– Я так не думаю, – прошептала Филиппа. – Сэр Рис сказал, что он обратится за помощью к людям из трактира, чтобы перенести Питера в помещение и перевязать ему рану… Знаешь, на Питера тоже напали, как и на меня. Я обнаружила его лежащим без сознания, с окровавленной головой. Я опустилась перед ним на колени и попыталась поднять его, и тут… – Филиппа замолчала, слезы снова подступили к горлу, дрожь сотрясала все ее тело. – Я ничего не слышала. Этот негодяй бесшумно подкрался ко мне, как, вероятно, и к Питеру. – Она закрыла лицо руками. – Я понимала, что он убьет меня, но даже не пыталась укусить его за руку, которой он зажимал мне рот, не могла закричать, потому что… потому что…
Потому что ты боялась, что я брошусь тебе на помощь и он убьет нас обеих! – тихо проговорила Крессида. – Я понимаю, понимаю. – Она тяжело вздохнула, осознав в полной мере, какой они с дочерью подверглись опасности… И вот теперь они сидят и ждут известий о Питере.
Словно в ответ на их тревожные размышления, с порога раздался приглушенный мужской голос:
Леди, можно войти?
Да, да, разумеется. – Несмотря на то, что Крессида сразу узнала голос спасителя дочери, она все же заслонила собой Филиппу, когда тот вошел и остановился у порога.
Подойдя к матери поближе, Филиппа могла довольно хорошо рассмотреть его, так как теперь на него падал свет висевшего над дверью фонаря. Сэр Рис оказался высоким мужчиной, крепкого телосложения, широким в плечах и узким в бедрах. Он был вооружен мечом и кинжалом, и хотя его одежда выглядела добротной, ее нельзя было назвать богатой, она скорее была прочной и удобной. У него было широкое открытое лицо с крупным прямым носом и твердым подбородком, темно‑карие глаза и темные волнистые волосы до плеч. Его загорелое лицо говорило о том, что его обладатель много времени проводит под открытым небом. Он производил впечатление человека властного, привыкшего к беспрекословному повиновению окружающих, но к Филиппе и ее матери он относился без высокомерия. Филиппа не могла точно определить, сколько ему лет. На вид ему было лет двадцать восемь – тридцать.
Он вежливо поклонился.
Мне показалось, что рана вашего брата не опасна, миледи. Когда его перенесли в трактир и перевязали, он пришел в сознание. Он сейчас отдыхает в большом зале и, естественно, очень беспокоится о вас и вашей дочери. Я договорился, чтобы вас разместили в той комнате, которую я просил оставить за мной, а сам я размещусь в зале, где смогу присматривать за вашим… дядей.
Когда он произнес слово «дядя», на его губах появилась едва заметная ироническая улыбка, и Филиппа нахмурилась. Неужели он решил, что ее мать тайно путешествует со своим любовником? Девушка покраснела и отвела взгляд от его проницательных темно‑карих глаз. Она действительно была благодарна этому человеку за оказанную помощь, но как он посмел заподозрить ее мать в столь неблаговидных делах? Однако он проявил заботу об их благополучии в ущерб себе, и Филиппа почувствовала, что должна найти подходящие слова, чтобы выразить ему сердечную благодарность.
Я снова должна поблагодарить вас, сэр Рис, за ваше доброе отношение к совершенно незнакомым вам путешественникам, и мы с благодарностью принимаем ваше великодушное предложение. Разумеется, мы не могли бы спокойно оставаться в этой конюшне после… после того, что случилось.
Он кивнул:
