Прогрессивные тенденции у Гомера

а) Антивоенные и антиаристократические тенденции.

В гомеровских поэмах как будто бы на первый план выдвигается героика аристократической знати, которую он тем не менее изображает критически. Гомер осуждает войну вообще. Именно эту беспощадную и стихийную войну олицетворяет собой фракийский богАрес. В уста Зевса вложена замечательная отповедь Аресу, где война охарактеризована самыми бранными эпитетами (Ил., V, 888 и след.). Войну резко отвергает Гектор (IX, 63 и след.). Люди на войне открыто объявляются у Гомера бессмысленными пешками в руках богов (XVI, 688-691). Проскальзывает даже и осуждение самого похода на Трою не только Гектором (XV, 720), но и Ахиллом (IX, 327).

Война признается только при условии ее морального оправдания. И в этом смысле все симпатии Гомера на стороне Гектора, который сражается и погибает за свою родину. Гомер очень далек от идеализации абсолютного повелителя, характерного для древнеахейских времен с их "златообильными Микенами" и "крепкостенным Тирин-фом". Он не прочь полюбоваться богатством и роскошью жизни царей, но фактически гомеровские цари ведут довольно демократический образ жизни. Если Ахилл критикует Агамемнона (I, 148- 171), Диомед - того же Агамемнона (IX, 36-39), Агамемнон - Диомеда (IV, 371 и след.), Афина - Диомеда (V, 800-814) за личные недостатки, то Одиссей говорит (XIX, 182 и след.): "Унижения нет властелину с мужем искать примирения, которого сам оскорбил он". Ему же принадлежит мысль, что благороден тот, кто отважен в бою (XI, 408-410). Таким образом, не будучи противником царской власти, Гомер мыслит ее только при условии большого военно-патриотического или морально-гуманистического содержания. Это соединение богатства, славы и роскоши царской жизни с высоким личным морально-правовым авторитетом, может быть, лучше всего изображено в "Одиссее" (XIX, 107-114 и след.).

б) Гражданственность и чувство родины.

Гомер - выразитель идеи развитой и ревниво оберегаемой гражданственности. Полис ставится выше всего. Человек внеполисный, внегосудар-ственный, внегражданственный вызывает только сожаление и презрение. Не знающие законов гражданской жизни циклопы в "Одиссее" (IX, 112 и след.) сознательно изображены в гротескном виде. В "Одиссее" незнакомцу всегда задается вопрос:

"Где твой город (polls) и где твои родители?" А "дикие" всегда трактуются как лишенные морального сознания. Они не чувствуют потребности помогать страннику и не испытывают стыда перед богами, то есть они лишены всего того, благодаря чему человек создает общественно-политическую жизнь. К этому нужно добавить еще и очень острое чувство родины, которым пронизаны обе поэмы. Идея возвращения героя на родину, любви к ней и к своим соотечественникам, несмотря на катастрофы, преобразовали первоначальный сказочно-авантюрный сюжет "Одиссеи" и сделали ее произведением гуманизма и высокой морали. Одиссей отверг бессмертие, которое обещала ему нимфа Калипсо, ради возвращения на свой бедный скалистый остров (Од., VII, 255 и след.). Менелай, после нескольких лет тяжелых испытаний вернувшийся домой, не может без слез думать о своих товарищах - земляках, погибших вдали от родины. Для Гектора высшее счастье - сражаться и умереть за родину.

в) Переход от мифологии к поэзии.

Вера в богов и демонов в эпосе Гомера совершенно реальная, но они изображены в такой форме, которая имеет мало общего с примитивными и грубыми народными верованиями. Гера, Кирка и Калипсо - это прекрасные женщины в роскошных туалетах, утопающие в наслаждениях и испытывающие тонкие переживания. Само изображение свидания Зевса и Геры (Ил., XIV), по мнению многих исследователей, есть не что иное, как пародия на старый миф о священном браке Земли и Неба. Очень много пародийного и в знаменитой битве богов (Ил., XXI). Жрецы и пророки, правда, встречаются у Гомера, но едва ли они имеют какое-нибудь иное значение, кроме чисто сюжетного, то есть кроме художественного использования. По поводу всяких чудесных явлений и знамений Гектор прямо говорит (Ил., XII, 243): "Знаменье лучшее всех - лишь одно: за отчизну сражаться". Здесь перед нами та художественная мифология и религия, которая никогда больше не проявилась в человечестве с такой силой и выразительностью. Поэтическое изображение Гомером богов и демонов соответствует его героическому стилю. Это совершенно такие же художественные персонажи, как и самые обыкновенные герои и люди. Когда Диомед (Ил., V) ранит Афродиту и Ареса, то это ранение ничем не отличается от ранения и всякого смертного героя. КогдаАфродита спасает своего любимца Париса (Ил., III), то ее помощь существенно тоже ничем не отличается от помощи самого обыкновенного боевого товарища. Гомеровские поэмы, таким образом, окончательно превращают эпос в чисто поэтическое создание. Именно поэтому они отличаются совершенно неповторимым и непревзойденным иронически-юмористическим изображением божественного и героического мира, характерным для восходящей цивилизации.

Гомеровские поэмы отличаются еще одной особенностью - крайним развитием эпического любования вещами, созданными руками искусных мастеров. Ни один эпос в мире не дал подобного любования в таких размерах, как "Илиада" и "Одиссея", где десятки стихов посвящаются тем или другим произведениям.

Герои и их подвиги изображаются часто ради чисто эстетических, а отнюдь не мифологических целей. В "Одиссее" (VIII, 577-580) говорится, что подвиги героев Троянской войны имеют смысл только в качестве предмета песен для последующих поколений. В этом плане надо рассматривать и изображения у Гомера певцов Демодока и Фемия, охваченных вдохновением Муз и украшающих собою торжественный и праздничный быт новых героев периода цивилизации.

Наконец, эстетическая культура восходящего гуманизма сказалась у Гомера еще как склонность его к авантюрно-сказочным сюжетам, которые ближе к первобытной мифологии в своем непосредственном содержании. Эти сюжеты имеют откровенную целевую установку - услаждать, восхищать и забавлять досужего и эстетически прихотливого слушателя. Неувядаемые образцы авантюрно-сказочной мифологии Гомер дал в "Одиссее" (песни IX-XII). И хотя авантюрно-сказочный элемент издавна имел место в греческом эпосе, все же его высокое художественное развитие и его причудливое переплетение с героическим эпосом есть всецело достижение восходящего гуманизма.

Таким образом, антивоенные, антиаристократические, даже антимифологические и всякого рода светские тенденции и мотивы в поэмах Гомера совершенно очевидны. С ними мы постоянно встречаемся и при чтении самого Гомера, и при изучении научной литературы о нем.

г) Итог.

Идеология Гомера, уходя своими корнями в общинно-родовую формацию, отражает также и восходящую цивилизацию, восходящий гуманизм, включая критику разлагающейся родовой аристократии, скептическое отношение к богам и героям, вполне определенную антивоенную тенденцию и вообще гуманизм в морали, религии и эстетике. Не чужд Гомеру также и критический подход к новому, только что зарождающемуся рабовладельческому обществу.

Положение гомеровского эпоса, если можно так сказать - между двумя социально-историческими формациями. Это сделало его идеологию очень глубокой и содержательной. Гомер, с одной стороны, еще живет в пределах общинно-родовой формации, живо ее чувствует., даже любуется ею, но видит и ее язвы; с другой стороны - он начинает осознавать и недостатки наступающей новой формации. Это и поставило его как бы выше обеих формаций и обеспечило ему небывалый успех до последних дней античного мира.

 

10. Вопрос о генезисе эпоса Гомера. Особенности сюжета и композиции «Илиады».

Историческая основа Гомеровского эпоса начинается в эпоху заселения ахейцами острова Пелопоннес в III тыс. до н.э. Следующая волна колонизации происходит в конце II тыс. до н.э. М.Л. Гаспаров освоение греческих островов дорийцами считает началом греческой истории. Другие греческие племена, расселённые на островах дошли до Аттики. Сыновья Геракла завоевывают Аттику и распределяют основные области Пелопоннесского острова. После того, как во II тыс. до н. э. дорийцы завоёвывают большую часть греческих островов, начинается продвижение греческой культуры в Азию (сначала по островам Эгейского моря, потом по побережью Турции). Носителями гомеровского языка считаются две категории людей: аэды и рапсоды. Аэды – сказители, создатели поэм, полуимпровизаторы, у них высокое положение в обществе, поэтому они имели право что-то изменять в поэмах. Гомер упоминал о Демодоке и Фамире фракийском. Искусство аэдов таинственно, так как очень сложно запомнить такое количество текста. Искусство аэдов клановое, каждый клан имел собственные секреты запоминания. Некоторые семьи: Гомериды и Креофилиды. Чаще всего они были слепы, «Гомер» - значит, слепой. Это еще одна причина того, что многие считают, что Гомера не существовало. Рапсоды – только исполнители, не могли что-либо менять. Аэдов и рапсодов просят рассказывать истории времён Троянской войны.

Применительно к эпосу, понятия фабулы и сюжета сильно различаются. Фабула – естественная прямая временная связь событий, составляющая содержание действия литературного произведения. Фабулой гомеровских поэм является троянский цикл мифов. Он связан почти со всей мифологией. Сюжет локален, но временные рамки небольшие. Большинство мотивировок поступков героев находится за рамками произведения. О причинах троянской войны написана поэма «Киприи».Причины войны: Гея обращается к Зевсу с просьбой очистить землю от части людей, так как их стало слишком много. Зевсу угрожает судьба деда и отца – быть свергнутым собственным сыном от богини. Прометей называет богиню Фетиду, поэтому Зевс срочно выдает ее замуж за смертного героя Пелея. На свадьбе появляется яблоко раздора, и Зевсу советут использовать Париса Мом – злоязычный советник.Трою иначе называют царством Дардана или Илионом. Дардан – основатель, потом появляется Ил и основывает Илион. Отсюда название поэмы Гомера. Троя – от Троса. Иногда Пергам, по названию дворца. Один из царей Трои – Лаомедонт. При нем построились стены Трои, которые невозможно разрушить. Эту стену строили Посейдон и Аполлон, люди над ними смеялись, Лаомедонт обещал награду за работу. Эак хорошо относился к богам, поэтому он построил Скетские ворота – единственные, которые можно разрушить. Но Лаомедонт не заплатил, боги разгневались и прокляли город, поэтому он обречен на гибель, несмотря на то, что это любимый город Зевса. В войне уцелеют только Анхиз и Эней, которые не имеют отношения к роду Лаомедонта.Елена – внучка Немезиды, богини возмездия. В 12 лет ее похитил Тесей. Потом все хотели взять ее в жены, Одиссей посоветовал отцу Елены дать ей выбрать самой и взять с женихов клятву помочь семье Елены в случае беды.«Илиада» охватывает в качестве событий незначительный период времени. Всего 50 дней последнего года войны. Это гнев Ахилла и его последствия. Так поэма и начинается. «Илиада» - военно-героическая эпопея, где центральное место занимает рассказ о событиях. Главное – гнев Ахилла. Аристотель писал, что Гомер гениально выбрал сюжет. Ахилл – особый герой, он заменяет собой целое войско. Задача Гомера – описать всех героев и быт, но Ахилл затмевает их. Поэтому Ахилла надо изъять. Все определяется одним событием: в земном плане все определяется последствиями гнева Ахилла, в небесном – волей Зевса. Но его воля не всеобъемлюща. Зевс не может распорядиться судьбами греков и троянцев. Он использует золотые весы судьбы – доли ахецев и троянцев.Композиция: чередование земной и небесной линии сюжета, которые к концу смешиваются. Гомер свою поэму на песни не разбивал. Впервые ее разбили александрийские ученые в третьем веке до нашей эры – для удобства. Каждую главу назвали по букве греческого алфавита.В чем причина гнева Ахилла? За 10 лет они разорили много окрестных полисов. В одном городе они захватили двух пленниц – Хрисеиду (досталась Агамемнону) и Брисеиду (досталась Ахиллу). У греков начинает формироваться сознание ценности своей личности. Гомер показывает, что родовая коллективность уходит в прошлое, начинает формироваться новая нравственность, где на первый план выходит представление о ценности собственной жизни.Поэма заканчивается похоронами Гектора, хотя по сути судьба Трои уже решена.

12)

ОСОБЕННОСТИ ЭПИЧЕСКОГО СТИЛЯ

 

При рассмотрении гомеровских поэм можно заметить большое сходство их с богатырским эпосом других народов — с русскими былинами, юнацкими песнями южных славян, монголо-ойратским и киргизским эпосами, старофранцузской «Песнью о Роланде», древне-германской «Песнью о Нибелунгах», карело-финской «Калевалой», эстонским «Калевипоэгом» и т. д. Наблюдения над всеми этими памятниками показывают общий характер эпического творчества, одинаковые поэтические приемы, известное сходство героев, некоторые общие черты в миропонимании и т. д. Таким образом, можно говорить об общности народно-эпического стиля, которая объясняется некоторым сходством общественных условий.

Попытаемся же определить основные черты этого стиля.

Все произведения такого рода имеют форму больших поэм и повествуют о каких-нибудь событиях далекого прошлого, причем рассказ ведется от лица самого поэта. Получаются, таким образом, две линии: воспоминания о прошлом, приукрашенные фантазией, и отражение современной поэту действительности. Сюжет поэмы имеет возвышенный характер, и действующие лица отличаются величием и силой. Поскольку рассказ относится к далекому прошлому, поэт старается придать и людям и всей окружающей обстановке характер простоты и наивности, соответствующей столь отдаленным временам. Вспомним, как любят герои похваляться, как наивно плачет Ахилл, когда уводят у него Брисеиду («Илиада», I, 349), как Алкиной предлагает Одиссею стать его зятем («Одиссея», VII, 313), как Одиссей рассчитывает получить подарок у Полифема (IX, 267 сл.), как Одиссей, посылая угощение Демодоку, большую и лучшую часть оставляет себе (VIII, 475) и т. д.

В соответствии с этим героический эпос в изобилии пользуется мифическим элементом, который является не столько предметом веры, сколько результатом поэтической традиции, имеющей чисто условное значение. Это выражается и в том, что действие представляется происходящим в двух планах — человеческом и божественном. Таким образом, события происходят как будто по воле и даже при непосредственном участии богов. Таково, например, дважды описанное в «Одиссее» собрание богов (I и V песни), на котором решается судьба Одиссея. В «Илиаде» нередко видим, как Зевс оказывается не в состоянии сам распорядиться судьбой героя, берет в руки весы и кидает на них жребий героев — Гектора (XXII, 209—213) и Ахилла и двух войск — троянского и ахейского (VIII, 69—72, ср. XVI, 658); так же решается участь Сарпедона и Патрокла (XVI, 435—449; 786—800). Нередко боги принимают и непосредственное участие в боях: чтобы ахейцы могли успешнее действовать против троянцев, Гера усыпляет Зевса (XIV). А в последнем бою сам Зевс позволяет богам принять участие (XX). В «Одиссее» участие богов имеет более формальный характер: Афина находит и снаряжает корабль для Телемаха (II, 382—387), освещает перед ним зал светильником (XIX, 33 сл.) и т. д. Обещание Зевса покарать Агамемнона, данное в начале «Илиады» (I), осуществляется лишь долгое время спустя. Даже гнев богов — Зевса и Аполлона в «Илиаде», Посейдона в «Одиссее» — не имеет органического значения в ходе действия поэм.

В своем повествовании поэт сохраняет величавое спокойствие, и очень редки такие места, как сцена с Ферситом во II песни «Илиады», где автор явно проводит свою тенденцию. Вообще изложение его отличается объективностью, он нигде не раскрывает своего лица и не говорит о самом себе.

Поэт рассказывает о далеком прошлом и к этому прошлому относится с глубоким сочувствием и любовью. Он изображает его как доброе старое время и не жалеет красок, чтобы показать его в особенно привлекательном виде. Вследствие этого в его рассказе получается нарочитая гиперболичность. Все в обиходе героев блещет золотом и красотой. Даже оружие нередко оказывается золотым. Все предметы, принадлежащие эпическим героям, изображаются необыкновенно красивыми и высокого качества: чертог — прекрасно сделанный («Одиссея», I, 436), кровать — резная («Илиада», III, 448; «Одиссея», I, 440), меч — с рукояткой, украшенной серебряными гвоздями («Илиада», II, 45; III, 334; XVI, 136), у Агамемнона на мече — золотые звездочки, ножны — серебряные, портупея — золотая и т. д. Подчеркивается, что плуг — крепко сколоченный, кресло украшено серебряными гвоздями и т. д. Этот прием мы встречаем и в русских былинах, и в эпосе других народов.

Противопоставление событий далекого прошлого своему времени, т. е. времени создания поэмы, находим мы не только в «Илиаде» и «Одиссее», но и в наших былинах, и в «Песни о Нибелунгах», и в «Песни о Роланде», и в «рунах» «Калевалы» и др. Поэт сознательно архаизирует свой рассказ, окрашивая его чертами глубокой старины, воспоминаниями крито-микенской эпохи. Так, во время пира гомеровские герои за столом сидят, а не возлежат, как это полагалось в историческую пору, но в сражениях герои выезжают на колесницах, как это изображается уже в крито-микенском искусстве, и чего не было в позднейшие времена; в свадебных обычаях бросается в глаза, что жених дает вено за невесту, а не получает приданое от ее родителей («Одиссея», VI, 159; XVIII, 275—280) и т. д. Вполне понятно, что поэт не мог провести эту архаизацию последовательно, в результате у него иногда получалось смешение эпох, но в основе все же — бытовая картина его времени.

Наибольшее внимание поэт сосредоточивает на изображении своих героев. Кроме тех индивидуальных черт героев, о которых мы говорили выше, необходимо отметить общее свойство их, определяемое особенностями эпического стиля. Они изображаются не как обыкновенные люди, а как богатыри, наделенные исключительной силой.

И поэт старается подчеркнуть, что люди его времени никак не могут равняться с ними. Прежде всего, как и в русских былинах, подчеркивается их необычайная сила.

 

...Камень Тидид (Диомед. — С. Р.) взял рукою,—

Тяжесть большую, какой и двоим из людей не снести бы,

Ныне живущих, а он и один его с легкостью бросил.

(«Илиада», V, 302—304)

 

Подобное говорится также о Гекторе (XII, 445—449), об Аяксе (V, 380—383), об Энее (XX, 285—287) и др. Кубок у старца Нестора таков, что если он наполнен вином, не всякий мог бы его поднять; а он берет его без труда («Илиада», XI, 636—638). Естественно, что такой могучий герой, как Ахилл, имеет особенно тяжелое оружие: его ясеневое копье не под силу даже Патроклу (XIX, 387—389). Подобным образом старый лук Одиссея оказывается настолько тугим, что его не могут натянуть ни Телемах, ни женихи (XXI, 125—187; 245—268). Ахилл избивает такое множество троянцев, что трупами заваливает русло реки Ксанфа («Илиада», XXI, 218). А Нестор, вспоминая силу прежних героев, говорит, что с ними не мог бы сразиться ни один из современных людей («Илиада», I, 271 сл.).

Своих героев поэт сближает с богами, называет их «божественными», «богоравными», «питомцами богов» и т. д. Этим он хочет подчеркнуть, что его рассказ относится к тем временам, когда боги еще принимали близкое участие в жизни людей и мало отличались от них.

Относясь с любовью к своему рассказу, поэт сам как бы любуется им. Каждая мелочь тут ему дорога. Он часто прибегает к подобным описаниям, не смущаясь тем, что они задерживают развитие действия. Вследствие этого получается нарочитая задержка — ретардация, типичная для героического эпоса, и рассказ ищет своеобразного, чисто эпического простора. В этом заключается одно из существенных отличий героического эпоса от поэтических приемов нового времени. Так, например, в «Илиаде» подробно описывается снаряжение в бой Агамемнона в XI песни и Ахилла — в XIX, более кратко рассказывается о вооружении Париса и Менелая в III песни, Патрокла — в XVI, о выезде Геры и Афины — в V песни и т. д. Типичное представление об этой манере может дать описание лука Одиссея в «Одиссее» (XXI, 11—41) и жезла Агамемнона в «Илиаде» (II, 100—109). Наиболее же замечательно описание шрама на ноге Одиссея в XIX песни «Одиссеи». Нянюшка Эвриклея по приказанию Пенелопы начинает мыть ноги нищему, в котором никто не мог узнать вернувшегося в свой дом Одиссея; вдруг она видит на ноге знакомый шрам и по нему узнает героя. Современный читатель рассчитывает сейчас же узнать дальнейшее — что она сделает после своего открытия? Но эпический поэт не торопится и подробно рассказывает о том, как получил этот шрам Одиссей. История начинается с женитьбы его родителей, а затем описывается охота, устроенная в честь него дедом Автоликом, и травля дикого вепря, который, подыхая, нанес Одиссею тяжелую рану. Рассказ этот занимает 75 стихов (XIX, 392—466). Таким же отоплением является в «Одиссее» трогательная история «божественного» свинопаса Эвмея (XV, 390—492). Описание щита Ахилла в «Илиаде» занимает 130 стихов. Случайное обстоятельство, как Гектор заходит в город и хочет повидаться с супругой, превращается в высокохудожественную сцену, которой посвящено 109 стихов («Илиада», VI, 394—502). Так у эпического поэта маленькая подробность иногда разрастается в более или менее самостоятельное целое. Это — типичные образцы эпического замедления.

Предназначая свое произведение для слушателей, а не для читателей, эпический поэт старается дать им возможность легко схватить содержание и потому по нескольку раз повторяет одно и то же или описывает однородные явления в одних и тех же выражениях. Получаются типичные для героического эпоса повторения (повторы). Так, например, в I песни «Илиады» слова Ахилла о нанесенной ему Агамемноном обиде точно повторяют то, что слушателям уже известно, причем ряд стихов повторяется без изменений (371—379 = — 12—16, 22—25). Обещание Агамемнона в IX песни, когда он снаряжает посольство для примирения с Ахиллом, повторяется позднее в тех же самых словах в речи Одиссея (IX, 122—157 = 264—299, ср. XIX, 243—246). Агамемнон во II песни «Илиады» перед собранием вождей рассказывает о вещем сне (оказавшемся обманчивым) теми же словами, какими перед этим рассказывал сам поэт (II, 59— 70 = 20, 23—33). Одиссей рассказывает царице Арете о потере корабля, разбитого молнией Зевса, теми же словами, какими ранее об этом говорила Гермесу нимфа Калипсо («Одиссея», VII, 249—251 = = V, 131—133). Эврилох, один из спутников Одиссея, рассказывает ему о превращении товарищей волшебницей Киркой в свиней, повторяя точно стихи, в которых ранее описывалось это событие («Одиссея», X, 252—258, ср. 210, 211, 226—232) и т. д. Такие повторения, в изобилии встречающиеся в эпосе, чужды литературе позднейших периодов и появляются в ней только в виде подражания эпическому стилю. Среди таких повторений особое место занимают некоторые постоянные формулы, которыми обозначаются явления природы и повторяющиеся действия, например, снаряжение колесницы («Одиссея», II, 422—426 = XV, 287—291; «Илиада», III, 261, 311= XIX, 394), езда на ней («Одиссея», III, 483—486, 492, 494; XV, 182—184, 192), вооружение героев — Париса, Агамемнона, Патрокла, Ахилла («Илиада», III, 330—339; XI, 15—19, 41—44; XVI, 131—145; XIX, 369— 373, 381—382, 388—392), описание пира («Илиада», IX, 206—222, ср. XXIV, 621—628; «Одиссея», I, 136—140; IV, 52—67; VII, 172— 176; X, 368—372) и т. д.

Кроме того, в поэмах есть много отдельных трафаретных стихов и выражений. Например, о начале дня:

Лишь розоперстая Эос, рожденная рано, явилась...1

Эос в одежде шафранной над всею землей простиралась2.

 

1 Ср. в переводе В. А. Жуковского.: «Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос». — «Илиада», I, 477; XXIV, 788; «Одиссея», II, I и др. К сожалению, переводчики (Н. И. Гнедич и В. А. Жуковский) не всегда сохраняли точность этих повторений.

2 «Илиада», VIII, 1; XXIV, 695 и др.

 

О начале и конце пира:

 

К яствам готовым они и поставленным руки простерли.

Как только жажду питьем и свой голод едой утолили...1

Так пировали, ни в чем на пиру не имея отказа2.

 

В описании боев:

 

Через плечо перекинул свой меч, серебром испещренный3.

Он с колесницы упал, и доспехи на нем загремели4.

Молвил и вслед, размахнувшись, копье длиннотенное бросил5.

 

Подобными же формулами вводится начало и конец речи:

 

И, поднимаясь меж ними, сказал Ахиллес быстроногий.

И, отвечая ему, говорил Одиссей хитроумный.

Молвил он это и сел, и тогда между ними поднялся...

Грозно взглянув на него, говорил Ахиллес быстроногий.

Так говорил он, и все, кто там были, притихнув, замолкли.

 

Многие из этих формул обладают достаточной гибкостью, так что позволяют по мере надобности заменять одни имена другими и вместо «Ахиллес быстроногий» может быть поставлен «Одиссей хитроумный» или «Агамемнон владыка».

Особенный интерес представляют украшающие эпитеты, т. е. твердо закрепившиеся за некоторыми героями, богами или предметами определения, которые дают слушателям сразу представление о характерных свойствах предмета или лица. Большинство из них установилось еще в догомеровскую пору. Так, Ахилл постоянно называется «быстроногим», Агамемнон — «владыкой мужей, пастырем народов», Одиссей — «хитроумным», «многострадальным», «разрушителем городов» и т. п. Подсчитано, что Ахиллу присвоено 46 эпитетов, Одиссею — 45. Гектор характеризуется как «славный», «великий», «шлемоблещущий», «мужеубийца», «укротитель коней» и т. д. Некоторые эпитеты прилагаются одинаково к разным героям. Так, «громкоголосыми» называются Диомед, Аякс, Менелай и др. Все герои именуются «божественными», «богоравными», «питомцами богов», «любимцами богов» и т. д. Женщинам присваиваются общие эпитеты: «длинноодеждная», «высокоподпоясанная», «белорукая», «прекраснокудрая», «супруга, стоившая многих даров» и т. д. Точно так же и боги наделяются своими эпитетами, которые восходят к культовым их прозвищам: Зевс — «громовержец», «тучесобиратель», «широкогремящий», «промыслитель», «отец мужей и богов» и т. д. Посейдон — «земледержец», «земли колебатель»; Аполлон —«лучезарный» (Феб), «ликийский», «далекоразящий», «сребролукий»; Гера — «владычица», «волоокая», «почтенная», «златотронная», «замышляющая хитрости»; Афина — «Паллада», «дочь мощного отца», «несокрушимая», «добычница», «совоокая»; Артемида — «златотронная», «прекрасновенчанная», «охотница», «владычица зверей», «сыплющая стрелы»; Арес — «ненасытный в войне», «неистовый», «могучий», «воитель», «губитель», «непостоянный» И т. д.

Эпитеты прилагаются и к животным, и к неодушевленным предметам. Так, быки называются «криворогими», «широколобыми», «волочащими ноги»; в противоположность этому кони имеют эпитеты «поднимающих ноги» и «быстрых». Корабли называются «черными» (смолеными), «прекраснопалубными», «краснобокими», «симметрично построенными», «полыми» (выдолбленными), «изогнутыми», «быстрыми» и т. д. Таким же образом описывается и вся природа: земля — «беспредельная», «кормилица многих», «обширная». Особенно замечательно изображение моря. У греков, как у приморского народа, было много слов, обозначающих море и еще более эпитетов, характеризующих его в самые различные моменты: «божественное», «многошумное», «рыбообильное», «бесплодное», «седое», «виноподобное» (черное), «багряное», «туманное» и т. д. Эти эпитеты воспроизводят разные световые оттенки, которые могла запечатлеть наблюдательность народа, постоянно видевшего море в разных условиях — черное и искрящееся, как вино, когда на небе собираются тучи, багряное, когда на него падают отблески зари, и т. д.

В некоторых случаях можно видеть, что эпитеты так тесно срослись с определяемыми предметами, что вступают в противоречие с тем положением, в котором высказываются. Так, Пенелопа, страдающая от наглости женихов, все-таки по обычаю называет их: «благородные женихи» (XXI, 68).

Стремясь к наглядности изображения, поэт старается каждое описание как бы перевести на особенно близкий и понятный слушателям язык, приводя параллели из окружающей жизни в виде сравнения. Эти сравнения иногда раскрывают целые картины. Особенно богата ими «Илиада». Так, упорный бой двух воинств у ограды греческого лагеря картинно изображается как столкновение соседей, спорящих из-за межи на общинном поле (XII, 421—424). Стараясь нагляднее показать, как Ахилл избивает врагов, топча их своей колесницей и копытами коней, поэт вызывает у слушателей представление о молотьбе, которую древние народы производили с помощью волов, гоняя их по снопам, сложенным на току (XX, 495—500). Грохот от ударов копий и мечей сравнивается со стуком секир у дровосеков (XVI, 633—636). Бой за обладание трупом убитого уподобляется спору двух львов из-за убитой лани (XVI, 756—758). Особенно замечательно соединение сразу многих сравнений при описании выступления греческого войска во II песни «Илиады» (455—483). Сверкание оружия сравнивается с блеском отдаленного костра; движение воинов, устанавливающихся по местам, — с остановкой на отдых стаи перелетных птиц; численность войск сравнивается с роями мух; действия предводителей, расставляющих отряды, — с хлопотливостью пастухов, отделяющих своих животных от чужих; наконец, царь Агамемнон уподобляется по виду богам — Зевсу и Посейдону, а когда он выступает впереди войска, — могучему быку, идущему впереди стада. Во всех этих сравнениях, обнаруживающих тонкую наблюдательность поэта, оживает перед нами окружавшая его реальная обстановка.

По способу соединения отдельных частей техника эпического повествования отличается своеобразной особенностью — хронологической несовместимостью одновременных событий. Когда поэту приходится описывать события, происходившие одновременно в разных местах, его мысль затрудняется представить их как одновременные. Автор старается как-нибудь обойти эту кажущуюся неправдоподобность. Так, в I песни «Одиссеи» рассказывается, как Афина в образе Мента приходит во дворец Одиссея. Телемах радушно принимает гостя. Затем собираются женихи и начинают пировать, а насытившись, требуют песен и пляски. Только тогда Телемах начинает расспрашивать гостя. После продолжительной беседы мнимый Мент удаляется, и только когда Телемах возвращается к женихам, поэт говорит о пении Фемия. Так, на время беседы Телемаха с Ментом пение как бы прекратилось и как бы заново начинается лишь после возвращения Телемаха.

Другой пример подобного рода дает III песнь «Илиады». На равнине перед Троей начинается бой, но Парис предлагает кончить дело поединком, и против него выступает Менелай. В это время Елена приходит на башню и беседует с троянскими старцами. Беседа прерывается приходом глашатаев, и Приам отправляется к войску. Агамемнон и Приам совершают жертвоприношение, после чего Приам возвращается на прежнее место, а в поле начинается поединок. Действие на башне происходит лишь в такие моменты, когда на поле битвы оно приостанавливается.

В некоторых случаях эта невозможность рассказать сразу о двух одновременно происходящих событиях приводит к еще более сложному положению. В I песни «Одиссеи» описывается собрание богов, где принимается решение вернуть Одиссея на родину. Для исполнения этого Гермес должен отправиться к нимфе Калипсо и передать распоряжение отпустить Одиссея, которого она удерживает у себя, а Афина идет в дом Одиссея, чтобы передать Телемаху мысль отправиться на розыски отца. После этого идет рассказ о действиях Телемаха. Только в V песни поэт обращается к Гермесу. Но этот момент оказался настолько удаленным от исходного положения, что поэту приходится повторять (с некоторыми изменениями) сцену собрания богов.

Эта особенность изложения событий у Гомера напоминает прием, который наблюдается в ранней греческой живописи, известной нам по вазам, и постоянно остается в живописи Древнего Египта. Художник, не знающий еще правил перспективы, не умеет изображать на картине предметы, находящиеся в различных планах, и с примитивной наивностью предметы заднего плана просто помещает над теми, которые должны находиться впереди.

 

22) Древние называли драматического поэта Софокла учеником и соперником Эсхила. В 468 г. двадцативосьмилетний Софокл впервые победил в драматическом состязании Эсхила и с тех пор 60 лет царил на сцене, не зная ни одного поражения.

Поколение Эсхила, "марафонские бойцы", выиграло великую битву за Элладу. Софокл принадлежал к детям "марафонцев", принявшим победу из рук отцов и наслаждавшимся ее благами. В 480 г. после победы, одержанной в Саламинском бою, юноша Софокл руководил хором мальчиков, прославлявших победителей. Софокл родился в 496 г. в Колоне, предместье Афин. Его отец, владелец оружейной мастерской, дал сыну обязательное для каждого состоятельного афинянина гимнастическое и музыкальное образование. В юности Софокл сам выступал в театре как актер, и сограждане восторгались им в роли царевны Навсикаи и не могли забыть его замечательную игру на кифаре в роли певца Фамирида.

Литературное наследие Софокла составляли 123 драмы. Из них сохранились полностью всего 7, не считая большого количества разрозненных отрывков.

Софокл немало сделал для дальнейшего развития театрального искусства. Он ввел декоративную живопись, написал трактат о хоре, в котором, вероятно, разбирал роль и значение этого некогда основного участника античной драмы. Во всяком случае Софокл увеличил число хоревтов с 12 до 15 человек, но ограничил роль хора в трагедии и ввел третьего актера, уделив основное внимание сценам, разыгрываемым актерами.

В трагедиях Эсхила все внимание драматурга сосредоточено на судьбе рода, раскрытой на примере судьбы представителей различных его поколений в трех связанных единым сюжетом драмах, то есть в трилогии. Софокл, в отличие от Эсхила, избрал объектом своего изображения отдельного человека и показал его участь в отдельной законченной трагедии. Поэтому трагедии в его трилогиях уже не были связаны единым сюжетом.

В этом нововведении Софокла отразились общественные настроения его времени, новый взгляд на человека и его место в обществе. Время Софокла было временем стабилизации афинского демократического полиса, идеологические основы которого выработало и закрепило старшее поколение.

24) ЕВРИПИД