Господин Изидор де Шарни?. — воскликнул Жильбер.

— Доктор Жильбер!. — отвечал Изидор.

— Это вы меня спрашивали?

— Совершенно верно… да, доктор, я… и еще один человек…

— Кто же?..

— Один человек, — продолжал Изидор, — с которым вам будет приятно встретиться.

— Не будет ли с моей стороны нескромностью узнать, кто это?

— Нет! Однако с моей стороны было бы жестоко заставлять вас ждать! Идемте., вернее, проводите меня в ту часть приемных королевы, которая называется зеленой гостиной.

— Могу поклясться, — со смехом заметил Жильбер, что я не лучше вас разбираюсь в топографии дворцов, особливо в Тюильри, впрочем, я все-таки попытаюсь быть вашим проводником.

Жильбер пошел вперед и скоро нащупал и толкнул какую-то дверь. Она выходила в зеленую гостиную Гостиная была пуста.

Изидор огляделся и кликнул дворецкого Однако во дворце все еще царила суматоха, и вопреки всем правилам этикета дворецкого в приемной не было.

— Давайте немного подождем, — предложил Жильбер, — этот человек не должен был далеко уйти, а пока, сударь, если можно, скажите мне, пожалуйста, кто хотел меня видеть?

Изидор с беспокойством озирался по сторонам.

— Вы не догадываетесь? — спросил он.

— Нет.

— Я встретил этого человека на дороге, он очень беспокоился, что с вами произошло несчастье, и шел в Париж пешком… я посадил его позади себя на коня и привез сюда.

— Уж не о Питу ли вы говорите?

— Нет, доктор, я имею в виду вашего сына, Себастьена.

— Себастьена!.. — вскричал Жильбер. — Да где же он? И он торопливо обшарил взглядом каждый уголок большой гостиной.

— Он был здесь; он обещал меня подождать. Верно, дворецкий, которому я его поручил, не хотел оставлять его одного и увел с собой В эту минуту вошел дворецкий. Он был один.

— Что сталось с молодым человеком, которого я оставив здесь? — спросил Изидор.

— С каким молодым человеком? — переспросил дворецкий.

Жильбер прекрасно умел владеть собой. Его начала бить дрожь, однако усилием воли он взял себя в руки.

Он подошел к дворецкому.

— О Господи! — прошептал барон де Шарни, чувствуя, как в душе его зашевелилось беспокойство.

— Ну, ну, сударь, — не теряя хладнокровия, проговорил Жильбер, — постарайтесь вспомнить… это мальчик… мой сын… он совсем не знает Парижа и если, не дай Бог, он вышел из дворца, то, не зная города, он рискует потеряться.

— Мальчик? — переспросил лакей, входя в гостиную.

— Да, мальчик, почти юноша.

— Лет пятнадцати?

— Да, да!

— Я видел, как он бежал по коридору за дамой, вышедшей от ее величества.

— Не знаете ли вы, кто была эта дама?

— Нет, у нее была опущена на лицо вуаль.

— А что она делала?

— Мне показалось, что она убегала, а мальчик пытался ее догнать и кричал: «Сударыня!» — Давайте спустимся вниз, — предложил Жильбер, — привратник нам скажет, выходил ли он на улицу.

Изидор и Жильбер пошли тем же коридором, по которому час тому назад прошла Андре, преследуемая Себастьеном.

Они подошли к двери, выходившей во двор Принцев, и стали расспрашивать привратника.

— Да, я видел женщину, она шла так быстро, будто за ней гнались, — отвечал тот. — За ней бежал мальчик. Она села в карету, мальчик бросился следом и подбежал к дверце.

— Что было дальше? — спросил Жильбер.

— Дама втащила мальчика в карету, расцеловала его, дала кучеру адрес, захлопнула дверь, и карета укатила.

— Вы запомнили адрес? — с беспокойством спросил Жильбер.

— Да, запомнил: «Улица Кок-Эрон, номер девять, первые ворота со стороны улицы Платриер». Жильбер вздрогнул.

— Да ведь там живет моя невестка, графиня де Шарни! — заметил Изидор.

— Это — рок! — прошептал Жильбер. В те времена люди были слишком философски настроены, чтобы сказать попросту: «Это — судьба!» Потом он едва слышно прибавил:

— Должно быть, он ее узнал.

— Ну что ж, — молвил Изидор, — едемте к графине де Шарни Жильбер понимал, в какое положение он может поставить Андре, если явится к ней с братом ее мужа.

— Сударь! — молвил он. — С той минуты, как мой сын оказался у графини де Шарни, ему ничто не угрожает. Я имею честь быть с ней знакомым и полагаю, что вместо того, чтобы сопровождать меня туда, вам бы лучше отправиться в путь. Судя по тому, что я узнал от короля, я могу предположить, что именно вас посылают в Турин.

— Да, сударь.

— Позвольте вас поблагодарить за то, что вы сделали для Себастьена; а теперь не теряйте времени и отправляйтесь в путь.

— Доктор! А как же…

— Раз отец мальчика говорит вам, что оснований для опасений нет, можете ехать. Где бы теперь ни находился Себастьен, у графини де Шарни или в другом месте, можете не беспокоиться: мой сын отыщется.

— Ну, раз вы так хотите…

— Я прошу вас об этом.

Изидор подал Жильберу руку, тот пожал ее с сердечностью, обычно ему не свойственной, когда ему приходилось иметь дело с аристократами. Изидор возвратился во дворец, а Жильбер дошел до площади Карусели, пошел по улице Шартр, пересек площадь Пале-Рояля, двинулся вдоль улицы Сент-Оноре, и, затерявшись на минуту в лабиринте маленьких улочек, ведущих к Центральному рынку, он, наконец, оказался на перекрестке двух улиц.

Это были улицы Платриер и Кок-Эрон.

С обеими этими улицами у Жильбера были связаны страшные воспоминания; не раз случалось, что, оказываясь на том самом месте, где он находился сейчас, он чувствовал, как бешено начинало колотиться его сердце; он будто сомневался, по какой из этих двух улиц ему пойти, и, наконец, решительно зашагал по улице Платриер.

Дом Андре, тот самый дом номер девять, был ему хорошо знаком; итак, он не остановился у этого дома не потому, что боялся ошибиться. Нет, было ясно: он ищет предлог, чтобы проникнуть в этот дом, а не придумав предлога, он пытается найти способ пробраться внутрь.

Он толкнул дверь, чтобы убедиться, не осталась ли она незапертой, как это иногда случается будто нарочно в такие минуты, когда человек оказывается в затруднительном положении; дверь была заперта.

Он пошел вдоль стены.

Стена имела десять футов в высоту.

Такая высота была ему не в диковину; однако он решил поискать какую-нибудь тележку, забытую торговцем у стены; встав на эту тележку, он мог бы без труда вскарабкаться наверх.

Будучи проворным и сильным, он легко мог бы спрыгнуть вниз.

Но никакой тележки он не нашел.

Значит, и внутрь проникнуть никак невозможно.

Он подошел к двери, протянул руку к молотку и приготовился было постучать, однако, покачав головой, бесшумно выпустил молоток из рук Очевидно, ему в голову пришла какая-то новая мысль, заставившая его вновь обрести потерянную было надежду.

— Это вполне возможно! — пробормотал он.

Он снова поднялся к улице Платриер и свернул на нее.

Он на ходу с сожалением взглянул на фонтан, где шестнадцать лет назад он не раз запивал дешевую черствую горбушку, пожертвованную щедрой Терезой или гостеприимным Руссо.

Руссо умер, Тереза — тоже, сам он стал взрослым, обрел признание, славу, состояние. Но стал ли он от этого счастливее, спокойнее, разве его терзали, как теперь, сомнения в те времена, когда, сгорая от безумной страсти, он черпал воду в фонтане?

Он продолжал путь Наконец он уверенно остановился перед входной дверью, верхняя часть которой была забрана решеткой.

Видимо, он достиг цели.

Однако он с минуту постоял, привалившись к стене: то ли нахлынувшие воспоминания слишком сильно на него подействовали, то ли он боялся, что вместо спасения за этой дверью кроется разочарование.

Но вот он решился и, проведя рукой по двери, с выражением неописуемой радости нащупал в небольшом отверстии шнурок, при помощи которого эта дверь отпиралась в дневные часы.

Жильбер помнил, что жильцы иногда забывали втянуть этот шнурок внутрь, и когда он задерживался по вечерам и украдкой возвращался в мансарду, занимаемую им у Руссо, он пользовался этой забывчивостью, чтобы войти в дом и добраться до своей постели.

Было похоже, что в доме, как и раньше, жили люди слишком бедные, чтобы бояться воров: прежняя беззаботность послужила причиной и объяснением былой забывчивости.

Жильбер дернул шнур. Дверь отворилась, и он очутился в темном сыром подъезде, в конце которого находилась скользкая и липкая лестница, похожая на свернувшуюся кольцами и приподнявшую голову змею. Жильбер бесшумно притворил за собой дверь и ощупью двинулся по лестнице.

Пройдя ступеней двадцать, он замер.

Слабый свет, сочившийся сквозь грязный витраж, свидетельствовал о том, что в этом месте в стене было окно, и хоть на дворе уже была ночь, на улице было светлее, нежели в этом подъезде.

Несмотря на слой грязи, покрывавшей стекло, сквозь него можно было различить звезды.

Жильбер нащупал небольшую задвижку, отпер окно и тем же путем, каким он уже дважды до этого спускался в сад, пробрался вниз.

Несмотря на то, что прошло уже пятнадцать лет, сад все это время словно стоял у Жильбера перед глазами, и потому, едва оказавшись внизу, он сейчас же узнал и деревья, и куртины, и поросший виноградом угол дома, у которого садовник оставлял лестницу.

Он не знал, заперты ли бывают к этому времени двери; он не знал, жил ли граф де Шарни вместе со своей супругой в этом особняке, а если там не было графа де Шарни, то были ли в доме слуги или камеристка.

Решившись во что бы то ни стало отыскать Себастьена, он подумал про себя, что рискнет поставить Андре в неловкое положение только в самом крайнем случае, попытавшись прежде всего увидеться с ней наедине.

Первое испытание ждало его на крыльце: он нажал на ручку двери, дверь поддалась.

Он предположил, что, раз дверь не заперта, Андре, должно быть, не одна.

Только очень сильное волнение может заставить женщину, которая живет в особняке одна, забыть запереть дверь.

Он тихонько потянул дверь на себя, радуясь при мысли о том, что этот вход, остававшийся его последней надеждой, оказался ему доступен.

Он спустился по ступенькам крыльца и поспешил заглянуть сквозь решетчатый ставень, который пятнадцать лет назад распахнулся под рукой Андре и стукнул его по лбу в ту самую ночь, когда, зажав в руке полученные от Бальзамо сто тысяч экю, он пришел предложить свою руку самолюбивой гордячке.

Этот ставень прикрывал окно гостиной. Комната была освещена.

Однако на окнах были занавески, и сквозь них ничего невозможно было разглядеть. Жильбер продолжал обход.

Вдруг ему почудилось, что на земле и деревьях подрагивает слабый свет, падающий из отворенного окна.

Это отворенное окно находилось в спальне; он узнал это окно: именно через него он украл того самого ребенка, которого теперь разыскивал.

Он отступил, выходя из света, который отбрасывало окно, в надежде что-нибудь увидеть, оставаясь незамеченным.

Подойдя к окну настолько, чтобы получить возможность заглянуть внутрь комнаты, он прежде всего увидел дверь в гостиную, потом — кровать.

На кровати недвижно лежала непричесанная, умирающая женщина; глухие гортанные звуки, похожие на предсмертные хрипы, рвались из ее груди, прерываемые время от времени криками и рыданиями.

Жильбер медленно приблизился, по-прежнему избегая круг света, в который он не решался ступить, опасаясь быть увиденным.

Наконец он прижался бледным лицом к стеклу. У Жильбера не оставалось больше сомнений: эта женщина была Андре, и Андре была одна.

Как же Андре могла оказаться одна? Почему Андре плакала?

Об этом Жильбер мог узнать только от нее самой. Тогда он бесшумно влез в окно и оказался у нее за спиной в ту минуту, когда магнетическое притяжение, к котором Андре была столь чувствительна, заставило ее обернуться.

Два врага встретились еще раз!